ул. Часовых, 34

У Яны – ровно пятнадцать минут, чтобы успеть добежать до больницы до начала перерыва. Длинный вязаный шарф красным знаменем развевается за спиной. Холодный воздух обжигает лёгкие, пока раскрасневшаяся Яна перебегает дорогу на красный, нагло подрезает степенного идущих пешеходов и едва не поскальзывается на гололёде. Вслед слышатся ругань и маты, зато Яна оказывается у курилки отделения реанимации даже чуточку раньше назначенного времени: как раз пара минут для того, чтобы отдышаться и слегка сбить румянец с щёк. Яна опустила голову, упираясь ладонями в колени и делая глубокий, спокойный вдох. Главное – не подчиняясь бешеному ритму сердца, дышать ровно, гладко. Потихоньку пульс выровнялся, нещадная потребность лёгких в кислороде снизилась. Яна подняла глаза на облезшую, местами покрытую ржавчиной, металлическую дверь – ровно в тот момент, когда она открылась. Будто снова стало трудно дышать. Яна неловко помахала молодому мужчине в наспех накинутом поверх белого халата пальто. Яна всегда чувствовала себя на фоне высоченного накаченного Данилы какой-то крошкой, а уж после того, как они несколько месяцев не виделись – тем более. В уголках глаз – тонкая сетка морщинок от частых улыбок, на скулы легла едва заметная тень усталости, на щеках и подбородке пробилась двухдневная щетина. Даня был самим олицетворением спокойствия и стабильности; огромный, безмятежный и надёжный, как тысячелетний утёс над бушующим морем, он был способен вселить надежду в самого отчаявшегося пациента. Или облегчить боль самому безнадёжному. Рядом с Даней само собой возникало чувство, что решить можно даже самую сложную проблему, а если не получилось – принять судьбу и жить дальше. Быстро кивая бесконечно усталому Дане, Яна открыла рюкзак, по очереди доставая оттуда контейнер с ещё не успевшими остыть котлетами, термос со сладким чаем, пару любимым Даниных эклеров и конечно... — Картошечка, — довольно улыбнулся Данила. — С поджаркой и луком! Я бы тебя позвал внутрь поесть, но прости, сама понимаешь. — Ничего страшного, — внезапно стушевалась Яна, — Мы с Балором потом встречаемся, поедим обязательно. Настя в первую очередь просила съесть котлеты, но то же самое сказал Балор про картошку, а Лёша – про эклеры. Данила неопределённо хмыкнул, с особой аккуратностью забирая обед. Они оба прекрасно знали, что обычно Настя и минуты лишней не проведёт на кухне. Да и вообще у них в семье никто не обладал ни необходимыми навыками, ни хоть какой-либо любовью к готовке. Но даже замороженные котлеты могут быть приготовлены с любовью, стоит лишь добавить немного тепла и заботы. — Передай всем большое спасибо. И тебе – что донесла и нашла на меня время, — Даня задумался. — Впрочем, лучше сам зайду, как минута свободная появится. — Ты завтра не придёшь разве? Яна, как бы сильно не пыталась, не смогла скрыть разочарование. 31 декабря – день, в который особенно хочется провести с родными. Даже если это немного сумасбродная семья Рыковых, в которой уже очередной год готовили разве что крабовый салат и едва наряжали ёлку. И всё же даже у них были какие-никакие традиции: посидеть с бокалом шампанского, посплетничать обо всём, что произошло за этот год, посмотреть Дела судебные или Шрека, а потом – сходить поглазеть на фейерверки, упаковав во флягу настойку. — Нет, взял смену за коллегу. Семья у неё. — У тебя тоже есть семья, — слегка обиженно проговорила Яна. Данила посмотрел на неё с некой грустной улыбкой. — Есть. Но у неё – старенькие родители, с которыми она хочет успеть провести как можно больше времени. — Как будто никто кроме тебя не может подменить. У тебя тоже старенькие родители, которых ты не видел сколько? Почти год? — Только матери не говори, что она старенькая, — хмыкнул Данила. Холодное солнце скрылось за тяжёлыми тучами – даром что сейчас полдень, и до заката ещё далеко. Мягко падали на землю влажные комья снега, грозясь завтра утром растаять в грязные лужи под ногами. Но это всё будет завтра, а сегодня Дане на раскрытую широкую мозолистую ладонь ложатся слипшиеся между друг другом снежинки, мгновенно тающие на горячей коже. — Прости, — Яна опустила