***
Паша взял свой капучино и протянул Яне дымящееся мятное какао вместе с бумажным пакетом, полным свежих, дурманяще пахнущих крендельков. В ноябре начинает темнеть совсем рано, и уже то тут, то там, загорались лампочки гирлянд на уличных верандах кофеен и магазинов. Чуть побольше работники, весело шутя во весь голос, развешивали огоньки по деревьям. Город готовился встречать новогодний декабрь, даже если до него ещё чуть больше двух недель. Яна ловко взяла Очередько под руку и повела в сторону сквера: ещё успеют походить по вечерней украшенной улице. Паша не стал навязываться разговорами и молча пил кофе, пару раз высказав что-то по поводу погоды и большого количества сахара в напитке. Много болтать и не хотелось: было приятно просто медленно идти и греть обмёрзшие руки о стаканчик, а беспокойное сердечко – о собеседника в шерстяном пальто. Приходилось поднимать голову, чтобы посмотреть на Пашу: Яна как-то раньше не особо замечала, что он выше её как минимум на голову. — Почему Егор не любит своё имя? — внезапно задумался Очередько, попутно делая глоток капучино. Яна нахмурилась: о Балоре вот прям сейчас говорить казалось таким лишним. С чего вообще Паша заводит о нём разговор? О чём думал минутой раньше? — Потому что у него очень напряжённые отношения с отцом. Не просто поругались на фоне немытой посуды или не сошлись в политических взглядах, а действительно тяжёлые, — неохотно ответила Яна. — Он по паспорту Балоров Егор. Поэтому и Балор. Это ник его из WoW’а, ещё в тринадцать придумал. — Понял, — коротко кивнул Паша, будто почувствовал недовольную интонацию девушки. Вскоре дошли до частично сухой скамейки: ночью лил беспощадный ливень, и под ногами до сих пор шумно хлюпало грязью вперемешку с налётом мокрого снега. Над выбранным пристанищем раскинулся дуб, принявший на голые ветви большую часть влаги. Слегка мерзко покапывало, и одна крупная капля приземлилась прямо на Пашин нос, пока он садился. Яна слегка щёлкнула по нему пальцами, стряхивая воду. — Это было обязательно? — закатил глаза Очередько, вытирая ладонью нос. — Это было прикольно, — в ответ хмыкнула Яна, присаживаясь практически вплотную: на открытом пространстве пару раз холодно подуло. То ли они выбрали такое удачное место, то ли люди предпочитали в такую погоду отсиживаться в помещении, но Яна с Пашей будто остались одни во всём городе. Мимо прошли разве что два-три человека, да стайка голубей металась вокруг соседних скамеек в надежде перекусить. Яна открыла пакет с крендельками и протянула парочку Паше: он как раз допил кофе и метким броском отправил стаканчик в рядом стоящую мусорку. — Меня в детстве отец водил гулять вот именно в такую погоду. Не знаю, как он выдерживал, потому что обычно я или голубей гонял, или шлёпал по лужам. И обязательно в новых чистых ботинках, — заметил Очередько, отправляя в рот крендельки. Яна прыснула, совершенно не представляя маленького Пашу, скачущего по грязи: слишком уж серьёзным и степенным он казался во взрослом возрасте. — Мне тоже нравилось по лужам бегать. Только часто болела после этого: после каждой прогулки могла слечь на недели две точно, — вздохнула Яна. — Такая ты слабенькая была? — Не знаю, — призналась девушка после пары секунд молчания. — Помню обрывками как-то. Это ещё было до Лёши с Настей, а у меня там, скажем так, некоторые провалы в памяти. Яна почти чувствовала в воздухе подвешенный вопрос и слегка разозлилась на себя. Как дурочка последняя повелась на воспоминания Паши и сама не заметила, как начала говорить о семье. Очередько тактично молчал, но девушка