Tenebris Сardinalis

Невысокое, покосившееся от времени старое здание уродливым силуэтом выделялось между ничем не примечательных, умеренно роскошных домов. Казалось, что рамы, все перекошенные и гнилые на вид, никогда не имели стёкол. Уродливая грязная тропка вела до забора и обрывалась в паре метров от входа, будто ни один из посетителей не сумел довести задуманное до конца и добраться до крыльца, не повернув обратно. Воздух вокруг был словно гуще, сырее, чем на остальной улице, а свет старого фонаря над входом не дотягивался даже до покрытых грязно-серой облупленной краской стен. Это место было не просто отвратительным, от него хотелось бежать как можно дальше. Девушка выдохнула, неуверенно ступая вперёд и с омерзением касаясь проржавевших прутьев калитки, толкнула её вперёд. Та поддалась неохотно, ужасающе громко скрипя, будто не хотела пропускать гостя в заросший палисадник. Нимфадора опустила взгляд на руки и не заметила ничего необычного, но ощущение, будто на пальцах остались зеленовато-черные следы грязи, и не думало её покидать. Она потянулась вытереть пальцы о пальто, но передумала и сжала кулаки. Внутренний двор производил ещё более гнетущее впечатление, чем фасад здания, видимый с улицы. Уставленный какими-то металлическими конструкциями, абсолютно ненадёжными на вид, усыпанный осколками и подозрительного вида мусором, он напоминал болото, пропитывал грязью с каждым шагом вглубь. Под подошвами туфель противно заскрипел мелкий гравий. В сознании всплыло то пренебрежительно-раздражённое восклицание какого-то аристократичного мальчишки насчёт сирот, которых бросили только из-за их бесполезности и никчёмности. Тогда она еле удержалась от желания врезать наглому идиоту, но сейчас, к собственному стыду, который еле-еле удавалось глушить, Нимфадоре хотелось поступить так же, как и родственники подобных детишек. Сбежать, оставить их одних, никогда не видеть, лишь бы сбросить груз с души… Но нет, было нельзя, и она, вновь тяжело вздохнув, замерла на верхней ступеньке у самого входа, нерешительно выставив руку вперёд и лишь пару сантиметров не дотянувшись до испещрённой трещинами и вздувшимся лаком двери. Стучать решительно не хотелось, но приказ Дамблдора был намного важнее, чем какое-то Мерлином забытое место. Дверь открылась с противным, тягучим скрипом, как и калитка, разгоняя гулкое эхо по небольшой прихожей за спиной вышедшей навстречу женщины. Свет на улице, видимо, оказался слишком резким для неё, и та поморщилась, заставляя и без того не самое красивое лицо сморщиться, как засохшее яблоко. Нимфадора старалась не слишком пристально разглядывать неопрятную одежду и растрёпанные волосы, что ничем, кроме лени, объяснить было нельзя. Разве бедность могла служить оправданием грязного истрепленного подола или спутанных седых волос? Маггла придирчиво окинула Тонкс взглядом, и от этого взгляда по телу прошёлся табун неприятных мурашек. — Э… Доброе утро, мэм, — натянув улыбку, поздоровалась она. — Мне нужно поговорить с директором приюта. Могу ли я… — По какому вопросу? — старушка явно не собиралась отступать в сторону и пропускать неожиданную гостью. В ее глазах явно читались презрение и подозрительность. Ни капли интереса. — К директору приюта только по записи. Если желаете оформить опекунство, то сначала… — Я здесь по поводу… эм… моего троюродного племянника, который живёт тут! Гарольда Уэллса. Нимфадора мысленно выругалась. Что ей стоило околдовать магглу и спокойно пройти дальше? Но девушка понимала — магию стоит применять лишь в крайних случаях, тем более на магглах. Их сознание было не таким, как у волшебников, и заклятия, особенно ментального спектра, могли навредить им. А Нимфадора не желала испортить чью-то жизнь. — Уэллса?! У этого поганого мальчишки есть родственники? — кажется, пожилая женщина была шокирована тем, что кто-то добровольно признался в родстве с таким ребенком, но, придя в себя через пару секунд, процедила с таким выражением лица, будто хотела плюнуть прямо во внезапную гостью: — Его нет в приюте! Он учится в закрытой школе-пансионате для трудных детей. Предлагаю вам прийти ближе к лету следующего года, если желаете повидаться со своим ненаглядным племянником. Старушка уже собиралась захлопнуть дверь, но Тонкс её опередила, невербально наложив лёгкий конфундус на магглу. «Не хотела я прибегать к этому, видит Мерлин!» Её очень удивило отношение этой пожилой магглы к Гарольду. И пусть она ни разу его не видела, но ей показался несправедливым и слишком жестоким подобный взгляд на сироту. Возможно, Дамблдор был прав, и мальчику-волшебнику просто не место среди озлобленных людей. Они его не понимали, не видели его потенциала, не прислушивались к его проблемам. Как можно вообще делить детей на хороших и плохих? Как можно отзываться о ребёнке настолько пренебрежительно, настолько ядовито? Маггла замерла, распахнув