глаза, нервно покусывая ногти. — Мне стыдно кошмар. — Про что ты? — Да ну такой бред написала. Я совсем пьяная была. Извини. — Мне больше забавляет, что ты мне написала, а не кавалеру какому-то. — Все кавалеры рядом были, — фыркнула в ответ Яна, покачивая носком ботинка кусок щебёнки по земле. — Хотя, честно говоря, мне стоило бы извиниться за некоторые другие вещи. Данила неопределённо пожал плечами, тепло улыбаясь морщинками у края губ. — Я в принципе не думаю, что тебе стоит извиняться. Скорее выговориться. Слова жгли горло изнутри, просились на свободу, но маленький чертёнок поскрёбывал маленькими острыми коготками под рёбрами. «Зачем ты хочешь ему что-то сказать?» Иррациональный страх грыз мягкие ткани, обгладывал кости, морозил кончики пальцев до трясучки. И Яна сказала совсем не то, что хотела бы. — Жаль, что на новый год не попадаешь. Будто бы ты один, кто может отработать смену. — Ян, я не хочу полагаться на других. Если каждый будет думать, что кто-то сделать что-то вместо него, то кто же в итоге сделает? — Но почему это каждый раз должен быть именно ты? Данила лишь пожал плечами, попутно кидая беглый взгляд на часы. Действительно, у Яны осталось совсем немного времени, и ещё меньше – решимости. Внезапно мир схлопнулся до маленькой карманной вселенной внутри тёплых объятий. — Знаешь, тебе необязательно рассказывать, что не так, если тебе требуется помощь или поддержка. Мне достаточно понимать, что она тебе нужна, чтобы что-то сделать. Или ничего не делать, а просто, ну знаешь. Быть рядом. — Да ничего не случилось, — шмыгнула носом Яна. «Ебучая зима с её ебучими соплями», как выразился бы Балор. — Мне жаль, что когда-то я повела как идиотка с тобой. Мне надо было быть чуточку взрослее, что ли. Но я чувствовала себя такой виноватой, что становлюсь счастливее после того, как не стало родителей. Я должна была скучать по ним, должна была чувствовать хоть что-то. И я так сильно боялась, что судьба меня за всё это накажет, и что-то случится с тобой, потому что ты как будто достал меня из какого-то страшного сна. Это после тебя, того, как ты оберегал меня, хотя не обязан был, я стала видеть что-то хорошее в собственной жизни. Но этот страх... он был сильнее меня. Я боялась, что проиграю, и именно это в итоге меня и съело. — Ну, ты всё ещё жива, — Данила отошёл, начиная загибать пальцы. — Не сошла с ума. Не стала сектанткой. Не живёшь на улице. У тебя, судя по слухам, два парня – друга, извиняюсь. Ты пытаешься выбраться из собственных загонов. Яна против судьбы – 1:0. По-моему, ты довольно близка к победе. Яна слабо засмеялась, шутливо толкая парня в плечо. Тот наигранно охнул, прижимая руки к груди. — Убила. — Это тебе за двух парней и сектантку. — Как удобно, что мне пора бежать, — хмыкнул Данила, многозначительно постукивая пальцами по циферблату часов. Странно: сковывающий лёгкие страх отполз, будто его никогда и не было. Яна так долго держала в вытянутой руке собственную тревожность, что уже и позабыла, какого это – отпустить её. Принять то, что она не может изменить своих родителей или вернуть потерянные годы, смазанные от страха просто жить. Даниле не нужно было даже отвечать или принимать её извинения. Простить Яну должна была только сама Яна. — Знаешь, это даже иронично. Все думали, что ты пойдёшь в военку, а ты наоборот людей лечишь, — улыбнулась Яна, помогая Даниле собрать переданную еду обратно в противно шуршащий пластиковый пакет. — Да к чёрту войну, — в ответ поморщился Данила. — Ну, военные – это же необязательно... — Без разницы. Устал я от всего этого. Не хочу. Теперь мой фронт – тут, и я его выбрал осознанно. По мне так звучит как маленькая победа над человеческими страхами. Нельзя быть трусом, когда перед тобой больной или умирающий. Так что я лучше честно попытаюсь спасти человека, а не убивать его. — О, великий супергерой Данила, борец с вывихами и температурой тридцать шесть и восемь. — Посмейся-посмейся. Самые крепкие объятия Даня оставил на прощание – как обещание, что всё будет хорошо, и они совсем скоро увидятся. Самые сильные и крепкие, чтобы счастья и чувства защищённости внутри хватило до следующей встречи.

