***
Время тянулось медленно. Коурай вновь стоял на крыльце и подпирал спиной дверь. Дни и ночи были одинаковыми. Может, для всех раненных охотников, прикованных к постелям, или для всех тех, кто проходит через оздоровительные тренировки, дни и ночи сменяют друг друга быстро, но только не для того, кто приколочен к одному месту из-за бесконечного ожидания. Скука смертная. Уже прошла целая неделя. В поместье бабочки Коурай не задерживался так надолго со дня, как его привели сюда впервые. В ту ночь он лишился всего, и это место постаралось сделать все, чтобы заменить ему родной дом. Он знал тут каждый миллиметр, каждую комнату, точное количество постелей, расстояние от двери до двери в коридоре, сколько часов в сутки строгая, но заботливая Аой проводит в кухне, сколько шагов нужно сделать, чтобы обойти вокруг поместья, знал каждый камешек и каждый кустик в саду. С ним нельзя было затевать игру в прятки, только не здесь. Это место почти стало ему домом. Однако стараний оказалось недостаточно. Как только судьба в очередной раз сводила Коурая с некоторыми из столпов, небо будто затягивало тучами. Пока столпы тумана и камня проводили время в компании столпов звука, пламени и насекомого, он еще мог ходить по коридорам, не оглядываясь. Но этим утром он застал момент, когда в поместье явился столп змеи, не самый приятный тип. Они никогда не ладили. Коурай не видел проблемы в том, что его слово пока не весит столько же, сколько весит слово столпа, но ему не нравилось, что при любом удобном случае ему так и норовят указать на это, ткнуть носом в его положение, показать, где его место. Коурай не мог представить, что это отношение рано или поздно поменяется, не мог сказать, что его будущее в роли столпа будет безоблачным. Он вновь покрутил кольцо на пальце, ища, чем занять руки. Обанай Игуро… По нему и видно, что он владеет дыханием змеи. Под стать характеру. Коурай вздохнул. Оставалось лишь наслаждаться моментом, пока на месте еще не было столпа ветра… Рано или поздно его лишат и этого удовольствия. Справедливости ради, в своем прежнем доме он тоже не со всеми ладил. Щека почти зажила, и пластырь теперь больше мешал, чем помогал, так что он перестал его носить. Охотник коснулся свежего шрама пальцем и плотно сжал губы. Единственная рана, оставшаяся после встречи с демоном двенадцати лун. Демоном-куноичи. Пожизненное клеймо, которое будет смотреть на него с любого отражения и возвращать мысли к ночи, когда он наконец-то встретился с тварью, превратившей ниндзя в персонажей из мифов. Не шрам, а вечное напоминание о том, как рискованно сомневаться в опасности чудовищ. И даже после этого глупая голова продолжает вновь и вновь проигрывать слова странного демона, который изо всех сил старается оставаться истребителем. «Ты похож на него,» — сказал ему Зеницу ближе к утру, когда наконец-то перестал плакать под покровом темноты своей корзины. Коурай слышал каждый его всхлип, думал, что слезами делу не поможешь, и одновременно чувствовал, как тот пытался задушить собственные чувства, не выпускать на волю сокрушающие рыдания, давился ими как тонущий в реке человек, который уже не надеется на спасение. Словно тоже знал, что от слез толку мало, но в то же время ничего не мог с собой поделать. И вот он умолк. Выжал из себя все, что мог, и затих. И совершенно неожиданно начал разговор сам. «Ты похож на него,» — после недавнего плача голос звучал соответственно. Коурай тогда сразу догадался. «На Кайгаку?» — уточнил он, уже зная ответ и добавляя: — «Не начинай, я не дам тебе ни капли». Коурай невесело усмехнулся, вспоминая собственные слова и разглядывая залитый солнечным светом сад. «Я не об этом,» — ответила тогда корзина. Коурай и так знал, что не об этом. «Он тоже хотел убить меня, когда увидел, во что я превратился…» — тихо бормотал Зеницу, шурша тканью и стирая остатки соленой влаги с лица. — «Он долго сомневался — не убивал меня и стыдился себя из-за этого. Мы ходили вместе, а он вел себя так, будто он не со мной. Я знаю, он боялся». Тогда Коурай усмехнулся, вспомнив, как этот недотепа испугался ворона, и сказал: «Демон из тебя — как из Музана охотник. Чего тебя бояться?». Однако собеседник уверенно возразил: «Он боялся не меня». Коурай и так знал, что не его. Но даже не подозревал, что следующие слова демона надолго поселятся в голове. «Он боялся, что никогда не станет хорошим охотником, если не расправится со мной». Коурай запрокинул голову и решительно уставился в небо, как если бы искал в нем оправдания, которые могли успокоить его. Неправда. Если они в чем-то и похожи с мелким невеждой, то точно не в этом. Нет ему дела до… Да кого он обманывает? В ту ночь демон видел всю его подноготную и выдал то, что слышать не хотелось. Он убил его словами, а не действиями. — Коурай! — послышалось в очередной раз в стенах поместья, но уже совсем близко. Шаги трех пар ног, маленьких, судя по частоте шажков. Коурай вернулся в реальность, как только слуха достигли колокольчики детских голосов. Он убрал руку от щеки и слабо усмехнулся. Охотник вовремя отстранился от входной двери, как вдруг она отъехала в сторону. — Вот он где! — воскликнул второй девчоночий голос, и на Коурая уставились три пары глаз. Он поглядел на пришедших сверху вниз, но не из-за собственного высокомерия, а из-за разницы в росте. Три маленькие девочки в белом едва доставали ему до пупка. Нахо, Суми и Киё были милейшими жителями поместья, чуть ли не единственными, кого он не третировал своими подколами. Они были теми исключениями, которые изредка видели розу без шипов. Хотя, признаться честно, первое время Коурай различал их, придумав им короткие прозвища исходя из цветов их поясов. Они попали в поместье точно так же, как он — став сиротами после того, как в их спокойную жизнь ворвались людоеды. Почти всех истребителей это объединяло. Несмотря на тяжелое прошлое, девочки выкладывались на полную, чтобы помогать окружающим. — Почему не отзывался? Обед совсем остынет! — воскликнула Суми, и ее хвостики из темных волос подпрыгнули, словно тоже возмутились. — Я думал, вы и так знаете, где я, — парень развел руками, мягко усмехнувшись. Он давно заметил, что стоило ему появиться в поле зрения этой троицы или сказать хоть слово в их присутствии, как на их щеках расцветал румянец. Они никогда не могли ни в чем ему отказать, даже когда он попросил их пойти на великое преступление — стащить для него горстку компэйто из-под носа у Аой. — Вы бы нашли меня быстрее, если бы разделились, а не ходили втроем, — продолжил он несколько назидательно, словно старший брат, иногда дающий плохой пример, но всегда дающий хорошие советы. — Да он постоянно здесь, ничего не меняется! Я сразу говорила, что нужно проверить западный вход, — насупилась Киё и сложила руки на груди. Именно она как-то раз открыла дверь с такой силой и резвостью, что Коурай, прислонившийся к ней, упал. Ни одному демону не позволялось застать его врасплох, но этим коротышкам с заколками в виде бабочек было можно абсолютно все. — Хорошо, что ты нашелся! Сегодня на обед домбури с вареным лососем и редисом, неужели такое пропустишь? — Нахо взяла парня за рукав и потянула его в дом, а потом добавила с украдкой: — Не смотри, что Суми такая сердитая. Она припрятала для тебя парочку темпур… — Нахо, зачем ты ему сказала?! — вспыхнула с новой силой Суми, но теперь уже от смущения. Коурай позволил себе беззаботно посмеяться, сейчас это было особенно ему нужно. Время тянулось безумно медленно. Особенно для того, кто заперт в темноте. Для того, кто смиренно ждет непонятно чего. Для того, кто скорбит и верит, что в следующее мгновение откроется дверь, а затем и крышка корзины, и он снова увидит близкого друга. Счастливым и улыбающимся. Живым. Однако вместо него в комнату приходили люди в черном. Форма охотников. Они менялись каждый день и каждую ночь. Не менялся только пленный, без продыху взваливая на себя одного все переживания, опасения и слезы. От голода голова шла кругом, и он придумал маленькую игру, которая помогала ему отвлечься — он цеплялся глазами за каждого истребителя, дежурившего у его темницы. Едва заметно приподнимая крышку, желтые глаза выискивали и запоминали разные детали, черты лица, украшения, складки на хаори, особенности голоса и другие звуки, исходящие от них. Демон стал единым целым с корзиной. Как кальмар, ни шагу не делавший без своей раковины. Охотники были разными. Больше всего ему запомнились столп пламени, тихая девушка с заколкой в виде бабочки и парень со страшным шрамом на пол-лица и не менее страшным взглядом. Те, кто дежурил ночью, осторожничали в большей степени. Иногда они заговаривали друг с другом, думая, что он не услышит. От них-то Зеницу и узнал, что многие столпы уже в штабе. Они собирают сильнейших, готовятся к чему-то. Чему-то, что ему очень не понравится… Вечером этого дня, когда духота освещенной солнцем корзины дала слабину, Зеницу еще издалека услышал шаги нескольких пар ног, торопливо приближавшихся к его одиночной камере. «Четверо… Нет, пятеро…» — различил он, заручившись помощью своего слуха, а затем мгновенно пожалел о том, что услышал. — «Столько еще никогда не приходило одновременно. Теперь-то мне конец…» — тело само начало метаться по корзине, не подчиняясь мозгу. — Мне плевать, что он еще на лечении. Его стоило бросить в эту же клетку! — негромкий, но крайне недовольный голос выдернул Зеницу из параноидальных