perfectly losing control

Феликса называют золотым мальчиком. И все-то у него в жизни под контролем: отличник, староста, активист, на хорошем счету у преподавателей, почти идеальная посещаемость. Одноклассникам он нравится, как товарищ или как парень — не имеет значения, потому что у Феликса все равно нет времени на эту ерунду. После школы он идет на занятия по тхэквондо, а по выходным занимается танцами. Дома тоже все спокойно. Ликс — удобный ребенок, переходный возраст обошел его стороной: мальчик понимающий, внимания к себе чрезмерного не требует, деньгами направо и налево не сорит, разве что мало интересуется родительским бизнесом, который ему передадут по наследству, но отец говорит, что с возрастом это изменится. Как и полагалось, золотой ребенок. Только вот родителям, одноклассникам и немногочисленным друзьям невдомек, что этот драгоценный мальчик-зайчик до помутнения рассудка обожает трахаться с незнакомцами. Он и вправду послушный, умный и ответственный, но для того, чтобы быть таким — ему требуется прилагать неимоверное количество усилий. Порой парень ощущает себя атлантом, взвалившим себе на плечи непосильный груз. И он бы рухнул под этим весом, сломался так сильно, что было бы не собрать никогда, если бы не этот его грязный секрет. Для подобных знакомств он использует специальное приложение, там выставил фото, где видно лишь нижнюю часть лица и тело, чтобы не оставлять следов. Снимать номера в отелях для таких свиданий доверял партнерам, хоть и отдавал свою половину наличными при встрече: не дай бог родители решат проверить его расходы, а там дешевые номера в захолустных лав-отелях? Ни за что. Феликс довольно профессионально вел свою двойную жизнь, эффектнее, чем Ханна Монтана, надо сказать. И никогда не возникало проблем. До этого чертового дня. Да, Феликс любил секс с незнакомцами, он обожал это чувство адреналина, когда он ходил по грани, грозясь быть раскрытым. Но проблема состояла в том, что его сегодняшний гость — ни черта не незнакомец. И вот стоит Ликс перед открытой дверью в номер и, честно, пытается с места сдвинуться и сбежать. — Что ты…что ты тут делаешь? И вот на что хватает его усилий. А этот черт хитро ухмыляется и затягивает его прямо внутрь, дверь захлопывая и замком щелкая. Но от выхода далеко не уходит, стоит, подперев дверь спиной, и разглядывает одеревеневшего мальчишку перед собой. Ли сглатывает громко, заставляя парня позади многозначительно хмыкнуть. — Если горло пересохло, присядь — выпей вина, я заказал нам обед, — голос-то елейный, не такой, каким он его запомнил, да и рожа эта при знакомстве такой наглостью не лучилась, только взгляд похожий до боли: жадный и голодный. Ликс с места не двигается, все еще пытаясь обдумать план побега, но чувствует тепло прижимающегося к нему со спины тела и, наконец-то, двигается в сторону предусмотрительно накрытого стола возле панорамного окна. Было вот у Феликса какое-то дурное предчувствие с самого утра, а он его проигнорировал и попал в полную задницу. Его даже не трахали так глубоко никогда, как он забрался сейчас. Миллион вопросов в голове крутятся, а в предложения стройные выстраиваться не желают, вот и приходится рассматривать обстановку. Отель, Ликс знает, дорогой, номера тут снимаются минимум за неделю. Как его новый знакомый умудрился забронировать его за пару дней с начала их общения в чате — совершенная загадка. Обстановка приятная, за окном светло, небо безоблачное, на часах всего лишь четыре часа дня, а Ли только и успел, что заскочить домой после последнего урока, чтобы подготовить себя к «свиданию». И вот он тут. Хлопает своими глазищами, уставившись на парня, присаживающегося напротив и протягивающего ему бокал вина. — Давай выпьем за встречу, тебе надо расслабиться, — усмехается издевательски и делает первый глоток, тут же облизывая губы. И, в другое время, Ли отметил бы для себя то, как ему повезло с партнером на ночь: не каждый прихожанин в его храм разврата мог похвастаться таким красивым лицом. Однако, именно оно и стало камнем преткновения. Спокойствие собеседника неимоверно раздражало, что немного пересиливало страх. С горем пополам, Феликс, наконец-то, нашел подходящие слова в гудящей голове. — Ты знал? — Что это ты? — парень даже не смотрит на него, приступает к обеду, накладывает себе какой-то салат и чувствует себя весьма непринужденно, а затем бросает взгляд своих кошачьих хитрых глаз на сутулящуюся фигуру перед собой и указывает кончиком ножа на тарелку, мол «присоединяйся», словно ему в глотку что-нибудь вообще полезет, — не