Середина лета

Мы лежим, и над нами мчат года. Мы летим, и под нами города. Мы молчим, но и это всё любовь, и её ни к чему измерять словами! *** - Эй! Эгей, сударь музыкант! Звонкий женский голос разнёсся по улице Розы, пересекавшей надвое центральную часть города Воле, что широко раскинулся на севере княжества Цидарис. Бард Лютик, возвращавшийся после очередного выступления на уютный постоялый двор, где со всем возможным комфортом жил вот уже вторую неделю, обернулся. К нему со всех ног бежала миловидная смугловатая девушка, она улыбалась и махала рукой, толстая коса расплеталась на бегу, и волосы лезли в лицо. Бард остановился, поправил ремень лютни и дождался, пока девушка поравняется с ним. - Милая дама, - галантно поклонился он. - Вы, думается мне, мастер Лютик? Бард ведьмака, ну, про которого люди то и дело говорят? – спросила девица, чарующе улыбнулась и накрутила на палец локон. - Точно так, прелестная незнакомка, - согласился Лютик. Такие вопросы он слышал нередко. Как-никак, с дюжину лет пел о Белом Волке, восхвалял его и великие дела, что тот совершал. Они побывали, наверное, во всех уголках Континента, кроме леса Брокилон. Кто узнавал ведьмака, а кто – и самого барда. Такая слава позволяла и заработать побольше монет, и чуть расположить к себе простой люд, враждебный к ведьмакам. Девушка, томно глядя из-под полуопущенных ресниц, прочирикала: - Может статься, вы согласились бы завтра спеть на моей свадьбе, сударь? Это такая честь, все подруги будут завидовать мне… Сам маэстро! Лютик, польщённый, чего скрывать, такими словами, на миг призадумался. Он намеревался пробыть здесь ещё два – три дня, а потом его ждала дорога. Дорога, на которой пригодятся деньги, кстати говоря… - Мои родители богаты, - продолжила его мысль девица. – Заплатят, сколько скажете. Мы накормим вас и напоим, разумеется. Всего один вечер вашего драгоценного пения, мастер? - Хорошо. Я буду на вашей свадьбе, прекрасная… Как ваше имя? – спросил Лютик. - Дорика. - Оно очень музыкальное, - кивнул бард. – Куда мне нужно будет прийти? - О, позвольте, я покажу прямо сейчас? – подмигнула Дорика. – Здесь совсем рядом. Лютик замялся. На самом деле, он устал, а на постоялом дворе ждали вкусное вино с травами, постель, ужин… - Вам, наверное, нужно дать часть оплаты вперёд? – задумчиво проговорила девушка, неверно истолковав молчание. – Это мой папочка сказал. Мы так и поступим. Выпьете с нами немного эля за удачную сделку? Вот холера, до чего же языкастая девица! Лютик развёл руками, хмыкнул. - Не могу отказать столь дивной и вежливой даме. Ведите же. Они свернули с улицы Розы, мелкими улочками и переулками добрались до рыночной площади, обогнули торговые ряды и свернули вправо, в сторону моря. Дорика трещала без остановки, и Лютик невольно восхитился её способности говорить обо всём, что приходило в голову или попадалось на глаза. Даже он так не мог, хотя Геральт не раз упрекал в подобном. Вставить хоть слово в поток девичьей мысли было трудно, и он только улыбался и поддакивал, пропуская мимо ушей рассказы о подружках, нарядах и приготовлениях к свадьбе. Тесно застроенные улицы закончились, по правую руку потянулись какие-то низкие некрасивые постройки, а по левую виднелись пошарпанные двухэтажные дома, сплошь с закрытыми ставнями. Людей попадалось все меньше, вечерний городской шум отступал. - Почти пришли, - обнадёжила девушка, оглянулась по сторонам и поманила в узкий переулок. Проклиная свою жадность, так не вовремя поднявшую