мыслей, но заставил сжаться в корзине в попытке занять как можно меньше места. — Его и так неслабо потрепало боем. Хватит на всю жизнь! Если очнется, конечно, — знакомый тембр отскочил от стен коридора и донесся до комнаты громким эхом, говоря о травмах как о привычной повседневности. Зеницу затаил дыхание. Вот и столп пламени. Парень запомнил его голос еще тогда, когда он пришел после сражения и застал, как Кайгаку прятал его в корзину. Этот редко моргающий жуткий тип как-то дежурил у его темницы. И дежурил очень ответственно, ни разу не отвернувшись и ни на что не отвлекаясь. Казалось, что своим единственным острым глазом он вот-вот проделает в корзине дыру. Так пострадав в бою с чудовищем, вряд ли он будет благосклонен к любому другому чудовищу. Ту ночь Зеницу просидел совершенно неподвижно, как грызун под пристальным взглядом кошки, только и ждавшей шевеления со стороны добычи. И вот этот страшный человек опять здесь, говорит так громко, словно хочет, чтобы его слышало все поместье. «Минутку…» — Зеницу непроизвольно затрясся как лист на ветру, вслушиваясь во все, что могло дать ему преждевременную подсказку — в шаги и движения рук, в дыхание и голос, в решительное биение сердца. — «Вообще все, кто сейчас идут сюда, столпы!». Демон вцепился в стенку корзины и так и замер. Его парализовало от первобытного ужаса за собственную жизнь. Да, против Кайгаку охотники тоже настроены не самым лучшим образом, но он по-прежнему человек — человек, лежащий в коме и не отвечающий на вопросы. А Зеницу… Это очередное чудовище на их пути. — Бедный парень… Какое жестокое наказание от богов, — угрожающе басистый голос прозвучал… Искренне и сочувствующе. Зеницу отличил с этой стороны странный звук, похожий на небольшие камешки, звенящие друг об друга. Или это не камешки… Он удержал себя от соблазна приоткрыть корзину и взглянуть хоть краем глаза на того единственного истребителя, который выразил жалость к его тяжело раненному другу. Однако тот обозленный незнакомец снова перехватил нить разговора, а был он совсем рядом с дверью — чуть ли не последним, что могло защитить пленника от его гнева: — Не могу поверить, что демон жив, а мы до сих пор чего-то ждем! — ядовито прошипел он. Или прошипело что-то другое, что почти беззвучно сидело на его плече. Зеницу не мог разобрать, что это. — Может, позволим всем и каждому оставлять людоедов в живых, да еще и оскорблять их присутствием штаб? — обратился истребитель к своим товарищам, перетягивая на свою сторону любого, у кого возникнут сомнения в бредовости этой ситуации. Зеницу услышал, как отворилась дверь и дежурящий у его комнаты молодой охотник в растерянности отшатнулся с дороги столпа. Преисполненный негодования человек перешагнул порог комнаты, и демоненок понял, насколько сильно сейчас он хочет оказаться где-нибудь в другом месте. Оказывается, до прибытия некоторых особенно преданных своей профессии охотников ему еще неплохо тут сиделось. — Эй, корзина, — мрачно произнес сквозь зубы столп, хотя каждая из его фраз была брошена так, словно он почти не открывал рта. Зеницу слышал, как охотник остановился в паре шагов от него. — Покажи мне свою демоническую начинку. Стиснув в руках покрытое дырами черное хаори, насквозь пропахшее Кайгаку и его кровью, демон плотно сжал зубы. Страх сменился смесью из других негативных эмоций, отличавшихся друг от друга только пропорциями. Он злился и не злился. Расстраивался и не расстраивался. Принимал на свой счет и одновременно не принимал. Понимал, что их ненависть по отношению к монстрам оправдана, но в то же время не понимал, в чем виноват конкретно он. Осознавал, что он — один из тех тиранов, которые отправляют людей на тот свет сотнями, но искренне не признавал, что вина других лежит и на нем. Прошло уже столько времени, а он все еще застрял на границе между охотником и демоном. — Господин Игуро, глава еще не прибыл, не злите демона раньше времени, — в мягкости женского голоса звучал подвох. Нежная бабочка с осиным жалом. Зеницу мгновенно отличил ее от других по легкости шага, пока она плыла сквозь пустоту коридора вместе со всеми. Сейчас она стояла чуть поодаль от того, кого маленький демон больше всего опасался. — Раньше времени… Вы хоть себя-то слышите? — токсичная усмешка, подобная укусу гадюки. — Если вы так за него ручаетесь и утверждаете, что он не сожрал израненного парня, с чего бы ему злиться на меня? — его слова проникали и отравляли изнутри, словно кинжал, пропитанный ядом. — Он не имеет на это права. Бесцеремонный удар с легкостью пробил стену его возмущения, и на Зеницу снова обрушился страх. Впервые изменив свое положение за неделю, корзина подскочила в воздух и упала набок, лишенная равновесия одним махом. Зеницу едва язык не прикусил, ударившись о плетенную стенку. Сначала наступил шок от непонимания того, что происходит, а затем — шок от понимания. Он настолько не ожидал, что на его невзрачный домик кто-то покусится, что едва не вывалился из него, когда корзина покатилась по полу. Комната закрутилась вокруг него, и в самый первый раз за существование в нечеловеческом теле юноша ощутил головную боль. Но не столько из-за того, что мир замельтешил перед глазами, сколько из-за беспорядочной паники, вонзившейся в тело сотней иголок. В переполохе Зеницу случайно заметил, как крышка отделилась от плетенки, словно колесо разрушенной повозки, и это заставило его паниковать еще сильнее. Он видел доски, залитые мягким светом вечернего солнца. Его дом лишился крыши. Наконец-то, все остановилось. Резком рывком. Корзину остановило столкновение со стеной. Зеницу подбросило внутри, но он мигом забился подальше от выхода и поближе ко дну плетенки. Снаружи его ждало все, что приходило бы к демонам в кошмарах, если б они вообще видели сны — сильнейшие из охотников и беспощадное солнце. Он слышал шум крови в ушах, гудящей в такт колотящемуся сердцу. Зеницу никогда не был храбрецом, а сейчас все мизерные остатки его смелости вылетели из корзины, как только та оказалась распахнута. Он судорожно дышал, боясь пошевелиться. — Несчастная душа так страдает, — сочувствующий голос был похож на ладонь, ласково и успокаивающе пригладившую беспокойную голову. Зеницу открыл глаза, оглядев гостей настолько, насколько позволяло отсутствие крышки. Мужчина, произнесший эти слова, был так мускулист и высок, что он едва ли не упирался в потолок. Пускай юноша заранее почувствовал, что этот столп огромен, он все равно глазам не верил. Демоненок опешил, ведь он и представить себе не мог, что кто-то, кто выглядит так, проявит к нему эмпатию. «Столп… Точно столп… Наверняка, самый сильный из всех…» — он невольно раскрыл рот от удивления. — Нужно избавить бедняжку от боли, — произнес тем же сопереживающим тоном истребитель, сложив вместе ладони, обвитые бусинами красных четок. Зеницу вздрогнул. Теперь сочувствующая рука скорее огрела его по затылку, нежели приголубила. Хотя незнакомец только что буквально предложил лишить демона головы, его жуткие пустые глаза едва сдерживали слезы. Зеницу заметил и уже знакомых столпов, стоявших у стены немного поодаль — возле пугающего человека в накидке с узором пламени стоял тот здоровяк с огромными руками и двумя такими же громадными мечами. Его глаза, такие же розовые, как у Коурая, пристально следили за происходящим. Маленький демон поймал на себе еще один взгляд, слишком бестактный и внимательный. Рядом с плачущим великаном стояла невысокая девушка, казавшаяся просто крохотным насекомым на его фоне. Широкие рукава ее просторного хаори украшал узор, делавший ткань похожей на крылья бабочки. «Маленькая и хрупкая, но тоже столп. Или мои уши мне врут?» — Зеницу ощутил, как неприятные мурашки пауками бегают по коже. То, что выглядело невинным, всегда заставляло напрячься больше, нежели очевидная сила и угроза. Когда они пересеклись взглядами, его глаза сделались еще более напуганными, а ее — заинтересованными. Лаванда плавно перетекала в тьму под ее ресницами. Почти как у доброй демоницы, лишившей его тело веса проклятия Кибуцуджи. Почти… С единственным отличием — у госпожи Тамаё были искренние глаза, и за сиренью, цветущей на ее лице, ничего не скрывалось. А эта девушка… Что-то в ней казалось неуловимо опасным. Как сладко пахнущая глициния, чарующая бархатом сиреневых лиан — безобидна для людей, но убийственна для демонов. В поле зрения трясущегося как в лихорадке демоненка ворвался человек, с которым он не хотел бы познакомиться ни при каких обстоятельствах. Полосатое хаори закрыло весь обзор, и Зеницу задохнулся, увидев лицо склонившегося возле корзины охотника. Ядовито-желтый. Темно-бирюзовый. Его глаза, наделенные разными цветами, глядели беспощадно и испытывали на прочность. Как будто в демоне, которого они так придирчиво изучали, был на нее намек. Ничуть не меньше Зеницу поразила вторая голова на плечах столпа, чешуйчатая, оплетавшая воротник черной формы и шипяще поигрывавшая тонким языком словно струной инструмента. «Змея!» — он бешено шарахнулся и снова стукнулся о плетеную стенку, позабыв, что его убежище — его же ловушка. И оно может очень скоро стать могилой. — Боишься? Правильно делаешь, — сурово прошелестел истребитель. Его губы едва шевелились под белым слоем бинтов, прятавших половину лица. Рука в излишне длинном рукаве скрылась за черно-белыми линиями хаори и возвратилась оттуда, шурша холодным лезвием. Зеницу едва не пискнул от ужаса, но