готова была биться о заклад, что он специально сказал про отца. — Наверное, твоя семья скучает по тебе, — осторожно постаралась выскользнуть из необходимости продолжать Яна, допивая какао. Паша в ответ пожал плечами, забирая у неё пустой стаканчик. — С мамой стараюсь созваниваться по возможности. А отец ушёл давно к другой женщине, родил с ней дочь, и появляется у нас примерно раз в жизнь. — Мне жаль, — Яна слегка погладила Пашу по плечу, заминаясь перед следующей фразой. — Меня тоже... бросили в некотором смысле. Ответа от Очередько не последовало. Он сочувственно посмотрел на Яну, приобнимая за плечи и притягивая к себе. Она аж взвыла про себя: ну не хотела, не хотела же! Как только попалась в такую элементарную ловушку. — Не очень хорошо помню подробностей, если честно. Мои родители, которые родные, состояли в какой-то секте. Их там призывали отказаться от всего мирского, чтобы приблизиться к тайнам мироздания, или что-то типа того, — руки совсем чуточку задрожали. Яна опустила глаза на ботинки. На носках вполне предсказуемо расцвели пятна грязи от луж. — Какую-то неделю они питались только водой и хлебом, другую – спали на полу или ещё какую-то дичь творили. То ли соседи пожаловались, то ли кто-то ещё заметил, не знаю. Итог один: их лишили родительских прав. Где-то над головой громко гаркнула ворона, потихоньку начинало темнеть. Яна украдкой шмыгнула носом, задирая голову к затянувшемуся тучами небу и часто-часто моргая. Плакать в голос и выть от несправедливости не хотелось уже очень давно, но каждый раз, как первый: рассказывать всё это, вырывая из лап забытья удушающие воспоминания, стараясь выложить всё быстрее-быстрее, без подробностей, без привязки к собственной боли. Это они, родители, с утра до вечера сидели с урчащими желудками, забивая их ватой и водой. Это не она украдкой искала по высоким полкам остатки круп и жевала сухие макароны. Это не она упала во время одной из таких вылазок с табуретки и больно ударилась животом так, что аж выбило дыхание. Это всё было не с ней. — Лёша был то ли их другом, то ли одногруппником, но в любом случае – жил рядом, иногда даже заходил. Он знал про меня и решил забрать к себе. Даже сошёлся с бывшей женой, которая Настя, чтобы им одобрили опеку. Вот собственно и вся история. — Спасибо, что рассказала. Мне жаль, что с тобой это произошло. Никто такого не заслуживает, — Паша прекратил её обнимать и вместо этого взял руки Яны в свои, легонько потирая в попытке согреть заледеневшие без какао пальцы. Послышался облегчённый выдох: Яна ненавидела, когда кто-то долго её утешал, выдумывая тысячу однотипных фраз или обвиняя родителей. В конце концов, жалеть надо было не её, а ту маленькую девочку, которой уже давно не существовало. Разве что где-то очень-очень далеко и только в такую унылую погоду. Свинцовые тучи заполонили небо над ними. Дождь предупредил неуверенной парой капель, а затем ливанул во всю силу. Яна надвинула капюшон почти на глаза, и они с Пашей единогласно рванули к ближайшему укрытию. Под ногами так весело плескалось, что Рыкова не выдержала и остановилась прямо под ливнем, пробуя ботинками лужу. Ступни мгновенно промокли, но она только засмеялась. Паша по-доброму покачал головой, потянув её за руку в сторону подъездного козырька. Места на крыльце оказалось совсем мало, но им на двоих хватило. — Да блин, извини, что я так. Ты о себе говорил, а я... — Яна резко выдохнула, стараясь отдышаться. — Ещё знаешь, всегда мечтала о брате старшем. Ну чтобы защищал, чтобы были какие-то свои тайные рукопожатия, вот это всё. У Лёши и Насти ещё