***

— И эта сука с самым, нахуй, безразличным ебалом мне говорит: «Я ставила объективно, старалась вытянуть, как могла», — возмущённо восклицал Балор на всю улицу, активно аккомпанируя себе руками. — Ты представляешь, блять? Ебучая тройка! — Я надеюсь, ты не назвал её сукой вслух? — насторожилась Яна, доставая из хрустящего пакета свежую улитку со шпинатом и сыром. — Нет, но я очень злобно посмотрел на неё и пожелал хорошего отпуска где-нибудь в более тёплом месте. — Ты имел в виду ад, да? — обречённо вздохнула Яна. — Я имел в виду ад, да. Несмотря на довольно поздний час, Москва отказывалась принять правила зимы и погрузиться в ночь, – а потому создала собственную маленькую солнечную систему прямо на Красной площади. Вокруг горели миллиардом звёзд новогодние гирлянды, призывно мигали под фонарями вывески на домиках с сувенирами и сладостями, танцующими хлопьями падал снег. Яна не могла сказать, что по-настоящему чувствовала вот это самое неуловимое новогоднее настроение, да и не была уверена, что оно у неё хоть когда-то в жизни было. Что, впрочем, абсолютно не мешало Яне из года в год наслаждаться красивыми зимними улочками, сладкими мандаринами и крабовым салатом, который в Новый год имел совершенно иной вкус. — Ну и сука, — вздохом согласилась Яна. Протянула Балору улитку – тот не задумываясь откусил, захватывая самую вкусную часть. Яна подумала, что простит ему это – но только сегодня и только потому, что он очень расстроен. — Если хочешь, можем пойти домой. Купим сидра, посмотрим Скотта Пилигрима, пообнимаемся. — Ты сейчас описала буквально каждый вечер последних лет этак пяти. Какой смысл встречаться, если мы даже не можем на свидание сходить? — Балор даже не сменил возмущённого тона, резко останавливаясь посреди дороги. Яна успела пройти вперёд буквально пару шагов, а потому ей пришлось обернуться. Улыбка непроизвольно тронула губы: ну кто бы мог подумать, что этот чёрт, обычно столь же недвижимый, как диван в их квартире, будет настаивать на свидании? Ещё и зимой. После последнего экзамена. На катке. Да этот парень порой полон неожиданностей! — Ты же дед. Если встанешь на коньки, то тут же устанешь, — съязвила Яна, беря Балора под руку. — Если я встану, ты у меня ляжешь. Пошли уже, сколько есть можно. По правде говоря, им и не нужен был отдельный каток: законы природы средней полосы России таковы, что на дорогах круглую зиму представлен полный круговорот воды во всех её ипостасях. В начале был снег, и снег таял на дорогах, и на дорогах был лёд. И лёд был весьма коварен: сколько песка не сыпь, а всё равно умудряешься встать неровно, так, что падаешь на, казалось бы, самом ровном месте мира. Яна крепче вцепилась в рукав куртки Балора, справедливо рассудив, что падать вместе будет не так обидно и больно. — Ну ты и вцепилась, мне точно энцефалит не грозит? — проворчал Балор, что, впрочем, не помешало ему перехватить девушку за талию, придавая им обоим более устойчивое положение на этой бренной земле. — Клещи, сосите, — неловко пошутила Яна. — Понял. Если бы место можно было упаковать в стеклянный шар и повесить на ёлку, Яна бы выбрала этот каток с его гладкой зеркальной поверхностью и жёлтыми огнями. Упаковала бы под стекло смеющихся людей, падающих тут и там, медленно падающий снег, тёплый свет от гирлянд на беззаботных лицах. Она бы законсервировала этот момент рядом с Балор и этим неподдельным счастьем, чтобы доставать в безнадёжные времена и вспоминать о том, что имеет право быть такой же бессовестно радостной. Спуск – не в ад, всего лишь на коньках по небольшой лестнице бочком до льда. Яна в это раз не рискнула цепляться за Балора: тут падение могло бы выйти куда более травмоопасным. А Яна бы очень сильно не хотела остаться, например, без руки. Балор подхватил внизу: умудрился неким волшебным образом оказаться на льду первым. Он поймал ойкнувшую и едва ли не оступившуюся на последней ступеньке Яну, оставляя короткий поцелуй на макушке. В первые пятнадцать минут Яна даже могла подумать, что у неё отлично получается. И совсем неважно, что ноги то и дело заносило в бок, и девушка рисковала упасть на коленки – главное, что рядом Балор, способный крепко ухватить под локоть в самый последний момент. Яна даже смогла прокатиться