вовремя сдержал себя и сжал зубы. В этом теле он из раза в раз попадает в одну и ту же ситуацию — видит клинок перед собственным носом, потому что в любой непонятной ситуации охотники находят только одно решение. «Теперь-то меня точно убьют!» — дежавю сразило демона наповал, полностью лишив позитивных мыслей. Его голова была корзиной с пробитием, через которое высыпались все надежды и ожидания. Не осталось ничего, что может утешить. Следя за причудливо изогнутым, но не менее устрашающим мечом, он никак не мог понять, почему моргает так часто и быстро и почему под веками столько влаги. «Охотники не умеют меняться. Сколько я себя знаю, им всегда было все равно, что на моем счету ни одного убийства. Демон — значит, жить не должен,» — именно это сказал им с Кайгаку демон, помогавший лечить людей и защищавший ту, кого любил больше, чем себя самого. Никогда его слова не звучали так горько, как сейчас. Шорох ткани, маленькие чешуйки, скользящие по плечу медленно, словно крадучись. Зеницу задержал дыхание, не решаясь оторвать взгляда от руки, сжимавшей клинок. Стоило белой змее оказаться близко, розовые глазки бусинки блеснули угрозой, и рептилия сразу же обнажила два зловещих клыка. Демон коротко вскрикнул и прижался к стенке корзины, словно стремился стать с ней единым целым. Парализующее чувство, как будто ледяная змея ужалила в сердце, и теперь оно разгоняло по венам холодный яд. Он плотно сжал губы, но из-за крупной дрожи зуб на зуб не попадал, и демоненку казалось, что барабанную дробь его челюстей слышали все присутствующие. К чувству испуга добавилось и чувство непонятного стыда. «Коурай назвал меня последним трусом… А я еще и обиделся! Так и есть, Зеницу, ты трус!» — он схватил черное хаори и зарылся в него лицом, позволяя ему забрать его слезы. — Обанай, — молчавший до этого мгновения столп звука неожиданно вмешался, хотя от стены он, тем не менее, не отошел. Яркий узор на его левом глазу на миг стал выразительнее, когда он медленно моргнул. — При всем уважении, если бы ты так же тыкал в меня мечом, я бы уже лишил тебя руки. Обеих рук. Ладонь, сжимавшая изогнутый клинок, крепче стиснула рукоять. Зеницу краем глаза выглянул из-за накидки друга и прислушался, удивленный сменой атмосферы в комнате. Если до этого он чувствовал, что острия всех взглядов и катан направлены на него одного, то сейчас воздух между столпами потяжелел от разногласий. Охотник, названный Обанаем, посмотрел на собеседника через плечо, позволив себе отвлечься от мелкой сошки в корзине. — Тэнген, при всем уважении, — злопамятным шелестом начали его губы. — Мы держим здесь демона только из-за слов твоего ученика, — съехидничал столп в ответ, хотя взгляд его оставался неутешающе мрачным. Его яркие глаза остро сверкнули в готовности достойно ответить на любой выпад. — Что-то не припомню, чтобы ты выдвигал хоть одного своего ученика, — нити драгоценных камней качнулись с приятным для ушей звуком, когда Тэнген наклонил голову. — Вероятно, они слишком заурядны для того, чтобы доверять им серьезные дела, — обмен колкостями не прекращался. Ситуация накалялась, и в комнате словно бы стало сложнее дышать. В какой-то степени Зеницу был рад, что разговор о Коурае хоть как-то отвлек всеобщее ни капли не приятное внимание от его корзины. Однако от этого он стал с еще большим интересом ловить каждое слово, ведь речь зашла о том, кто следил за ним и его другом бог знает сколько. Единственный свидетель. — Коурай мог и ошибиться, — паузу, появившуюся в разгоравшемся споре, мягко заполнил голос девушки с заколкой-бабочкой. Она пожала плечами и добавила: — Все-таки, он еще не столп… — она располагающе улыбнулась, будто оправдывала ребенка, вернувшегося с прогулки перепачканным, и пыталась сгладить начинающийся конфликт. — Я объявил его моим наследником не просто так, — прервал ее Тэнген. Его руки, не обремененные рукавами черной формы, все так же покоились сложенными на груди. — Советую принять его мнение с большим вниманием к деталям. Если меня не станет, он встанет в один ряд с вами. «Наследником?» — Зеницу грел уши, надеясь, что это будет не последним интересным слухом, который коснулся его в этой жизни. — «Коурай не просто охотник, а потенциальный кандидат в столпы?». Потратив короткий миг на то, чтобы утереть глаза, он взглянул на пока что единственного столпа, обнажившего меч против него. Хотя Обанай увлек себя разговором с товарищем по профессии, его змея все еще играла в гляделки именно с демоном — и пока что она побеждала, потому что Зеницу не выдерживал ее напора. — Тэнген, я могу прозвучать резко, — Обанай начал медленно, но с уверенностью — уверенностью, большей, чем он сам, уверенностью, которую не спрятать за белой повязкой. — Но если тебя не станет, такого столпа как ты у нас уже никогда не будет. Вокруг пяти фигур черными тучами сгустились воспоминания. Охотники встретились одинаково непроницаемыми взглядами и равноценно сжавшимися сердцами. Разговоры о гибели уже стали нормой, которая никому не испортит аппетит, но ни одно лицо ни единой морщинкой не выдаст тонны скорби, скрывавшейся за плечами у каждого. Зеницу словно очутился среди ряда могил, целого сада из каменных плит, уходящих за горизонт. Он зажмурился и втянул воздух носом, стараясь не думать о том, что дедуля рано или поздно встанет в один ряд с умершими. Или, что еще страшнее, Кайгаку… Может, он уже на пути туда, в темное убежище мертвых, тех, о ком он будет вспоминать так же, как люди, окружавшие его в этой комнате? Столп звука пристально вгляделся в плетенку, как если бы имел способность видеть абсолютно все, что в ней скрывается. От него веяло сосредоточенностью, однако в нем одном зерно сомнения уже дало ростки. В корзине что-то билось, подобно неровному пульсу. Демон увидел в глазах истребителя немой вопрос, а истребитель увидел в глазах демона надежду. Почему они не видят в нем того, кто хочет стать не очередной бедой, а избавителем от бед? — Не спеши провожать меня на тот свет. Я в самой блестящей форме, в которой тебе только доводилось меня видеть, — развеял похоронную тишину Тэнген, наконец, отстранив руки от груди и сделав позу менее закрытой. — Но не находишь ли ты ноты предвзятости в своем отношении к моему ученику? В конце концов, все вы слышали только обрывки его послания, а кто судит о песне по паре аккордов? «Я им не враг… Но чтобы они это поняли, я должен сделать что-то…» — ломал голову демоненок, потемневшими от печали и раздумий глазами бегая по деревянным доскам вслед за тенями. — «Или…» — он остановился на блеске вьющегося подобно змеиному хвосту лезвия. Золотые озера под его ресницами прояснились в осознании. — «Не делать ничего?» — Юный Коурай хорошо владеет мечом, но не всегда хорошо владеет собой, — склонил голову мягкосердечный мужчина с невидящими глазами. — Видят боги, он соберет достаточно опыта, но сегодня я не могу довериться его глазам больше, чем своим собственным, — его монотонный низкий голос вибрировал в ушах Зеницу. — Если ты выслушал его до конца и согласен со всем, что парень сказал, — столп пламени обратил пылкую прямолинейность к Тэнгену. — Я это приму, друг. Я поверю тебе, а не кому-то другому. Обанай, полной неподвижностью уподобившийся статуе, до этого момента хранил молчание. Он принял вид глубочайшей задумчивости. Зеницу слышал, как тихо он дышал, видел, как хмурился и прищуривался во внутреннем диалоге с самим собой. — Я не предвзят, — произнес он, давая ответ на недавний упрек. — Я верю, что ни один охотник в здравом уме не скажет, будто демон бился на его стороне. И я не верю, что Коурай в здравом уме. Не теперь. Он упрямо столкнулся взглядами с Тэнгеном, вроде бы невозмутимо, но с другой стороны вызывающе ожидая вразумительной реакции на свою точку зрения. Столп звука сдвинул брови и раскрыл рот в намерении сказать что-то, возможно, не самое приятное. Зеницу видел, что защищали не его, отнюдь — это учитель бился за честь своего лучшего ученика. Так же, как Джигоро защищал Зеницу от всех нападок прежде и как не сможет защитить его сейчас. Однако Тэнген не успел. — Я думаю, нам стоит отказаться от самосуда. Понимаю, идея очень навязчива и выглядит, как лучший выход из положения… — мягко произнесла девушка с лавандой в глазах и даже в прядях коротких волос. — Но действовать без указаний господина Убуяшики я бы вам не советовала, — закончила она весьма двояко, словно говорила только о своем желании не брать ответственность за поспешные действия в сторону их странного гостя, но будто бы совсем не ограничивала других. «Убуяшики…» — что-то скомканное всплыло в памяти Зеницу, и он растерянно поднес когтистую ладошку к лицу. Знакомое имя совершенно незнакомого ему человека никак не давало вспомнить, откуда он его знает и где он мог услышать его ранее. Пока он был занят кропотливым поиском в собственной голове, столпы неожиданно начали покидать помещение. Зеницу вздрогнул, испуганный неожиданным перемещением охотников по комнате, которую он уже привык считать своей. Пока все ноги твердо стояли на местах — даже если эти ноги были прямо возле него со своей змеей и обнаженным мечом — все равно было спокойнее. Первой, не дожидаясь остальных, комнату решительно и бодро оставила за спиной девушка, за которой было последнее слово. Разноцветные полы хаори колыхнулись, словно призраки, сквозняком проходящие через дверной проем. Последним эту процессию завершал столп звука, дождавшийся, пока Обанай не оторвал пронизывающий взгляд от корзины и не вышел за порог, вогнав клинок обратно в ножны. Когда они удалились, в воздухе темницы повисло ощущение, что столпы заключили молчаливое соглашение оставить особенного демона в покое не из-за слов столпа звука, а из-за веса имени загадочного господина Убуяшики. Потому что ни у кого язык не поворачивался назвать этого демона особенным. Они привыкли верить, что полутонов в этом вопросе нет — или небеса, или преисподняя.***