сын был, Даня. И сейчас есть, блин, что я несу. Он сейчас вырос просто, живёт отдельно с семьёй. И он стал мне очень близким человеком. Меня, как ты понимаешь, ну, не очень лечили до этого, когда заболевала. А Даня мог в ночи оббегать все аптеки, чтобы найти лекарства и картошку всегда жарил: говорил, это уникальная медпомощь. Ливень заканчивался также быстро, как и начался. С козырька наперегонки цепочкой падала вода: кап, кап, кап-кап-кап, кап. — И потом я подумала: а вдруг так хотела брата, что это из-за меня родителей лишили прав? Вдруг это я виновата? Послала запрос во вселенную, она и услышала. Мне тогда было лет двенадцать, юношеский максимализм, все дела. И из-за каких-то своих загонов стала от него отдаляться. А потом Даня поступил в мед, и как-то совсем всё плохо стало. И вот сегодня Лёша сказал, что мы скоро встретимся. А я не знаю, как ему что-то сказать, как вообще в глаза смотреть. Тем более, что у него там проблемы по семейной части. — Я уверен, что он всё понимает, Ян. Да и тогда, может, понимал, — Паша ободряюще сжал её плечо. — Просто расскажи это всё. Или необязательно всё: просто поговори, не знаю, скажи, что скучаешь, что он дорог тебе. Яна неуверенно кивнула. После стольких лет игнора и общения разве что в виде поздравлений с праздниками открытками из WhatsApp'a? В голове неприятным воспоминанием всплыло Балорово «О, так мы теперь разговариваем о том, что нас волнует, а не игнорируем друг друга до посинения?». Прав он был. Каждый ёбаный раз прав. Теперь и Паша подводит к этой мысли, хоть и не так резко. Сговорились они, что ли. А может, ей и правда нужно учиться разговаривать с людьми. Из-за туч промелькнуло солнце – но всего на минуту. Пора было возвращаться домой.***
Паша остановился у входной двери в поиске ключей в карманах. С красивого правильного профиля и коротких чёрных волос стекала вода, пока Очередько тихо ругался себе под нос. Яна, не отдавая себе отчёт, повинуясь какому-то внутреннему инстинкту или жизненной потребности в человеке, схватила Пашу за лацканы пальто, поворачивая к себе и целуя – совсем коротко и невесомо, давая возможность отстраниться в любой момент. Очередько резко выдохнул, обхватывая её за талию и мягко отвечая на поцелуй. Сначала осторожно, рвано, изучающе на вкус и ощущения, затем – всё медленнее, чувственнее, будто в попытке запечатлеть, выжечь этот поцелуй на плёнке старого кодака. Яна могла поклясться в этот момент, что запомнит навсегда, как красное закатное солнце теплом ощущается на чужих губах. — Я хотел позвать тебя на свидание, — улыбаясь, произнёс Паша, стоило им оторваться друг от друга. — Так позови. Главное, чтобы мы после сегодняшнего не заболели, — звонко рассмеялась Яна, чмокая его в холодный нос и мгновенно находя ключи у себя в кармане. Стоило им зайти домой, как Балор не хуже бабушки со стажем по вопросам воспитания в сто лет начал ворчать, мол, промокли, проторчали где-то полдня, ещё его заразят, такими темпами слягут все трое с простудой, и погнал переодеваться в сухое. На кухне свистел чайник и шкворчала маслом сковородка, полная жареной картошки. — Ты что, умеешь готовить? — не сдержался и прыснул Паша, пока снимал промокший насквозь шарф под бдительным надзором Балора. — Уметь жарить картошку – это, вообще-то, заводская установка любого уважающего себя пацана, — фыркнул Балор, подгоняя зашедшуюся хохотом Яну в ванную. Сквозь колеблющиеся шторы на кухне в последний раз мелькнуло глянцевый шар закатного солнышка. Яна пару раз чихнула, но знала точно: болеть две-три недели в унылом одиночестве ей не придётся.