самостоятельно несколько метров, без поддержки. Балор беззлобно смеялся с её попыток устоять на месте, за что неизменно получал по затылку, стоило Яне поравняться с ним. Сам он чувствовал себя на льду так, будто в свободное время по приколу завоёвывает на олимпиаде золотые медали одну за другой. На двадцать пятой минуте ноги потихоньку начали гудеть – всё ещё терпимо, но довольно непривычно для Яны, которая последний раз стояла на коньках дай бог два года назад. Она честно пыталась держаться, но Балор заметил её состояние, сводя на нет все попытки выглядеть великой фигуристкой. — Зайдём может куда-нибудь? Посидим, попьём кофе, отогреем твои заледеневшие лапки? — уточнил Балор, а когда получил в ответ усталый утвердительный кивок, проехал чуть вперёд, намереваясь забрать вещи. Яну переполняло чувство какой-то полноты и детского удовлетворения, которое бывает только после долгого насыщенного дня. Она решила в последний раз оглядеть каток и как можно чётче, подробнее запечатлеть этот вечер под веками глаз. Ребёнок с поддерживающим пингвинчиком ехал прямо на Яну, раскрыв от ужаса круглые маленькие глаза. Яна взвизгнула, инстинктивно вытянула правую руку для защиты – и рухнула на колени при резком уходе в разворот. Запястье пронзила острая боль, отдающая в локоть. Девушка зажмурила глаза, пытаясь справиться с нахлынувшей паникой и тошнотой. Только не это. — Твою мать, — сквозь зубы прошипел Балор и попытался оттащить Яну к снегу у бортика – благо, столкновение произошло совсем близко к краю катка. — Клянусь, я этого упёздыша... — Молодой человек!.. — задохнулась от возмущения подоспевшая мать бледного мальчика. — Он маленький ребёнок!.. — Да мне насрать на этого маленького ребёнка, пусть хоть… — огрызнулся Балор. Конец фразы Яна не услышала – звенело в ушах. Всё тело резко покрылось холодным потом. — Что с рукой? — выдавила из себя Яна, как только почувствовала, что сидит. Она всё ещё не решалась открыть глаза. — Пошевелить можешь? — Не могу. Всё совсем плохо? Балор недовольно цокнул языком, не отвечая. Открыв глаза, Яна рискнула глянуть на ноющее запястье и с облегчением заметила, что оно всё ещё на месте. Вот только выгнулось под совершенно неестественным углом. — Я отослал эту мать чокнутую за помощью. Вещи забрал. Через десять минут такси будет. Как ты себя чувствуешь? «Если я снова расплачусь, это уже будет пиздец какой-то». Абсурд. Полный. Яне даже смешно стало с этой ситуации: ну кто мог подумать, что она сломает запястье из-за какого-то ребёнка с каким-то пингвинчиком, у которого давно стёрлись нарисованные глазки? Фигурка выглядела так, будто кто-то уже много лет упорно пытался содрать с неё всю заводскую краску. Яна разок нервно хихикнула. — Как ёбанная неудачница, у которой всегда всё идёт не так, — сквозь приглушённый смех выдавила Яна под нахмуренным взглядом Балора. — Только мне кажется, что всё налаживается, как вселенная бах! И даёт пиздюлей, чтобы не сильно радовалась жизни. — Ты точно голову не повредила? От здания по снегу быстрым шагом в их сторону шустро двинулись два парня в форменных куртках. Балор задумчиво сел рядом с тихонько истерично посмеивающейся Яной. Прохладные руки легли на плечи, и Балор коснулся губами её щеки – а затем другой, носа, лба, и наконец – совсем невесомо, всего на пару секунд – губ. — А, по-моему, ты себя недооцениваешь, — Балор осторожно, стараясь не задеть повреждённую руку, приобнял Яну за плечи. — Знаешь, со стороны прожитого мною опыта, могу вот что сказать... — Ты меня старше всего на месяц, — хмыкнула Яна, тут же скривясь от очередного острого выстрела боли в запястье. — И этот месяц без тебя тянулся бесконечно долго, как будто тысяча лет, хорошая моя. Но суть не в этом. Знаешь, мне кажется, вселенной плевать на нас. Хорошие мы, плохие. Это всё неважно. Вот видишь звёзды? А они сгорели миллионы лет назад. И какая им разница уже. — А что тогда важно? — Да вообще ничего не важно. Ты слишком много загоняешься по ерунде. Забей хуй и живи, — слегка раздражённо фыркнул Балор. Но – не выдержал напора смешинок в глазах Яны и слегка – совсем чуть-чуть! – улыбнулся в ответ. Звёзды мигали одна за другой, заглушённые электрическим светом. Будто тоже смеялись: то ли над Яной, то ли вместе с ней.