напрягайся так, малыш. Я не знал, — однозначно отвечает, без сомнений, — но фантазировал… — Что это значит? Феликс правда не понимает, ему нужны объяснения, хотя паникующая часть мозга вообще не понимает, какого черта он еще сидит здесь, а не убегает, сверкая пятками? В голове сиреной нервирует мысль о том, что этот чертов привлекательный кусок дерьма теперь собирается шантажировать его. — После того, как Хенджин познакомил меня со своим другом, единственное, о чем я думал, глядя на тебя при встречах, был секс. Да, точно. Хенджин. Этот кусок куска и просто источник большинства из приключений на его многострадальную задницу. Около полутора недель назад, он позвал Ликса после дополнительных курсов иностранного языка к своему другу: посидеть, расслабиться, выпить и поиграть в приставку. В общем, рай для старшеклассников, на психику которым давят приближающиеся экзамены. Вот тогда и оказалось, что тот самый друг — Ли Минхо — действительно, такой же заебанный выпускник, но только не школы, а университета. Довольно привлекательный, открытый и, черт подери, горячий до вздыбленной ширинки школьных брюк. Хотеть незнакомого ему человека, в принципе, для парня было своеобразной нормой, а потому он не удивился такой реакции. Пришлось отойти в уборную, чтобы привести себя в чувства хотя бы ледяной водой. Дрочить в чужой квартире хоть и прельщало его извращенную душонку, но совесть не позволила. И Ликс тогда весь вечер то и дело ловил на себе задумчивые взгляды хёна, но свалил все это на свою гормонально бунтующую фантазию. Оказалось — очень даже зря. Минхо тоже хотел этого? И самого себя захотелось треснуть по лбу за такую дурость. Да какая, к черту, разница? Но если себе не лгать, то и Феликс грешил. Он чаще обычного за ту неделю соглашался встретиться с Хенджином, присоединялся к его компании, если знал, что, в конечном счете, встретится там с Минхо-хёном. Тот улыбался всегда так, словно читать мог его похабные мыслишки, пуская своим проницательным взглядом мурашки по позвоночнику. Они, по правде говоря, наедине общались лишь единожды, когда Минхо вызвался подвезти мелкого, засидевшегося дольше положенного в гостях, до дома. Они тогда по дороге обнаружили схожий музыкальный вкус и как-то легко разговорились, несмотря на разницу в возрасте. Феликс домой вернулся необычно бодрый и окрыленный, плюхнулся в постель лицом в подушку и улыбался как дурак, вспоминая, как хён приобнял его на прощание. Утром эйфория прошла, и ей на смену пришла тревога. Ликсу не нравились лишние эмоции в дополнение к сексуальному влечению, они все усложняли. Да и позволить он их себе не мог. Побыв наедине со своими мыслями пару часов, он решил заканчивать это знакомство неминуемо: отказать Хенджину в новой встрече с его друзьями и предложить сходить куда-нибудь вдвоем, чтобы не обидеть, а после найти себе классного парня для секса, чтобы забыть всю эту нелепицу. Но для начала подготовка к тесту по корейскому языку. И вот сейчас Ликс не понимает, где были его глаза, если он не узнал по фото эти мясистые бедра, между которых старшего хотелось трахнуть, несмотря на то, что, обычно, Ликс занимает пассивную позицию. Он на них почти неделю дрочил. Куда смотрел, когда назначал свидание? Долбанный дегенерат. — Так, — выдавливает он из себя хрипло, — секс? — Да, — усмехается старший, разглядывая усыпанное веснушками невинное личико, — да, секс. Жесткий и быстрый, медленный и нежный, на всех поверхностях и в разных позах. Я буквально почувствовал себя одержимым, — усмехается он, нехотя откладывая столовые приборы и вальяжно откидываясь на спинку стула, — мне тогда казалось, что ты смотришь на меня в ответ, с вызовом и тем же желанием. Я думал, что все, вот он — мой билет в дурку. Ведь ты же мамина радость-папина гордость, послушный золотой ребенок. Но оказалось, что у таких сладких мальчиков тоже есть свои секреты? — Ты как-то нашел мой аккаунт? — Боже, нет, — поспешил опровергнуть худшие подозрения парень, — я просто хотел трахнуть кого-то, кто напоминал бы тебя. Знаешь, закрыть своеобразный гештальт, — оба негромко смеются от этого заявления, но хён быстро берет себя в руки, продолжая, — но я фантазировал. Мечтал, чтобы, по счастливой случайности, как в кино, это оказался ты. И, поверь, я не менее удивлен тому, что вижу перед собой объект своих влажных фантазий. От подобной откровенности у Феликса даже в горле пересыхает, несмотря на то, что он, вообще-то, пришел сюда ноги раздвигать. Он поспешно делает глоток вина, ощущая, как целый букет вкусов раскрывается у него