глаза. Теперь её лицо не выражало неприязни и злобы, оно не выражало абсолютно ничего, будто стоявшая в дверном проёме женщина спала с открытыми глазами. Подправив память пожилой магглы, девушка прошла внутрь. В лицо ударил запах плесени, старости и пыли. Тут было душно и слишком тихо. Всё, что она слышала — скрип старого потёртого паркета из какой-то дешёвой древесины и собственное дыхание. По коридору, длинному, почти неосвещённому, чьи стены выглядели не лучше, чем уличные, и были словно специально исцарапаны кем-то, Тонкс добралась до развилки. Вправо, куда-то вглубь дома, будто пронизывая его насквозь, уходил ещё один коридор - такой же длинный и затхлый, его конец терялся где-то в темноте за углом. Нимфадоре показалось, что она может разглядеть бесконечную череду наглухо запертых дверей, но рассмотреть толком не удавалось: арочный проём, с которого брал начало этот рукав, загораживала покосившаяся и проржавевшая металлическая решетка, да и, честно говоря, не хотелось Тонкс ничего рассматривать. По левую руку от неё оказался небольшой холл с засаленными от времени диванчиками, на которые, несмотря на небрежно прикрытые выцветшими пледами и подушками дырки, сесть бы девушка не рискнула, даже падая в обморок. Тут же примостился и стол, который, видимо, выполнял роль стойки администратора, за которым стояла хмурая темноволосая женщина в помятом костюме и читала журнал. А чуть поодаль начиналась лестница, наверное, самая непрезентабельная и шаткая из всех лестниц, которые Нимфадора видела в своей жизни, и на какую бы не встала добровольно, боясь провалиться прямо сквозь стёртые подгнившие ступени. Лестница щербатым языком уходила вверх, прямо в разинутую пасть второго этажа, и Тонкс повела плечами, чтобы избавиться от ощущения, будто из чёрного провала прямо у нее над головой кто-то сверлит ее взглядом. Всё убранство навевало безысходность и тоску, острое желание поскорее покинуть это место словно усилилось в разы, уже со всей силой ударяя по сознанию. Как вообще здесь можно оставаться ребёнком и наслаждаться детством? Казалось, что это не приют, а какая-то тюрьма. — Вам чем-то помочь? — женщина за стойкой наконец посмотрела на посетительницу уставшим, но на удивление беззлобным взглядом. — Эм, да, я ищу кабинет директора. — Скинув неприятное наваждение, Нимфадора подошла к стойке. — Вы записаны? — Увы, нет. Я по поводу своего троюродного племянника, Гарольда Уэллса. К сожалению, я буквально недавно узнала о его существовании, и мне очень нужно поговорить с директором по поводу его пребывания здесь. Нимфадора решила использовать эту легенду и дальше. Вряд ли они станут проверять их родственные связи. — Гарольд Уэллс в данный момент… — Да-да. Я уже это знаю, — Нимфадора улыбнулась так дружелюбно, как только могла. — И всё же, мэм. Могу я увидеться с директором? Женщина нахмурилась чуть сильнее, явно что-то подозревая, но или не желая спорить, или из-за равнодушия промолчала и, взяв в руки стационарный телефон, начала набирать какой-то номер. Послышались негромкие гудки. — Миссис Хадсон, тут пришла троюродная тётя Гарольда Уэллса, желает встретиться с вами. — Грубый голос на другом конце провода ответил что-то, неразборчивое для посторонних, но явно не слишком приятное, заставив женщину недовольно поджать губы. Положив трубку, она посмотрела на Нимфадору, уже приготовившуюся вновь применять заклинание. — Вас ожидают. Пройдите на второй этаж, и сразу слева будет дверь. Тонкс облегчённо выдохнула и тут же повернулась в сторону лестницы. Дело оставалось за малым — разведать у директрисы всю информацию. Кабинет миссис Хадсон выглядел просто, но на удивление неплохо для этого места: два жёстких кресла, три шкафчика с различными папками и документами и небольшой стол, за которым сидела полноватая женщина в строгом костюме. Чёрные волосы, завязанные в тугой пучок, и толстые круглые очки — казалось, директриса сделала всё, чтобы выглядеть старше своих лет. Только присмотревшись, можно было понять, что лицо этой женщины пока не тронули морщины, а руки ещё не успели покрыться извилистыми старческими венами и выглядели ухоженно с аккуратными ноготками. Тонкс дала бы ей лет от силы тридцать, а не те сорок, на которые эта женщина, видимо, пыталась выглядеть. — Доброе утро, мэм. Меня зовут Оливия Вельс, — имя и фамилию Нимфадора придумала на ходу. И, как и советовал Дамблдор, пришлось немного изменить свою внешность. — Вы та самая троюродная тётя Гарольда Уэллса? — женщина, оторвавшись от внушительных размеров тетради, подняла свой взгляд на посетительницу. — Проходите, мисс Вельс. Правда, я не могу понять, почему вы спохватились сейчас, когда мальчик уже в таком сознательном возрасте. Чего вы хотите? Мадам Хадсон была не особо приветлива и дружелюбна, её грубый голос царапал слух, а испытующий взгляд замораживал. Само собой, она была недовольна