***
По тихой, словно застывшей во времени улочке, неспешным шагом шёл старый колдун. Ветер игрался с его длинной бородой, блуждал в спутанных седых волосах и, недовольно вздыхая, уносился прочь. Мантия, будто сшитая из самого настоящего небесного полотна, покрытого нереальным пейзажем звёзд, цвела синевой. Громко позвякивали бубенчики на колпаке, добавляя в песнь цикад новые ноты. И те, словно в благодарность, ещё громче начинали завывать свои катрены. Рядом с ним небольшим голубым облачком плыла колыбель, в которой мерно посапывал младенец. А колдун всё шёл, наслаждаясь последним часом ночи, вдыхая свежую, ещё влажную прохладу, и напевал одному ему известную мелодию. Шёл и вытирал пёстрым платочком с тонких, покрытых сеточкой вен кистей ещё свежую кровь.Ловушка
24 августа 2022 г. в 02:50
1978 год. 31 октября.
Это казалось неестественным. Противоречащим всему, что он когда-либо видел и знал. Пустое, безжизненное, покинутое всеми место. Дома стояли плотными рядами друг за другом: современные каменные постепенно таяли, дряхлели до простых деревянных. Когда он, миновав ворота городка, ступил на брусчатку, то сразу уловил слабые, почти незаметные колебания воздуха. Так ощущалась магия, её терпкий, чуть горчащий вкус и запах, напоминающий запах мокрой земли и свалявшейся влажной травой.
Пройдя немного по главной улице, человек остановился, рассматривая стоящие вокруг дома. Свет не горел в окнах. Фонари, до этого освещающие тусклым светом улицу, начали мигать. А там, где он ступал, лампочки взрывались, осыпаясь мелким крошевом у столбов. Заунывно подул ветер. Было тихо.
Слишком неестественно. И что-то тревожное билось в груди. Почти с изумлением он понял — город не спал.
Воздух здесь пах не влажной листвой и озоном, а приторным, будто замаскированным, сладким запахом разложения. И стоило почувствовать его, как тяжёлым грузом рухнуло на плечи чувство слежки.
Человек повернул голову. На него и вправду смотрели.
Десятки остекленевших глаз на неживых лицах, навечно замерших, зависших почти вплотную к мутным стёклам.
О, он, как никто другой, знал: время переменчиво и играет лишь на стороне покойников. Оно рано или поздно смазывается, гниёт, под своим же весом превращаясь в труху и бледный прах. Забывается мимолётными бабочками-людьми, не способными преодолеть его перемалывающий всё на своём пути ход.
И было забавно, почти до восхищения даже, что это всё — не его творение. Что это сделали для него.
Его ждали.
Конечно же, его здесь ждали.
Усмехнувшись, фигура двинулась дальше. Под ногами хрустели иссохшие ветви и шуршащий гравий. Спокойно… даже воздух полнился обманчивым умиротворением.
В конце улицы, где на отшибе возвышался двухэтажный коттедж, горели окна. Тёплый свет отбрасывал тени на распустившиеся в клумбах цветы. По стенам заскользила тьма, инородная, клубящаяся, предостерегающая. Здесь пахло не так, как по ту сторону калитки. Страхом и строптивой уверенностью, зудящим ожиданием. Тревога плавилась и растекалась по стенкам тонкого карточного домика. Казалось, тронь его — и он рассыплется. Утратит своё великолепие и пресную, сжатую магию.
Путник прислушался к царящей тишине, вылавливая посторонние шумы. Ничего, кроме мерного гула, не уловив, осторожно коснулся резной ручки двери.
Дом Лонгботтомов встретил его уютом, сонным спокойствием, ароматом выпечки и тёплого молока. И на первый взгляд он казался слишком обыденным и простым, если бы не впившиеся в память бездушные лица, следящие за каждым шагом из чёрнеющих глазниц-окон. А этот дом словно забыли. Не тронули, оставив всё, как есть — небрежно расставленные безделушки на камине, плед на продавленном диване, причудливые уродливые кривые улыбки, слепящие своей радостью с колдографий на комоде.
И всё равно было нечто не так. Магия в этом месте будто заледенелая. Наперекор всему кричащему и чрезмерно счастливому, она оставалась неизменной. Неестественной и пульсирующей.