голову, Лютик свернул туда же, с облегчением выдохнул, увидев вдалеке крепкий дом, весь сиявший огнями. Но Дорика, не доходя до него, остановилась, повернулась к Лютику и, глядя куда-то за его плечо, кивнула. Бард удивился, хотел было оглянуться тоже, но девушка рывком приподнялась на цыпочки, коротко поцеловала его в лоб и прошептала: - Мне так жаль. Прости, если сможешь. Чуть слышный треск за спиной, шелест, скрип – и на затылок обрушился удар. «Зараза», - знакомым хриплым голосом выругалось улетающее сознание. *** В конце мая Геральт засобирался в путь. Узнав про это, Лютик почувствовал укол боли где-то под сердцем, ведь, сколь много лет ни прошло со дня их встречи, ему всё ещё тоскливо было отпускать своего ведьмака одного. Глупо и иррационально, он знал, было думать, что присутствие верного барда как-то ему поможет, но сердцу приказывать казалось тоже не слишком-то умно. Утешало только то, что и Геральт, как бы он ни упрямился, как бы ни скрывал, а всё-таки не мог без него долго. Даже когда они ссорились, сыпали обидными словами и клятвами в том, что и в одиночку неплохо заживут. В Цидарисе стояла отличная погода, тёплый вечер многих горожан собрал в уютном общем зале большой харчевни, что славилась вкусной едой и щадящими ценами. На втором этаже, в маленькой комнатке, где Геральт даже выпрямиться не мог из-за ската крыши, повисшей над головой, они прожили неделю. А восьмой по счёту вечер окрасился грустью прощания. Лютик без аппетита поел, рассеянно попросил ту же выпивку, что и его спутник, и только крякнул, получив зубодробительного самогону со стойким хвойным послевкусием. - Ого! - Самое то перед долгой дорогой, - пожал плечами ведьмак, закинул в рот кусок строганины и вытер пальцы об рукав. - Так зачем ты едешь в Блавикен? И почему я не могу тоже? - Нечего тебе там делать, Лютик. У меня был уговор с тамошним вельможей, обещал я ему очистить пару домов, в которых хозяев нет, а вот призраков – хоть отбавляй. Он выставит имущество на торги, заработает, и я тоже не останусь в накладе. Тебе будет там скучно. - Да мне и без тебя-то не особо весело, - признался Лютик, принюхался к содержимому своего стакана и решительно кликнул подавальщицу. Ерунда-то какая. Лучше уж пива, чем снова этой еловой дряни. - Ну что ты, - как-то смущённо отмахнулся Геральт, постучал по столу, загоняя хлебные крошки в трещинки между досок. – Тут, в городе, люди искушённые, они будут слушать песни, платить тебе станут. А по дороге в Блавикен всё больше сёла. Что там, кроме кислого хлеба да щей вчерашних? Здесь тебе лучше, ну не упрямься. Лютик поневоле вздрогнул, поднял глаза от стола и столкнулся с обеспокоенным взглядом жёлтых глаз. Меньше всего он хотел доставлять Геральту хлопоты. Наверное, он и так их доставлял, но капризничать и торговаться точно не следовало. - Хорошо. Конечно. Получив своё пиво, Лютик ополовинил кружку одним глотком, зажмурился, выдохнул через нос и уточнил: - Встретимся в нашем обычном месте? Как той весной? Ты уверен, что успеешь? Ведьмак призадумался, пошевелил губами, будто прикидывая сроки. - Почти уверен. День туда, день сюда… Я поеду в Блавикен через деревеньку одну, там гулей видали. Тоже деньги. Потом, боюсь, придётся наведаться в Ковир. Ламберту может понадобиться помощь, он сдуру взялся за контракт на катаканов, будет там на них охотиться. - Лишь бы не они на него, - с тенью беспокойства заметил Лютик, но Геральт не разделял его смятения. - Ну, коли будешь там, передавай братцу Ламберту от меня