Млечный путь

Сквозь шрамы от жизни на нежной коже пробиваются робко разноцветные крылья... Крики веселящейся толпы разрывают барабанные перепонки, словно тысячи впивающихся игл. Привычный, до оскомины, звук, впервые за много дней он не кажется раздражающим. Музыка упрямо пульсирует в ушах, мозгу, отдаётся во всем теле. Он закрывает глаза и опрокидывает ещё один шот. Он — Мин Юнги. Но здесь и сейчас он — обыкновенный человек, желающий забыться. Долгий и изматывающий тур, наконец, подошёл к концу. Он устал, как же он чертовски устал за эти бесконечные дни, недели и месяцы, проведённые в перелетах, номерах безликих отелей и концертных залах, переполненных ликующей толпой, жаждущей урвать хотя бы маленький кусочек своих кумиров. Как там говорит их менеджер перед каждым выходом на сцену? Нацеленность, настойчивость, нервозность? Хотя последнее, кажется, принадлежит авторству Хосока. Он давно не испытывает эмоций, выходя на сцену. Эмоция — это музыка. Он чувствует себя живым только в те моменты, когда запирается на студии или долго, очень долго терзает рояль, ноту за нотой извлекая из него то, что в последствии разорвёт все чарты и принесёт их агенству очередную пятизначную сумму. И тогда он снова придёт сюда и напьётся, потому что мир уже давно стал тем злачным местом, где все продаётся и покупается. «All I need is your love tonight», — звучит из клубных динамиков. Он ухмыляется и делает очередной глоток, уже практически не ощущая вкус. Он не нуждается в чьей-либо любви. Любовь — такая же разменная монета, как слава и деньги, только стоит дороже. Через какое-то время он начинает ощущать, как сознание медленно уплывает, сменяясь туманом. Тогда он встаёт и, пошатываясь, идёт к светящимся вращающимся дверям, призывно мерцающим в свете огней ночного Сеула. Ему срочно нужен свежий воздух. Нельзя допустить потери контроля над собой. Если узнают, что он в таком состоянии проводил время в злачном местечке вроде этого, у него могут быть большие проблемы с руководством. Он останавливается в тёмном переулке за зданием клуба и глубоко дышит, привалившись спиной к холодной кирпичной стене. Он слышит музыку, от которой, кажется, все здание мелко подрагивает, завывание сирены где-то в отдалении и шум проезжающих мимо автомобилей. Город живет своей жизнью, ночной жизнью, совсем непохожей на ту, что протекает здесь днём. Справа раздаётся звук, похожий на цоканье каблуков. Все реакции замедленный от невероятного количества алкоголя, которое он влил в себя после почти что года безукоризненной трезвости, поэтому повернуть на звук голову удаётся далеко не с первого раза. В переулке освящение практически полностью отсутствует, но ему все же удаётся различить человеческую фигуру. По голосу становится ясно, что это девушка. Явно молодая и чем-то расстроенная. Она говорит по телефону, кажется, вовсе не замечая чужого присутствия рядом. — Нет, Мизуки, я не смогу приехать. Да, мне прекрасно известно о том, что у отца день рождения, и что? В прошлый раз, когда я специально прилетела, чтобы его поздравить, он вместе со своей подстилкой Акеми внезапно отбыл на Виргинские острова. Поэтому на этот раз я никуда не поеду, так ему и передай. Девушка явно злится. Она нервно измеряет шагами тесный переулок, все также не глядя по сторонам, а лишь себе под ноги. В принципе, здравое решение. Асфальт здесь такой, что на каблуках можно запросто споткнуться и сломать себе шею. — Мне плевать, что подумает Асаи-сан, слышишь? И больше не звони мне по этому поводу. Она отнимает телефон от уха и он слышит звук застегиваемой молнии. Судя по всему, на сумке. Девушка достаёт сигареты и