Он выдохнул. И это показалось ему единственным звуком, почти тонущим в звенящей тишине. Слишком тихо. Сегодня ведь праздник.
Праздник всех мёртвых. Сгорающих на погребальных кострах, где обжигающий воздух наполняется трепещущим, грохочущим от агонии криком. И этот дом будто и есть тот самый конечный путь в неизбежность. Часы на стене пробили полночь, послышался скрип ступеней, тяжёлый, усталый вздох.
Резко развернувшись, он столкнулся с тем, кого ожидал увидеть меньше всего. Неужели его предали? Кто-то проболтался?
— Том. Не стоило приходить сегодня, — ровным голосом проговорил старик.
Он заметно осунулся с их последней встречи, некогда живые, полные света глаза погасли. Выцвели. Будто бы помутневшее беспокойное море.
— Дамблдор, — мужчина в чёрной, струящейся мантии склонил голову к плечу.
Со стороны могло показаться, что встретились старые знакомые.
И две фигуры — бледно-серая, уставшая, словно дотлевающая свою жизнь, и молодая, помпезно-траурная — смотрели друга на друга изучающе. Спокойно. Никто не выказывал злости, не направлял друг на друга палочки.
Горящие красным глаза сощурились.
— Неужели ты опустился до грязи, начал убивать людей, — скривил в усмешке губы Волдеморт. — Браво, Дамблдор. Выстланная для меня дорожка трупов — лучшее подношение, что я встречал. Но, право слово, оно совершенно не удовлетворяет мои амбиции.
— Ты слишком самоуверен и тщеславен, мой мальчик, — с каким-то глухим сожалением пробормотал старик. — Твоя беда в том, что ты совершенно не видишь — не желаешь видеть — дальше своего носа. Тебе кажется, что всё в мире крутится вокруг тебя. Но это не так. Подумай лучше.
Том вздохнул, скосив взгляд в сторону арочного прохода. За ним виднелась лестница, по которой старик спустился с верхних этажей. Он пришёл сюда не за разговорами и не за пустым наставлением бывшего директора. У него были другие планы на эту ночь, и Тёмный Лорд не собирался отступать. Впрочем, наличие Дамблдора, конечно, всё усложняло. И можно было бы даже схлестнуться в дуэли, вымотать, а затем отступить. Прийти позже с армией. Но тогда время будет упущено.
Он перевёл горящий взгляд на Дамблдора. Чувство тревоги всё никак не покидало.
И речь не шла о том, кто посмел предать, растрепав Дамблдору дату его прихода. Скорее, дело было в самом ощущении. Интуиция беспрестанно трубила о незримой угрозе. Кровь в венах бурлила и кипятком растекалась по телу, оставляя красные пятна на коже. Где-то наверху послышался скрежет и тихий, едва слышимый вой. Это плакал ребёнок. Без всяких сомнений.
— К черту твои загадки, — выплюнул Волдеморт, осклабившись. — Ты знаешь, зачем я здесь. Не так ли? О, ты знаешь.
Внутри всё содрогалось от сдерживаемой ярости и зудящей нервозности. И если до этого Том ещё лелеял надежду на глупое совпадение, то теперь, когда Дамблдор стоял перед ним, готовый напасть, все его сомнения смело. Этот ребёнок был важен для них обоих. И именно за ним Волдеморт пришёл сегодня. Отступать было нельзя.
— Это самоубийственная ошибка, Том, — словно решил предупредить директор, хмурясь. — Решение прийти сюда сегодня — ошибка. И ты знаешь, что теперь покинуть это место у тебя не выйдет. Этот дом станет могилой. Вечностью с запертыми дверьми, сотней замков и прочными оковами. Ты ложно считаешь, что всё рассчитал. Слишком всё просто, не находишь? Время. Оно обманчиво хрупкое, стирает грани прошлого.
— Ты свихнулся на старости лет? — усмехнулся Том, без какого-либо страха или опасения направляясь вперёд, на стоявшего без малейших проявлений паники Дамблдора. — Ты не знаешь ту сторону бытия, чтобы рассуждать о том, что станет моей могилой. Ты лишь пытаешься соорудить кенотаф для ещё живого создания. Однако, разве ты не замечаешь, мой старый друг — именно твоё время на исходе. Слышишь этот тикающий звук? Тик-так, тик-так, песок жизни не бесконечен. Один неверный шаг — и он окажется последним. Не стой у меня на пути.