поклон. Да ещё скажи, что к зиме будет готова та баллада, о которой он просил. Он поймёт, - бард закатил глаза, будто намекая на будущее содержание этого произведения. Ведьмак кивнул, украдкой сжал запрятанное в кружевной манжет запястье. - Значит, прощаемся до дня середины лета? - Получается, что так. Не опаздывай, Геральт, - жарко шепнул Лютик, склоняясь к его уху. – Я буду вовремя. - Знаю. Ты всегда меня ждёшь. - Главное ведь, что дожидаюсь. Ведьмак целую бесконечную минуту глядел в его глаза. Чуть дёрнул уголком рта, провёл указательным пальцем по бьющейся жилке у ладони. Лютик лукаво улыбнулся в ответ и отмахнулся свободной рукой. - Иди уже. Полно, не томи долгими прощаниями. Каких-то полсотни дней – и готово. - Твоя правда. Геральт отпустил его, бросил на краешек стола горсть монет для трактирщика и развернулся к двери. Вышел, не оборачиваясь, громко зашуршал гравием по дорожке, ведущей к конюшне. Лютик не успел даже нацепить кислую мину на физиономию, как собравшийся в зале люд загудел, кто-то выкрикнул: - А спой-ка нам, дружище, про того ведьмака? Как бишь там? Про чудовищ и славные победы, ась? А то и про любовь! Давай про любовь! - Почему бы и не спеть! – встряхнулся бард, ловко расчехлил лютню и вскочил со своей скамьи. – Я, судари и сударыни, ведь охотнее всего про любовь и пою. - Середина лета настала — Над землёй плывёт запах яблок. Для разлуки и мига жалко, Для любви — целой жизни мало. В час, когда истончатся грани, Разговор перейдёт на шёпот. На губах твоих привкус мёда Ощутив, затаю дыханье. Листья шепчут твоё имя, Перезвон ручья им вторит. Сделай так, чтобы другие Нас оставили в покое… (*) Да он оглянуться не успеет, как настанет июль. И снова Геральт будет рядом. Лютик всегда мог быть без него, да вот только… не хотел. *** Пришёл в себя Лютик в просторном, полутёмном и почти пустом помещении. У него кружилась голова, шишка на затылке откликнулась болью на лёгкое прикосновение, но всё остальное было цело. Посчитав это добрым знаком, бард огляделся. Беглый осмотр дал понять: это подвал добротного дома, скорее всего, деревенского, так как снаружи, несмотря на яркий день, привычного для городов гвалта не доносилось. Стены были каменные, пол – тоже, под самым потолком обнаружились небольшие забранные решёткой окошечки, а вот лестницы наверх не нашлось. Люк, связывающий подпол с самим домом, вполне себе имелся, видны были даже крепления, державшие лестницу когда-то, но без неё выход располагался так высоко, что, даже подпрыгнув, Лютик не доставал до него. В самом тёмном уголке, где не прорубили окон, стояли огромные окованные железом бочки, и в них плескалась вода. Оглядевшись, Лютик сел на кучу каких-то пустых мешков, сваленных у стены. Так. Теперь пора было выяснять, какого хрена он оказался здесь, ошибка ли это или что похуже. В последнее время он никому не насолил, это точно. Да с самой ранней весны он только и делал, что разъезжал с Геральтом по городам и весям, пел себе в тавернах и харчевнях, сшибал малую толику денег да радовался жизни. Ревнивый муж, принявший лёгкий флирт миловидного менестреля за чистую монету? Возможно, но маловероятно. Месть за прошлые грешки? В том году он один раз сбежал с постоялого двора, не заплатив, а осенью они сломали кровать в недешёвой комнате Оксенфуртской таверны. Собственно, перечень проступков, вроде, и заканчивался. Стычки с кметами из-за гнилых слов по поводу ведьмака – не в счёт, те вряд ли пользовали бы такие методы. Оставался ещё вариант с