ул. Часовых, 34

Всё-таки есть что-то неозвученно особенное в том, чтобы пьяным идти домой в три утра. Таксистка наотрез отказалась везти Пашу и Балора после того, как последний очень громко начал грозить, что заблюёт весь салон. Паша, честно говоря, вполне мог понять разъярённую женщину, а потому смиренно вёл дражайшего, дрожащего на лёгком ветру, партнёра под ручку. — Стопани, друг, — сказал Балор, сжимая в пальцах рукав фланелевой рубашки Очередько. — Чёт мне нехорошо. — Это твоя гниль наружу лезет, — Паша осмотрелся вокруг в поисках временного пристанища. Качели на детской площадке в забытом богом дворе – идеально. Балор, продолжая мёртвой хваткой держать несчастный рукав. Он практически бухнулся на выкрашенную в зелёный лет десять назад сидушку и опустил голову, опираясь ладонями в колени. Кажется, Паша начинал догадываться, почему это чудо когда-то бросило пить. — Бля-я-ять, я сейчас умру, — взвыл Балор. — Блять, это вообще. Это нахуй. Это смерть. — Я тебя сейчас сам убью, — мрачно проговорил Паша. Ему, если честно, тоже было нехорошо. Паша присел на краешек металлической горки. Достал из кармана джинс изрядно смятую пачку сигарет и кинул куда-то в сторону Балора. Тот не сделал даже и попытки поймать её. — Я тебя ненавижу, блять. Балор умудрился достать пачку, не вставая с качелей. Закурил – невероятно тупая идея. От сигарет только больше блевать хочется, думал Паша. Но не сказал ни слова: слишком уж хорошо и спокойно сиделось на этой мокрой холодной горке. Занимался рассвет, раскидываясь блёклым сизо-голубым по небу. Слегка накрапывал холодный мелкий дождь. От покачивающихся ветвей на берёзах долетал ветерок. Паша особенно ценил эти рассветы без ярко-красного зарева: будто ночь просто медленно растворяется в стакане с водой, уступая неспешному бледному утру. И никого на улице – никого, кроме их двоих. Паша тоже закурил. Невероятно тупая идея, но иногда невозможно противостоять этому лихому пьяному желанию вместе молчать, вдыхая-выдыхая дым. Это тоже своеобразная магия утра: чиркнуть колёсиком зажигалки, которая едва ли на ладан уже дышит, лопнуть зубами кнопку и принять первую тяжку на грудь. Паша старается курить как можно реже, даже завёл в телефоне приложение-трекер. Он точно знает, что ему хватит двух сигарет: одну он выкурит сейчас, а вторую – когда пойдут домой после поцелуев по пустой дороге. Паша не любит останавливаться на чём-то одном, но двух ему хватает вполне. — Сегодня, кстати, выпускные у школьников, — внезапно вспомнил Паша. Балор неоднозначно фыркнул в ответ. — Бесконечно рад за них, — сказал Балор, утыкаясь лбом в ладонь. — Нахуя ты вообще держишь у себя в голове эту информацию? — Просто видел сегодня пару выпускников, — пожал плечами Паша. Пришлось встать, чтобы донести бычок до мусорки. Балор такими приземлёнными делами не утруждался: бросил свой в песок под ноги, за что был награждён подзатыльником. — Дорогая, тебе не нужны эти отношения, — отшутился Балор и едва ли успел увернуться. — Ты помнишь свой выпускной? — Я не ходил на него. Аттестат забрал и пошёл с пацанами пить водку в гараже. — Почему? — Потому что на выпускном была Яна, — едва раздражённо проговорил Балор, доставая новую сигарету. Вторую получил Паша, но придержал в пальцах: не сейчас. — А я не хотел её видеть тогда. — Точно. Неловкий подростковый секс. Постоянно забываю этот ваш кусок биографии. Сам Паша смутно помнил собственный выпускной. Это было... господи, шесть или семь лет назад? Помнил банкетный зал и медляк под какой-то современный русский рэп с одноклассницей, которая нежно дышала мятной жвачкой со вкусом вискаря в щёку. Помнил, как занимался рассвет, пока шёл домой в обнимку с этой же девушкой, успевшей сломать каблуки где-то на набережной. — Ты что, даже не покачивался грустно под «Медлячок»? Или что там у вас, молодёжи, популярно? — Господь с тобой. Нет конечно. Паша хитро улыбнулся, протягивая ладонь Балору. — А хотел бы? Балор наконец поднял голову и уставился снизу вверх на Пашу, как на полудурка какого-то. Немного подумав, откинул бычок под качели, зарыл его носком кроссовка в песке и встал. Не без усилий и слегка покачиваясь, но всё же встал. — Не смей включать Басту, или я тебе ебало разобью, — прошипел Балор, неуверенно принимая руку. Никто из них не учёл, что оба не умеют танцевать. Видимо, Балор надеялся, что Паша как истинный доминатор уверенно поведёт своего кавалера в танце. На что надеялся Паша? История умалчивает. Очередько решил не мудрить и взять эту крепость штурмом. Он смелым движением притянул к себе Балора за талию, пока тот положил ему ладони на плечи. Неловко, но вполне ритмично они покачивались под звуки утренних птиц, ветра и собственных сбивчивых мыслей. Балор не отводил твёрдого взгляда от лица Паши, будто изучая каждую острую черту, освещаемую бесплотным утренним светом. Наконец Балор раздражённо выдохнул и опустил руки с плеч на грудь. Где-то зашумели шины первых редких машин, но они их не услышали. Паша наклонился, ловя в поцелуй горькие губы. Они прекратили покачиваться, останавливая, по ощущениям, движение всей планеты. — Это было очень по-гейски, — хрипло хохотнул Балор после того, как в очередной раз безжалостно раскусал любимые губы в цвет ненаступившего рассвета. — А, то есть, когда ебёмся, это не по-гейски. — Очень по-православному. Погнали домой, я заебался. Яна должна наконец пустить нас, иначе я не знаю, блять, засну прямо под дверью, и хуй она куда завтра выйдет вообще. Рука сама потянулась в карман. Паша зажал в губах вторую сигарету, оставляя на ней крохотные пятнышки крови. — Знаешь, я... — пробурчал Очередько сквозь зубы, попутно крутя колёсико. Балор очень внимательно посмотрел на него, а затем кивнул собственным мыслям. Всего мира не существовала в пять утра, пока они шли домой по пустым дворам.