на языке. Но он бы хотел ощутить там вкус парня, сидящего напротив. И от этой мысли где-то под ребрами зудит. — Я не сплю со знакомыми, — нехотя поясняет он, ощущая, как от озвученного правила внутри — где-то в области диафрагмы — что-то неприятно так сжимается. Такое бывает, когда ты не получаешь то, чего очень сильно хочешь. Но золотое правило Ликс нарушить не мог. Золотое правило, чтобы оставаться золотым ребенком. Принцип, обеспечивающий ему эмоциональную разрядку и покой. Феликс смело осушает бокал красного до дна, ловя довольную улыбку, растянувшуюся на блестящих губах старшего. Он расслаблен, словно бы отказ его не задел, тянется к бутылке и наполняет чужой бокал вновь, — хочешь споить меня и поиметь? — Как грубо, солнышко, — хмурится Хо, кривя рот в наигранном отвращении, а затем возвращает свое это изучающее выражение, заглядывая сквозь глаза прямо в душу и копаясь там своими милыми, короткими пальчиками, — думаешь, что мы знакомы, лишь потому, что виделись пару раз? Мы ведь друг-друга совсем не знаем. — Хорошая попытка, но я предпочитаю не запоминать лиц и имен тех, с кем сплю. И уж тем более не встречать их после в общей компании друзей, — от одной мысли о том, что ему каким-то образом нужно будет держать нейтралитет и делать вид, что ничего не произошло в присутствии других знакомых, к горлу тошнота подступает, — я занимаюсь этим, чтобы отпустить контроль, а не усложнить себе жизнь, — парень и не замечает, как осушает уже второй бокал, что значительно расслабляет тело и развязывает язык. Ему действительно стоило поесть что-нибудь, прежде чем закидываться градусом. Но так даже лучше, от напряжения уже даже тело устало, не то что мозг. — Тогда тебе тем более нужно дать мне себя трахнуть. — В чем же логика? — Все просто, — поясняет Минхо, подливая в бокал младшего еще вина, видя благотворное влияние дорогого напитка, — тебе страшно сейчас. Но, если ты сбежишь, то пожалеешь, — тон голоса старшего опускается до вкрадчивого шепота, когда он поднимается с места и неторопливо обходит разделяющий их стол, — ты осознаешь, что то, что я знаю тебя, твоих друзей, даже адрес твоего дома, — Хо останавливается у него за спиной, кладет свои ладони на плечи и массирует их ненавязчиво: от контраста боли и удовольствия парня буквально размазывает. Минхо опускается и заканчивает уже потерянную Феликсом мысль, — только больше заводит тебя, — почти мурчит, обжигая дыханием мочку его уха, в котором поблескивает серьга. В школе он их не носит, только на свидания. Это его постыдное удовольствие — просить партнеров прикусывать прохладный металл, оттягивая за него чувствительную мочку. — Невроз не возбуждает меня, — хмыкает Ликс ядовито, но как-то лениво, отклоняя голову так, чтобы Хо удобнее было продолжать осыпать его кожу короткими-влажными поцелуями. — Еще как возбуждает, — хмыкает хён, языком ведя по активно пульсирующей жилке на шее, — потому что это и есть потеря контроля, которой ты так жаждешь. Ты в моих руках, — парень, несмотря на больше показательные, чем реальные протесты, подносит к обкусанным розовым губам остатки вина и заставляет Ликса допить, прежде чем поставить пустой бокал на стол и опуститься обратно к чувствительной, открытой для ласки шеи, — не думай так громко, — вышептывает он в кожу. — Не оставляй, блять, следов, — строго отвечает ему младший, ощущая, как Хо усердно вылизывает шею в одном месте, с напором придерживая его пальцами за челюсть, — блять, хён, я не могу, — хрипло протестует Ликс, пытаясь отстраниться, но Минхо лишь усмехается в ответ и продолжает свое увлекательное занятие, — не могу. Не надо. — Феликс, — старший строго пресекает попытки выбраться из плена ласковых рук одним своим тоном, — даже если ты сбежишь — ничего не изменить. Я знаю твой секрет. Ты передал мне в руки поводок в тот самый момент, когда появился на пороге. Поздно убегать, трусливый зайчишка, — парень вновь меняет свой тон на ласковый, заискивающий, пленительный. Этот голос завораживает, имеет власть или, все же, это о его владельце, что настойчиво пробирается свободной ладонью под полы черного пуловера, — хён сделает твоей попке очень хорошо, я доведу тебя одним проникновением, — мурлычет он, оставляя поцелуй под челюстью, скользя губами к пылающим скулам. — Каждый самоуверенный идиот обещает то же самое, — хмыкает Ликс дерзко, решая показать, какие у трусливой зайки есть, все-таки, зубки, — но кончал я, в итоге, только от дрочки. — Лапочка ни разу не кончал от члена в заднице? — голос у Минхо издевательски сочувствующий, жалеющий, и