Самое жёсткое сердце

Опустившись на колени на палубу, Уилл ухватился за перекладину, чтобы удержать равновесие. Звёзды и луна светили достаточно ярко, чтобы он мог видеть лёгкие, едва ли движущиеся гребни волн. Невероятно. За считанные минуты мир вдруг полностью успокоился. Две недели Уилл слушал плеск волн и скрип мачты; выдерживал настолько сильный ветер, что тот сбивал с ног, швыряя воду в лицо с такой скоростью, что струи резали не хуже лезвий. Уилл порвал себе швы и угробил спину, забирая вахты в те дни, когда Ганнибал лежал с огромной температурой и непонимающими глазами. Чийо взваливала львиную долю работ на себя, но её выносливость тоже не была безграничной. Пока один из них лежал рядом с Ганнибалом, другой выбивался из сил, брасопя паруса* и отчаянно пытаясь не свалиться с ног ещё хотя бы час. Уилла украшали синяки до самых костей и он до сих пор не был уверен, что оправился после того случая, когда полетел в воду с такой скоростью, что та показалась цементом. Непохоже, чтобы у них оставались силы зайти в Атлантический океан ещё дальше. До этого момента. Штиль. Ганнибалов жар спал (благодаря запасам антибиотиков), а у Уилла затянулись раны, но у него почти не было возможностей отдохнуть. Он сел прямо на холодную палубу. Его напряжённые мышцы перестали ныть, и он позволил себе расслабленно опустить плечи. Он почти ожидал, что окружающая обстановка мигом изменится, сбросив маску ложной безопасности, и их яхту затянет легендарный водоворот или подхватит подводное течение, чтобы в итоге утопить, захлестнув огромной волной. Уиллу казалось, что подобный покой перестал быть возможным. Он не сомневался, что долго это не продлится. Сейчас стоял беспокойный сезон, а для них с Ганнибалом ничто никогда не было легко. Столь безоблачная ночь была настоящим чудом. Как только до Уилла это дошло, он поднял голову, чтобы увидеть ярко светящие звёзды. Во время его прошлого путешествия они были его единственными спутниками. Уилл облегчённо вздохнул, чувствуя себя так, словно воссоединился с семьёй. Теперь он вспомнил, почему ощущал себя в безопасности в открытом море. Он просидел так ещё несколько минут, пытаясь не закрыть глаза от усталости. Но был кое-кто другой, с кем ему стоило сейчас находиться. Поднявшись (отчего у него устало заныли ноги), Уилл побрёл к тёплому свету каюты, решив довериться сегодняшней ночи. — Ты не спишь, — констатировал он, войдя внутрь, и стянул пальто. Ганнибал полуобернулся, чтобы приветствовать его улыбкой, после чего вернулся к своему занятию у кухонного уголка. Он двигался далеко не так грациозно, как раньше, но всё равно, похоже, восстанавливался с почти нечеловеческой скоростью. — Ветер вдруг стих, за считанные минуты. Облака попросту разошлись. Это было невероятно, — продолжил Уилл, делая ещё пару шагов к кухне. — Я почувствовал это во сне. Поэтому и встал. Похоже, бог решил вывести нас на чистый путь, и это слишком благоприятная возможность, чтобы её упускать. — Возможность снова красиво и эстетично разложить еду? — поинтересовался Уилл, заглядывая Ганнибалу за плечо. Тот ловко нанизывал на зубочистки креветок и изящно выкладывал на политые соусом тонкие огуречные ломтики. Уиллу подумалось, что если бы они были нормальной парочкой, он положил бы сейчас подбородок Ганнибалу на плечо. Обвил бы руками его обтянутую мягким свитером талию. Но Уилл точно не знал, кем они друг другу приходились, поэтому он продолжил неловко переминаться у Ганнибала за спиной. Когда они не лежали в кровати, зарывшись под одеялами, прикасаться было не так-то просто. — Море успокоилось лишь на… сейчас, — продолжил он. — Мы никогда не знаем, что будет дальше. Несколько лет назад я попал в грозу. Клянусь, я видел, как молния ударила в воду совсем рядом со мной. Я тогда подумал, что вот-вот получу разряд за все свои прегрешения… И не сказал бы, что теперь могу перестать насчёт этого опасаться. Ганнибал позабавленно хмыкнул. — Садись и