Закрой кровоточащие глаза

— Какого чёрта ты тут делаешь?! Не путайся у меня под ногами, ублюдок! Холодный пот липким саваном облепил тело. Сердце, будто дикий зверь, билось о ребра, рвалось на свободу, унося с собой остатки сна, остатки кошмара. Хун резко сел на матрасе, судорожно хватая ртом воздух. Темнота комнаты давила, стены сжимались, превращаясь в тесные коридоры кошмара, из которых он только что вырвался. Он помнил всё. Каждую жуткую деталь, каждый звук, каждый оттенок мрака, который окутывал его во сне. Ощущение леденящего ужаса, преследовавшего его по пятам, всё ещё проникало в кожу холодными иглами. Он попытался сфокусировать взгляд, но видел лишь расплывчатые тени, похожие на призрачные фигуры из сна. Тишина комнаты давила на уши, заставляя прислушиваться к каждому шороху. Шум за дверью прозвучал подобно грому, загнав сердцебиение в ещё более бешеный ритм. Он чувствовал, что не один. Что-то наблюдает за ним из темноты, что-то злое и ненасытное, что пришло из кошмара и осталось здесь, в реальности. Он медленно, боясь пошевелиться, взял телефон и включил фонарик. Выключатель был слишком далеко от кровати, что не позволяло протянуть руку и включить свет не вставая. Свет резанул по глазам, заставив их зажмуриться. Он медленно открыл их, привыкая к свету, и обвел взглядом комнату. Пусто. Только знакомые очертания мебели и вещей, только тишина, нарушаемая его собственным прерывистым дыханием. Он выдохнул, пытаясь успокоиться. Это был всего лишь сон, всего лишь кошмар. Но ощущение холода и страха всё ещё сковывало его, напоминая о том, что грань между сном и реальностью иногда бывает слишком тонка. И что-то подсказывало ему, что этот кошмар ещё не закончился…– Это. Это был всего лишь кошмар. — Больше всего он не любил такие сны. Эта пучина злости, ненависти и страха окутывала с ног до головы, а шанса на спасение и вовсе не было. Проснуться от кошмара посреди ночи были обыденным делом. Они посещают его не так часто, но, когда они приходят, то Хун снова проживает тот самый день, когда отец бросил его с кучей долгов. Немного успокоившись, Хун уже не смог уснуть. Дурные мысли, что называл грязью, ворвались в его мозг уже с особой силой. В голове гудело, а боль не уходила. В комнате было тихо, но сами мысли были невыносимо громкими. Не сдержавшись, мальчик протянул руку к столу и взял с него канцелярский нож. — Всего одну. — уговаривал себя Хун. Делая порезы на своей руке, тот мог расслабиться и забыться от своих кошмаров. Мальчика охватил липкий страх, но собравшись с мыслями, стал развязывать и постепенно снимать бинты с засохшей кровью с измученной руки. Лезвие нужно обработать, хотя тот никогда не думал об этом. «Зачем стараться, если я все равно умру?» Все было готово, кончик лезвия неприятно кольнул кожу. Сжимая в дрожащих пальцах нож, Хун в голове стал считать. Это помогало подготовиться, а на последней цифре сжать руку сильнее и провести по ней ножом. Сделав на запястье неглубокий порез, мальчик лишь зажмурился. Кожа неприятно саднила, хотелось впиться в ранки пальцами, расковырять их и изнутри почесать, раздирая кожу и не обращая внимания на боль. Сделав ещё один надрез, но уже глубже, Хун тихо вздохнул, думая, что это поможет притупить боль. Правой рукой тот прикрыл запястье, пытаясь отогнать от себя плохие мысли. На глазах наворачивались слёзы, но это было неважно, как считал темноволосый. Наступала усталость, веки медленно начали закрываться, а в глаза все плыло. Мысли ушли, теперь можно было уснуть и надеяться на то, что кошмары снова его не настигнут. Дверь в класс распахнулась с лёгким скрипом, пропуская внутрь высокого мужчину с седыми висками и очками на переносице. Шум, который до этого момента стоял в помещении, мгновенно стих. Учитель, привыкший к такому эффекту