дерзость младшего его словно не капли и не задела, — не понимаю, зачем ты ложился под идиотов, которые не могут найти простату… — Мне не нужен оргазм, — Хо даже на мгновение замирает, переставая оглаживать чужие кубики пресса под одеждой, Ликс ищет его глаза своими и продолжает мысль, — я раздвигаю ноги перед парнями не ради того, чтобы кончить, — пожимает плечами небрежно и видит на лице старшего непонимание, — меня так сильно расслабляет мысль о том, что идеального сыночка моих родителей грязно трахают в захолустных дешевых отелях. Что они даже и не догадываются, как хорошо я могу принимать чужие члены по несколько раз в неделю, как глубоко могу брать в рот и при этом строить из себя ангела. Озвучивать это вслух чертовски возбуждает. Ликс закусывает губу предвкушающе, как-то жадно рассматривая лицо Минхо, на котором всеми красками играла такая же сильная и неукротимая жажда. Хён за локоть тянет Феликса, и тот послушно поднимается, плетясь неуверенно следом и прямо у кровати встречаясь лицом к лицу со своим пленителем. В голову так ярко ударяет сознание — кто перед ним стоит и что они собираются делать. И эта неправильность, это бессилие, нарушение собственноручно установленных границ — опьяняет сильнее тех трех бокалов, что он выпил. — Обычно, — шепчет он, взглядом спускаясь на заманчиво приоткрытые губы, слегка обнажающие передние резцы хёна. Кто тут из них еще зайка — нужно разобраться получше, — я не целуюсь. Ли ничего не собирается отвечать, просто резко тянет его на себя за шею и впивается в губы, которые представлял растянутыми вокруг своего члена. В голове крутится навязчивая идея — проверить на практике, как же глубоко может принять его малыш? Он проверит это обязательно, а пока старший отстраняется от сладких губ с привкусом вина, чтобы только нетерпеливо стянуть пуловер со стройного, мускулистого тела, а затем вновь припасть к губам и проникнуть языком в чужой рот, не встречая сопротивления. У Феликса от этого поцелуя кружится голова, по телу разливается приятная нега, по коже рассыпаются мурашки от каждого прикосновения шершавых ладоней к бокам, к пояснице, к рефлекторно поджимающемуся животу. Минхо отстраняется и разглядывает раскрасневшегося парня как-то заботливо и…нежно? Какой неуместный, но по-своему приятный взгляд, — думается Ликсу. Он тяжело дышит, облизывает свои губы нервно и несмело хватается пальцами за край чужой футболки. — Что такое? — Снимешь ее? На фото ты в рубашке, — как-то несмело и немного смущенно бурчит себе под нос Ликс, избегая насмешливого прищура кошачьих глаз. По этому мальчишке так и не скажешь, что он по несколько раз в неделю бегает подставлять задницу всяким незнакомцам. Но у Феликса такое впервые. Впервые, чтобы он ложился под кого-то, кто вызывает в нем какие-то эмоции, а не просто сексуальное, крепкое тело с рабочим членом. Минхо тянется к его лицу, оглаживая одними кончиками пальцев порозовевшую щеку. — Милый зайка, — усмехается парень, — ложись на кровать, — Феликс послушно плетется к своему мягкому ложу и заползает на него, хотя от Хо и не укрылось немного детское разочарование, — я не выставляю фото с обнаженным торсом, потому что у меня тут шрам, — как бы невзначай говорит старший, ловя на себе заинтересованный взгляд. Под ним он и снимает свою футболку, отбрасывая ту на пол. Ликс подбирается на кровати и с интересом разглядывает крепкую, привлекательную фигуру старшего, тяжело сглатывая накопившуюся во рту слюну. И ни черта его не волновал широкий шрам на правом боку. Минхо следом забирается на кровать и нависает над мальчишкой с хитринкой улавливая эмоции своего партнера, пока тот не выдыхает рвано и не скользит решительно своей ладонью по тяжело вздымающейся груди. Хо лишь многозначительно улыбается ему и опускается к гипнотизирующим его из-под треугольного выреза острым ключицам. Он осыпает их поцелуями, оставляет укусы, в ответ на что Феликс судорожно хватается за его предплечья и протестующе стонет. — Говорил же, без следов, — возмущается парень, больно ударяя кулаком по чужому плечу, но Минхо перехватывает его за запястья и с силой прижимает те к кровати по обе стороны от удивленной мордашки. — А я говорил, что теперь командую я. У тебя нет никакой власти, лапочка, — шепчет прямо в чужие губы старший, прихватывая зубами полную нижнюю губу, прежде чем спуститься к груди и припасть влажными губами к покрытой испариной коже, катая соленый привкус на кончике языка. Минхо языком обрисовывает ореолы затвердевших сосков и держит чужие подрагивающие запястья крепко, не давая