интересом к Уэллсу, скорее всего, как подумалось Нимфадоре, она переживала, что неожиданная родственница может подать в суд на приют за неблагоприятные условия. Или что заинтересуется, куда же подевался её племянник, куда увезли. И, опять же, поднять шум. Но были ли у директрисы ответы на эти вопросы? Знает ли она сама, куда увезли Гарольда? Впрочем, сейчас Нимфадора была тут вовсе не за этим. — Я узнала о его существовании буквально недавно, пришлось оббегать многие приюты, пока я не нашла ваш. Мне сказали, что в данный момент Гарольд находится в пансионате, — Нимфадора склонила голову набок, рассматривая хмурую женщину. — Я бы хотела узнать, кто именно принёс мальчика? Есть какие-то сведения? Его родители пропали без вести, и о них долгое время ничего не было известно, лишь недавно мне удалось наткнуться на их след, который привёл сюда. Хотелось знать, принесли его сами родители или кто-то посторонний. Вы же собираете сведения о всех своих воспитанниках, о их предполагаемых родителях или тех, кто их к вам принёс? — Даже если и имеем, то я не собираюсь давать вам какие-либо сведения, пока вы не докажете, что являетесь родственником моего воспитанника. Вы же понимаете, что эта информация секретная, и разглашать её незнакомцам мне нет никакой выгоды? — женщина поджала губы. — Есть ли у вас какие-либо документы? Нимфадора растерялась. Естественно, никаких документов у неё с собой не было. Она уже пять лет как живёт в магическом мире и попросту сожгла все старые бумаги, которые у неё были. Оставалось, конечно, внушить сидящей напротив, что они у нее есть, но разве это не будет слишком масштабной ложью? Да и, к тому же, она не имеет ни малейшего понятия, как вообще выглядят эти бумаги, чтобы заставить поверить в их существование. — Простите?.. Какие именно документы вам необходимы? — Вопрос прозвучал как-то слишком неуверенно, и Нимфадора была готова провалиться сквозь землю от стыда — настолько это было неловко и неправдоподобно. В глазах женщины, казалось, на мгновение отразился триумф. — Неужели вы пришли без бумаг? На что вы надеялись? Крайне, крайне неразумный поступок, мисс, — она покачала головой, закрывая лежащую перед ней тетрадь. — Сожалею, но я не могу вам больше ничего сказать, пока вы не подтвердите мне свою личность. — Но… — Мисс Вельс, в самом деле, вы ведь не рассчитывали, что явитесь вот так с улицы, заявите о своём родстве с воспитанником моего приюта, и я с радостью выложу вам всю информацию? Направляясь в какое-нибудь учреждение, всегда необходимо иметь при себе документы. — Хорошо! — вздохнула Нимфадора, судорожно придумывая новый план. По большому счёту, ей нужны были не столько сведения, сколько документы на Гарольда. Вряд ли директор хранила их в своём кабинете, скорее всего, в приюте должно быть что-то вроде архива. Но вот вопрос: где? — В таком случае я приду завтра со всеми необходимыми документами! — вздохнув с сожалением, Тонкс попрощалась с миссис Хадсон и покинула кабинет. Девушка быстро скрылась в одной из ниш, накладывая на себя дезиллюминационные чары. Она надеялась, что директриса, занервничав, отправится в то помещение, где хранятся все дела на воспитанников. Ей ведь не показалось - в глазах этой строгой женщины на мгновение промелькнул страх. Потому что скрывает что-то? Связано ли это с происхождением Гарольда? Может, эта маггла была в курсе его особенностей, но не желала, чтобы кто-либо ещё узнал об этом? И действительно, чутьё Нимфадору не подвело. Вскоре миссис Хадсон показалась на пороге своего кабинета. На первый взгляд, она никуда не спешила, но ей явно хотелось поскорее расправиться с проблемой. Она бросила что-то невразумительное своему секретарю и чуть ли не рванула по ступеням вниз. Тонкс, ухмыльнувшись и внутренне порадовавшись, что всё идёт гладко, направилась следом. Они минули первый этаж, затем спустились ещё ниже, в подвал. У Тонкс не было времени или желания смотреть по сторонам — она спешила за директрисой, стараясь издавать как можно меньше шума. Прямой узкий тёмный коридор, по которому они следовали, внезапно оборвался тяжёлой металлической дверью, которую директриса и отперла. Взявшись двумя руками за круглую тяжёлую ручку, с трудом открыла дверь и поспешила внутрь. Это было небольшое, крайне пыльное помещение. Лампочка тускло мерцала под самым потолком, но, кажется, миссис Хадсон это не беспокоило. Женщина, не сомневаясь, бросилась к одному из стеллажей, вытащила с полки одну из коробок, заполненную толстыми папками. На старом потрепанном картоне красовался какой-то странный номер, разглядеть который Тонкс не смогла, и который её совершенно не заинтересовал. К тому же, миссис Хадсон уже успела достать одну из папок, и, отряхнув с нее пыль, внимательно оглядела обложку, видимо, удостовериваясь в правильности выбора. Нимфадора внутренне возликовала. Всё — оставалось только