долгами его папаши, но Лютик не видел его долгие годы, да и родной Элландер далековато от… Кстати, откуда? Его вырубили ударом по голове, урывками он припомнил, что потом поили какой-то дрянью, что жгла нёбо и текла по подбородку. Кто знает, долго ли он был без сознания, как далеко успели увезти. Прокрутив в голове все эти мысли за считанные минуты, Лютик вскочил на ноги, пружинисто шагая, подошёл под самый люк и заорал, разогревая тренированные голосовые связки: - Эй? Эй, уважаемые, кто бы вы там ни были? Вы совершаете ошибку! Выпускайте меня отсюда! Ответом ему было молчание. Лютик вообще ни звука не слышал сверху. Запах в подвале витал затхлый, в воздухе кружилась пыль, возможно, дом и вовсе был заброшен. Но кто-то же его сюда посадил, отобрал дорожную сумку, лютню. Кто-то и лестницу за собой поднял. Рано или поздно, этот неизвестный вернётся. Остаток дня он провёл, разгуливая по подвалу, тревожно вслушиваясь в каждый мимолётный звук. Наконец, уже в сумерках, снаружи застучали копыта нескольких лошадей. Заскрипела дверь наверху, и, воодушевившись, бард снова крикнул: - Эгей! Господа хорошие! Вы заперли меня, понять бы, зачем! Открывайте! Загудели низкие голоса, и вскоре люк, ведущий наружу, открылся, загрохотала широкая тяжёлая лестница, опускаемая двумя парами рук. По ней вразвалочку спустились двое, настойчиво оттеснили метнувшегося к ним барда. Тот, что был покрепче да повыше, закрепил в железном кольце горящий факел и отошёл в тень. Второй же, цепко схватив Лютика под локоть, наоборот, вовлёк его в круг света. Это был мужчина в самом цвете лет, жилистый, статный, с горделивой посадкой темноволосой головы. У него оказались карие глаза, тонкие губы, борода пострижена была аккуратно, явно не ножницами для оболванивания скота. От незнакомца пахло дорожной пылью, практичная, добротная одежда была припорошена ею же, из чего выходило, что сегодня он проделал неблизкий путь. - Давайте же знакомиться, маэстро Лютик, - низким голосом заговорил незнакомец. – Меня зовут Эммерик из Каэдвена. Нам предстоит провести некоторое время в компании друг друга. Лютик опешил, вырвал руку из его хватки и одёрнул дублет. Состроил самую высокомерную мину из всех возможных и с достоинством ответил: - Видно, вы, сударь, решили за меня? При всём уважении, я сам предпочитаю выбирать компанию и собеседников. Соблаговолите выпустить меня отсюда, да немедленно. Громила, подпиравший стеночку, хихикнул, а Эммерик изобразил вежливую улыбку. - Как раз о ваших связях мы и будем говорить. Мы жаждем повидать вашего ближайшего друга, знаете, Геральта из Ривии. Нам крайне необходимо с ним встретиться. А вот о таком развитии событий Лютик даже не задумывался. Эти люди не по его душу, нет, это – враги Геральта. Разумеется, враги, ведь не друзья же посадили его в этот каменный мешок. У барда немного поубавилось спеси, когда он, сообразив, что пауза затягивается, ответил: - Премного извиняюсь, но, дотащив меня сюда из самого Цидариса, вы должны были понять: рядом со мной его нет, да и не было. Я, по правде, слабо с ним знаком. Так, бывает, сядем за кружкой, перекинемся словечком. И только. Эммерик цокнул языком, развёл руками и сладким голоском протянул: - Какая жалость, что вы лжёте, маэстро. Я ведь многое о вас знаю, о вас обоих, если быть точным. И вы убедитесь в этом. - Зачем вам ведьмак? – попёр напролом Лютик, понимая, что блеф прогорел. Пригладив волосы, Эммерик лукаво обернулся на своего приятеля. Кивнул ему и получил смешок в ответ. - Скажем