Неощутимый, практически незаметный взмах рукой — и всё окружающее разом изменилось, подёрнулось тонкой плёнкой инея, льдистыми линиями оплело стены и пол. Изморозь витиеватыми отростками поползла по ступням старого чародея, обдавая холодом, коснулась седой бороды. Давящая, буйствующая магия хлестала порывами яростного ветра, на плечи и голову опускалась монументальная тяжесть, со всех сторон сдавливало, душило и накрывало тягучей паникой. Из-под земли, по потолку поползли молодые побеги струпно-чёрных лиан, они вытягивались, на ходу обрастая шипами, сочащимися ядом.
Старик покачнулся, когда толстые прутья искусственного растения обхватили лодыжки, кисти рук и шею, сдавливая. Воздух разрядил треск крошащихся костей, из горла старика вместе с белёсым облачком пара вырвался рваный вздох, и блёклый взгляд на миг дрогнул, почти погас.
В ту же секунду раздался хохот. Бесчеловечный, закладывающий уши.
Ставни окон распахнулись, с грохотом врезались в стены, и стекла жалобно задребезжали, разбиваясь и осыпаясь мелким крошевом на ковёр.
По бледному, мёртвому на вид лицу ползли багряно-чёрные пятна отравления. Пузырились, лопались с гулким звуком волдыри, кровью и гноем стекая по коже, впитываясь густой грязью в седые пряди. Такие же следы распространялись по всему дрожащему в судорогах телу.
А мужчина, стоящий напротив, скалился, даже не скрывая своего удовольствия. Он знал, что ещё немного — и старик захлебнётся собственной кровью, заживо переварится изнутри под действием тёмной магии, яда, плавящего любую вещь, любую материю в считанные минуты.
Приторно-сладкое предвкушение ударило в голову не хуже хмеля, разлилось удушающими волнами возбуждения по телу, всколыхнув нечто, что до того удавалось держать под контролем, чему не хотелось давать выхода.
Да. Тёмный Лорд определённо наслаждался болью. Упивался слепящими вспышками эмоций, привкусами чего-то горчащего, металлического на корне языка, хриплым дыханием и текущей по пальцам чужой жизнью. Он наслаждался, не замечая, как со слезами по пергаментно-жёлтой коже старика сбегала отсвечивающая чем-то слишком ярким магия.
Мужчина, осклабившись, поднял палочку. С губ были готовы сорваться последние, Адским пламенем жгущие сознание, два слова.
И в тот же миг мрак в глазах мага рассеялся в ослепляюще белой вспышке света. До того пресная, почти неощутимая сила словно налилась, заполнила собой всё пространство, вытесняя чуждую ей магию. И эта сила разом нахлынула на застывшего, борющегося с до сих пор плывущим перед глазами миром мага. Впилась под кожу тысячами тончайших раскалённых игл, ударила по оголённым нервам, выбивая из лёгких весь воздух, почти что вырывая из сухих губ крик. Тело прошибало всплесками острой боли. И краем сознания он ощущал слабость. Как подкашиваются, не слушаясь хозяина, ноги, как грудную клетку сдавливает чем-то монументально тяжёлым. Как кожа идёт мелкими нарывами, мучительно трескается аура, как беспорядочными толчками, сгустками клубящейся тьмы его собственная магия стремительно покидает его тело. С губ сорвался тихий хрип, и в мыслях пульсировало одно — сосредоточиться, вдохнуть, высвободиться.
Вздох. Сквозь сжатые до треска зубы, и кислород обжигал глотку, забивал лёгкие. В тот же миг всё вокруг взорвалось, разлетелись осколками окна и зеркала, потрескалась мебель, обрушились, грохоча и царапая деревянные доски пола, балки, пылью взметнулась побелка.
Выдох. И мир корежило ещё сильнее, сжимало до пределов одной, отчаянно рвущей и мечущейся в ловушке души, и тут же исторгалось обратно вместе с горячим, подобным кипящей плазме, синим пламенем. Оно стремилось во все стороны, охватывало помещение, сжирало на своём пути каждую мелочь.
Тело Тёмного Лорда словно плавилось, и из этого бурлящего, сияющего чистейшей магией ядра вылетали незримые иглы. Они врезались в остатки горелых стен и растворялись, сливались с ними, оставляя за собой гниющую, отравляющую черноту.