выдохнуть, подождать, пока она куда-то положит папку, и сбежать прямо с ней. Но отчего-то женщина не спешила покидать помещение, напротив, сгорбившись, она замерла у стеллажа, с крайне мрачным видом рассматривая пожелтевшие от времени страницы. В её руке непонятно откуда возникло нечто маленькое, прямоугольной формы, напоминающее какую-то пластиковую игрушку. Директриса огляделась, ища что-то глазами, и направилась в дальний конец хранилища. Шлёпнула папку на металлический стол у стены, и с её губ сорвались тихие, преисполненные злобы неразборчивые слова, и она, мрачно сверкнув глазами, резким движением выдрала из папки страницу. Тонкс застыла, не представляя, что ей сделать дальше в такой ситуации. Каждая лишняя секунда могла стоить огромного количества информации. А этого абсолютно нельзя было допустить. Палочка нагрелась в руке, разделяя внутренние метания и напряжение хозяйки. И волшебница, глухо выдохнув, направила ее вперёд, прямо в спину ничего не подозревающей женщины. — Imperio! Нимфадора вздрогнула от своего хриплого голоса, который разнёсся по небольшой каморке. Слишком громкий в этой тишине. Её пальцы подрагивали от накатившего напряжения. Она впервые в жизни применила империус. По сути, она только что совершила преступление, за которое её могут упечь в Азкабан на приличный срок. Конечно, вряд ли кто-то это вообще обнаружит, всё-таки за её палочкой слежки не было. Но это было слабым утешением, и в голове сразу возникли сотни мыслей и вариантов, как её поймают и снимут с должности. Впервые она чувствовала себя так гадко. Грязно. Но это было первым, что пришло ей в голову, и, главное, так она сможет контролировать все действия женщины и выполнить задание Дамблдора. — Т-ты сейчас положишь листок обратно в папку, закроешь её и отдашь мне. Будешь лишь помнить, как спустилась сюда за документами на, — Нимфадора схватила с полки первую попавшуюся папку с именем какого-то воспитанника. — Хьюго Винсента! Повтори. — Я спустилась за документами на Хьюго Винсента, — безэмоциональным голосом повторила маггла, отрешённо глядя перед собой. — Молодец, — выдохнула Нимфадора и, не опуская палочки, решила заодно узнать о Гарольде. Для этого пришлось закрепить за женщиной империус и, пока та выполняла первое поручение с листом документа, Дора решила, что раз всё равно совершила преступление, то хуже уже не будет. — Legilimens! Она не была особо способной к легилименции или окклюменции, пусть работа Аврора и подразумевала умение в совершенстве владеть этими заклинаниями. Но разум этой женщины было слишком просто обнажить, она ведь была магглом - и никак не могла защитить своё сознание от непрошенных гостей. Однако была у медали и обратная сторона: разум маггла отличался многим от разума волшебника, многие воспоминания, особенно старые, могли затеряться или вовсе покрыться туманом и стереться. Отыскать нужный ей фрагмент было не просто. Пробиваясь сквозь путаницу разных кричащих мыслей и воспоминаний, Нимфадора чувствовала, как тяжелеет и начинает кружиться голова. Насколько же была насыщенной жизнь миссис Хадсон. Девушка старалась действовать очень аккуратно, не вредя и не затрагивая ничего важного. Пока, наконец, не добралась до самого главного, того, что ей и было нужно. «Это был дождливый вечер. Все жители приюта уже укладывались спать, но миссис Хадсон, ещё довольно молодая, занимающая должность старшей надзирательницы, делала вечерний обход. — Томас, не бегай по коридору! Живо в постель. Уже давно был отбой! — её грубый голос разнёсся гулким эхом по небольшому коридору, сильными властными волнами, плотнее захлопывая двери и заталкивая в комнаты тех, кто пытался выйти — как, например, вон того худощавого мальчишку лет двенадцати. — Валли, закрой дверь. Все по комнатам! В этом не было ничего необыкновенного; можно было сказать, что каждый вечер вылавливать особо проворных детей из разных уголков приюта входило в её обязанности почти официально. Они, конечно, послушаются, но Хадсон точно знала, что дети обязательно выберутся снова, как только она отвернётся. Уже направляясь к лестнице, миссис Хадсон услышала какой-то шум. или вернее было бы сказать "стук", будто кто-то скребётся в двери приюта с улицы. Охранника не было видно, а остальные работники находились на втором этаже, так что пришлось Хадсон самой идти смотреть, что там происходит. Она думала, что это точно кто-то из детей, кто уже успел выбежать на улицу, а сейчас из-за сильного ливня ломился назад. И уже готовая устроить головомойку нерадивому ребёнку за эту глупость, она распахнула дверь и попятилась. На пороге стояла укутанная в чёрный, бесформенный балахон фигура. Из-под глубокого капюшона выпадали тонкие, намокшие рыжие прядки волос. Фигурка была тоненькой, дрожащей, фонарь над её головой едва ли освещал её полностью, топя в полумраке. Чуть позже оказалось, что это девушка. Юная, на