отдыхай. Я сейчас всё принесу. Уилл послушался, собираясь в полной мере воспользоваться этой возможностью посидеть рядом с Ганнибалом, разговаривая о чём-то, кроме их ситуации и того, удастся ли им выжить (в промежутках между сном, напоминавшим попытки смерти утащить их к себе прямо из-под одеял). Как бы Уилла ни выматывало управление яхтой, он знал все тонкости этого дела как свои пять пальцев. Но по-прежнему не очень-то знал, как разговаривать с Ганнибалом. Отвлекающие факторы помогали Уиллу оставаться в безопасности, не оставляя места для сложных разговоров. Ему и без этого приходилось трудно, когда он забирался в кровать и Ганнибаловы руки обвивали его за талию. Иногда даже забирались под рубашку — и Уилл притворялся спящим. Просто ужасно, что Ганнибал так лёгко обеспечивал комфорт, которого Уилл всегда искал в объятиях Молли. Заполнял пустоту гораздо лучше неё (хотя Уилл никогда не порадовал бы его подобным признанием). Отвлекающие факторы были проклятием в той же мере, что и благословением. Одно дело — попытки выжить, а другое — обещания чего-то большего. И сложные решения, которые нужно было в связи с этим принять. Уилла угнетала лёгкость, с которой вернулся страх. Иногда он входил в каюту, чтобы увидеть там Чийо, прижимавшуюся щекой к Ганнибаловому лбу и ласково отбрасывающую с него влажные от пота волосы. Уиллу тогда думалось, что он бы тоже так мог. Заботиться о Ганнибале так, как она, дарить тому немного нежности после долгих лет без любви. Он не сомневался, что Ганнибал от него этого хотел. Каждый раз, когда Уилл пытался встать с кровати, Ганнибаловы руки обвивали его с неожиданной силой и паникой, которую Уилл чувствовал до самого мозга костей — но каждый раз он лишь выворачивался и уходил, вопреки всем своим желаниям. У него не было никаких оснований полагать, что этот штиль затянется; и ему стоило перестать позволять их с Ганнибалом совместному времени утечь сквозь пальцы. Теперь Уилл уже знал, что первый порез — самый трудный. Он вырос по сравнению с прежним собой, сильно вырос, но свыкнуться со своим избитым телом и отыскать нужные слова — это требовало времени. Когда он забрался на скамейку, Ганнибал поставил на стол тарелку и два пластиковых бокала для вина. — Колечки с креветками, соусом цацики и огурцом. В сопровождении «Пино Нуар». — Нам уже можно пить вино, доктор? — Не только можно, я на этом настаиваю, — блеснув обаятельной улыбкой, Ганнибал принялся разливать по бокалам свеже-открытое красное вино. Когда он сел рядом, скамейка чуть покачнулась. Уилл попробовал первый кусочек. Он и не знал, что ужасно по этому соскучился. В воздухе витал суровый уют, в который Уилл почти мог окунуться, но его инстинкт держаться настороже ещё не прошёл. Он продолжал хотеть и тосковать. Даже сидя рядом, он скучал по Ганнибалу и понятия не имел, почему это чувство до сих пор не прошло. Ганнибал бы понял, но впустить его в глубины собственного мозга всегда означало специфическую боль. — Уверен, ты знаешь, что море давным-давно ассоциируется с безумием, — игнорируя его настроение, заметил Ганнибал. — Изгнанные на борт, к правде и неопределённости. Со всех сторон окружённые водой, моряки похожи на самых свободных в мире узников. Уилл закатил бы глаза от таких предсказуемых разглагольствований, но то, как Ганнибалов грудной голос мягко заполнял воздух и вытеснял его мечущиеся по кругу мысли, было настоящим облегчением. — Думаю, того факта, что мы отправились в такое путешествие одни, достаточно, чтобы назвать нашу яхту «Кораблём дураков», — отозвался он, делая слишком большой глоток вина. — Ты чувствуешь себя дураком? — Частенько. — Но не шутом судьбы, как ты как-то сказал? — Ганнибал выжидающе ему улыбнулся. Уилл устало на него покосился, но решил не поддаваться. — Чем больше проходит времени, тем вероятнее кажется, что судьба всё-таки оставит нас в живых, — продолжил Ганнибал. — У моря было множество возможностей утащить нас в свои