***
— Хранят тебя боги, девочка моя, — шептала мать, умащая волосы дочери, горькие слезы капали в благовонное масло. Чуть выше лба она повязала расшитую орнаментом ленту, чтобы локоны не закрывали лицо. — Почему ты плачешь, мама? Я буду процветать в доме Пер-о. Он возвысит меня, и я стану женой бога, а потом и матерью бога. — Анк-су-намун нетерпеливо ерзала на стуле. — Дитя, ты, может, еще вернешься ко мне. Никто не знает волю Златого Хора. — Я уже больше не дитя, мама! Нет, я не могу вернуться, он возьмет меня! Разве не ты говорила, что я прекраснее всех? Мать собрала ей в дорогу деревянный ларец, — наполнила его одеждами и маслами, добавила коробочку сурьмы, расческу и крошечное зеркальце из бронзового листа, а сверху уложила любимую деревянную куклу. Анк-су-намун потихоньку достала игрушку и спрятала под кроватью, пока никто не видел, та же участь постигла старые сандалии. — Пойдем, мы опаздываем. А ты не рыдай, пусть твое сердце радуется за дочь. — Отец подхватил сундук и вышел за дверь. Мать покрыла лицо дочери поцелуями и повесила ей на шею амулет из сердолика. Анк-су-намун рвалась из рук матери, — ей хотелось поскорее оказаться в дворце. — Дитя, это охранит тебя от того, что рождено ненавистью. Но дочь не слушала, она поспешно коснулась губами морщинистой щеки и выбежала за отцом. У ворот, ведущих в сад дворца, уже собралась толпа. Юные девушки щебетали словно птички, каждая принесла с собой сундук, надеясь, что останется в гареме. У одной было даже два, каждый в три раза больше, чем тот, который принадлежал Анк-су-намун. Она оглядела девчонку с ног до головы, — больше всего та напоминала жабу. Если ты так уродлив, — лучше уже остаться дома, чтобы не позорить свою семью. Другая девушка была черна, как рабыни на полях, еще одна была хороша лицом, но уж больно высока. Анк-су-намун осмотрела всех, кто пришел, чтобы послужить Сыну Ра, и ни одна не могла сравниться с ней. Из сада вышел толстый мужчина в сопровождении слуг, ожидающие склонили головы. — Это Пер-о? — прошептала одна из девочек своему отцу. Анк-су-намун окинула её презрительным взглядом, — как можно спутать того, в чьих жилых течет золото, с этим? Надзиратель гарема велел родственникам отойти назад, а девушкам выстроиться в линию. Он тщательно осматривал каждую, — задерживался взглядом на обнаженной груди, приподнимал голову коротким золоченным жезлом, заглядывал в глаза, трогал волосы, даже заставлял показать зубы. Анк-су-намун вспомнила, как училась улыбаться, любуясь на себя в водную гладь. Слегка приоткрыть рот, немного приподнять уголки губ, сузить глаза лишь самую малость, чтобы они не превратились в уродливые щелочки. До сих пор она показывала эту улыбку только лотосам и водным змеям. Настала её очередь — надзиратель коснулся её подбородка, на шее звякнули украшения — сердоликовый амулет ударился об ожерелье из бирюзы и ляпис-лазури. Анк-су-намун улыбнулась, ловя взгляд толстяка, расправила плечи, — пусть видит, как хороша и упруга её грудь. Он довольно кивнул, но не сказав ни слова, пошел дальше. — На кого я укажу — пойдет со мной, те, кто пришли с ними, пусть ждут здесь. Остальные расходитесь, не затаив зла в сердце, — сказал надзиратель гарема толпе, закончив осмотр. Он выбрал девочку-жабу, потом девочку, которая на вид была младше всех… Анк-су-намун не смотрела, в груди сдавило от горечи и обиды, от жара полуденного солнца кружилась голова. Наконец жезл указал и на нее, едва касаясь земли она подбежала к избранным. Счастье пьянило сильнее гранатового вина. Под плач и недовольные возгласы из толпы надзиратель провел их в сад. В тени стройных персей легче дышалось, от пруда, окруженного папирусом и тростником, веяло прохладой. Им велели присесть у садовой стены, изукрашенной рисунками алтея, винограда и других растений. Смущенные и напуганные девушки молчали, только самая маленькая тихо плакала. Анк-су-намун пришла сюда не для того, чтобы утирать нос детям, пусть плачут, если