своего появления, едва заметно улыбнулся и окинул взглядом класс. — Доброе утро, — начал он, но тут же прервался, заметив в первом ряду бледное лицо одного из учеников. Мальчик сидел, ссутулившись, с отсутствующим взглядом, и казалось, даже не заметил прихода учителя. — Хун, всё в порядке? — спросил учитель, подходя ближе. Остальные ученики, уловив беспокойство в голосе учителя, с любопытством уставились на Хуна. Тот вздрогнул, словно очнувшись от глубокой задумчивости, и поднял глаза на учителя. — Да, всё хорошо, — пробормотал он, избегая чужих глаз. Но учитель видел, что это не так. Бледность, испарина на лбу, дрожащие руки — всё говорило о том, что с мальчиком что-то не так. — Ты уверен? Может, тебе стоит сходить к медсестре? — мягко спросил учитель, кладя руку на плечо ученика. Хун лишь молча покачал головой, но по его лицу было видно, что тот чувствует себя не очень. — Ладно, — сказал учитель, — посиди пока, отдохни. Если станет хуже, я отправлю тебя домой. — Учитель вернулся к доске, но мысли его были заняты Хуном. Что-то было не так. День тянулся бесконечно долго, каждая минута казалась часом. Хун едва дождался звонка с последнего урока. Собрав вещи с такой поспешностью, что чуть не рассыпал содержимое рюкзака по полу, он выскочил из класса. На улице его встретил холодный ветер, пронизывающий до костей. Хун ускорил шаг. Хотелось поскорее добраться до дома, зарыться под одеяло и забыться. Дома никого не было, как и всегда. Тишина и пустота квартиры давили на него ещё сильнее, чем шум и суета школы. Хун бросил рюкзак на пол, скинул ботинки и упал на матрас, лицом в подушку. Слёзы сами собой потекли из глаз, оставляя мокрые дорожки на наволочке. Он не понимал, что с ним происходит. Почему он так себя чувствует? Почему не может быть таким же, как все остальные — весёлым, беззаботным, уверенным в себе? Мысли, подобно стае голодных волков, терзали его изнутри. Он прокручивал в голове события последних дней, недель, месяцев, ища причину своего состояния. И находил её только в себе. — Я сам виноват, — шептал он, сжимая кулаки. — Я ничего не могу сделать правильно. Никому не нужен.— Он задыхался от собственной беспомощности, от ощущения безысходности. Казалось, что он попал в замкнутый круг, из которого нет выхода. И единственное, что ему оставалось — убить себя. Достав из-под матраса верёвку, Хун сжал её в руках. Она была твёрдая и неприятная но ощупь, но желания сделать с ней что-то, что могло бы помочь избавиться от лишних шероховатостей — не было. Встав на низкий журнальный столик, за которым он, Сурим и ДжэХун вместе играли в настольные игры, ели или готовились к экзаменам, просунул голову через неаккуратную самодельную петлю. Глаза смотрели в одну точку, совсем не выражая никаких эмоций. Он открыл рот, чтобы произнести хоть что-то, хоть слово, но слова застряли в горле. Он боялся. Боялся быть ещё более одиноким, чем сейчас. И он молчал. Молчал, глотая слёзы, молчал, задыхаясь от собственной боли, молчал, надеясь, что кто-то услышит его молчание. Он раскинул руки в стороны, словно птица, парящая в небе. На мгновение ему показалось, что он действительно взлетел, что он свободен от всех своих проблем и страхов. Но это ощущение длилось всего секунду. Раздался треск, ножка столика не выдержала веса мальчика и с хрустом сломалась. Хун потерял равновесие, а петля на шее затянулась. Боль постепенно пронзила его тело, заставляя его издавать непонятные звуки. Он попытался высвободиться но темнота, что появилась так неожиданно, не давала возможности что либо сделать. Слезы навернулись на глаза. Сначала от боли, а потом от обиды и отчаяния. Сил было всё меньше, руки больше не пытались оттянуть верёвку, чтоб было хотя-бы маленькое пространство для воздуха. Тело так и весело, но уже без движений.