По саду и блестящим черепицам крыш плыли тени от облаков, и в это августовское утро их было особенно много. Может быть, они не покинут небо и днем? Иначе будет слишком жарко для того, чтобы находиться снаружи и подпирать собою двери. В такие моменты Коурай начинал понимать демонов, которые любят прохладу ночи и избегают испепеляющих солнечных лучей. Сонно и лениво наблюдая за порханием бабочек среди густой зелени и пышущих спокойствием бутонов, Коурай с некоторой досадой подумал о том, что он мог бы проводить время с наставником, госпожой Шинобу и господином Ренгоку, с другими друзьями, с которыми и так доводилось видеться нечасто из-за постоянных миссий. Однако во время всей этой проволочки с демоном-корзиной он услышал достаточно шепотков, чтобы поменьше попадаться кому-либо на глаза. Это одиночество совсем ему не нравилось. Он пригладил черные перья ворона, который сидел на его плече и с важным видом любовался на свое отражение в камнях, украшавших повязку хозяина. Коурай поймал себя на той же самой мысли, назойливо посещавшей его голову каждое утро, и мотнул головой. — Не слишком ли я зачастил туда ходить? — он вопросительно поглядел на ворона, а ворон вопросительно поглядел на него. Коурай постучал по подбородку ярко-желтым ногтем и произвел короткий расчет в голове. — Нет… В последний раз я был там всего лишь позавчера вечером. Уже можно. Как считаешь? Ворон расправил крылья и взлетел, пара взмахов подняла его на залитую бликами крышу, откуда птица посмотрела на охотника без лишних слов. — О, ну раз ты настаиваешь, — развел руками Коурай, как будто только этого и ждал. — Тогда мне придется пойти, — обезоруживающе улыбнулся он. Если бы Нахо, Суми и Киё увидели эту улыбку сейчас, все трое были бы красными как вишневый джем. Под недовольное карканье Коурай открыл дверь и беззвучно шагнул на идеально чистый пол идеально чистого коридора. Истребитель неспешно миновал цепочку дверей и два раза свернул за угол, двигаясь в ту сторону, куда почти никогда не упускал случая сходить. Когда девочки не находили его на крыльце, они абсолютно точно знали второе место, где парень иногда проводил время. — Интересно, что скажет обо всем этом глава… — голос, остававшийся милым даже в глубокой задумчивости, донесся до слуха. Коурай хорошо его знал и любил слушать, ведь он звучал как музыка. — Надеюсь, что-то хорошее, — вторил женскому голосу негромкий, но ворчливо-недовольный тон ее собеседника. Кто-то обязательно должен испортить песню. Коурай закатил глаза, безрадостно осознавая неизбежность встречи с ним. — Хорошее для них или для нас? — мелодия, которой хотелось подпевать. Он слышал, как девушка остановилась, а вместе с ней остановился и второй человек. Захотелось тоже остановиться, чтобы не выделяться. — Для нас, конечно же. До их благополучия мне дела нет. Особенно до демона. Коурай бессознательно вернулся к скрытной натуре своих предков и замедлил шаг. Однако же он не остановился полностью, крадясь вдоль по-минималистичному голых стен. Картины окон, пейзаж позади которых мог затмить любое искусное полотно, не так спешно стали проноситься мимо. — Тогда это не будет чем-то хорошим, ведь от такого решения кто-то пострадает, — ее возражения никогда не звучали так, словно намеревались упрекнуть. Мелодия, от которой хотелось простить все обиды. — Мне кажется, существует выход, который окажется хорошим для всех. Такой мудрый и рассудительный человек, как господин Убуяшики, непременно отыщет его. — Тогда я выражусь иначе, — снисходительно поправил себя ради нее парень, составляющий ей компанию. — Надеюсь, глава скажет что-то благоразумное. Только с ней он не был таким упрямцем и задирой. Видимо, он по-своему наслаждался песней ее голоса и ее компанией. Это положительно влияло на его непростой характер. — Эх, — спустя небольшую паузу поток позитивных слов, которых так не хватало сейчас дому бабочки, продолжился: — А мне это показалось таким трогательным. То, что один мальчик стал демоном, но даже так не убил своего друга. И друг не бросил его наедине с этой трагедией, — девушка умиленно вздохнула, окруженная собственными жизнерадостными мыслями. — Эту крепкую дружбу не разрушил даже сам Кибуцуджи. Может быть, они дружили с раннего детства? Такая удивительная и прелестная история. Долгий монолог заполнил собой коридор и остался неотвеченным. Коурай был в какой-то мере озадачен рассуждением такого рода от столпа, однако стоило взять во внимание, что такого мнения придерживается именно столп любви, как все вновь вставало на свои места. От нее нельзя было ожидать ничего иного. Коурай слишком уважал госпожу Мицури Канроджи, чтобы осуждать ее за подобные размышления. — О, это же Коурай! — она заприметила его сразу же, как только он появился из-за угла, и помахала рукой. Заподозрить, что охотник следил за ними, было трудно, ведь он умел перевоплощаться в пай-мальчика и вовремя отключать привычки, привитые ему с молоком матери. — Доброе утро, — Коурай лучезарно улыбнулся и пригладил волосы назад, вкладывая как можно больше непринужденности в жесты. — Доброе утречко, — качнула головой госпожа Канроджи, и ее тяжелые косы даже не шевельнулись на плечах, настолько густыми были ее волосы. Помнится, Коурай как-то на эмоциях сделал длинный комплимент ее яркой внешности, узнав, что ее розово-зеленые пряди достались ей от природы. Охотник коснулся собственной щеки, изуродованной шрамом. Мицури повезло быть такой блестяще красивой без хитростей краски. — Давно подслушивал? — угрюмо произнес Обанай, наградив его взглядом исподлобья и переключив его внимание на себя. Заподозрить такое может только настоящий параноик. Он и так знал, что прямой наследник столпа звука без особых трудов и может быть даже без злого умысла способен услышать абсолютно все, что когда-либо обсуждалось в этих стенах. Однако одна мысль о том, что несносный мальчишка имеет наглость совать нос в разговоры столпов, заставляла гнев сгущаться в глазах. — Сожалею, что мы случайно оказались в одном и том же месте. Но ведь вы не стали бы говорить ни о чем личном прямо в коридоре, не так ли? — Коурай, который был выше столпа на голову и просто не мог не смотреть на него сверху, расправил плечи. Он был удовлетворен паузой, означавшей, что столп либо не нашел, что сказать, либо удержался от ответа. — Я хотел проведать нашего соню, всего-то. Вы ведь тоже только что оттуда? — О да. Даже не верится, что он до сих пор не пришел в себя спустя две недели, — расстроенно и сочувствующе проговорила Мицури, сцепив ладони вместе и переплетя утонченные пальцы. — Бывало и хуже, — повел бровью не впечатленный Обанай. Закрывавшие нижнюю часть его лица бинт и почти никогда не выдающие эмоций глаза вынуждали окружающих догадываться о том, насколько он искренен, по ноткам грубоватого голоса. — Мне не верится, что он умудрился получить раны после боя с не самой сильной из дюжины. Коурай отвел глаза, на его скулах заходили желваки, но больше никак он не разоблачил себя. Ядовитая змея внутри Обаная метко жалила, как если бы это умение было одной из кат его боевого дыхания. Однако ужалила она заслуженно, когда отбивалась от встречных укоров. Мицури вздрогнула, словно осененная внезапным воспоминанием, и шире открыла ясные глаза. — Подожди-подожди, это ведь тебя отправили следить за нашими гостями? — она сделала шаг к Коураю, поежившись от нетерпения. — Сколько интересного ты, наверняка, узнал! Мне не терпится услышать больше об этой истории! Парень буквально заставил себя прирасти ногами к полу и не отшатнуться в противоположную сторону от нее. Это было бы совсем уж грубо. Хотя она была светлейшей души человеком, очень доброй и вежливой даже по отношению к врагу, от госпожи Канроджи Коурай также старался держаться подальше. Ведь где она — там и Обанай, сверлящий все живое ревнующим взглядом. Прямо как сейчас. — Не волнуйтесь, госпожа Канроджи. Мой рассказ не разочарует вас деталями, но вы услышите его позже, — мягко посмеялся он. — Совсем скоро, когда прибудут господин Томиока и господин Шинадзугава. Он вежливо откланялся перед обоими, чтобы выразить свое почтение к госпоже Канроджи и не навлечь лишний гнев господина Игуро, и, разминувшись с ними, продолжил уверенно шагать туда, откуда они пришли. Приоткрыв деревянную дверь, которая выдала его присутствие тихим скрежетом, Коурай всмотрелся в щель между дверью и косяком. Со слов столпов он уже понял, что ждать чуда бессмысленно — сегодня все осталось таким же, каким было вчера и позавчера. Однако во все прошлые разы Коурай с украдкой заглядывал в палату с непонятной ему самому надеждой, сияющей во взгляде. Когда эта надежда не оправдывалась, он лишь закатывал глаза в досаде, злясь на себя самого за нелепое проявление беспокойства. Охотники получают раны каждую ночь, охотники умирают каждую ночь, охотники прощаются друг с другом каждую ночь. Так к чему это волнение, еще и за невежественного