прикоснуться к себе, найти опору. И Феликсу от этого никуда не деться — остается только стонать, шептать чужое имя, как мантру, когда чувствительный сосок оттягивают зубами, прикусывая чуть сильнее, чем нужно. В штанах уже тесно и кажется, что те разойдутся по шву, если их срочно не снять. Потому что, когда Ликсу кажется, что возбудиться сильнее уже невозможно, Минхо ныряет своим чертовым языком прямо в лунку пупка. Феликс даже не знал, что это место у него такое чувствительное, а потому стонет как-то надорвано и дышит тяжелее. Старший своей работой доволен и повторяет маневр, наслаждаясь жалобным скулежом сверху. Хо отпускает руки Ликса из захвата только, когда решает, что зубами расстегивать его джинсы будет неудобно, долго и травмоопасно. — Поработай руками, пока они в твоем распоряжении, и сними свои штаны, лапочка. — Я уж думал, что ты никогда не попросишь, — с укором бросает перевозбужденный парень, упуская в стороне от него звон металлической бляшки чужого ремня. И очень даже зря, поскольку тогда вид крепких, мясистых бедер, не скрытых больше плотно натягивающейся тканью брюк, не привел бы его в одновременный шок и восторг, — блять, — выдыхает он судорожно, на автомате суча ногами, чтобы стянуть до конца свои джинсы и выпнуть их с кровати. — Так нравится? Скажи мне, о чем ты думаешь, когда смотришь на них? — Думаю, как я, блять, еще на фото не заметил этот аэродром, на который хочется профессионально так присесть без шасси, — сглатывает гулко, отзеркаливая тут же какой-то неуместно-искренний смех хёна. — Конечно сядешь, — сквозь смех уверяет его Минхо, — но, для начала, я хочу провести техосмотр, вот в этом пункте, — постукивает пальцем по блестящим от слюны губам, заставляя Феликса забыть, как дышать. Конечно, парни попадались ему разные, и римминг ему до этого пару раз делали, заглаживая вину за то, что не смогли довести до оргазма. Однако, удовольствие это было, по опыту, сомнительное. Мокро, прохладно, щекотно и неловко, но сейчас речь идет о Минхо, и тут дело другое. Во-первых, Хо обалденно целуется, он чуть от одного этого ни кончил, а тут речь идет, буквально, о французском поцелуе с его задницей, и эта мысль посылает горячую волну сразу к низу живота. — Ты готовился? Растягивал себя? — интересуется Минхо между делом и нетерпеливо стягивает с себя белье, открывая взору младшего твердый, не длинный, но довольно толстый член. Дурацкая мысль о том, что он идеально гармонирует со всей крепкой, немного коренастой фигурой старшего, крутится назойливо прямо на языке, и Ли ее проглатывает. — Ага, тщательно, на четыре пальца. Не все любят заморачиваться на таких свиданках, меня в первые разы чуть не порвали, — морщится от воспоминаний Ликс, подползая к вальяжно развалившемуся на матрасе привлекательном телу. Его бы, блять, рисовать прямо так и в Лувр вешать. Ебаное искусство. — Ох, хён поцелует, где болит. Снимай трусы и тащи сюда свою сладкую задницу, я подую, — Минхо ухмыляется гаденько и указательным пальцем манит — торопит его, но мелкий опять подвисает, мнется на коленях, медленно подбираясь к предположительному источнику удовольствия. Внезапное осознание того, что это красивое лицо идеально пристроится между его подкаченных ягодиц, заставляет парня откровенно потечь. И нет, ему вообще не стыдно за темное пятно смазки, красующееся на его трусах, которые он неловко стаскивает с себя, прежде чем зависнуть над смотрящим на него снизу-вверх парнем. — Я… — Все нормально, повернись ко мне спиной, перекинь ногу через грудь и опустись пониже, — Феликс послушно выполняет инструкции, испытывая облегчение от того, что хён не увидит его горящих предвкушением глаз и пылающих стыдом щек, — руками можешь опереться мне на бедра, — снова инструктирует старший, кладя горячие ладони на округлые половинки, маячащие так соблазнительно перед ним, разводит их в стороны и любуется все еще немного влажной и розоватой после растяжки дырочкой. Парень давит на анус подушечкой большого пальца, не пытаясь проникнуть, но та даже под мягким давлением послушно раскрывается, пропуская внутрь. Это заставляет Минхо довольно промурчать себе под нос и нетерпеливо рвануть младшего за ляжки ближе, опаляя чувствительную кожу меж ягодиц своим дыханием. Феликс от неожиданности вскрикивает и от падения спасается тем, что хватается сильно за пышные бедра. Когда ослабляет хватку, завороженно следит, как красные следы его пальцев исчезают на бронзовой коже, — если заскучаешь вдруг, можешь подрочить мне, — смеющийся прямо у него между булок старший, вызывает