так, один очень, ну очень влиятельный человек хочет потолковать с ним о былом. Случилась у них одна история… Занятная, в общем. Возможно, я расскажу вам её. Позже. Ах, курва! Какой-то важный хрен, с которым у Геральта нечто эдакое случилось в прошлом. Звучало препогано, и Лютик остро пожалел, что ведьмак был так неразговорчив и мало рассказывал о своих приключениях, которым сам бард не являлся свидетелем. Как бы то ни было, своему чутью Лютик доверял, и вот оно сообщало, что следует придержать язык. Он призадумался, лихорадочно пытаясь смекнуть, какой же дать ответ, но, видимо, Эммерику было не лень подождать с этим. - Я вижу, что у вас, как говорится, провалы в памяти. Бродили себе с ведьмаком – и нате, забыли напрочь. Но я дам возможность подумать. Будьте моим гостем, - издевательски пропел он, обводя рукой подвал. – Скромно, но такие нынче времена. У Лютика колени задрожали, ведь мысль о том, что его на полном серьёзе собираются оставить здесь, казалась невозможной, чудовищной. Да какого же хрена? При чём тут он-то? - Вы меня не выпустите? – ахнул он, отступил на шаг. - Нет. Придётся погостить у меня и моих друзей. Кстати, это Матей, - охотно представил дружка Эммерик. – А наверху сидят Ивор и Каттай. - Но… - Приятного отдыха, - осклабился Эммерик и взлетел по лестнице. Его мрачный спутник забрал факел и проследовал за ним, оставляя Лютика в темноте, неведении и смятении. Он попробовал стучать по стенам, но толку от этого не было никакого, камень и есть камень, он только рассадил костяшки. До люка было не дотянуться, равно как и до окошек. Ни единого предмета, способного вызвать шум, здесь не нашлось. В бочку, конечно, можно было головой побиться, но Лютик подустал и выдохся. Набрал себе воды в щербатую кружку, напился и решил уже лечь да отдохнуть немного, чтобы решать проблемы уже назавтра. *** Но ни следующий день, ни второй, ни третий не изменили его положения. Дважды в сутки кто-то из похитителей спускался в подвал, приносил еду, коротко спрашивал про Геральта. Лютик пробовал отвечать уклончиво, пробовал не отвечать вовсе, даже как-то раз бросился с кулаками на Матея, но получил по зубам и затих. Злить этих молодчиков и лезть на рожон желания не было. Конечно, он хотел сбежать, но как это сделать в таких обстоятельствах? Всякий раз, когда вниз спускалась лестница, один из бандитов шёл к нему, а ещё один, а то и двое, стояли у люка сверху. Силища у всех них была огромная, выходить врукопашную – самоубийственный план. Эммерик пригрозил приковать Лютика к стене, если он не угомонится, и пришлось вести себя смирно, не переставая напряжённо раздумывать о спасении. Лютик попытался сделать то, что хорошо умел: уболтать и разузнать что-нибудь толковое. Но Матей был молчалив и мрачен, Ивор вообще игнорировал любые вопросы. Каттай, сущий великан, самый настоящий медведь, имевший косую сажень в плечах, оказался не таким крепким орешком, но при первой же попытке заговорить с ним Лютик понял: эта громадина ничем не поможет. Каттай был из тех, кого в деревнях звали дурачками, в городах – юродивыми или блаженными; словом, разум у него был как у ребёнка лет десяти. Он приходился Матею братом, был послушен и слепо предан ему и Эммерику, и Лютик не видел в нём злобы и угрозы. Каттай иногда рассказывал какие-то глупости про свои детские годы, про Аэдирн, из которого они с братцем были родом, поведал историю о своей собаке, что загрызли волки. Но, увы, ничего полезного. Как только Лютик пытался что-то спросить