Том поднял голову и сверкающими от клубящейся силы глазами посмотрел на старика, чуть отступившего, хмуро глядящего на беснующийся смерч, на эпицентр бури, что рокоча в подобии безумного смеха скалил огненную пасть, охватывал тлеющее и лишённое духа тело.
Щиты старого мага трещали, готовые проломиться в любое мгновение, и Волдеморт воспользовался этим, направляя всю кипящую силу прямо на старика.
Треск.
С этим звуком, слышимым, кажется, даже для простых, лишённых осознания магии созданий, обрушился, раскрошился на осколки барьер. И Альбус не мог не отвлечься, не перевести внимание, отдавая себя всего защите собственной жизни. Лорд, воспользовавшись секундным замешательством соперника, аппарировал на второй этаж.
Пустая, пропахшая тленом и приторным разложением комната. После белого пламени непривыкшим к полумраку глазам она казалась совсем тёмной. Край сознания уловил два тела — вытянувшихся на кровати, мёртвых, бледных, похожих на восковые фигуры. Подойдя ближе, Волдеморт с отвращением опознал в них чету Лонгботтомов. Фрэнк и Алиса, ещё совсем молодые, но так и не познавшие вкус жизни.
Им просто не посчастливилось оказаться не в том месте, довериться не тому человеку. Ведь Альбус никогда не щадил своих сторонников, и, если требовалось, для «общего блага» с неимоверной лёгкостью приносил их в жертву.
Взгляд алых глаз скользил по комнате, вылавливая из всей мебели плавные очертания колыбели. Из неё раздавался тихий плач.
Остановившись буквально на расстоянии вытянутой руки, Волдеморт заглянул в колыбель. Маленький мальчик с большими ореховыми глазами смотрел на него испуганно. Сжатые кулачки держали какую-то игрушку. На кроватку были наложены защитные чары: стоило Темному Лорду протянуть руку, и медный купол замерцал над цветастым одеялом, воздух накалился, не позволяя притронуться к ребёнку.
Резко развернувшись, Волдеморт стиснул пальцы до побелевших костяшек, сквозь плотно сжатые зубы вырвалось рычание. В груди билась ненависть, неудержимая ярость, направленная на Дамблдора и на себя за такую глупую оплошность. Стало очевидно.
Это ловушка.
Выходов нет. Он прекрасно это чувствовал. Его вели по узкому коридору, тщательно следя за каждым движением с самого начала, с первого шага, вели прямо сюда — в чужое логово, где буквально всё: окна, двери, стены — снаружи и изнутри увиты рунами, чарами, что проломить или распутать практически невозможно. Что падут только со смертью их создателя.
Том знал эти чары, он знал, что все они в его тёмной и дикой стихии. Они все пахли смертью, оседали с послевкусием кислоты на губах. Невероятно сладкой, невыносимой для жертв кончиной, в них слышались крики тысяч людей, их мольбы и стенания. Такую защиту возводили с помощью душ ещё живых, но трепещущих на грани с погибелью.
Ему невольно хотелось поддаться соблазну и провести кончиками пальцев по чужим нитям, обжечься, но впитать невероятную силу. Он презирал всей своей сутью их создателя, но не мог не лелеять его детище — хрупкое по своей природе, но невероятно стойкое в деле.
Сила… сколько же её в этом старике, раз он смог соорудить нечто столь прекрасное?
Тело обдало ветром. Не горячим и даже не ранящим. И маг на секунду опешил, не ожидая подобного. Это ведь даже не атака.
Боль в голове нарастала, сливаясь в единую волну, от которой было невозможно отмахнуться. Она ударила с такой силой, что тьма за сжатыми веками поплыла, прелый воздух отдал морем.
Послышались тихие шаги, легкая поступь мягких подошв едва касалась паркета. Но, тем не менее, скрип прорезал тишину, заставив Волдеморта вздрогнуть и поднять горящий взгляд в сторону закрытой двери. Он вытянул перед собой палочку, концентрируя всю свою ярость в одном-единственном проклятии. Ручка опустилась, замок щёлкнул, и дверь слегка приоткрылась. Густая, будто патока, темнота заползла в комнату. Уродливые тени, чуть вытягиваясь, дробясь на мелкие фигуры, растекались по комнате. Вскоре показался и сам Дамблдор. На его посеревшем лице отразились мука и налёт усталости, он казался больным и измождённым.