мальчишку, который даже обнажил против него меч при первой встрече? Так, если в палате находился кто-то из поместья бабочки… К моменту, когда он замечал Коурая в дверях, в розовых глазах истребителя уже не было ничего, что могло удивить. Этим утром появление очередного посетителя привлекло внимание Аой, миниатюрной девушки в белом халате, суетившейся у одной из постелей. — Снова ты. Опять пришел попялиться на больного? — она снова отвернулась, будто не хотела уделять внимание такому гостю, как Коурай, дольше, чем на пару секунд. Когда Тэнген Узуй объявил его своим наследником, он на ступеньку стал выше других охотников — все, кто остался ниже, начали обращаться к нему на «вы» и вести себя уважительнее. Кроме Аой. Но Коурай ничуть не обижался и не злился на нее. Поднявшись вверх, он не забыл тех, с кем успел подружиться, будучи внизу. — Почему сразу на больного? — парень вошел и прикрыл за собой дверь. — Почему тебе не приходит в голову, что я пришел повидаться с тобой? — поймав на себе колючий взгляд Аой, он невинно улыбнулся. Как всегда. Сколько бы она ни отворачивалась, демонстративно показывая, что она занята и не заинтересована в его шуточках, он всегда находил возможность заставить ее снова повернуться к нему. Девушка поставила на прикроватную тумбу стакан с водой и, повернувшись к гостю всем корпусом, уперла руки в талию, подпоясанную голубой лентой. — Пустозвон, — цокнула языком она и прикрыла глаза, чтобы скрыть те эмоции, которые показывать не хотелось. Взгляд Коурая, наконец, обратился к нужной койке. Если прежде, отталкиваясь от его поведения, еще можно было запутаться и подумать, будто он здесь не из-за этого, то теперь он окончательно себя выдал. Неизменный пациент был неподвижным и бледным точно кукла. Как всегда. Коурай оглядел его расслабленные черты лица: застывшие в спокойствии брови, остававшиеся хмурыми столько, сколько Коурай за ними следил, но только не сейчас; закрытые веки, забывшие о любых движениях, как если бы ресницы сшили их вместе без возможности открыться; нос, тихо, но верно вдыхавший и выдыхавший утренний воздух; безжизненно сомкнутые губы, молчаливые и при привычных обстоятельствах, ведь он никогда не говорил больше, чем его друг. — Ну и… — уже зная ответ, он обратился к Аой и сделал паузу, чтобы подготовить ее к уже порядком надоевшему вопросу, каждый раз одинаковому: — Как он? — Стабильно, — коротко отозвалась она. Как и позавчера вечером. Затем она отвернулась, тряхнув короткими хвостиками темных волос, которые никогда толком не бывали неподвижными из-за суетливого образа жизни. Коурай молча смотрел, как истребительница демонов, решившая работать в тылу и исправлять последствия демонической тирании, выпроводила несколько сонных охотников на оздоровительную тренировку. С таким соседом как Кайгаку никто не смел жаловаться на то, как тяжело вставать по утрам и едва переставлять ноги поздно вечером по пути к постели. Они хотя бы сумели очнуться ради этого. — Я иду с ними, ты останешься? — Аой задержалась у двери, окинув его удивленным взором. Коурай слышал, как сердце, спрятанное под больничной рубахой, плотным слоем бинтов и линиями швов, гулко играло свой концерт. Не так весело, как обычно, однако и не так безнадежно, как в ночь, когда он вытянул почти бездыханное тело из-под завала. — Да, я посижу здесь. Девушка приподняла брови и проследила, как Коурай придвинул к кровати стул и опустился на него. Выйдя в коридор, она вновь замерла с желанием уловить видимое изменение в надменном лице. Коурай носил непроницаемую маску, как и многие истребители, но весь его вид свидетельствовал о тщетной борьбе подверженного чужому мнению ума с тяжелой ответственностью. Чем меньше оставалось времени до суда, тем сложнее сохранять маску на лице. Просто когда он убедился, что демоны не одинаковы, фокус его внимания сместился на людей, и чаще он посещал не комнату с заключенным, а палату с больным. Аой оставила его в окружении пустых стен, ряда окон и кроватей, где только в одной покоилось сражающееся за жизнь тело. Невесомый трепет завладел его вниманием, как только он услышал его. Коурай поднял глаза, позволив золоту тонких крыльев отразиться в них. Он проводил взглядом маленькую желтую бабочку, пересекшую комнату. Наверное, прилетела с улицы, ведь здесь такое не редкость. Однако сейчас этот яркий лучик света, попавший в палату к тяжело раненному человеку, казался чем-то потусторонним. Когда-то госпожа Шинобу Кочо сказала, что у души есть шанс посетить своих любимых в облике бабочки, однако эта душа не всегда почившая. Так столп объясняла свое почтительное отношение к этим насекомым, населявшим ее большой дом. Такой же большой, как ее сердце, заключенное в хрупком теле. С этого момента он с осторожностью и интересом наблюдал за каждой одинокой бабочкой, оказывавшейся в том же месте, где и он. Коурай задумчиво следил за легким полетом крылатой гостьи, вспоминая последние мгновения своей прежней жизни, той, которую он вел до вступления в организацию и которую смел называть несчастливой, пока не вкусил горечи утраты. Бабочка сделала небольшой круг над кроватью пациента и невинно опустилась на подушку, как если бы ее появление было странной случайностью. Кайгаку продолжал спать и видеть свои бесконечные сны, но сейчас он был не один, а в компании двух посетителей. Кровь стучала в висках, словно голова была барабаном, обтянутым кожей. Он слышал этот ритм, когда смотрел в одну точку, когда бился лбом о плетеную стенку, когда впивался когтями в волосы, когда жевал потрепанную хаори друга, пытаясь выжать из нее все остатки засохшей крови. Дни тянулись медленно, а ночи — и того хуже. Сколько он здесь находился, он делал крохотные засечки на стенках корзины, отсчитывая количество раз, сколько солнце садилось за горизонт. Он чувствовал, что память начинает играть с ним злую шутку, и эти засечки позволяли ему сохранять рассудок. Этим вечером, когда темнота начинала собираться в углах и ползти вдоль стен, он поставил четырнадцатую метку. Игра с разглядыванием охотников и столпов больше не помогала. Приходили одни и те же — смотреть не на что. Когда слюна начинала капать с подбородка, Зеницу ловил себя за новой игрой, которую придумала его звериная сторона: представлять кровоточащие раны, сочное мясо, а затем переносить голодные фантазии на дежурных постовых. Отгонять крамольные мысли становилось все сложнее. Его терзал голод. Пробуждение этого чувства напоминало движение ледника, сметающего все на своем пути и дробящего скалы. Усталое тело боролось с нетерпеливой головой и жадным животом. Покусывая палец и ощущая теплую мягкость плоти, Зеницу вновь бурил взглядом одну точку и слегка покачивался вперед-назад в такт стуку в висках. Он был упрям. Что-то настойчиво и не менее упрямо играло на струнах его рассудка, и с каждой ночью эта музыка становилась громче и громче. Сидя в темноте затхлого убежища, ему только и оставалось, что перегонять собственную кровь из вен в желудок и пытаться не сойти с ума. — Этот вечер ослепительно красив, — прозвучало вдруг как гром среди ясного неба. Совершенно безобидное и ужасно резкое. Демон выпучил глаза, прикусив палец сильнее, чем планировал, и повернулся внутри корзины в ту сторону, откуда он это услышал. В сторону окна. Звук открывающейся двери Зеницу хорошо запомнил, но сейчас он его не застал. Сегодня истребитель без стеснения зашел через окно, как обычно демоны делают, пробираясь в жилище людей. Единственный охотник, которого он узнавал только тогда, когда тот начинал говорить. Он появлялся из ниоткуда и пропадал в никуда, если не держать его в поле зрения. Из корзины демоненок полагался лишь на тонкость слуха, однако он всегда подводил его, когда имел дело со столпом дыхания звука. — Солнце уже зашло, и в саду так прохладно и свежо… А мне всю ночь торчать в этой серости с тобой, — продолжил басистый голос, растягивая слова. Только сейчас украшения на его голове звякнули, как если бы решили, что теперь можно не прятаться. Когда Зеницу затевал игру с запоминанием деталей, как он ни бился, он не мог ассоциировать тембр голоса этого мужчины с чем-то конкретным. Иногда он звучал как бойкая игра на сямисэне, а иногда низко, точно прикосновение к бархату, а не к музыкальному инструменту. Зеницу сглотнул, не выпуская палец изо рта, и затаил дыхание. Напружиненные мышцы не чувствовали усталости, но не собирались расслабляться. Он весь был на взводе, чувствуя, как снова медленными шагами начинает двигаться от старой игры к новой. Челюсть сводило от подчиняющего желания во что-нибудь вцепиться. А тут еще и этот страшный столп, которого совсем не слышно, когда он замолкает. Что у него на уме? — Не хочешь вылезти, желтоклювый? Не поверю, что пялиться в корзину тебе еще не надоело, — бойкий сямисэн совсем рядом. Зеницу удивился, что не услышал шороха одежды, когда охотник оказался так близко. По крышке неожиданно постучали, словно вежливый гость, поднявшийся на крыльцо чужого дома, и демон втянул голову в плечи. «Не открывай, не открывай, не открывай,» — повторял как мантру Зеницу в собственных мыслях, обращаясь не то к себе самому, не то к столпу. Он поклялся себе не делать ничего, но когда окружающие назойливо лезли прямо в душу, это становилось почти невозможно. — Ну, как знаешь. Зеницу ахнул и вцепился в стенки корзины, ощутив, как она покачнулась и оторвалась от пола. «Что? Куда?!» — он затрясся всем