об их планах, гигант менялся в лице и замыкался, натасканный, судя по всему, правильно вести себя в такой ситуации. Опаснее всех других был Эммерик. Будучи на голову ниже своего подпевалы Матея, в руках он не имел и половины той силы, но глаза… В них таились демоны, и даже холодная улыбка не меняла жёсткого выражения лица. Как-то раз Эммерик спустился к Лютику в подвал, буднично спросил о том, нет ли каких новостей. Получив отрицательный ответ, поманил к себе барда, будто девчонку в таверне. - Пойдём наверх, друг. Я хочу угостить тебя, раз уж мы так славно успели пожить тут под одной крышей. Не веря своим ушам, Лютик поднялся по лестнице, зажмурился от света, показавшегося ужасно ярким после заточения во мраке подвала. На выходе уже поджидал Каттай, схватил и потащил в комнатушку по коридору, в который выходили плотно закрытые двери. В открытые окна задувал приятный ветерок, ветви яблонь и слив гнулись к земле, увешанные завязями. Где-то в саду цвёл душистый лабазник, бодро жужжали пчёлы, на ночь глядя распевалась какая-то птаха. - Да-да, в такой вечерок грех не выпить, о том я и толкую, - заметив его внимание к окружающему пейзажу, смешливо сказал Эммерик. В самой комнате было пыльно, по углам валялись мешки, набитые каким-то хламом, накурено было так крепко, что слезились глаза. У большого очага стоял заставленный снедью стол. Лютика настойчиво усадили на стул возле него, пододвинули большую глиняную кружку, в которой почти до краёв плескалась крепкая брага. Напротив уселся Эммерик, взял и себе кружку, не в пример меньших размеров. - За нашу удачную встречу, - предложил он тост. Не решаясь его злить, Лютик чуть приподнял свою кружку, отсалютовал вежливо. Пить он не стал, но, судя по всему, этот расклад не устраивал его новых друзей. Каттай плюхнулся на лавочку рядом с ним, втиснул ему в руки отставленную брагу и жестом велел приступать. На какой-то миг Лютику показалось, что, откажись он и теперь, выпивку в него вольют силой. Пришлось слушаться, накачиваться сивухой под аккомпанемент ненавязчивого рассказа об аэдирнском высшем обществе, которым развлекал его Эммерик. Покорно отпивая из кружки, Лютик всё думал: когда же разговор перейдёт в то русло, в которое неумолимо должен перейти? От этих ребят он не ждал ничего, кроме подвоха, с Эммерика же сталось бы, наверное, даже подсыпать ему в выпивку чего-нибудь этакого, но выбора-то ему не оставили, и пришлось плыть по течению, не имея даже возможности закусить поганое на вкус пойло. Эммерик умел пить, вне всякого сомнения, вот только у него был налит кисленький лёгкий сидр, а Лютику усердно подливали ядрёную бражку, да ещё и следили за тем, чтоб вся она достигала своей цели. Если бы не закаливающие обильные возлияния в компании Геральта и его братьев – ведьмаков, тонкокостный бард уже валялся бы под столом. Этого, может, от него и не ждали, но, по крайней мере, уж точно собрались споить до должной степени болтливости. Вовремя сообразив, что пора и подыграть, Лютик глуповато похихикал, растрепал волосы смазанным жестом, подпёр подбородок кулаком. - Твои щедрость и доброта подкупают, дружище, - задушевно прошептал он, склоняясь к Эммерику через стол. – С седовласым ведьмаком ты тоже хочешь быть добр? В ответ он получил снисходительное хмыканье, холодный прищур и оскал, заменивший улыбку. Думая, что собеседник мертвецки пьян, Эммерик перестал изображать простофилю. - Конечно. Я даже уверен, что он и сам бы не отказался пообщаться с нами. - В обмен на