пучины. Безумие похоже на море, являясь промежуточным пространством. Не жизнью или смертью, но текучим, хаотичным существованием, когда невозможно ухватиться за что-то стабильное. — Ты в своё время не стал ссылаться на невменяемость, — саркастично заметил Уилл. — Существует множество разновидностей сумасшествия. Далеко не все из них чётко определены, — Ганнибал сделал глоток вина и прикрыл глаза, смакуя. — Некоторые из них соблазнительнее прочих, когда нет другого оправдания, помимо сумасшествия? Ганнибал улыбнулся (легчайшее подрагивание губ). Уиллу пришлось отвести взгляд, поэтому он отправил в рот очередную порцию еды, чтобы разговор угас сам собой. — Я скучал по твоей готовке, — сглотнув, пробормотал он. Продолжая скучать. Продолжая скучать по всему, о чём не мог сказать. — Это едва ли готовка. Боюсь, в кладовой на нашем судне крайне скудные запасы. — Просто прими комплимент, — буркнул Уилл, но улыбнулся. — Спасибо, Уилл, — демонстративно отозвался Ганнибал. И потянулся взять креветочное кольцо и себе, слегка задев Уилла плечом. Без завываний ветра Уилл слышал похрустывание еды у Ганнибала на зубах и его чуть учащённое носовое дыхание. Каждое его движение на их общей скамейке. Здесь некуда было отодвинуться, и Уилл был этому рад. Ганнибал не выразил никакого дискомфорта, когда Уилл повернул голову, чтобы внимательно на него уставиться. Потянувшись за бокалом, Ганнибал медленно отпил вина и устало закрыл глаза. Когда он подносил бокал ко рту, Уилл скользнул взглядом по его бледному и обнажённому запястью, обратив внимание, насколько выцвел его шрам. Уиллу казалось, что всех этих лет словно и не было, и в то же самое время — что они с Ганнибалом провели на этой яхте целые годы. Целую вечность процарапывая себе путь сквозь боль и кошмары. Говорить нынче было сложно. Они негласно признавали свои мысли и чувства при каждом взгляде друга на друга, но Уилл не мог избавиться от ощущения, что Ганнибал до сих пор был заперт в клетке, ожидая, пока Уилл его освободит. Стиснув зубы, Уилл потянулся взять его за руку; так нерешительно, словно собирался коснуться раскалённой плиты. Вместо этого Ганнибалова кожа оказалась прохладной и неожиданно нежной. Подняв их соединённые кисти, Уилл уставился на вены у Ганнибала на руке. Ганнибал не сопротивлялся, когда Уилл мягко перевернул его кисть, удерживая её за костяшки, чтобы обнажить ладонь. Шрам у Ганнибала на запястье превратился в тонкую белую линию, которую большинство людей даже и не заметили бы. Уилл провёл по нему пальцем, чувствуя еле заметно бугрящуюся плоть. Их недавние раны ещё не стали шрамами, но швы уже перестали рваться и вскоре должны были приобрести похожий вид. Уилл надеялся, что сможет их видеть ещё долгие годы, — и это была опасная надежда. Продолжая держать Ганнибала за руку, Уилл водил большим пальцем по шраму у него на запястье в такт своим растрёпанным нервам. — Шрамы обладают огромным значением, — наконец сказал Ганнибал. Его голос звучал мягко и очень близко. — Что ещё способно служить столь мощным напоминанием о вещах, которые с нами могут сделать другие? Рука Уилла скользнула, словно сама собой, прежде чем Уилл успел заколебаться, но потом всё-таки решиться и прижаться кончиком большого пальца к шраму у Ганнибала на скуле. Уилл позволил себе мазнуть по его щеке и остальными пальцами, странно нервничая из-за того, что прикасался к нему подобным образом вне постели, где всё было по-другому. Этот шрам представлял собой небольшую вмятину, очень приятную на ощупь. Уилл постарался не смотреть в мерцающие Ганнибаловы глаза. Он убрал руку, но затем снова взял Ганнибала за запястье и провёл по здешнему шраму указательным пальцем. — В данном случае, больше всего они напоминают о боли, — сообщил он. — По-моему, это уместно. — Да? Разве другие чувства не заслуживают сильных напоминаний? — Уилл сглотнул. — Нежность, например. Или обожание. — Разве боль действительно от них отделена? — Ганнибал