вид, может, лет восемнадцать. Она была бледна, как смерть, и тощая, как птица, но почему-то сразу становилось понятно, что она тем не менее не наркоманка и не алкоголичка. Девушка явно была в ужасе: то и дело вздрагивала от любого шороха, недоверчиво смотрела на миссис Хадсон. Её губы дрожали, а в руках — таких же тоненьких, как и всё её тело — она держала маленький свёрток. И лишь когда этот свёрток запищал, женщина поняла, что девушка пришла с ребёнком. — Пожалуйста, — тусклым голосом заговорила незнакомка. Она вся сжалась; взъерошенная, запуганная, она, не ступая за порог, трясущимися руками протянула в открытую дверь свёрток, укутанный в сероватую тряпицу. — Пожалуйста, возьмите моего мальчика, умоляю! Я… я не могу о нём позаботиться. За мной… за ним будут охотиться. Здесь он будет в безопасности. Прошу вас! — из её на удивление ярких зелёных глаз покатились крупные слёзы. — Послушай, деточка, я могу помочь тебе, — мягко начала миссис Хадсон, поражённая до глубины души состоянием несчастной. — У нас есть при храме монастырь. Тебя могут спрятать там вместе с малышом! Вовсе не обязательно вот так… — Вы не понимаете, — с отчаянием, сиплым, надрывным голосом возразила девушка. Её взгляд наполнился решимостью. — Мне нельзя быть с ним! Я… я не знаю, где окажусь завтра. Выживу ли. Как скоро меня найдут и убьют. Я не хочу, чтобы мой сын находился в постоянной опасности. Пожалуйста, прошу. Позаботьтесь о нём! Я… понимаю, что это неправильно. Возможно, когда всё наладится, — она замолчала, проглатывая ком в горле. Видно было, насколько тяжело ей давалось это решение. — Я смогу его забрать. Но пока… — Хорошо, деточка, — сжалилась миссис Хадсон, одной рукой держа малыша, а второй сжав тонкую и бледную кисть гостьи. — Расскажи мне о нём немного. Как его зовут. Кто его отец? Ты, как я понимаю, бежишь от преступников. Сейчас такое не редкость. Не боись, никому о нём не расскажу. Всё останется между нами. Миссис Хадсон помогла девушке подняться со ступеней крыльца, не раздумывая, впустила. Провела её в небольшой, но уютный кабинет. Почему-то эта зеленоглазая малышка была первой, к кому Хадсон по-настоящему прониклась сочувствием. А ведь сколько таких приходило с детками в подоле, но ни в чьих глазах женщина не видела той боли, того пламени, что горел в душе этой бродяжки. Девушка стремилась расстаться со своим ребёнком, хоть и страдала от этого решения. Любому было бы очевидно, как сильно она его любит. — Его зовут… Гарольд, — шёпотом поделилась рыжеволосая девушка, отводя взгляд. — Гарольд Уэллс. Его отец, он… — девушка опустила взгляд, сжав пальцы. — Он не знает о нём. И не должен узнать. Не имеет значения, кто его отец, — встряхнув головой, она вновь обратила взгляд на смотрительницу приюта и торопливо заговорила. — Очень вас прошу, кто бы ни интересовался его пребыванием тут, пожалуйста, ничего не сообщайте о нём. Если о нём узнают не те люди, то… Всё это станет бессмысленным. Понимаете?! — Понимаю. Конечно, я тебя понимаю! Послушай, эм, — Мэри заволновалась. Она поняла, что жизни ребёнка и этой хрупкой девушки — можно сказать, ещё совсем девочки — угрожает смертельная опасность. И о таких случаях нужно было сообщать в полицию. Ей были понятны страх и нежелание беглянки не сообщать в правоохранительные органы, раз она была как-то связана с преступным миром. Но ей необходимо было как-то помочь. И единственное, что Хадсон могла сейчас сделать, это сообщить в полицию, чтобы о них позаботились и взяли под защиту. — Вот что, милая. Как тебя зовут? — мягко поинтересовалась Мэри. — Лили, — отозвалась та растерянно, не понимая, какое это имеет отношение к ребёнку. — Лили, ты, вот что, побудь здесь. Я сейчас заварю чай, ты переночуешь у нас, а завтра мы с тобой решим всё на свежую голову, — Хадсон кивнула своим словам и улыбнулась Лили. — Я отнесу Гарольда в детскую комнату, где о нём позаботятся. И приду. Лили кивнула, укутавшись в свой балахон. Съёжилась на диване, обхватив плечи руками, глядя пустым взглядом перед собой. Мэри очень переживала за её психику, она выглядела нездоро́во, не только внешне. Заперев кабинет, чтобы Лили наверняка никуда не сбежала, Мэри направилась в детскую комнату. В тихой, сумрачной детской было тепло. Сидевшая в мягком кресле у двери девушка — Кора, — читала журнал, сгорбившись под ночником. В маленьких люльках спали малыши, кому так же не посчастливилось оказаться здесь. — Принимай, Кора, ещё одного подкидыша, — Мэри протянула спящего кроху нянечке. — Его зовут Гарольд. — Снова наркоманка? — вздохнула девушка, вставая с кресла и принимая малыша. — Какой ухоженный кроха. И… покрывальце явно не дёшевое, именное, — удивлённо прокомментировала Кора, отгибая уголок мягкого покрывальца, где серебристыми нитями были выведены инициалы ребёнка: H.S. — Скорее всего украла, — покачала головой Мэри. — Она сказала, что имя и фамилия мальчика — Гарольд Уэллс. А здесь вместо У стоит С. — Как бы то ни было, я о нём позабочусь. Нужно будет попросить доктора осмотреть его, завести ему медкарту и поставить на учёт в местную поликлинику. Выглядит он здоровым и одет очень хорошо. Видно, что о нём заботились и не жалели средств. Ох, ну вот что таких вынуждает отказаться от своих детей, — сокрушительно покачала головой Кора, продолжая ворчать и распутывать одеяльце. Мэри и сама не понимала, что вынуждает таких красивых девушек, молодых, у которых вся жизнь впереди, вступать в отношения со всяким отребьем. Видно, что девушка воспитанная, она явно была из приличной семьи. Зайдя по дороге на кухню, Хэдсон налила чай, а также по пути с поста охранника вызвала полицию. Когда Мэри вернулась в кабинет, диванчик оказался пуст. Окна были плотно закрыты — да и куда там выбраться, на них стояли решётки. Самой Лили нигде не было. На столе лежала записка с извинениями и благодарностью. Хадсон тяжело вздохнула, проводя по лицу ладонью». Нимфадора вынырнула из разума директрисы и отшатнулась. Её глаза, широко распахнутые, смотрели на женщину так, словно перед ней возникла та самая рыжеволосая девушка. Конечно, Нимфадора слышала о Лили Эванс, которая предала Орден и много неприятностей доставила Дамблдору. Она пропала уже после падения Волдеморта, всё, что Тонкс о ней слышала — это то, что Лили предала Альбуса из-за какого-то Пожирателя смерти, с которым у неё закрутился роман. Никто не знал, с кем точно. Даже Снейп, их верный шпион — хотя и его верность у многих вызывала сомнения. Но раз ему доверял Дамблдор, значит, остальные и подавно должны, считала Нимфадора. Снейп утверждал, что Лили крутилась рядом с Регулусом Блэком, да только, вроде, между ними была лишь дружба. Регулуса обвинили в предательстве, и он бежал, а после, спустя какое-то время, бежала и Лили. Означало ли это, что Гарольд был сыном Регулуса?! В таком случае этот мальчик приходился ей племянником, и это дело внезапно стало для нее чем-то личным. Нимфадора поспешно сбежала из здания, прижимая довольно толстую папку к груди, плотно прикрыв за собой дверь и отчаянно убеждая себя в том, что она сделала всё правильно. Дамблдор будет доволен добытой информацией и в особенности тем, что Гарольд может являться не безродным сиротой. Блэком.

***

На угольно-чёрном небе только начала заниматься заря. Бледной, рыжеватой дымкой она еле окрашивала облака, теряясь в густом сероватом тумане. Над кронами высоких деревьев то и дело вспыхивали — как-то слишком резко, отчаянно — огни звёзд, через мгновение потухая и опадая вниз. Касаясь земли, они словно загорались лучами восходящего солнца. Внутри всё пылало от ненависти. Она царапала нутро костлявыми пальцами с острыми когтями, пыталась высвободиться через грудную клетку. Ему отчаянно хотелось наплевать на обет, что он по приказу Тёмного Лорда дал когда-то директору. Хотелось ворваться в кабинет Дамблдора и прервать его жалкую жизнь! О том, что творилось в школе, в Министерстве не знали. Директор умело оперировал фактами, манипулировал учителями, слепо подчиняющимися его речами. Подобранный лично Дамблдором педагогический состав был полностью предан ему. Когда Снейп узнал о наказании, которое готовят для студентов, он попытался донести до педсовета всю абсурдность и опасность данного наказания. Да, дети провинились, не послушались и оказались в опасности. Но разве только они виноваты в этом? Разве такое наказание соизмеримо с тем, в чём они провинились? Макгонагалл, что было странно, поддержала инициативу директора, аргументируя это полезностью. Вздор и полная ахинея! Северус пытался отговорить, но куда ему против трех преподавателей и самого Дамблдора, которые в один голос уверяли, что с Хагридом дети в полной безопасности. С Хагридом, который держал у себя опасное зверьё, и это рядом со школой! В Запретном лесу, полном ядовитых растений и разных тварей! Попытка достучаться до хоть кого-то в Хогвартсе не увенчалась успехом. А сам Дамблдор, пользуясь своим статусом директора, наложил на этот вопрос вето. Никто не вынесет за пределы кабинета то, что обсуждалось. То есть, даже рассказать Люциусу или подать жалобу в Министерство он не мог. Вето директора было сравнимо с клятвой, нарушив которую, можно было лишиться — нет, благо, что не жизни — должности преподавателя. А уйти и оставить Хогвартс, оставить вверенных ему детей и Гарольда он не мог. Ведь ради Гарольда, собственно говоря, он и пошел преподавать. Потому что знал, что рано или поздно этот мальчик окажется здесь, окажется под пытливым взглядом директора и его близкого окружения. Допустить этого было нельзя. Как и нельзя было просто забрать мальчика и спрятать в своём меноре. Это вызвало бы ненужные вопросы, подозрения и, в конечном итоге, всплыла бы правда. И тогда директор попытался бы найти и убить — как его, так и самого Гарольда. Этот