закуривает, бросает равнодушный взгляд в его сторону и произносит: — Ты меня напугал. Однако в ее тоне нет ни страха, ни уж тем более паники. Интересно, что бы она сказала, будь он без маски? Узнала бы его? — Ты не похожа на человека, переживающего испуг, — честно говорит он. Голос звучит на удивление трезво, туман отступил. — Я похожа на человека, переживающего стресс, — хмыкает она и демонстрирует ему пачку сигарет. — Будешь? — Не курю, — говорит он. — И тебе не советую. — Я тоже не курю, — она выдыхает дым в его сторону. — Но иногда себе позволяю. Когда нервы шалят. А ты почему не куришь? Музыкант? — Эээ… от части, — он инстинктивно касается маски, а в голове панически бьется лишь одна мысль — «Неужели узнала»? — Да ладно, — ответ ее явно позабавил. — А какой жанр? Дай угадаю: классическая музыка? Железная рука, все это время стискивающая внутренности мертвой хваткой, наконец отпускает. Он выдыхает и на губах, под плотной тканью маски, расплывается нервная улыбка. — Почему ты так считаешь? — Не знаю, — она хмурится. Теперь она стоит куда ближе и он имеет возможность видеть ее лицо, пусть и не во всех деталях. — Ты похож на прилежного студента какой-нибудь европейской консерватории. Такого, ну… скромного и старательного. Ему хочется сказать, что прилежные студенты вряд ли способны спустить кучу денег на алкоголь в местечке вроде этого. Однако тогда бы вся его конспирация потерпела грандиозное фиаско, а этого допустить никак нельзя. — Я и правда музыкант, но… кхм… консерваторию не заканчивал. В одной группе играю. — Да? — затушив сигарету, она выбрасывает окурок и достаёт из пачки следующую. — А что за группа? — Ну, обычная, ничего такого. Мы пока не слишком популярные, — находу сочиняет он. На удивление, ложь даётся почти без усилий. — Мы джаз играем. — Ого, — девушка явно находится под впечатлением от его пьяных бредней. — Обожаю джаз. Знаешь, в детстве у меня была пластинка Бенни Гудмена, так я ее до дыр заслушала. А ты на каком инструменте играешь? — На тромбоне, — говорит он первое, что приходит на ум. Судя по воцарившемуся на миг молчанию, незнакомка явно ошарашена свалившейся на неё информацией. — Ты серьезно? — наконец нарушает паузу она. — Тромбон? — Ну да, — его явно несёт куда-то совсем не в ту степь, но поворачивать назад уже поздно и он принимает решение до последнего стоять на своём. — А почему тебя это так удивило? — Да нет, — она пожимает плечами. — Просто не ожидала. С трудом могу представить тебя в качестве тромбониста, — она вдруг начинает глупо хихикать. — Я когда-нибудь тебе сыграю, — обещает он. — Прекрасный инструмент, тром… Внезапно к горлу подкатывает тошнота. Рукой он тянется к маске, но координация, и без того нарушенная, отказывает окончательно. Девушка, впрочем, оказывается проворнее: она выбрасывает сигарету и, подхватив его под руку, оттаскивает в сторону, попутно срывая с его лица маску. Мир стремительно уплывает, желудок отчаянно рвётся наружу. Его выворачивает наизнанку три раза, после чего наступает долгожданное облегчение. Он выпрямляется, силясь устоять на подкашивающихся ногах, его спасительница спокойно стоит рядом, в ее пальцах зажата очередная сигарета, в другой руке он видит свою маску. — Держи, — она вытаскивает из сумочки пачку влажных салфеток и мятную жевательную резинку. — Ну и напугал же ты меня, джазмен. Он принимает вещи из ее рук и кое-как приводит себя в порядок. Теперь он без маски, и она может видеть его лицо. Узнала ли она его? — Извини, — наконец говорит он, возвращая ей солфетки. — И спасибо тебе. — Да ладно, — она машет рукой. — С кем не бывает? А тем более, — вдруг добавляет она. — Вдруг