меня? – уточнил Лютик. Эммерик застыл, дёрнул бровью, покатал остатки сидра по стенкам кружки. - А у него есть повод обменивать тебя на себя? Вот как. Не зная даже, ляпнул ли он чего лишнего, а, если и ляпнул, то к худу ли или к добру, Лютик уклончиво помотал головой. - Да с чего бы? Говорил же, я еле с ним знаком. - Конечно, конечно, - ощерился Эммерик. Когда кувшин с брагой опустел, была уже ночь. Эммерик извертелся как вошь на гребешке, спрашивал и так, и этак, но Лютик шутил, смеялся, пускался в пространные россказни о музыке и дальних краях, но по делу не сказал ничего. Конечно, голова у него уже раскалывалась. Но он тоже умел пить, знал, что этого по нему заметно не было, и пользовался своим умением напропалую. Осушив очередную кружку, Эммерик посерьёзнел. Резко встал, налёг на стол, навис над Лютиком, выдыхая ему в лицо хмельные пары. - Ты же понимаешь, менестрель, что терпение моё имеет пределы? Понимаешь, а? Отвечать ему Лютик не стал вовсе. Пожевал нижнюю губу, пожал плечами и спокойно откинулся на спинку стула. - Хорош на сегодня. Возвращайся-ка в свои покои, приятель, - совсем нехорошим тоном велел Эммерик, и Каттай, повинуясь его условному знаку, потянул пленника за ворот рубахи, чтобы поднять на ноги. *** Так прошло пятнадцать дней. Где-то там, наверху, за дверями и окнами, бушевало лето. Иногда шли короткие дожди, порой солнце до невозможной духоты накаляло подвал. Лютик спал, ел, слонялся по своей темнице, складывал домики из соломинок, бормотал под нос песни – свои и чужие. Одним знойным вечером сверху донёсся топот копыт, кто-то заколотил в дверь заброшенного домика. Долго бубнили голоса – знакомые и пара других, новых. Лютик убедился за это время: слов не разобрать, как ни вслушивайся, но интонации звучали грозные, напряжение буквально зазвенело, заскребло по нервам. Те незнакомцы, что прискакали сюда в такой поздний час, задерживаться не стали. Шваркнула дверь, заржал конь, и снова зашуршали камушки под копытами. Через несколько минут стукнул люк, опустилась лестница, и в подвале нарисовался Ивор. - Со мной пойдёшь, - отрывисто сообщил он. В коридоре их поджидал Эммерик, и он был бледен как смерть, как призраки, которых так споро убивал Геральт. Рядом стоял верный пёс Матей, переминался с ноги на ногу, будто готовясь к прыжку. - Что ж, друг мой, время на мирные раздумья вышло, - заявил Эммерик вместо приветствия. – Пора что-то решать. - Я ничем не могу помочь, говорю же! - воскликнул Лютик, чувствуя, как сгущается воздух между ними. Мурашки пробежались от затылка до самой поясницы. Запахло бедой. Эммерик закатал рукава синей льняной куртки, поднёс к губам трубку и закурил, с удовольствием потянул в себя пряный дымок. - Угадай-ка, кем был наш приятель Матей до того, как я переманил его на вольные хлеба? – вдруг спросил он. Лютик, ожидая всего, но уж точно не этого, опешил. Смерил взглядом румяного детину, отметил привычный холодок в его глазах, но и только. - Свинопасом? - Палачом. Сказав это, Эммерик полюбовался произведённым эффектом, щёлкнул пальцами, и по бокам от Лютика тут же встали Каттай и Ивор. Они схватили барда, потерявшего дар речи, под руки, втащили в уже знакомую комнату, буквально в два движения стянули с него дублет и рубашку. Лютик, только теперь сообразив, как же он, должно быть, влип, возмущённо вскрикнул, но ему тут же прилетело по голове. Не так сильно, как могло бы, но ощутимо, и пришлось замолчать, пока не случилось чего похуже. Дрожа от страха, ёжась от мерзкого ощущения