уставился на удерживающие его руку пальцы. — Ты имеешь в виду, полностью с ними переплетена? Или это побочный эффект, возникающий из-за страха кого-то потерять? — По-моему, это и есть часть переплетения. Тебе так не кажется? — спросил Ганнибал. — По-моему, для некоторых людей любовь может быть чем-то безопасным. — Не бывает сильной любви без страха потери. Уилл нахмурился. — Это просто по-другому. — Наверное. — Чем сильнее любовь, тем выше потенциал боли. Задумчиво улыбнувшись, Ганнибал наклонил голову в еле заметном кивке. — И поэтому влюблённых тянет к уничтожению, — продолжил Уилл. — Мы оставили друг другу глубокие шрамы. Уилл скривился. — По-моему, этот наш счёт слегка неравен. — Ты же видишь мои шрамы. — Не я их нанёс. — Тебе не требовалось держать нож. Это всё равно твои шрамы. — Это не одно и то же. Я не оставил на тебе шрамов собственноручно. Ганнибал посмотрел ему прямо в глаза. — Оставил. Уилл не двигался, когда Ганнибал скользнул большим пальцем по его лбу, а оттуда — вниз по щеке, заставив тихонько зашуршать волоски бороды. Ганнибал всегда так уверенно его трогал, что Уилл никогда не успевал сориентироваться, прежде чем его кожа начинала покалывать и ощущаться помеченной. Уилл поднял на Ганнибала взгляд, и у того замерли пальцы. — Значит, все эти шрамы тоже твои. Ты это хочешь сказать? — поинтересовался Уилл. — Разумеется. — Не говоря уже о более глубоких. Ганнибал вздохнул. — Да. Какую-то секунду Уилл его рассматривал. В меланхолии Ганнибал выглядел безмятежным, весь такой гладкий и похожий на статую. С медленными и внимательными движениями. — Тебе нравится, когда я покрыт шрамами. Или чем-либо ещё, означающим, что пролилась кровь. Ганнибал не выглядел смутившимся, но ничего не ответил. Уиллу не нужно было подтверждений, он и так знал правду. Он ожидал, что она его разозлит, но его эмоции были далеки от злости. Уилл не припоминал, чтобы ему было так уж трудно держаться от Ганнибала подальше, но сейчас сама мысль о том, чтобы отпустить Ганнибалово запястье, вызывала у него опасения, что в нём что-то надломится. Он чувствовал странную потребность, которую испытывал и раньше, но против которой у него никогда не было противоядия. Происходящее должно было ему нравиться, но ему казалось, будто у него во внутренностях проворачивали нож. Столько времени было потрачено впустую, столько всего, чего Уилл жаждал, но до чего по-прежнему не мог дотянуться... И он хотел перестать тосковать по Ганнибалу. Он тосковал по нему столько лет, как бы близко они ни находились. Снаружи было темно, и Уилл знал, что скоро им придётся ложиться спать. Что в покатое окно кабины снова засвистит ветер, предупреждая о разбушевавшемся море. Он даже не знал, куда именно они плыли — просто продолжал двигаться на восток. Отпустив Ганнибалово запястье, Уилл сел чуть повыше, опираясь на спинку скамейки, и Ганнибал опустил руку. Уилл поморщился. Его тело по-прежнему ныло в самых разных местах, но ему удалось привстать на коленях, лицом к Ганнибалу. Подняв взгляд, он почти пожалел, что на потолке не было чего-то, чему он мог бы помолиться об успехе своих дальнейших действий. Он принялся расстёгивать воротник своей рубашки. Справившись с половиной пуговиц, он рискнул покоситься вниз. Ганнибал тоже смотрел вверх, и можно было подумать, что он тоже молился. Наклонившись, чтобы рубашка соскользнула с его больного плеча, Уилл отложил её в сторону, позволяя Ганнибалу увидеть шрам у себя на животе. Возможно, он его уже видел, но Уилл никогда не давал ему на это разрешения. — Иногда мне приходится смотреть вниз, чтобы убедиться, что там, внутри, ничего нет, — прошептал Уилл, кладя ладонь на свой шрам. Ганнибал ничего не ответил. Он даже не смотрел на шрам. Они по-прежнему не отрывали глаз друг от друга. Уилл чуть покачнулся. Он-то полагал, что Ганнибал захочет увидеть тот шрам... И тут он почувствовал легчайшее прикосновение к животу. Продолжая смотреть ему в