Имярек, воин с пустыми руками

Его призвали шутки ради, в дополнение к коллекции собак и деревенских кошек, стадам овец и коров, отаре овец, туповатому сборищу жителей - и на расправу голему. Игрок этого не учёл. Едва не ценой собственной жизни, до победного сразился с рыцарем, тщетно попытался захомутать лениво бродившего по окрестностям Имярека и просто зарыл его под землю на первое время. Воздвиг ему дернистую клеть, издевательски или по архитекторской привычке стилизованное под храм, и вознёс хвалу, мол, для Имярека не надо изгаляться с калитками или люками, в дверь он не выйдет. Соорудил ручному разбойнику огромные окна и библиотеку; задумался: если он, игрок, огородит подвластную деревню от зомби и патрулей, то жители не призовут голема и Имярека можно будет выпустить без вреда... Библиотеки, последней жизненной радости, как раз и не хватало Имяреку, - хотя бы за это он мог поблагодарить создателя-изувера. Хоть в книгах мир отгадает. Он гулял по скудно освещенному залу, останавливался у окон, тоскливо хмыкал. Игрок его не навещал, но Имяреку это не принципиально было; он не мог даже огреть его кулаком в ответ на оскорбление. Спаун разбойника без оружия - хуже не изобрести кары, одни игроки на это способны. С днями, неделями тихая злоба утихала, Имярек перечитывал одни и те же книги, когда его хозяин уматывал на спавн или в АФК, смотрел за стёкла на селян, на прочую живность, на ночные осады. Не сказать что его не интересовало происходящее, неизменный пейзаж, провинциальная площадь... Грустно становилось от мысли, что Имярек вырван из состава илладжеров, что он будто и не мародёр, - пародия на мародёра, одна его спокойная, изрядно уравновешенная оболочка. Которой даже жителей громить перехотелось. Достаточно лишь отождествить себя с ними и обменяться мусором с игроком; уйти в странствующие торговцы и подарить кому-то поводки. Он не считал идеи о том, с кем попробует подружиться и чем займётся, когда его выпустят, грёзами, тем более несбыточными. Игрок часто ошивался на границе деревни, махал киркой и перекраивал несимметричную зубчатую стену, и Имярек поглядывал на него не без скрытой надежды - и уверял себя, что ему на самом деле всё равно до прихотей создателя. Бунтарская жилка, чудилось ему, неискоренима ни при каких командах консоли. И игрок выпустил его в свободное плаванье, приготовил ведро воды, чтобы корректировать его направление. И Имярек вышел, хмурясь то ли от солнца, то ли от притворного отторжения благодати, и распугал жителей у колокола. Встал напротив колодца, обернулся по сторонам, прошёлся по тропинкам, замер у двери и заблокировал детей в доме. Игрок тащился за ним по пятам, ежеминутно готовый подпихнуть его на правильную дорогу, если он убежит. Но он всячески выражал покорность, принимал судьбу и вяло ходил за крестьянами, норовя посмотреть им в зелёные, как изумруды, глаза. Не пытался удрать в открытые настежь ворота изначально, и поэтому с начала своих времён подозревал в себе слабость духа, - свойственную, как он вычитал, одним бастардам от жителей, бессмысленным "балбесятам". Потом, очевидно, его сравнительно вольная жизнь в пределах каменной крепости, под светом уличных факелов, в компании трусливых селян и кошек, переменилась. Житель-предатель заспаунил голема, игрок перерезал ему собой дорогу и погиб с двух ударов, Имярек унёс ноги и погнал ребёнка в дом, чтобы прошмыгнуть за ним в дверь - кажется, навсегда. Потому что никто за всю лунную неделю не решился заглянуть к нему по ошибке и выпустить его за долю секунды. А домишко пришёлся Имяреку самый жалкий, с двумя кроватями, верстаком и только. И защиты в лице игрока у Имярека не стало. Он топтался под крышей в полутьме, слышал, как громыхает и валится голем и как на его месте возникает новый, - бился головой о стены, что вкупе с его железной осанкой совершенно не сочеталось. Заскочи на его грудь какая-то шебутная ведьмочка, и та не надломила бы его симметричную, до ужаса прямую поступь, не расцепила бы руки за его спиной, не приподняла вечно нахмуренные брови. Имярек уже давно не выискивал момента, когда деревня лишалась