хотят. Ей казалось, что сурьма у глаз размазалась, и это приводило её в ужас. Не было смысла спрашивать у других, — разве эти завистницы скажут правду? Тогда она подошла к пруду и легла на мягкую зеленую траву, чтобы рассмотреть себя в отражении. Ей не понравилась девушка, которую отобразили воды. Широко распахнутый рот, раскрасневшееся лицо, из-под ленты на лоб выбились волосы. Она зачерпнула из пруда, чтобы освежить пылающие щеки, и в потревоженном водном зеркале возникла фигура. Солнце ярко пылало над его головой, словно венчая корону. Она вскочила, но только для того, чтобы упасть ему в ноги. Анк-су-намун знала, что не ослепла лишь потому, что увидела его в отражении, а не воочию. — Посмотри на меня, — сказал сын Ра. Она поцеловала землю у его сандалии, украшенной золотыми пряжками, подняла голову, но слезы слепили, и все тонуло в сиянии божественного лица. — Да, эта, — сказал он кому-то за её спиной. Пер-о развернулся и пошел прочь, сопровождаемый жрецом в шкуре аби. Бог не захотел даже смотреть других, он избрал её. — Вставай, девочка, — ласково сказал ей старая служанка, — я отведу тебя в твои новые покои. — Позвольте мне попрощаться с отцом и забрать мои вещи, — прошептала наложница. — Нет времени, вечером ты должна быть готова. Вещи принесут слуги, а отцу скажут, что твой дом теперь тут. Они прошли через проход в стене, скрытый плетями винограда. Покидая царский сад, Анк-су-намун прикоснулась к шее, чтобы найти успокоение в мамином обереге, но он исчез.***
Три служанки омыли её тело и волосы. Пол ванной комнаты был покрыт фресками, приходилось топтаться по чудесным изображениям птиц, животных и растений: они были повсюду, куда бы наложница не поставила ножку. Анк-су-намун протянула руку к своему платью, но старшая служанка, та самая, которая привела её сюда, покачала головой. — Нет, госпожа, — мы дадим тебе новую одежду, но вначале воскурим благовония, чтобы сама твоя кожа источала сладкий запах, как плод смоковницы в жаркий день. Она зажгла лампадку, наполненную порошком сандалового дерева и камедью, обнаженная Анк-су-намун покорно стояла в ароматном дыму, позволяя ему окутать себя и пропитать мокрые волосы. Дверь купальни распахнулась и вошла высокая женщина с лицом красивым, но злым. Служанки склонились перед ней, но Анк-су-намун, после минутного сомнения, не стала: она сама госпожа в этом доме. — Так это правда, что господин взял себе новую рабыню. Как твое имя? — Меня зовут Анк-су-намун. Но я не рабыня, я избранница Сына Ра. — Наглая девчонка! Много я видела таких избранниц, со всего Кемета и из дальних стран, многие были лучше тебя, и где они теперь? Ты еще узнаешь, как отвечать Нефрет, — произнесла женщина с недоброй усмешкой. Она схватила платье из стекляруса, которое приготовили для новой наложницы, несколько мгновений крутила его в руках. — Дешевка, — горделиво сказала Нефрет, бросая платье на скамью. Она велела двум служанкам следовать за ней и ушла, хлопнув дверью так, что охранительные таблички недовольно зазвенели. — Кто эта седжа*? — Это любимая наложница Пер-о, целых семь разливов он не брал никого в гарем, и почти каждую ночь призывал её, но потом перестал, — ответила старая служанка, расчесывая волосы Анк-су-намун. — Как тебя зовут? — Я Маската, маленькая госпожа. — Она почтительно склонила голову. — Маската, будь мне верна, и я не забуду этого, когда возвышусь. — Да, госпожа, — прошептала Маската. Еще долго служанка приготовляла её: натирая кожу маслами, заплетая в волосы украшения, подводя глаза и расписывая кончики пальцев хной. Анк-су-намун старалась держаться спокойно, но Нефрет заронила ей в сердце страх. Она вспомнила, как играла в тенистом саду, когда, невидимая за камнем, рогатая гадюка ужалила её друга. Он еще долго жил: жил, когда прибежали его родители и, когда привели лекаря, но яд растёкся по телу, отравляя каждый орган, еще до того, как змея скрылась в траве. Анк-су-намун стояла у дверей в покои, она то