ребёнок был очень важен для противостояния. Точно так же, как Невилл важен для ордена Феникса. Оставалась надежда, что Драко сам расскажет всё своему отцу. Должен же хоть кто-то закончить это издевательство над несчастными детьми. Правда, он сомневался, что Люциус будет действовать в открытую — к глубочайшему сожалению, Люциус всё ещё считался помощником Тёмного Лорда и, несмотря на своё влияние, не мог без последствий вмешаться в дела директора. И, даже попытайся он собрать комиссию, директор смог бы урегулировать и этот вопрос, выставив Малфоев лгунами. Детей вообще никто слушать не стал бы. Взять хоть ситуацию с квиддичем, когда пострадал Лонгботтом. Что сказали в своё оправдание преподаватели приехавшей комиссии? Это была случайность. На квиддиче и не такое ведь случается, и пока студент жив — директор сможет найти любую лазейку. Ведь и у него есть люди в Министерстве и в составе комиссии. Когда дети пострадали от тролля, все профессора, соглашаясь с директором, заявили, что дети виноваты сами, и они обязаны понести самое суровое наказание. Суровым наказанием можно было считать чистку котлов, мытьё полов в Большом зале без магии, полировка доспехов. Но никак не поход в Запретный лес! Он как чувствовал, что обязательно что-нибудь произойдёт. Что-то непоправимое. И оно случилось. Когда Драко привёл Гарольда в его кабинет, Северус не сразу вообще распознал в этом мальчишке человека. Настолько потусторонне и неестественно он выглядел, будто его подвергли пыткам. Черные волосы, обычно уложенные в лёгком беспорядке, были вымазаны в чём-то. Пряди слиплись, пачкали лоб и щёки, оставляя на коже грязные разводы. Одежда была рваной, грязной, с налипшей на колени, локти и подол мантии травой. Но больше всего его напугало не это. Глаза. Прежде Северус никогда особо не концентрировал внимание на том, какого оттенка глаза Гарольда, но точно знал, что они были зелёные. А если свет удачно падал, то могли показаться глубоко синими. Но сейчас… Один глаз так и остался зелёным, только слегка потемнел. А вот второй — полностью чёрный. На короткое время Северус даже растерялся, и мелькнула мысль, что дело в полумраке, в тусклом свете, глушащем оттенок. Но когда Гарольд встал напротив камина, то стало понятно, что дело не в освещении. Дело в самом Гарольде. Пока Драко сбивчиво объяснял, что же случилось, Снейп неотрывно следил за постепенно меняющимся состоянием подопечного. Сначала Гарольд смотрел расфокусированно и дезориентированно, скорее всего, попросту не понимая происходящего. Но потом… Будто какую-то кнопку нажали, и Уэллс начал говорить. Говорил он в основном что-то несвязное, какие-то звуки с обрывками нечётких слов. А потом он, наконец, заговорил более внятно, но, пусть это и был очередной бред, слова эти пугали. А говорил он о том, как прекрасна бездна, что отражается в его, Северуса, глазах. Что звёздное небо бьётся на осколки, распадается на атомы и осыпается у его ног, а затем эта пыль скручивается и впитывается в его одежду. Но и не это стало ударом, а то, что Гарольд сказал после. «Как смеешь ты, — обратился Гарольд к напуганному и шокированному Драко. — разговаривать с Ним. Ты — ничто. А он — бог. С богами говорят почтенно!» Драко посерел, он в беспомощной растерянности переводил взгляд со своего сокурсника на профессора. И Северус его прекрасно понимал. Он и сам был в замешательстве. Когда Тёмный Лорд испытывал пыльцу кровавого плода на пленных, результаты были разными. Несомненно, некоторые сходили с ума от видений, у кого-то менялась психика, и они после излечения воспринимали мир уже не так, как прежде. Но ни у кого не менялся цвет глаз. Флосмортия никогда не влияла на физическую оболочку. И именно это вынудило профессора подорваться с места и направиться к единственному в данный момент человеку, кто смог бы дать немного больше разъяснений. Возможно, Помфри сталкивалась с таким. Вызвав домового эльфа, приказав ему наблюдать за Гарольдом и немедленно сообщить, если тот проснётся до его возвращения, Снейп стремительно покинул кабинет. Помфри нашлась у небольшого шкафчика с зельями, она переставляла склянки и, бормоча себе под нос, что-то записывала в длинный, свешивающийся до самого пола свиток. Снейп на короткий миг задумался, спит ли она вообще? Дети, несомненно, доставляли беспокойство и регулярно оказывались в Больничном крыле — то с простудами, то с переломами, а иногда и с проклятиями. Но, кажется, Помфри не ложилась спать. Когда бы Северус ни оказывался в лазарете, она всегда была на ногах. Удивительная женщина. — А, Северус, — Помфри улыбнулась и, отложив в сторону перо и закрыв шкафчик, повернулась к нему. — Рада, что ты заглянул. У нас, кстати, заканчивается бодроперцовое зелье, нужно будет пополнить запас. Ты пришёл, должно быть, узнать о мистере Лонгботтоме? Наблюдательности и умения излагать всё строго по сути ей было