голема до очередной осады, и потому что здесь же поджидал воскрешения рыцаря, и потому что наблюдал в окне нечто диковинное, и посему страшное. Несущееся по поднебесью долговязое крылатое визжащее пугало, пёстрого чудака с ламами, залётных, хлопающих опустошёнными задолго до них сундуками гриферов; рейдеров. Звучал рог, и они проникали в незаприваченные ворота (что обнуляло на корню всю задумку крепости) и с шутками-прибаутками вырезали благочинное население, и Имярек даже не приближался к двери, не принимал никакого участия в набеге. Всем, кто залетал в его прибежище, он отвечал одинаково: "Примчались бы до пчёл, может, что и решилось бы. Сейчас поздно". Комьюнити илладжеров не могло его осудить, ибо по миру были разбросаны десятки, если не сотни, таких дружелюбных игрушек в лапах игроков-рабовладельцев, уравновешенный ИИ которых никогда не изменялся. Осыпь его комнату арбалетами, топорами, палками, мечами, - он не возьмёт ничего и не сразится; пришлые зловреды проверяли. Не осмеивали его, но расспрашивали, забывая о рейде, скучивались у него и рассаживались на кроватях и верстаке, зажимали его в угол собой... К тому моменту по Оверворлду хлынула обитательская хвалебная молва о Имяреке как о мудрейшем разбойнике, и к нему стекались, как паломники. Уже которая волна толпилась в его домике, выслушивала полусвязные рассуждения о том и о сём, выбирала: верить ему или не верить, - по выходе оттуда делилась впечатлениями о его масштабе взглядов, по стечению обстоятельств ограниченном так, и сплетни о Имяреке выбирались из деревни в коалиции, в диаспоры. Благо, деревню вечно кто-то возрождал из пепла времён с помощью зелий и яблок. Кто-то приучал к себе Имярека, с извечным итогом выдворял на улицу, чтобы потом извиниться перед ним на игроковском наречии и забросать его Лечением. Так чем Имярек полюбился своему народу... Умел завлечь сказкой о летающем эндермене и, узнав от кого-то его прозвище и законы поведения, дополнить историю, дабы следующие посетители - преимущественно патрульные - распахнули глаза на байку. Имярек не преследовал корыстных целей, не заманивал к себе в избушку нарочно, не собирал пошлины, но подаренным однажды книжным полкам обрадовался как ребёнок, когда гости ушли. Выучил, присочинил и сдобрил собственными размышлениями новейшую, в его понимании, литературу и пересказал другим, так что избитый сюжет приняли за древнее сказание, легенду, что с годами и снапшотами, с авторским переосмыслением только похорошела. -Слышали об Обереге? - замолвил он слово вечером, когда деревню снова очистили и выжившие, облитые Регенерацией перед смертью ведьмы, трое илладжеров собрались у Имярека. "О ком?" - Эндермене, летающей фурии. - "Как фантом?" - Хуже, намного. - "То есть, головы прямо с тел снимает?", раздался смех. - Ничего подобного... Беседу с сородичами, даже когда ему не давали рта открыть, он считал великим праздником и в любом случае не распускал кулаки. Он перешёл на эмоциональный доклад того, что сам видел в окне, додумал события, ускользнувшие из его поля зрения за холмы или деревья, и приковал-таки внимание. Прибавил, как Оберег пытался уничтожить крестьян в его, Имярека, деревне, как пикировал со спины и как сверкали на солнце его элитры, как жители стояли, онемев, и не двигались, - знали, что геноцида не избежать, и принимали смерть без напрасного боя. Как из-под его челюстей не уходили ни дети, ни взрослые, ни животные, как он взмывал и падал гравием, разбивал селянское вече. Как бросился в окно к Имяреку, как уставился на него безумными, сверкающими аметистовыми глазами, рассвирепел и затрясся пуще прежнего, как отпрянул и побился ещё в дверь, когда Имярек отбежал к ней. Как он чуял сущностей за стенами и кувыркался возле крыш, где чувствовал живую душу, сторожил у окон, клацал челюстью и ревел, рассыпался на фиолетовые частицы, как задыхался в пронзительном визге. Как Имярек с тех пор не выходит под небо... и илладжеры, неловко отшучиваясь, остались у него до утра. -А о торг-говцах... есть ч-что сказать? - шустро заикнулся поборник. -Божества, самые обыкновенные, - попробовал Имярек