горела огнем, то дрожала от холода. Наконец массивные створки распахнулись и двое стражников, склонившись, пропустили её внутрь. Её слух сразу поразила печальная тихая мелодия, которую наигрывал арфист, устроившись на полу у входа. Комнату освещали лампы, чадившие на столе, заставленном золотыми кувшинами и подносами фруктов. Взгляд наложницы скользил по стенам, расписанными искусными рисунками, изображавшими охоту царя. Она смотрела на изящные изваяния Амона и Хатхор у дальней стены, изучала даже пальмы в кадках, только боялась задержать взор на возвышении, где стояло царское ложе. Внезапно музыка умолкла, стражники и музыкант попятились к двери, кланяясь. Это он отослал их царственным жестом. — Подойди, — велел ей голос. Анк-су-намун поднялась к ложу, не смея осквернить божество взглядом. Он притянул её к себе за руку, и тогда она увидела. Бог был стар, старше её отца, старше даже отца матери. Его дряблую грудь сейчас не скрывал золоченный воротник, а лицо казалось бесцветным без величественной короны. Боги проклянут её за эти мысли! — Разденься, я хочу посмотреть не зря ли тебя выбрал. Анк-су-намун стянула платье из стекляруса, а после и тонкую льняную рубаху, которая была под ним. Бог довольно причмокнул и снял с себя набедренную повязку. Его чресла тоже были стары. — Ну же! Разве ты не знаешь, что делать? — прохрипел он. Она так усердно покачала головой, что украшения в волосах больно ударили по щекам. Тогда Сын Ра толкнул её на твердое ложе, животом вниз, она лежала тихо, сдерживая слезы, а он не прикасался к ней долгие-долгие мгновения. С ужасом Анк-су-намун осознала, что он сам возбуждает свою плоть. Ну почему мама никогда не говорила ей о том, как любить бога? А отец просто сказал быть послушной и отвел сюда. Потом Солнце в Золоте, Брат Обеих Владычиц, Пер-о Сети Первый навалился на нее. Он взял её грубо, прижимая к кровати, и было так больно, что хотелось скулить. Анк-су-намун испачкала его и его ложе, и он велел слизать кровь с его плоти. Она была неумела, тогда он оттолкнул её и позвал слуг. «Позовите Нефрет. А ты — иди» — стучало в её голове даже, когда она уже бежала по прохладному саду гарема.***
Она нашла приют под шершавым деревом ююбы, и так просидела, пока Солнечная Ладья Манджет не вернула светило на небо, в мир живых. Здесь её застала довольная Нефрет с прислужницами. — Избранница Сына Ра не знала, что он мужчина, — рассмеялась старшая наложница, тыкая в синяк на руке Анк-су-намун тамарисковым прутиком. Её смеху вторили другие женщины из гарема. — Не преподать ли ей урок? Мой учитель говорил — уши на спине, если ты будешь бить ученика, он станет слушать. — Да! Это правильно! — шумели наложницы. Она кивнула и женщины схватили Анк-су-намун и стянули с нее рубаху, красивое платье из стекляруса так и осталось в покоях царя. Служанка протянула Нефрет кожаную плеточку с двумя языками. Старшая наложница яростно хлестала соперницу по нежной спине и бедрам, места ударов вспыхивали болью, но Анк-су-намун поклялась, что не прольет ни слезинки. Она научится, как служить царю, и тогда гадюке отрубят голову. Не будет тебе, Нефрет, вечного блаженства на полях тростника! Твое тело будет тлеть в песках, пока его не растерзают шакалы Сета, и имя твое будет стерто. Внезапно почти все женщины разбежались, их спугнул надзиратель гарема. Он застыл в нерешительности. Видимо, уже знал, что старшая наложница вновь желанна в покоях царя, потому боялся её. Но позволить избивать других женщин царя тоже не мог. К счастью, Нефрет уже насытилась, она закрепила плетку за поясок, и пошла прочь, в сопровождении верных служанок. Надзиратель хотел увести Анк-су-намун, но она лишь сильнее прижалась к шершавому дереву. Как же быть, — на каждом шагу злобная Нефрет станет подстерегать и жалить её. Сад опустел, но теперь это место ей было ненавистно, идти в дом тоже не хотелось. Она накинула рубаху на истерзанное тело, обхватила ствол ююбы и полезла вверх, одна ветвь