прилив негодования вместе с тонким шлейфом удовольствия от размашисто скользнувшего от мошонки до копчика языка. Ликс вздрагивает, закусывая губу, и дабы не сойти с ума от хёновых поддразниваний, пытается сконцентрироваться на чем-то другом. Так удачно этим другим становится аппетитно блестящая смазкой розовая головка, прижимающаяся к низу живота. Феликс облизывается голодно, раздумывая над тем — просить ли ему разрешение у старшего или проявить инициативу? Но думать мешает язык, настойчиво проталкивающийся в послушно раскрывающуюся перед ним глубину. Как Ли и предполагал, вылизывает его зад хён с таким же усердием и желанием, как и целуется. И, блять, его просто механически потряхивает от ощущения непредсказуемого языка, скользящего по бархатным стенкам изнутри. А от влажных чавкающих звуков и намеренно царапающих чувствительное местечко заячьих резцов, Ликса просто размазывает нахер. И думать уже не хочется, хочется заполнить неустанно выстанывающий рот чем-нибудь, чем он и занимается, перехватывая чужой отзывающийся на его скулеж, истекающий член у основания и вбирает мокрую головку в рот. Скользит ей глубже, ощущая горьковатый привкус естественной смазки, раскатывая его вдоль языка к корешку, а затем наклоняется и толкает член себе за щеку, ощущая, как подрагивают от этого крепкие бедра под напряженной хваткой небольших ладоней. Хо, словно бы в отместку, большими пальцами толкается в него и раскрывает для себя миленькое, влажное от его слюны отверстие, а затем проникает туда языком — настолько глубоко, насколько вообще возможно, заставляя Ликса промычать что-то невнятно и пустить вибрацию по члену, похороненному у него во рту. Хо слегка отстраняется и чмокает судорожно сжимающийся сфинктер, прежде чем ощутить, как Феликс втягивает щеки, с чувством отсасывая ему. Словно бы в последний раз, ей богу. — Лапочка, я бы, правда, хотел проверить твой рвотный рефлекс, но у тебя расписание, а мне еще надо успеть заставить твою жадную задницу кончить, — назидательным тоном сообщает Минхо, похлопывая младшего по заднице и поторапливая, пока Феликс продолжает настойчиво обслуживать его член, — все понимаю, тебе вкусно, но тхэквондо через час, — усмехается он, ощущая, как выпущенное изо рта возбуждение звучно шлепает по поджавшемуся низу живота. Феликс бросает недовольный, нахмуренный взгляд через плечо, но выполнять просьбу не торопится. Деловито так спину выпрямляет и с грацией кошки поднимается, красуясь перед чужим лицом своими округлыми, натренированными прелестями. Нет, Хо определенно довел бы его до оргазма одним языком, но это вопрос принципа. Однако, немного обиженная мордашка кроме умиления вызывает не особо приятные, какие-то тревожные эмоции, а потому Минхо поднимается на локтях и тянет пошатывающееся, чрезмерно расслабленное тело на себя, заставляя Феликса упасть ему на грудь. Приземление было неидеальным и тяжелым, они столкнулись неприятно подбородками, но о возмущениях Ликс забыл сразу же, как только благословленный им же язык очутился внутри его рта. И было в этом всем что-то такое интимное, чего раньше парень себе не позволял, — теперь ты не дуешься? Доставай презерватив со смазкой из-под подушки, и пора тебе почувствовать себя хорошо, лапочка, — Минхо в ответ на смущенно отведенные в сторону глаза, умилительно мычит и героически терпит увесистый такой удар по многострадальному плечу. Старший поднимается, устраиваясь на коленях, садясь на пятки. Не то чтобы удобно, но без труда, как говорится… Феликс подползает ближе, смотрит изучающе исподлобья, пока разрывает блестящую фольгу, думает опять о чем-то слишком громко. — Так, мой член уже был у тебя во рту, так что давать заднюю, без предлога «в» посередине, сейчас не вариант, — усмехается Ли, глядя прямо на оскорбленную мордашку. — Я тебе член оторву, — шепчет недовольно Феликс, раскатывая по этому самому члену презерватив. Минхо же в ответ не язвит, чтобы не дразнить, тянет освободившуюся руку за запястье и оставляет короткий поцелуй на тыльной стороне ладони. — Обязательно сделаешь это после того, как кончишь, — шепотом ласкает мелко дрожащие пальцы, а затем щелкает крышкой валяющегося поблизости от его ног тюбика, и показательно развернув небольшую ладошку выливает на нее обильно смазку, — смажьте полосу, пилот, и присаживайтесь, — усмехается Хо, ловя зеркальную усмешку на зацелованных губах. Этот малыш не зря привлек его внимание с самого начала. Однако, если в первые пару дней его хотелось только трахнуть — осквернить невинный образ, опорочить, то после того, как