глаза, Ганнибал медленно провёл по его шраму пальцем, с потрясающей точностью повторяя все его контуры, включая даже легчайший изгиб в конце. Наконец он опустил взгляд и медленно скользнул глазами по груди Уилла — как раз вовремя, чтобы напомнить тому о необходимости дышать. Затем Ганнибал снова коснулся его шрама. На этот раз — сопровождая свои движения разглядыванием. Уилл полностью замер. — Это ситуация из разряда «Я покажу тебе моё, если ты покажешь мне своё?» — спросил Ганнибал. У Уилла дёрнулись уголки губ, но он сумел не расхохотаться. Его сердце забилось быстрее, но он продолжил смотреть вдаль. — Наверное, — пробормотал он, а потом обхватил лицо Ганнибала ладонями, опускаясь вниз. Было так странно, что на ощупь Ганнибал, кажущийся таким неприкосновенным, был таким безусловно человечным, и что можно было отслеживать подушечками пальцев все его движения и сокращения мышц. Сглотнув, Уилл вцепился в край Ганнибалового свитера и осторожно потянул вверх, снимая. Его взгляду предстали жёсткие волоски и бледная кожа, а ниже — большая повязка. Ганнибал пригладил свои взлохмаченные свитером волосы. Уиллу подумалось, что сейчас был подходящий момент, чтобы Ганнибал как-то отреагировал. Заполнил пространство словами о том, о чём они оба думали. Или отстранился. Но Ганнибала, похоже, устраивало оставаться пассивным. У Уилла была мысль возмутиться по этому поводу, но слова не желали приходить ему на ум. Поэтому он придвинулся ещё ближе, да там и остался. «Ну а теперь что?» — глупо подумалось ему. Хотя он знал что. Это не казалось чем-то сложным. У Уилла хватало самоконтроля, чтобы преодолеть эти последние несколько дюймов и коснуться Ганнибаловых губ своими; он мог это сделать в любую секунду. Но его сдерживало понимание, что после такого он больше не сможет отыграть назад. Это прикосновение поселится во вселенной и у него в голове, и что бы он потом ни делал, его разум продолжит проигрывать его снова и снова, так что оно никогда не исчезнет. Это не должно было казаться чем-то таким уж важным. Для Уилла в этом не было бы ничего нового — всего лишь плоть, всего лишь соприкоснувшиеся атомы человеческих тел, но у него всегда было ощущение, что, когда речь заходила о них двоих, всё становилось чем-то гораздо большим, чуть ли не космического размаха. Даже после смерти Уилл продолжит вести счёт всем границам, которые они с Ганнибалом пересекли, срастаясь, словно пытаясь стать единым телом. Продолжая нависать в миллиметрах от Ганнибалового лица, Уилл покачнулся — у него странно закружилась голова от слишком напряжённого обдумывания метафизичности их касаний. Время еле тянулось и, возможно, странно было просто сидеть и таращиться на Ганнибала, но он чувствовал себя застрявшим. Он сглотнул. — Ганнибал, — пробормотал он, на самом деле имея в виду «Сделай хоть что-нибудь». Если бы только Ганнибал его поцеловал, выдернув из этой бесконечной карусели слишком-много-думанья! Уилл даже не был толком уверен, что хотел, чтобы всё настолько далеко дошло. Кожа у него под шрамом ныла от чего-то похожего на боль, словно кто-то передвигал находящиеся под ней органы. Ганнибал не ответил. Его улыбка была безмятежной, чуть ли не глуповатой (из-за неровных зубов), но Уиллу уже доводилось видеть у него во взгляде эту напряжённость — просто раньше у него не было возможности столь беззастенчиво её рассматривать. — Теперь ты решил наконец заткнуться и перестать меня лапать? — Уиллу хотелось, чтобы это прозвучало насмешливо, но в итоге у него получился какой-то рваный хрип. Ганнибал сглотнул, снова и снова изучая черты его лица. — Честно говоря, я просто не хочу пропустить ни единого твоего движения. Судя по виду, он говорил правду; он смотрел на Уилла так, словно хотел его выпить. Уилл улыбнулся (криво, поскольку его не слушалась половина мышц на лице). Он никогда толком не представлял, как Ганнибал себя поведёт в подобной ситуации, но с удивлением понял, что нынешняя