ты когда-нибудь прославишься? Тебя спросят на каком-нибудь помпезном шоу, посвящённом звёздам мирового джаза: а скажите, уважаемый, была ли в вашей жизни какая-нибудь занятная история, о которой вы до сих пор вспоминаете с ностальгической теплотой? И ты ответишь: да, была такая история. И расскажешь про нашу встречу. Они смеются. Он вновь прислоняется к стене, глядя на незнакомку, которая, кажется, абсолютно трезвая. Интересна, что она здесь забыла? — Как тебя зовут? — вопрос вылетает как-то сам собой, он даже не успевает отследить его. — Эри. А тебя? — Юнги. — Приятно познакомиться, — кивает она. Не узнала. Ну или просто делает вид, что не узнала. — Ты ведь японка, Эри? — он пристально вглядывается в ее лицо. Многие считают, что абсолютно все азиаты похожи друг на друга, но это, разумеется, глубочайшее заблуждение. У Эри острый подбородок, аккуратные губы и насмешливые тёмные глаза. Она не похожа на кореянку. — Да, — она кивает. — Приехала сюда поработать. — Кем работаешь? — Офис-рум. Горничная, в общем. Разумеется, он ей не верит. За свою жизнь он повидал немало девушек, и офис-рум среди них тоже имелись, однако Эри не похожа ни на одну из них. Одета неброско: бледно-голубой жакет, джинсы, в руках небольшая сумка. Однако он очень сомневается, что горничная может позволить себе полусапожки от Hermes, минимальная стоимость которых начинается от тысячи долларов. Впрочем, у каждого из них, так или иначе, есть свои секреты. И они оба имеют на это право. Телефон в кармане начинает вибрировать громко и настойчиво, явно требуя к себе внимания. Он вздыхает и, вытащив неугомонный аппарат, смиренно прислоняет его к уху. — Слушаю. — Ты где? — голос Намджуна. Судя по всему, крайне злого и взвинченного. — Я здесь, — тупо говорит он. — В смысле, там. На секунду в трубке воцаряется тишина, а затем звонивший вкрадчиво просит: — Отправь-ка мне свою геолокацию, дорогой друг. Дорогой друг, путаясь в приложениях, все же непослушными пальцами отправляет своё местоположение. Сперва из телефона не доносится не звука, а затем он слышит изумленный вопль друга: — Ты что, окончательно рехнулся? Что ты забыл в таких трущобах? Он обводит мутным взглядом окружающий пейзаж. В общем-то, изумление Намджуна вполне понятно: страна стала настолько развитой и благоустроенной, что районы, подобные этому, найти непросто. Но в поисках именно такого места он и провёл почти полдня. Плотное кольцо новостроек окружило самый бедный район во всей Корее, небоскрёбы на горизонте — знаменитый Гангнам, где красивая жизнь, о которой пел рэпер PSY. Про трущобы, конечно, PSY не пел, да и вряд ли он вообще знает о существовании этого места. — Не кричи, — он вздыхает. — Я теперь понимаю, почему тебя называют Монстр. — Помолчи, идиот, — мрачно говорит Намджун. — Стой там и никуда не уходи, ясно? Я пришлю за тобой машину. Он кладёт трубку. Эри смотрит на него с сочувствием. — Брат? — Друг. Тоже из группы, — говорит он почти что правду. — А он на чем играет? — насмешливо интересуется Эри. — На валторне? — На литаврах, — бурчит он. — И на моих нервах заодно. Следующие пять минут проходят в молчании. Рядом останавливается машина, он со вздохом отходит от стены: — Мне пора. Ещё раз спасибо, Эри. Ты мне здорово помогла. — Брось, — она достаёт из сумочки ручку и быстро пишет что-то на салфетке. — Вот мой номер, возьми. Можешь выбросить по дороге, но все равно возьми. Я редко раздаю пьяным незнакомым мужчинам свои номера телефонов, но ты обещал сыграть для меня на тромбоне, а обещания нужно уметь сдерживать. Он кивает, натянуто улыбаясь. Берет из ее рук салфетку и исчезает в салоне автомобиля.