телом, шокированный происходящим. В то время, как другой столп заставлял его домик кататься по комнате и биться обо все, что встретится по дороге, этот удивительный человек просто взял и вынес его из надоевшей темницы. Путешествие в руках охотника напомнило Зеницу, как Кайгаку носил его на спине каждый день и как он дремал под приятные покачивания, однако через мгновение корзина снова твердо стояла на земле. Демон прислушался. Страх и удивление сцепились внутри него словно бешеные собаки. — Вот так-то, — выдохнул охотник, и по голосу Зеницу понял, что в этот момент он стоит в шаге от корзины и разминает затекшие мышцы. — Раз ты носа из корзины не показываешь, то какая разница, где она стоит? От этих слов соблазн приоткрыть крышку и оглядеться многократно возрос. Зеницу сцепил маленькие ладони в замок, не решаясь этого сделать. Может, потому его и вытащили на свежий воздух, что такой смирный и послушный и не покидает своей раковины. Он слышал, как под поцелуями ветров переливается листва на деревьях и нежные лепестки на тонких стебельках, слышал, как трепет нескольких десятков крылышек снижается к цветам в поисках местечка для сна. Тэнген присел на край веранды и втянул воздух носом, с неподдельным интересом наблюдая за плетенкой, настолько маленькой, что не верилось даже, что в нее можно кого-то спрятать. Он ожидал, что людоед воспользуется новой обстановкой и захочет улизнуть под прикрытием ночи, однако ничего нового не происходило. — Странный ты демон, — произнес он негромко и вкрадчиво, подперев большой ладонью щеку. — Начинается третья неделя, а ты ведешь себя так, словно голод тебе не знаком. Блестящий рекорд. Зеницу зажмурился и плотно сжал зубы. «Знали бы вы, чего мне это стоит…» — он потер глаза, сквозь темноту корзины видя не свои руки, а лапы когтистого чудовища. Приступы нестерпимой жалости к Кайгаку и к себе самому не прекращались. Поначалу Зеницу плакал. Плакал много и громко. Днем и ночью. Это помогало отвлечься от голода, но слезы в какой-то момент закончились, как если бы тело устроило бойкот. Теперь он не мог выдавить и слезинки, даже если очень хотелось. Тэнген приоткрыл рот, чтобы что-то сказать, но помедлил на пороге любопытного зрелища. Крохотная бабочка отделилась от стайки других и закружилась вокруг плетеной крышки в легкомысленном танце, словно совсем не собиралась спать. Она опустилась на корзину, как если бы в сад ее вынесли именно для этого, и бодро пошевелила крыльями, яркими, будто солнечные лучики. Долго бесстрашная гостья рядом с демоном не задержалась и вновь упорхнула, прыгая по воздуху как по волнам с той же веселой резвостью. Зеницу услышал ее, но не сделал ничего, чтобы увидеть ее. — Интересно, на сколько еще тебя хватит, — все-таки продолжил столп, пока умиротворенные звуки ночного сада покорно расступались перед ним и давали сосредоточить звук на одном только собеседнике. — Еще ни одному демону не удавалось полностью отказаться от плоти и крови. А демоненок молчал. Тэнген говорил, и его слова падали в бездонную пропасть под крышкой корзины. Стоило истребителю упомянуть то, чего так сейчас не хватало, как руки задрожали, глаза забегали, слюна перестала помещаться во рту. Свежий воздух и пение сквозняков, на которых Зеницу пытался сосредоточиться, прекратили оказывать такой успокаивающий эффект. Разум был близок к игнорированию того, что привык считать недопустимым. Равновесие казалось хрупче лепестка, способного удержаться в бутоне от сильного порыва ветра. Юноша думал о том, может ли демон упасть в голодный обморок, и очень надеялся, что может. Только это спасет окружающих от его клыков, а его самого — от клыков мечей. — Только с Коураем ты такой разговорчивый? Зеницу вздрогнул, услышав поставленный ребром вопрос. Слух этого охотника более совершенен, чем у Коурая. Наверное, именно поэтому разговаривать с учителем было страшнее, чем с его учеником. Безрадостные нотки переплетались с бархатом его голоса. — Чтобы что-то кому-то доказать, молчать нельзя. Коурай говорил о тебе много, и не того, чему я его учил и что ожидал услышать. Зеницу ловил каждое слово, которое падало на него, и не мог найти достаточно смелости, чтобы что-то ответить. В отчаянной попытке сосредоточиться на речи собеседника, а не на биении его перегоняющего кровь сердца, демон не мог понять, как эти фразы связаны между собой. Столп продолжил односторонний диалог. — Я учил его убивать демонов… В итоге он сделал то же самое, что делают все амбициозные ученики — взбунтовался против учителя, — прозвучало слишком лично. Словно страница из дневника, на которую Зеницу позволили взглянуть краем глаза и это было первым, что он успел прочесть. Он замолчал, и Зеницу не мог понять, то ли это для большего эффекта, то ли он ждал, пока мозг демона с этим справится. — Ты же тоже обучался дыханию истребителей? У бывшего столпа грома, Шихана, — Тэнген явно пришел на эту встречу подготовленным. Он знал о Зеницу многое — в то время, как Зеницу не знал ничего ни о нем, ни о месте, где находится. Однако знал Тэнген не все, иначе не стал бы снисходить до разговора с монстром. Столп услышал, как упоминание дорогого сердцу наставника заставило людоеда беспокойно заерзать в корзине. На него резко снизошел смысл всего, что ему говорили. «Коурай сказал, что тот, кто поручится за демона, обязан вспороть себе живот. Это же не касается дедули, правда? Он даже не знает!» — Зеницу испуганно разглядывал пространство перед собой. Он сам не заметил, как развязал себе язык. — Да, но он не виноват, — пролепетал он так быстро, словно за ним гнались и он рисковал не успеть договорить. Психологическая уловка столпа сработала — раскрой собеседнику немного личной информации, и он расскажет о себе все. — Мы с Кайгаку сбежали, мы ничего ему не сказали, это только моя вина, что… — мальчик резко замолчал, не то смутившись своего детского щебетания, не то не решаясь напомнить самому себе об ужасной судьбоносной встрече с королем демонов. — Вижу, ты принял к сведению мои слова — как сразу запел! — посмеялся Тэнген звонко, явно гордясь тем, что его слушаются даже демоны. — С этого и нужно было начинать, желтоклювый. Зеницу сконфуженно зажал рот ладонями, понимая, что несколько отвык общаться с кем-то лицом к лицу, без корзины. Казалось, говорить с незнакомым истребителем — еще и со столпом — он бы точно не осмелился, не отгораживай их друг от друга плетеная стенка. — Так он до сих пор не в курсе, что ты стал одним из тех, кого он учил убивать? — спросил непринужденно охотник, и от его интонации Зеницу чувствовал себя так, будто нет ничего зазорного в том, чтоб ответить. Он не спешил доверять этому чувству. — Нет, но не сообщайте ему, — начал Зеницу, стоило собеседнику договорить. Он говорил так быстро, словно пытался спрятать свои слова в тени его слов. Вроде бы, не так уж и страшно беседовать с ним. Зеницу зарекся не делать ничего, чтобы добиться своего, но словами он хуже не сделает. Ведь так?.. Будет действительно хуже, если он оставит такие важные вопросы неотвеченными. «Даже думать страшно, как отреагирует дедуля на такую новость. Он так заботился обо мне…» — юный демон вздохнул, с неохотой возвращаясь к первым своим ночам в теле монстра, когда они с Кайгаку еще не осмеливались заговорить друг с другом, но думали абсолютно одинаково — что там делает старый наставник, не обнаружив двоих учеников дома? И такая новость… Ее просто нельзя сообщать от лица какого-то штаба — холодно и обезличенно. «Ваш ученик стал демоном» звучит намного хуже, чем «Дедуля, меня обратили, мне очень жаль». Зеницу опустил взгляд на свои ладони. Он сделал несколько глубоких вдохов, как бывает, когда не можешь собраться с силами и сказать дорогому человеку, что ты растоптал его надежды. Потом ты все же решаешься и, чувствуя, как гадко на душе, говоришь, что подвел его. Теперь растоптан уже ты сам. Именно таким тоном Зеницу повторил те же самые слова: — Не сообщайте ему… — Наверняка, он думает, что ты героически погиб, — ответ пришел мгновенно. Звучал он не очень приятно. Во всяком случае Зеницу так показалось, потому что из-за этих слов он почувствовал себя ребенком, которому родитель поучительно навязывает свою позицию. Буквальным ребенком, а не демоном, уменьшившимся, чтоб позорно спрятаться. Зеницу пытался уследить за потоком мыслей столпа, но как можно это сделать, если не получается совладать даже со своими собственными? — Это лучше, чем знать правду, — стоял на своем Зеницу. Он покачал головой так, будто этот жест можно было заметить. Но несмотря на то, что в теме, касающейся наставника, парень оставался преданным своим убеждениям, охотник продолжал свою линию: — О, почему же? И это издевательство очень быстро приелось. Зеницу, наконец, понял, в кого Коурай такой провокатор. Если Коурай — роза с шипами, то это — целый розовый куст. Говорит только то, что слышать не хочется, может ранить, и пальцем не трогая. Только делает он это куда больнее — потому что умеет сначала расположить к себе, приманить поближе и лишь потом вонзиться шипами. — Ты ведь жив и даже бессмертен, — по голосу было слышно, как столп улыбается. — Такие блестящие амбиции точно достойны его внимания. — Вы не понимаете! В саду стало тихо, даже бабочки уже спрятались в цветах, перестав шелестеть крылышками. Лишь ветер продолжал расцеловывать листву деревьев подобно беспамятно влюбленному человеку, не желавшему заканчивать свидание. Тэнген