пустить взаимную шутку. -Да. Конечно, обыкновенные. На каждом шагу. Выстрели - в бога попадёшь. -Купцов не встречается чаще, чем один на мир. - Шепотки умолкли, три пары зрачков из разных углов комнатушки вперились в его лицо. - Высшая сущность принимает его облик и сама выбирает, кому показаться, кого удостоить своим появлением. -Нищие жители ищут работёнку, делов-то, - и поборник у двери, самый далёкий от Имярека, оглянулся на книги. -Нетушки, - отрубил Имярек в фирменной суровой манере, - это не подтверждается. -А божественность, значит, доказуема. -Чем ты можешь мне возраз... -Продолжайте, - выдохнул разбойник. Соплеменники озлились не на шарлатана Имярека, а именно на него. Имярек, видимо, от рождения не умел терять нить повествования: -Высшее существо не знает времён и мест, а обращается в хрупкого торговца, чтобы познать на себе жестокость мира, которым он владеет. Внедриться в самую его суть и взаимодействовать с его разумной частью - потому он и предлагает всё отовсюду, подчас ненужный хлам: это не его главное назначение, а лишь инструмент изучения наших характеров, отношения к заблудшему путнику, - испытание нашего гостеприимства. Его убивают в одном аванпосту, он передыхает и отправляется с двумя ламами в другой, в третий, и так далее; он пробует каждого из нас; надеется, что его однажды убили просто из-за плохого настроения или неуместности - а в ином лагере его поприветствуют по-иному. Его надежда - самая крепкая из всех. Он возвращается в наш неидеальный мир, приглядывает за ним... Думается, что он же и наш всеобщий создатель. -Джеб? -Почему и нет... Он неустанно следит за тем, кого породил, - Имярек подхватил мысль и тут же развил её достаточно для теорийки, - но не меняет ничего, потому что теперь мы сами за себя в ответе. И за наше поведение, и за нашу любовь-нелюбовь к отцу, и отчасти за наш преосвященный рандом. -Он и тебя создал? - ухмыльнулся прежний выскочка. -Не хочу соврать. Два разбойника и поборник остались в его избушке до рассвета, выжали из Имярека осколки историй и ужастиков, но вышло, по замечанию самого Имярека, не столь живописно. В свете одинокого факела между кроватей, стеснённые книжной полкой во всю деревянную стену, под рык зомби и шелест пауков, они коротали магическую ночь; кружились по помещению, прикладывались к окнам и любовались на звёзды. Перекидывались репликами по поводу рейда и того, скоро ли деревня оживёт. "Вижу одного обращённого. Второго подогнать - и могут сами разродиться. Без проблем". Имярек лёг на кровать, но не провалился в сон. Предложили б ему повесть о Хиробрине, он бы разразился руганью; небылицы конкретно о игроках он терпеть не мог и считал откровенным вымыслом, а им, да Наллом, да Энтити баловалось абсолютное большинство серверных сочинителей. -А о нас есть что-нибудь? -Не могу заявить громко, я вам не слишком принадлежу. -Ну, всё-таки... Имярек вскочил с постели, ожёг его взглядом. "Зачем вы нападаете на жителей, на игроков, на торговца? Можете мне объяснить?" Илладжеры неприятно опешили, переглянулись и забродили в замешательстве: обидели его или нет, или его просто осенило? -Мне не ведомо, так вы истолкуйте. -Этим вопросом у нас эвокер занимается. -Приведите мне эвокера! - кипятился он. - Ради чего это всё? - Он хлопнулся обратно на кровать, не вытянув ничего из хлынувшей тишины. Возросло всеобщее мучение; мародёры с намёками покосились на поборника и на дверь, а тот увлёкся книгами, ослеп и оглох в обозрении безымянных цветных корешков. Чуть забрезжил рассвет в окне - и виндикатор откликнулся на немую просьбу, пропустил вперёд разбойников, после смиренно-ропщущего "Кхм!" - и Имярека, чему весьма удивился. Последовал к воротам, оглянулся на держателя опустевшей деревни, что остановился по дороге к колодцу, обернулся на него тоже и кивнул, мол, в чём дело? - и поспешно догнал уходящих мародёров. Имярек застыл на площади, подумал ещё и, выдохнув, ушёл бесцельно гулять по улицам с разорёнными грядками и без единого снопа; если двери и закрыты, не вынесены поборниками, голема и Оберега сотню дней не предвидится, Имярек защищён одиночеством.