он узнал об этой его стороне, хочется иначе. Минхо пока сам не понял — как, но ощущается это замечательно. Феликс торопливо распределил смазку по возбуждению своего партнера и уверенно оседлал такие привлекательные бедра, понимая, что рушит сейчас последнюю границу, теряя последние крупицы контроля. Минхо заботливо придерживает парня за бедра, пока тот медленно опускается на него, пропуская в себя крепкий, горячий член, наслаждаясь тем самым чувством, которое он бесконечно пытается получить. Чужое тело кожа к коже, их запахи смешиваются, горячая плоть внутри его собственной, не подчиняющаяся его желаниям, требованиям его родителей, бесконтрольная и так глубоко проникающая. И все это ощущается так по-приятному неправильно, постыдно и запретно, что дух захватывает. Феликс жмурится от привычного уже дискомфорта, а Хо не торопится двигаться, усаживает только младшего до конца, срывая болезненный стон с закушенных губ, и дает время привыкнуть. Бедра Ликса напрягаются, когда он делает первые неуверенные, раскачивающиеся движения, парень обнимает хёна за плечи, когда тот жмется ближе, медленно, с чувством двигаясь по его телу ладонями, оглаживая бока, лаская чувствительные соски и вновь соскальзывая к напряженным бедрам обратно. Феликсу слишком много чувств, двигаться все еще не то чтобы комфортно. Задницу саднит и отвлекают лишь короткие поцелуи-бабочки, оставленные у него на шее, за ухом, на скулах, на плече. Минхо замечает, что чужое возбуждение ослабло, и решает помочь. — Лапочка, — шепчет он на ухо, оттягивая зубами холодный металл серьги, и тело в его объятиях вздрагивает с коротким шумным вздохом, — лапочка, откинься назад, обопрись на ладони. — Неудобно, — отвечает Ликс, крепче цепляясь за шею старшего и путаясь пальцами в его волосах. — Знаю, но будет приятно. Хён о тебе позаботится, — играясь успокаивающе с сережкой и ласково поглаживая поясницу, Минхо удается уговорить капризного Феликса сделать так, как тот просит. Парень с недовольством на лице выпускает горячее, крепкое тело из объятий и неловко откидывается назад, для равновесия опираясь на скользящие по покрывалу ладони, поясница неестественно выгибается, тело норовит соскочить с желанного члена, но хён предусмотрительно удерживает его за талию, толкаясь обратно в нуждающееся нутро одной головкой. — Готов? Только получив неуверенный кивок и взгляд глаза в глаза, Хо толкается в разморенное тело больше чем на половину, но под другим углом, выбивая удивленный вдох из младшего. Глаза, застланные поволокой возбуждения, расширяются, губы подрагивают, дыхание учащается, когда Минхо толкается еще глубже и чуть меняя направление. С зацелованных, малиновых губ срывается почти порнографичный, низкий стон. И старшему уже не кажется, что он может держать все под контролем. Он вцепляется в чужие бока болезненно крепко, наверняка, оставляя на них свои следы, и начинает двигаться равномерно в то и дело судорожно сжимающем его теле. Феликс уже не пытается сдерживать срывающиеся с губ звуки, скулит на особо сильных толчках, облизывает то и дело сохнущие губы и выгибает поясницу до боли неудобно навстречу ускоряющимся толчкам. Феликсу хорошо, ему впервые действительно хочется оргазма, именно его, а не морального удовлетворения от того, что он отдает себя в чье-то распоряжение. — Пожалуйста, хён, быстрее, — захлебываясь воздухом, просит младший. Его скулёж и редкие одобрительные стоны мешаются с тяжелым дыханием и симфонией из влажных, шлепающих звуков. Вся это композиция точно ударяет новой — чрезмерной для его тела — порцией возбуждения. Минхо его просьбу понимает и ускоряется, через раз попадая по простате и выбивая из дрожащего под его телом мольбы. Ликс тянется к своему члену, чтобы помочь, но хён рычит на него сквозь стиснутые зубы и больно бьет по ладони, не давая коснуться. — Ну, пожалуйста, хён, — хнычет Феликс и выглядит так жалко. По его щекам скатываются невольные дорожки слез, искусанные губы кое-где лопнули, в тех местах проступает кровавая роса. Хо под эти просьбы ускоряется, с большим усердием насаживая на себя уже бессильно рухнувшее спиной на кровать тело. Поясница в неестественном прогибе ноет, но Минхо обхватывает ее заботливо ладонями, чтобы придержать и уменьшить напряжение. Самому приходится привстать, чтобы вновь поймать нужный угол проникновения. Феликс от этих ощущений совсем разбивается, то и дело стонет, хватает воздух жадно, высовывая свой острый язык в дыхании так порнушно. Точно девочка-хентай, а не золотой ребенок. Движения Хо становятся рваными, неравномерными