наклонил голову набок, сидя на веранде с внимательными глазами и снисходительной усмешкой. Пожалуй, он понимал всё — куда больше, чем всё. Он знал, что чувствуют учителя. Наконец-то добившись тишины, Зеницу отчаянно заломил руки и закрыл глаза. «Я слишком резко реагирую… Может, он специально выводит меня из себя?» — он втянул воздух носом и медленно выдохнул. Мысли сжимали голову так, словно они давили на черепную коробку снаружи, а не изнутри. И все же… Он не хотел, чтобы хоть кто-то кроме Кайгаку лез в столь щекотливую тему — говорил о наставнике. Зеницу зажмурился. Да, он был ужасным учеником, слабым и трусливым, лентяем и нытиком, с ним приходилось труднее, чем с пятилетним ребенком. Но даже так… Даже так он позорил Джигоро меньше, чем сейчас. — Вы не понимаете… — подавленно-извиняющимся тоном проговорил он, чувствуя, как под ресницами пульсирует печаль. — Вот как… — голос столпа же звучал неудовлетворенно и несколько разочарованно. — Конечно, ты ведь напал на человека. Я могу понять многое, но только не это. С чего бы охотнику относиться к монстру с пониманием? — эти слова стали ударом под дых. — Я не напад… Я-я почти ничего не помню… — растерянно моргнул Зеницу. Он не помнил саму ситуацию, но помнил, как Коурай тоже отчитывал его из-за нее. Демон резко пришел к пониманию, что все, кто сейчас пытается общаться с ним, будут говорить то, что слышать не хочется. О чем еще истребители будут спрашивать его? Нет смысла злиться на них, нет смысла обижаться на них. Иначе он облачит в слова то, что окажется хуже нападения, и тогда ему уже ничего не поможет. Зеницу продолжил, пока собеседник учтиво ждал и не перебивал: — Помню только, что… Когда Кайгаку ранили, я был злее своего демона. Я так обозлился и потерял контроль над собой, — теперь он и правда звучал так, как ребенок, ищущий объяснение своему плохому поведению. — Ты или монстр? — столп поставил его в ступор одним коротким вопросом. Зеницу озадаченно молчал, прекрасно понимая, что потеря контроля — не оправдание. Он чуть не убил Кайгаку, и, может быть, в колючих словах Коурая есть доля правды — друг в коме не только из-за демона дюжины лун, но и из-за него. Потеря контроля в его случае может привести к промаху, который будет напоминать о себе годами, ведь, как известно, время может одержать много побед, но не победу над горем. Потеря контроля — ошибка, из-за которой Зеницу казнит себя сам. — Хорошенько подумай над тем, что конкретно ты потерял — контроль над собой или границу между человеком и монстром, — бархат голоса вибрацией прошелся по барабанным перепонкам. — Мы охотимся за демонами, а не за людьми. Наслаждаясь тишиной спящего поместья и лунным светом, что как сахарная пудра покрывал все вокруг, Тэнген вдруг заметил, как крышка плетенки пошевелилась, и замер с открытым ртом, так и не сказав то, что хотел сказать. Два нечеловечески желтых глаза уставились на него из недр корзины. Робкие и нечеловечески грустные. Кроваво красные круги под ними придавали монстру, спрятавшемуся под маской ребенка, усталый и измученный вид. Зеницу глядел на столпа печально и задумчиво, даже как-то завороженно. Такой взрослый, здоровый и сильный, такой уверенный в себе и мудрый. Наверняка, Кайгаку, увидев его, обомлел бы в восхищении — ведь он всегда хотел стать таким же. И одна ошибка, которую Зеницу смел называть «потерей контроля» в попытке оправдать себя, могла лишить друга всего. — Когда я жил у учителя, я дико боялся демонов… Обратившись, я продолжил бояться. Теперь я боюсь и себя, — Зеницу взялся за края корзины, продолжая смотреть на собеседника. — Но я никогда не хотел вредить моему другу. И любому невинному человеку тоже… Демоны всегда так говорят. Особенно когда сталкиваются с охотником, что им не по зубам. Но Тэнген слушал и не слышал лжи. Он слышал того, кто сокрушался в раскаянии за преступление, которое не успел совершить. Ни один демон еще не говорил с ним так откровенно. — Мы не трогали людей, мы защищали людей, — произнес Зеницу. Воспоминание о том, где он изначально услышал эти слова, заставило защипать в глазах. Не столько из-за того, какое оно грустное, сколько из-за осознания: о том, что он толком ничего не помнит, он соврал самому себе. Пока его телом управлял убийца, он все слышал, все видел. И почти дал собственным рукам порвать Кайгаку на части. — Мы… Мы с Кайгаку хотели сделать меня прежним, — тихо сказал он и плотно зажмурился. На миг ему показалось, что снова хочется расплакаться, но глаза так и остались сухими. Он убрал когтистые лапки от бортиков корзины и сцепил пальцы вместе, лишь его яркая макушка не давала крышке опуститься. Юноша и сам не заметил, как говорит о себе и друге в прошедшем времени. Сейчас он был слишком занят происходящим в собственной голове, что и догадываться не мог — все, что узнал Коурай, уже известно и Тэнгену. Как и любой амбициозный ученик, он сделал все, что от него требовалось, и не подвел своего наставника. Тэнген смотрел на Зеницу, а видел лицо Кайгаку. Бледное от смертельного испуга и тяжелых ран, исказившееся от злости на несправедливость и одновременно от мольбы, прорезавшейся через гордость. Не впервые он видел человека, отчаянно защищавшего обратившегося в демона близкого, но почему же этот случай такой особенный? Чудовища отличаются во многом — у них разные характеры и свои горечи из прошлого, они используют разные уловки и боевые стили, некоторые и вовсе не вступают в бой… Но все это не имеет значения, потому что их всех объединяет одно — они не отказываются от кровопролития. Никогда. Это их клеймо, их предназначение, бегущее в жилах вместе с кровью Кибуцуджи. Вопрос остается на том же месте, сколько ни думай. Почему этот случай такой особенный? Демоны одинаковы, с какой стороны ни посмотри. — Вы сказали, что чтобы что-то кому-то доказать, молчать нельзя, — прервал затянувшуюся паузу Зеницу. Он сдвинул брови, когда поймал себя на мысли, что опять думал о дедуле, жалел себя и что следующее, что он намеревался сказать, стало бы очередной отговоркой. Желтые глаза вновь уставились на охотника. — А я считаю, что действия лучше слов. Слова — это оправдания, — проговорил он, через твердость голоса пытаясь достичь твердости своих убеждений. Столп глядел на него глазами человека, которому ничего и никому не нужно доказывать. Тэнген закинул ногу на ногу и подался вперед, оказавшись еще ближе к корзине. Как кот, сделавший шаг в сторону забившегося в угол мышонка. Если бы Зеницу знал, что происходит в голове охотника, демоненок бы даже решил, что мышонок в этой ситуации отнюдь не он. Столп смотрел на демона в попытке понять, что скрывается за этими глазами, за их сияющей решительностью. Робость превращала янтарные озера в мель, где все на поверхности, но уверенность делала их невероятно глубокими, и до дна было больше не достать. Зеницу выстоял в этой дуэли взглядов. Может, его маленькая крепость придавала ему стойкости. А возможно дело в том, что он хотел подкрепить свои слова действиями. — Суд совсем скоро, — наконец, ответил столп бархатом своего голоса, и нити украшений по обе стороны от его головы качнулись. Может быть, в его голове тоже что-то покачнулось. — Все верят, что твоя жизнь тебе больше не принадлежит. Докажи обратное. На деле, а не на словах. Зеницу продолжал упрямо глядеть ему в глаза, и Тэнгена посетила та же мысль, что приходила в голову его ученика — действительно ли демоны не одинаковы? Он прервал контакт взглядов и, вместе с ночным воздухом вдыхая в легкие спокойствие, осмотрел сад. Сахар лунного света целовал его лицо, купался в его белоснежных волосах и отражался от его драгоценных камней. Казалось, желтая бабочка не просто посетила маленького жильца тесной корзины. Она посетила голову человека, который очень много сомневается. Зеницу опустил крышку и исчез из виду. Вместо того, чтобы думать о разговоре с чужим наставником, он вновь вспомнил своего.— Это что это там? — он заинтригованно
разглядывал сверток, подаренный
морщинистыми руками старика.
— Если ты хотел порадовать нас вкусностями,
можно было так не заморачиваться.
— А тебе лишь бы пожрать, —
хмыкнул Кайгаку и демонстративно
отошел от него, сжимая такой же
сверток и тоже не решаясь взглянуть
на его содержимое.
— Откройте и сами увидите, —
совершенно спокойно отозвался Джигоро,
мягко улыбаясь в предвкушении.
— Э-это… Это! — Зеницу подавился воздухом.
Он лишь слегка приоткрыл упаковку,
и этого оказалось достаточно.
— Это хаори? Та-такое же,
как у тебя, дедуль?! —
Зеницу издал радостный писк,
напоминавший визг хорька.
Юноша растерянно поглядел на наставника,
словно увиденного мало и жизненно
необходимо подтверждение слов.
— И оно ч-что… Правда для меня?
Ты даришь мне… Х-ха-хаори?! —
он словно бы говорить разучился.
Глаза уже были на мокром месте.
Совершенно игнорируя
недоумение Кайгаку, Зеницу едва ли
не напрыгнул на учителя,
привыкшего к такому маневру
со стороны одного из любимых учеников
и потому готовому к нему.
— Да я… Я же… — шмыгая носом,
мальчишка уставился на подарок,
но он расплывался за фонтаном слез.
— Я разв-ве заслуж… Заслуж-жил? —
неожиданно даже для себя самого,
Зеницу резко уткнулся в сверток
красной мордашкой и зарыдал прямо
в него в попытке заткнуть
собственный поток эмоций.
— Я никогда не говорил, что ты чего-то
не заслуживаешь, Зеницу, —
ладонь учителя, обычно поддерживающе
похлопывавшая по плечу,
успокаивающе погладила юношу
по голове.