не занимать. Именно этим она Северусу всегда и нравилась. Без лишних разглагольствований и вопросов, всегда коротко и по существу. — Поппи, ты, как всегда, невероятно проницательна, — хмыкнул Снейп и, присев на один из табуретов, сложил руки на груди. — Про зелья я понял, постараюсь в ближайшее время этим заняться. И да, я пришёл узнать, каков твой вердикт касательно мистера Лонгботтома. Есть ли у него какие-то изменения? Это было важно. Сейчас, если Поппи скажет, что у Лонгботтома такая же аномалия с глазами, то это будет означать, что проблема лишь в побочном действии пыльцы, и можно будет наконец заняться лекарством, изучив проблему. Но если это коснулось только Гарольда, то проблема заключается далеко не во флосмортии, а в чём-то другом. Но чтобы понять, что же произошло, нужно было дождаться, когда дети проснутся. Сейчас было лишь шесть утра, для подъёма рановато. — Хм, на самом деле совершенно ничего, что угрожало бы его здоровью, — развела руками мадам Помфри. — Мистер Лонгботтом в полном порядке, не считая глубокого шока. Я решила оставить его в лазарете на ночь, чтобы мальчик выспался. Я слышала, что… мистер Уэллс пострадал намного больше? Что же там произошло, Северус? — женщина покачала головой, в её серых глазах мелькнуло сожаление. — Дамблдор считает, что дети сорвали какое-то ядовитое растение. Но как такое могло случиться? Ведь ни мистер Малфой, ни мисс Грейнджер не пострадали. Северус и сам был не прочь узнать ответ на этот вопрос. — И что, директор допрашивал Лонгботтома? — Конечно, нет! — вспыхнула Помфри. — Я бы не позволила трогать ученика в таком стрессовом состоянии. Всё утром! Так что там с мистером Уэллсом? Где он? Северус ответил не сразу. Если бы он сам знал, что с ним, то непременно нашёл бы решение. — Он в моем кабинете, под присмотром эльфа в данный момент. Симптомы похожи на отравление пыльцой флосмортии. Но я не совсем уверен в этом, так как… — Кровавая лилия? Северус, Мерлин упаси. Откуда ей в лесу взяться? Они же цветут в местах захоронений. И я ни разу ещё за эти годы не слышала, чтобы в Запретном лесу росло что-то подобное. Это что-то другое, — она нахмурилась и, взмахнув палочкой, откуда-то призвала две небольших колбочки. — Я взяла на анализ кровь Лонгботтома, чтобы посмотреть, что за яд послужил причиной отравления. Предлагаю тебе сделать то же самое. Может кровь даст какие-то ответы. — Понимаешь, Поппи, — Северус вздохнул, принимая колбу из её рук. Он встал и несколько раз прошёлся по узенькому кабинету, а затем, остановившись, посмотрел на Помфри. — Я прежде имел дело с пыльцой этой кровавой лилии. Я видел все стадии отравления. И стадия Гарольда почти финальная. Если бы не мистер Малфой, думаю спасти его было бы невозможно! У меня не было времени проверять, мальчик сгорал от интоксикации. Высокая температура, магия, которая тоже подверглась отравлению, обратилась против своего владельца. Я дал ему противоядие. Но… у него изменился цвет глаз. И именно это я не могу объяснить. Придётся ждать, когда он проснётся, и обследовать его, чтобы понять, в чём именно причина. Пока мы не знаем, с чем столкнулись студенты, мы бессильны. — Я никогда прежде не встречала кровавую лилию, Северус. Видела лишь раз на своей практике отравление, оно было чуть хуже, чем у Лонгботтома. Но… никаких физических изменений быть не должно. Возможно, это своеобразная реакция тела? Аллергия? — если уж и Помфри не могла найти разумного объяснения… а ведь она оставалась единственной надеждой. — Я могу поговорить со Сметвиком. Он принимал у меня практику, и после мы долгое время сотрудничали. Думаю, в этом вопросе он смог бы помочь лучше, но нужна кровь мальчиков, чтобы он смог понять причину. Только… Их взгляды пересеклись. Оба подумали об одном и том же. — Дамблдора я возьму на себя, — кивнул Снейп. — Он ничего не узнает. — Честное слово, в его же интересах найти причину отравления! Дети могут серьёзно пострадать! А если кто-то ещё? — Помфри сокрушенно покачала головой. Её, как и Снейпа, душило бессилие. Оба рады были созвать всевозможные комиссии, но как это сделать без вреда для себя? — Ему придётся рассказать, что именно он послал их на отработку в лес. Думаешь, кто-то похвалит его за такое? Тем более, если в опасности оказались два чистокровных волшебника? Конечно, он будет держать всё в секрете. И нам, Поппи, нужно держать всё в секрете! Сейчас мы совершенно ничего не сможем ему предъявить, он наперёд знает все наши шаги. — Хорошо, Северус, — Помфри вздохнула, принимая очевидный факт и подняла взгляд на настенные волшебные часы. — Скоро сюда придёт Дамблдор. Тебе лучше пока уйти. Я скажу, что мистер Уэллс в своей спальне, ты отправил его туда под свою ответственность. Кивнув, Снейп покинул кабинет. Возле него с негромким хлопком появился эльф, которого он приставил наблюдать за Гарольдом, и сообщил о пробуждении пациента.