реакция его умилила. У Уилла начали неметь колени. Сколько времени он так простоял? Нет уж, с него хватит. Из чистого упрямства (и с некоторой неуклюжестью) он слез со скамьи и, схватив Ганнибала за руку, потянул за собой. Луна светила достаточно ярко, чтобы в их спальне можно было не включать свет. Быстро обретая вкус к Ганнибаловой неожиданной покорности, Уилл жестом скомандовал тому лечь (помогая, чтобы Ганнибал не растянул свои заживающие мышцы) и вскарабкался на него сверху. Уиллу показалось, что между ними совсем не осталось свободного пространства. Ткнувшись в Ганнибала носом, Уилл его поцеловал. Уилла удивило, насколько ему хотелось — до появления слюны во рту и ноющего желания во внутренностях — попробовать Ганнибала на вкус. На мгновение они оба застыли, прижимаясь друг к другу, а потом Уилл начал целовать Ганнибала по-настоящему. Недавнее головокружение тут же в полной мере вернулось. Их поцелуй сделался французским, хотя Уилл даже не успел заметить, когда это произошло. Он слушал их смешанное дыхание и влажные звуки игры языков, и не беспокоился, что мог слишком сильно навалиться Ганнибалу на грудь (ему казалось, что они просто тонули друг в друге). Хотя всё-таки следил за тем, чтобы не давить на его огнестрельную рану. Схватив Ганнибала за бедро, Уилл позволил себе последнюю здравомыслящую (и полную ужаса) мысль: он потащил в постель Ганнибала Лектера! И наконец отдался эмоциям. Когда он потянулся снять с Ганнибала штаны, тот его остановил, положив ему на шею две крепкие ладони. Уложив его обратно на кровать, Ганнибал уткнулся лицом ему в шею и несколько долгих мгновений просто глубоко дышал. Уилл засмеялся (больше от шока, чем из-за чего-либо ещё), но позволил себя держать и обнимать. — Нюхать людей — это чертовски странно, знаешь ли, — прошептал он. А потом почувствовал влажное прикосновение: Ганнибал поцеловал его в шею, и это было приятно; всё это было так приятно, нежно и интимно... У Уилла в глубине горла словно отступил какой-то голод. Вцепившись в Ганнибала и крепко прижимаясь к его груди, Уилл слышал быстрый стук Ганнибалового сердца, бьющегося в унисон с его собственным. — Я думал, твоё сердце никогда не бьётся чаще восьмидесяти пяти ударов в минуту, — пробормотал Уилл. Ганнибал с шумным вздохом лизнул его в шею. — Полагаю, любовь — это своего рода сумасшествие. — Только не умирай на мне прямо сейчас. — Если будешь слишком резко дёргаться, вполне могу. — Тебе больно? — Нет. Ни капельки. Поцелуй меня ещё раз, — потребовал Ганнибал и привлёк его к себе, даже не успев договорить. Если бы Уилла спросили заранее, он бы предположил, что это окажется одним из самых болезненных ощущений в его жизни. Годы дистанции, тоски и сожаления не оставляли места для безболезненных прикосновений — каждая нежная ласка напоминала порез. За касаниями Ганнибаловых губ должен был тянуться кровавый след, но если он и тянулся, ощущения от них были просто чудесными. Уилл никогда не ожидал почувствовать себя довольным и умиротворённым на этой яхте, где никто, кроме них самих, не знал, что они пережили. Когда Ганнибал укусил его за шею, он не ощутил боли, хотя завтра на этом месте обещал появиться засос. По крайней мере, Уилл на это надеялся. Что его кожа нальётся багрово-фиолетовым, и на какое-то время такой и останется. Благодаря старательным перемещениям и тому, что Ганнибал ослабил хватку, Уиллу удалось стащить с них обоих штаны настолько, чтобы почувствовать контакт их тел: жёсткие волоски, гладкая кожа и тепло… И его тоска по Ганнибалу самую малость утихла. — Ох, Уилл, — выдохнул Ганнибал, и это прозвучало более потрясённо и восторженно, чем Уилл, наверное, заслуживал. Уилл попытался приподняться на своём раненом плече и просунуть между их телами руку, но его сустав прошила острая боль. Закряхтев, Уилл перенёс вес на другое плечо и потянулся на этот раз раненой рукой, но тут же со свистом втянул воздух из-за рези в своей ножевой ране. — Чёрт. Я