свисала над стеной, Анк-су-намун повисла на ней и прыгнула вниз. Тут тоже был сад, но намного больше, наложница припала к земле, надёжно скрытая от дурного взгляда ветвями олеандра. Она погрузилась в тревожную дрему, вздрагивая каждый раз, когда ей виделся Амон, который охотился на нее с копьем, или злая кобра, затаившаяся в цветущих ветвях. Анк-су-намун очнулась встревоженная, — перед ней стоял высокий жрец, завернутый в шкуру аби, может, тот самый, который сопровождал Пер-о в их первую встречу. — Птичка улетела от кровожадных стервятников? — спросил он лукаво. — Так ты все слышал и не помог мне, — воскликнула наложница, но сотни темных пятен на одеждах жреца смотрели, как сотни злобных глаз, и она умолкла. Не надо было говорить так дерзко с этим могущественным человеком, он теперь тоже её накажет. — Я не могу вмешиваться в дела гарема, хоть мне и жаль тебя. Но утешься, — ты красива и молода, и сама одержишь победу в борьбе с Нефрет, — сказал он ласково, и этих добрых слов Анк-су-намун не выдержала, — слезы полились по её лицу. — Я не умела послужить Пер-о. Он никогда меня больше не призовет, — прошептала она, сотрясаясь от рыданий. — Он сказал мне, что ты была несчастна с ним. Разве можно показывать свои истинные чувства царю, девочка? Видимо, твои родители думали, что тебя обучат всему в гареме. Что же — Нефрет этого не позволит. — Я не знаю, как мне показать ему, что я счастлива, господин… — Нужно просто вспомнить, как трепещет твое тело в блаженстве. — Он улыбнулся, глядя на настороженное лицо Анк-су-намун. — Так ты не понимаешь, о чем я толкую… Приди сюда, когда взойдет Сотис. Я оставлю тебе две коробочки с лекарством. Тем, которое зеленое, намажь свои раны, — жрец указал на багровый рубец на её плече. Тем, которое прозрачное, пользуйся, когда пойдешь к царю. Но до этого испробуй, — когда никого не будет рядом, — намажь соски и нежную кожу бедер. — И что тогда, мой господин? — спросила она. — Твое тело тебе подскажет. — Только бог больше не призовет меня, — горько сказала Анк-су-намун. — Призовет. Можешь мне верить. А теперь иди обратно и не давай обессилить своему сердцу. Ты еще послужишь богам. Помни, что верховный жрец Имхотеп — твой друг. — Он вытер слезу, которая катилась по её щеке, и ушел, не дав ответить. Анк-су-намун прижала руку к пылающей щеке, как смел он коснуться, если она женщина Пер-о? Но ведь слуга богов знает, что делает. Она почувствовала, что вновь может улыбаться: жрец иссушил слезы.***
Маската уже искала её. Она провела молодую госпожу в темную комнату, где жила старая родственница Пер-о. Ей позволили добыть тут свой век, когда её муж пал на войне. Старуха недовольно бубнила, узнав, что теперь с ней будет жить Анк-су-намун, но быстро успокоилась и даже подарила звенящий браслет на ногу. Маската помогла своей хозяйке переодеться и омыть тело. Служанка возмущенно цокала и призывала богов, глядя, как изуродовали нежную кожу. Анк-су-намун проснулась вечером, в комнате было пусто. Она вышла в сад, — в дальней беседке шептались наложницы, несколько девушек пели у воды. Воздух был напоен сладостью, — цвел жасмин и олеандры. Сотис уже сверкал на небе в окружении других драгоценных звезд. Никто не пытался её остановить, когда она залезла на ююбу и прокралась в соседний сад. Две маленьких баночки ждали в траве. Она выглянула из своего укрытия, — вокруг было темно и пусто, лишь вдалеке светились окна высокого дворца, ветер приносил звуки флейт и возбужденных голосов. Кажется, старуха-соседка говорила, что у Пер-о сегодня праздник. Убедившись, что никто не помешает, Анк-су-намун, скинула одежду и открыла лекарство. Сначала зеленое — она намазала рубцы и синяки, и почти сразу почувствовала прохладу, которая коснулась пылающей кожи, — боль отступала. Но внутреннюю боль, которую ей подарил царь, этим было не унять. Наложница повертела вторую баночку в руках, — нет, пока еще рано. Пусть её тело исцелится, тогда она испробует снадобье жреца.