и жесткими, он буквально таранит чувствительную простату, пока Феликс не вскрикивает, хватаясь за его предплечья, и не кончает себе на живот мощными толчками. Минхо больше не хочет мучить малыша, а потому выходит из него, поднимаясь на колени и додрачивая себе на светлый образ затраханного мальчика-зайчика. Он кончает ему на живот и падает рядом, пытаясь отдышаться. — Пиздец, — хрипит Феликс. — Согласен. Они лежат какое-то время в тишине, нарушаемой лишь их тяжелым дыханием. Старший берет себя в руки быстрее, нехотя поднимаясь и разминая затекшую шею. Ему хотелось позаботиться о Феликсе, чтобы наглядно показать свое отличие от остальных мальчиков «для потрахушек». — У тебя есть двадцать минут до тренировки, — отмечает Минхо, бросая взгляд на свой телефон, — но, что-то мне подсказывает, что ты слишком заебался для нее. Феликс смеется. Смеется, блять, своим сорванным голосом и медленно, шипя от немного болезненных ощущений, переворачивается на живот, пачкая казённое постельное белье их перемешанной спермой. Он выглядит чертовски довольным. Даже удивительно теперь, что его пришлось на это уламывать, теряя драгоценное время. — Ты рушишь мою жизнь, козлина. Я нарушил около десятка правил за сегодня, — ухмыляется он, следя за тем, как бесстыдно расхаживает обнаженный Минхо по номеру, светя своей аппетитной задницей. — Так это отлично, ты не можешь этого контролировать. Это не на твоей ответственности. Вся вина на мне, — благородно принимает свою вину Хо, возвращаясь к постели с добытой бутылкой питьевой воды, — держи, лапочка. Феликс наигранно поражается с театральным «ах», но приподнимается на локтях и подношение принимает. — Так нельзя, я так и бегать от тебя не захочу, делая вид, что мы не знакомы, — шутит Ликс, блаженно глоток за глотком восстанавливая свой разъёбанный водный баланс. — Я тебе сбежать не дам, — только вот Минхо в своем ответе не шутит, он присаживается на край кровати, запуская пальцы в растрепанные, влажные светлые пряди, — поводок у меня в руках. Так и будет, пока я не захочу его отпустить. Я. Не ты, — твердо заявляет он и хмыкает в ответ на недовольный, но понимающий взгляд уставших глаз, — у меня на тебя вся информация. Не усугубляй. — Шантажируешь? — Конечно нет, обозначаю свои условия, — пожимает плечами и мягко массирует загривок, на что в ответ Феликс блаженно мурлычит и вновь зарывается лицом в подушки, — но тебе же это нравится. Тебе нравится терять контроль и раздвигать ноги перед взрослыми дядями. А мне нравится трахать таких лапочек, как ты. А еще нарушать правила. И быть занозой для родителей таких золотых мальчиков, — Ликс с интересом хмыкает, но не отрицает и не протестует. Даже глаз не открывает, но тихо в подушки бурчит. — И что ты предлагаешь? — Встретиться в эти выходные у тебя, — Минхо немного расслабляется, получая карт-бланш, и опускается на постель рядом, все еще не отрывая загребущих ручонок от блестящего испариной тела, трогая то тут — то там, — скажешь родителям, что милый хён помогает тебе с поступлением, — Хо наклоняется прямо к истерзанному, заласканному уху с призывно блестящей сережкой и шепчет горячо, — а я трахну тебя в твоей комнате, пока они будут прямо за стенкой. Только представь. Весь контроль в моих руках. Феликс шумно выдыхает. Ему, блять, пиздец как это нравится, несмотря на то, что безумно страшно.  — А на очередной тусовке ваших с Джинни дружочков, я заведу тебя в туалет и дам трахнуть себя между бедер, — все также многообещающе мурчит ему на ухо Минхо. Прямо-таки кот-искуситель. И Ликс чувствует себя ебаной Евой: всю степень ответственности осознает, понимает, что, блять «нельзя», «жизнь катится по пизде прямо вот с этого ухаба», но все равно хочет. До дрожащих коленей, до вновь заинтересованно дернувшегося члена хочет. Феликс тяжело вздыхает и наконец оборачивается на свою личную катастрофу. — Я хочу дать Хенджину пизды за то, что познакомил меня с тобой. — Прости, не могу дать покалечить моего младш… — И чтобы ты трахнул меня в его комнате. В отместку, — пожимает плечами, словно это не безумная идея на грани фантастики. — Так ты согласен? Только предупреждаю, я — не каршеринг. Если я трахаю тебя, то это делаю только я, — Минхо звучит настороженно, и Феликса это веселит. Хотелось бы ему сказать сейчас «нет» и дать заднюю. Но крупицы оглушительного оргазма все еще покалывают все его тело, поэтому он как-то по-театральному скорбно вздыхает, прежде чем посмотреть в глаза выжидающему Хо. — Быть в постоянном поиске утомительно, так что… Натяни поводок потуже…зайка.