— Вот и всё, Том. Сегодня всё кончится, — прошелестел директор, тяжело дыша.
На старческих руках проступали борозды, красные, местами чернеющие, гниющие. На шее ошейником проступили глубокие шрамы. Приятно было думать, что не только Том пострадал.
— И не надейся, — отозвался на это Волдеморт, расслабленно покручивая между пальцами палочку. Внутри всё ещё клокотала тревога, растекалась кипятком по венам, душила удавкой на шее. Но он ничем не выдавал своего беспокойства. — Что, уже и своих не жалеешь? Лонгботтомы ведь так верили тебе, Альбус.
Ему нужно было выиграть время, чтобы разрушить чары ловушки. Чужая магия оплела весь этаж плотной паутиной. Вязью древнего волшебства. Не вырваться, не аппарировать, не выйти из круга.
Круга?
Он скосил взгляд в сторону большого покосившегося зеркала, мерцавшего над комодом. На полу, прямо поверх ковра был нарисован круг, в котором как раз и стоял Тёмный Лорд. По контуру бежали какие-то надписи. Руны? Нет, что-то другое, отдалённо похожее, но более древнее. Это что-то было смутно знакомым.
— Это енохианский, — добродушно прояснил Дамблдор, заметив взгляд Волдеморта. — Я почти уверен, что ты знаком с этим ритуалом.
Он явно гордился тем, что смог удивить своего оппонента.
Мир перед глазами мага словно накаливался, разливался приятным алым. Он оскалился, больше не контролируя себя, медленно делая шаг вперёд, но не выходя за контур.
Вскинув руки к потолку, что есть мочи, он обрушил всю свою магию на стоявшего в двух футах старика.
По стенам стекали алые струйки. С потолка что-то капало, и, ударяясь о пол, отскакивало в сторону, пачкая высокие чёрные сапоги, разорванную мантию, больше похожую теперь на тряпку. Нечто под ногами отвратительно хлюпало, пузырилось и лопалось, забивалось в нос запахом металла и влажной земли.
Дамблдор не успел выставить защиту, в глазах мелькнуло лёгкое изумление и вспышкой — страх. Круг, начерченный Дамблдором, должен был лишить Тома силы. Лишить жизненной энергии. Но что-то сломалось или опоздало, одна из букв вне круга вспыхнула алым, следующая — насыщенным синим. Одна за другой, будто лампочки гирлянды.
Рука с игриво зажатой палочкой поднялась. Нечто тяжёлое до сих пор пульсировало внутри разума, стягивалось путаным узлом кишок и червей, блестело медью.
И цвело, цвело, цвело…
Он словно старался заполнить всего мага изнутри, погрузить в свой фантасмагоричный мирок со сбитой шкалой энтропии.
— Вот ты и попался, старая тварь, — почти ласковым шипением выплеснулось наружу.
Зелёная вспышка мелькнула на кончике палочки. Она — завершение этого акта, пик удовольствия, вершина, к которой было так невыносимо подбираться.
Наслаждение тлело на губах, руки словно подрагивали в зудящем предвкушении. Мир обретал очертания, возвращал необходимые краски.
И в тот же миг глаза мужчины распахнулись в ужасе — вместо лживого покоя пришло осознание, исчезла даже малейшая иллюзорность. И оно пестрело пятнами, мельчайшими кусочками проявляясь в реальность.
Реальность, где его заклятье летит прямо в ребёнка. Где комната озаряется яркой зелёной вспышкой и звонким детским вскриком.
Заклятье отражается, отлетает от замолчавшего малыша к Тёмному магу. В тот же миг пол под ногами начинает рушиться, распространяя от падающего тела длинные, будто выгоревшие полосы. Белый круг вспыхивает золотом, поглощая проклятье, и словно будучи не в силах сдержать тёмную магию, выплёскивает его остатки наружу, отчего всё окружающее разом стареет, сгнивает на глазах.
А на огрызке пола, где когда-то стоял Тёмный Лорд, тлели угли. Единственное, что от него осталось — обрывки чёрной ткани и блестящая, похожая на кость, палочка.