Пальцы машинально сжали черную ткань хаори, словно это могло заставить ее пожелтеть. Зеницу глубоко вздохнул. Когда воспоминания о наставнике рассеялись, он с удивлением обнаружил, что забыл о чувстве голода. Наслаждаясь ароматным чаем в компании старых друзей и приятелей, Тэнген все больше молчал, нежели говорил. Вечер подходил к концу, и теплые лучи заходящего солнца окрашивали стены в романтично розовые тона. Настроение было бы таким же, ведь обычно в подобные моменты не хотелось думать ни о чем, кроме своих любимых, а у него их было аж три. Однако в мыслях сейчас не оставалось для них места. Узуй молчал столько же, сколько молчит равнодушный мальчик, занимавший должность туманного столпа. Если для господина Токито это было нормой, к которой все уже привыкли, то Тэнген был не похож сам на себя. Все подшучивали и смеялись, пытаясь снять напряжение, нараставшее с каждым днем. Столп камня, самый старший из всех, справедливо отметил — пока главы нет на месте, у них связаны руки, предпринимать что-либо бессмысленно, как и переживать об этом. А Тэнген глядел на друзей и точно знал — сколько бы они ни веселились, они думают о том же, о чем и он. Во всяком случае, большинство из них. — …А потом этот милый мальчик, очень вежливый, кстати говоря, вмешался и спросил, не демона ли я ищу, — увлеченно рассказывала свою историю Мицури в перерывах между поеданием сладостей, пока Обанай, сидевший рядом, пытался поменьше косить в ее сторону. Утерев уголок губ пальцем, девушка продолжила: — И он показал мне, в какую сторону идти. Думаете, это шутка такая? Я тоже так решила. — Ты сказала, он же даже не видел этого демона. Откуда ему знать? — Ренгоку, казалось, очень внимательно слушал. — Он сказал, что почувствовал странный запах, как не пахнет никто из людей, и что этот запах уходит в сторону одинокого дома в лесу, — загадочно пошевелила пальцами девушка, как если бы у них было не чаепитие, а вечер страшных историй, какой часто устраивают детишки. — Я не сомневался, что демоны воняют, — столп змеи подпер голову рукой. За столом он совсем не ел и не пил, скорее составлял компанию. С повязкой на лице мало что можно съесть, а он и не снимал ее. — Но, согласись, это впечатляет! Он не столп, даже не охотник, а может почувствовать запах людоеда, — Мицури с искренним изумлением и восхищением помотала головой. — Этого мальца бы в наши ряды. Настоящая находка в войне против чудовищ! — Ренгоку посмеялся так, что стакан в его руке ходуном заходил, но тем не менее, ни капли не пролилось. — Вынужден не согласиться. Позвольте мальчику жить спокойной жизнью подальше от ужасов боя, — фигура Гёмея возвышалась над столиком, устрашающе огромная даже в сидячем положении. Мужчина сомкнул ладони, обратившись ни к столпу любви, ни к столпу пламени, а к воздуху между ними: — Да сберегут боги его и его семью. — Почему же так категорично? Его семья наверняка гордилась бы им, стань он столпом! Более того, место столпа дыхания грома свободно, — непринужденно прикрыл единственный глаз Ренгоку и, припав к стакану, враз опустошил его. — Разве тот мальчик, который все еще в коме, не обучался у бывшего столпа грома? Тэнген, я же ничего не путаю? — Мицури даже жевать перестала. Кажется, ей начало казаться странным, что обычно разговорчивый столп звука сохраняет молчание. — Именно так, — коротко отозвался Тэнген, разглядывая узор на стакане. — Кто в коме, тот в коме, — Обанай вклинил в разговор еще одну угрюмую ремарку, пока протягивал змее крошки бисквита. Он мало верил в вероятность, что охотник, позволивший демону так сильно ранить его, станет столпом. — Кто в коме, тот еще жилец, — загробно низким голосом произнес столп камня. Он взялся за стакан большим и указательным пальцем, что выглядело очень забавно и нередко становилось поводом для шуток. Только Ренгоку открыл рот, намереваясь и сейчас пошутить о том, что Гёмею нужен стакан размером с бочку, как вдруг они услышали в коридоре громогласный возглас еще одного старого товарища. — Я должен быть на задании, а не тратить время на этот бред! Почему я должен ждать здесь черт пойми чего, когда и так все ясно?! Тэнген едва сдержал улыбку, но радости в ней было немного. Наконец-то, они все были в сборе. Вслед за Игуро в штаб принесло еще одно стихийное бедствие — господина Шинадзугаву. Задиристая натура была у них одна на двоих, но все же Санеми был в этом плане на два шага выше. Приятно представлять, как он задирается на людоедов, блестяще втаптывая их в грязь, однако после боя его поведение менялось не сильно — так что разговаривать с ним было невозможно и людям. Узуй отпил чаю. Обычно задиристость Шинадзугавы не слишком его беспокоила. Так почему же этот случай такой особенный? Дверь отъехала в сторону, обдав сквозняком сидевшего ближе всех к ней Токито. Тем не менее, тот остался безразличным, лишь слегка повернув голову в сторону гостя. Столп с невероятно злым лицом резко сощурился, когда розовый свет залил его глаза, и от этого стал выглядеть еще более сердитым — ведь казалось, что он еще и покраснел от гнева. Мицури помахала новоприбывшему. — О, здравствуйте, господин Шинадзугава! — и лучезарно улыбнулась. Обанай бы непременно заревновал, но он уже смирился с тем, что из чистого добродушия она задорно и жизнерадостно общалась абсолютно со всеми. Он просто устанет ревновать. — Каким ветром занесло? — у Ренгоку так и вертелась шутка на языке. Пускай изначально она предназначалась для Гёмея, ему ничего не стоило переключиться на другую жертву. — Вам очень весело, да? — прорычал столп ветра, не оценив дружеский подкол. Никто никогда не видел его большие глаза без ярости, плещущейся в них. Наверное, это потому, что никто из присутствующих не был знаком с прежним Санеми — Санеми без шрамов. Он почти полностью состоял из них уже тогда, когда вступил в ряды охотников. — С каких пор вам весело, когда в штабе демон, которого… Ха?! Мы собираемся судить? — недоумение задрожало в его голосе, как если бы он сдерживал растерянный смех. Вопрос был риторическим, и долго он в воздухе не провисел. Из-за его плеча выглянула крохотная фигурка госпожи Кочо. Она сопровождала Шинадзугаву по коридорам дома бабочки, и, возможно, именно благодаря ее способности мягко убеждать, он предпочел прежде всего увидеться с коллегами, а не направиться прямиком к заключенным. — Время суда еще не наступило, Шинадзугава, — она слегка наклонила голову набок. — Пожалуйста, не торопите события. Видя, что этот ответ совсем не удовлетворил Санеми, Гёмей позволил себе дополнить слова девушки в изящном хаори цвета крыла бабочки. — Мы ничего не предпринимаем, пока не дождемся главу. Столп дыхания ветра, порой и сам напоминавший ветер — или даже ураган — стиснул кулаки. Сколько раз он слышал это по дороге сюда, сколько раз перечитывал одну и ту же строчку в послании, принесенном воронами. Читал и не верил, что все так складывается. Читал и гневался еще сильнее. — Я хорошо знаю устав. Сокрытие демона — оскорбительное нарушение, — он обвел решительным взглядом присутствующих и задержал взгляд на Тэнгене, непринужденно подливавшем чай себе и сидящему по соседству Ренгоку. — Я могу прямо сейчас прикончить того придурка, которому хватило тупости таскать демона с собой. Будучи охотником, черт возьми! Он сложил украшенные швами руки на груди, что была изрисована такими же рваными шрамами. Когда-то его едва ли не по кускам сшивали после встречи с чудовищем, которое лишило его всего. После этого сложно подойти с пониманием хотя бы к одной из тварей. Шинадзугава вновь прорычал, чеканя слова: — Я спрошу еще раз: зачем. Нам ждать. Главу? Он буквально цитировал устав, он был уверен в том, что ситуация не стоит всего этого ожидания — и что все это понимают. Для такого человека, как Шинадзугава, на первом месте — правда, а причина — дело десятое. Тэнген поднял на него взгляд. Да, пожалуй, с ним действительно тяжело иметь дело, особенно, когда вы оказываетесь по разные стороны — один пытается разгромить ворота и пробиться через стены, а другой до последнего держит оборону крепости. Шинобу тяжело вздохнула, не меняясь в лице. Маска с улыбкой сидела как влитая. Понимая, что еще немного — и товарищ начнет вымещать накопившуюся злобу на всех вокруг него, совершенно не причастных к тому, что его злит, Шинобу медленно произнесла с ноткой строгости в голосе: — Проявите уважение к господину Убуяшики. Извольте не своевольничать, — после многозначительной паузы она вновь переменила тон. — Лучше присоединитесь к чаепитию, господин Шинадзугава. Прошу, — Кочо указала ладонью на свободный дзабутон. Их оказалось больше, чем она рассчитывала. Она слегка сдвинула брови, глубоко вдохнула и спросила, стараясь не выдавать усталости: — Кстати говоря, почему господин Томиока не с вами? — Он сказал, что ему нужно подышать свежим воздухом, и отлучился, — отозвался Обанай, наблюдая, как столп ветра садится рядом с ним. В отличие от хозяйки поместья, он не стал скрывать утомления и даже некоего раздражения в голосе. — Я скоро вернусь, — натянуто улыбнулась Шинобу и выскользнула за дверь, прикрыв ее за собой. Как же сложно собрать всех в одном месте. Чувствуя ответственность за то, чтобы заключенные элементарно дожили до прибытия главы, Кочо испытывала львиную долю стресса каждый из дней, пока принимала у себя гостей. Хотя она сомневалась в том, что Томиока может уподобиться Шинадзугаве и выкинуть что-то из ряда вон, она все равно проверила комнату с корзиной. Водного столпа там не оказалось, постовой его даже не видел. Неужели, и правда пошел воздухом подышать? В любой точке поместья воздух одинаковый, и проблема явно не в нем, а в самом Томиоке. Она нашла его возле приоткрытых дверей палаты. Еще бы. Пускай все больше говорили о людоеде, думали они на самом деле о человеке. Человеке, который стал поводом для такого редкого события, как собрание столпов. Человеке, который не мог отвечать на вопросы и потому интриговал еще больше. Человеке, без которого демона бы уже не существовало. Охотнике, который водился с монстром. — Вы, кажется, немного заблудились, Томиока? — Кочо подошла к нему со спины. Однако он не испугался и посмотрел на нее отрешенно, как смотрят только дети, которые потеряли кого-то дорогого слишком рано. — Нет, — просто и коротко ответил он, и вновь обратил все внимание в сторону койки, с которой никто не поднимался уже четвертую неделю. Шинобу бегло глянула в сторону спящего юноши. Все его соседи, товарищи по несчастью, уже закончили оздоровительные тренировки и разбежались по миссиям, а он все еще не очнулся. И сейчас он лежал там без малейшего намека на шевеление. Похоже, Томиока не переступал порога палаты, оставаясь наблюдателем на дистанции. Она несколько потеряла нить разговора, когда собеседник не соизволил сказать еще хоть что-то. Но она совсем не растерялась. — Проверяете больного? — Кочо обошла его, и теперь они смотрели друг на друга. Томиоке было некуда прятать взгляд. — Сейчас он заключенный, а не больной, не так ли? — он ответил вопросом на вопрос так, как если бы спросил на всякий случай. — В первую очередь он пациент. Или вы настолько жестоки, что наденете кандалы на того, кто в коме? — она непринужденно глядела на него, а ему казалось, что она смотрит ему в душу, минуя все слои одежды и просачиваясь взглядом меж ребер. Шинобу стало скорее весело, это чувство закрашивало собой усталость. — Я так не сказал, — монотонно ответил Томиока. Он так и остался тем ребенком, просто запертом во взрослом теле. Рассекавшие воздух маховые перья привлекли их внимание. Спустя несколько хлопков крыльями на подоконнике открытого окна появился силуэт птицы, которую с наступлением темноты совсем не видно на фоне ночного неба. Ворон сложил крылья, сделавшись в разы меньше визуально, и громко объявил то, чего Шинобу с одной стороны ждала с нетерпением, а с другой — слегка опасалась. — Послание! Послание! Господин Убуяшики прибудет в поместье бабочки через полчаса!