просто развалина, — проворчал он, утыкаясь лбом в подушку рядом с Ганнибаловым лицом. Ганнибал засмеялся, обдавая его щёку тёплым дыханием. — Ты вовсе не развалина. Приподнимись немного. Уилл сместил вес на здоровое плечо и ахнул, когда Ганнибал обхватил ладонью его член. — Лежи. Я о тебе позабочусь, — сообщил Ганнибал. Уилл тяжело задышал ему в шею от мягких движений его кисти, пытаясь совладать с волной ощущений внизу живота. Время тянулось, а он по-прежнему не был уверен, что мог с ними справиться. С ними, и с пугающим осознанием, где он очутился спустя годы после знакомства с Ганнибалом. И с ещё более пугающим осознанием, что происходящее казалось ему абсолютно правильным. Когда у него заболела рука, он перекатился на бок, и Ганнибал последовал его примеру. Они потянулись друг к другу одновременно, и Уилл снова прильнул к Ганнибаловым губам. Вот что его по-настоящему завораживало, когда каждое действие казалось таким сознательным, и глубоким, и близким (так что он не мог сбежать от происходящего). Они оба двигались слабо и медленно; Уилл улыбнулся от осознания их общей недееспособности. Не то чтобы эта неудовлетворённая медлительность ему докучала — только не тогда, когда он мог растягивать свои ощущения, концентрируясь на удовольствии (даже если то могло оказаться недолговечным). У него подрагивали бёдра, и ему казалось, что он мог продолжать так бесконечно, балансируя на грани. Однако этого всё равно хватило — после столь долгого нарастания и нарастания накала. Ганнибал кончил первым, прижавшись к нему и благоговейно выдохнув его имя. Когда оргазм настиг и Уилла, он задрожал всем телом, до самого позвоночника, и издал бессознательный стон (Уилл не помнил, чтобы разрешал своему горлу такое издавать). Тяжело дыша, он уронил голову вниз, словно игрушка-болванчик, и Ганнибал мягко, почти успокаивающе, положил ладонь ему на загривок, снова привлекая к себе. Уилл послушался, глубоко дыша и продолжая цепляться за Ганнибаловы бицепсы. Прошло несколько минут — достаточно, чтобы они оба отдышались и преисполнились расслабленного покоя, которого Уилл так жаждал. Наклонив голову, Ганнибал устроил макушку у Уилла под подбородком. Уилл мысленно молился, чтобы снаружи не начал свистеть ветер, чтобы море оставалось спокойным ещё чуточку дольше. И гадал, будет ли так теперь всегда; будут ли они снова и снова находить друг в друге удовольствие, и продолжит ли Ганнибал демонстрировать ему эту свою совершенно человеческую сторону. Прижавшись губами к его уху, Ганнибал заговорил — так тихо, что Уилл почти чувствовал его усталость, растущую с каждой секундой. — Ты всю свою жизнь находился на перепутье между домом и правдой, — пробормотал он, и Уилл услышал все стоящие за этим недосказанности. — Ты спрашиваешь, объединил ли я их наконец? — Я собирался спросить, выбрал ли ты что-то одно, — ответил Ганнибал и чуть-чуть отстранился. У него на лице читалась неожиданная надежда. — Да, я останусь с тобой. Я ведь уже плыву на этом чёртовом судне, разве нет? Ганнибал пылко поцеловал его в висок. И не стал отодвигаться. — Уверен, море будет к нам добрым. — Я вполне могу к этому привыкнуть. Так что, наверное, я могу привыкнуть и к роли безумца на корабле, и к своей новой коже, и к ощущению, что ты оставляешь отпечатки ладоней на всей моей жизни. И, думаю, я могу смириться с тем, что ты теперь свободен. Так что… да. Я хочу остаться с тобой — и не думаю, что смог бы передумать на этот счёт, даже если бы попытался. Этого тебе всегда хотелось услышать? — Только если ты говоришь искренне. Уилл крепче сжал Ганнибала в объятиях и покосился через плечо наверх, на сияющие в по-прежнему безоблачном небе звёзды. — Думаю, я полюбил тебя с самого начала, — со вздохом признался он, словно это было чем-то горестным. — Значит, мы можем наконец-то обрести покой и просто отдохнуть. Обещаю, — ответил Ганнибал, и поцеловал Уилла так, словно тот был чем-то драгоценным. ~Fin~