нагой беззащитности, он застыл, во все глаза глядя на Эммерика. Тот улыбнулся и продолжил: - Да, у меня тут очень дружная команда. Мы столько делишек переделали по-тихому, ты даже себе не представляешь. Согласись, это удобно: платишь деньги, да, большие, но зато и проблемы все решаются в мгновение ока! А за твоего друга награду посулили очень щедрую. - Но ко мне-то вы зачем так прицепились? - несчастно спросил бард. - А ты – заноза в жопе, иных слов не подберу. Я ведь предупреждал: лучше б ты подобру-поздорову рассказал всё, что знаешь. Те двое, что держали Лютика за руки, почти одновременно кивнули, Ивор грязно выругался. Эммерик пояснил: - Вместо того чтобы взять ведьмака и заливаться сейчас пивком, мои люди обыскали добрую треть Континента, думаешь, это было легко? - Не… не… - Не-не, - передразнил главарь и, вмиг сбрасывая прежнюю личину, гаркнул: - Матей, можешь начинать. Вся кровь бросилась в голову Лютику, когда его грубо кинули на скамью животом и стали вязать запястья. Он хрипел и дёргался, но снова получил оплеуху, умолк, рвано дыша, догадываясь, что ничего, ну ровным счётом ничего хорошего сейчас произойти не может. Он узнал приближающиеся шаги Матея, а вон те ноги в сапогах, которые мельтешили напротив, явно принадлежали Эммерику. Каменно тяжёлая ладонь опустилась на спину, ощупала деловито, будто Лютик был куском мяса в лавке. Рука исчезла, но тут же страшный свистящий звук рассёк воздух, и правый бок обожгло короткой вспышкой боли. Лютик взвизгнул, попытался стечь со скамьи, но ему не дали. Стеганули снова, на счастье, не кнутом, который до голых рёбер распорол бы плоть, а, наверное, короткой плетью. Было унизительно и больно, но других ударов почему-то не последовало. Над ухом раздался вздох сожаления, и поганец Матей сообщил: - Ри, да таким макаром сопляк сдохнет через день – другой. Кожа да кости. От таких слов у Лютика схватило горло, он запаниковал, стесал живот о плохо обструганное дерево. Стражники - верзилы вздёрнули его на ноги, видимо, по отмашке Эммерика. И точно, тот стоял рядышком, с презрением оглядывал тонкие предплечья и выступающие ключицы, которые так любил покрывать жадными поцелуями его ведьмак. - Тьфу. Уверен? - А на кой ляд рисковать? Можно по-другому, - почесал маковку Матей. - Знаешь, ты прав. Милостивый государь ведь у нас кто? Музыкант. Эммерик аж задышал чаще, выдавая какой-то жуткий план. Лютик взмолился про себя: пусть они отстанут, пусть не трогают. Пусть… Хоть бы сейчас здесь оказался Геральт, чёрт уж знает, откуда. Пусть он спасёт! Нельзя же с ним вот так! Ни с кем нельзя, но с ним - особенно! Он же ничего никому не сделал! - Но… - начал было он, но голос сорвался, да и Эммерик беззлобно стукнул по губам, заставляя замолкнуть. - Ты будешь говорить только тогда, когда вспомнишь, где твой друг. Понял уже, что мы тут не шутки шутим? Лютик кивнул. - Так что же? Где. Проклятый. Ведьмак? Последний шанс даю, пользуйся. - Не знаю! – закричал Лютик, впился ногтями в ладонь, чтобы не впадать в совсем уж откровенную позорную истерику. - Ну, это был твой выбор, - вздохнул Эммерик. Он отпустил Ивора, поманил к себе Матея и что-то прошептал ему на ухо. Тот кивнул, соглашаясь, налил себе кружку из здоровенного кувшина, напился, обзавёлся пенными пивными усами. Вытер рот и полез в мешок, висевший на вбитом в стенку гвозде. - Была у меня одна девчонка, - завёл Эммерик. – На флейте играла. Так вот, она хвалилась как-то, что у музыкантов крайне чувствительные пальцы. - Что? Лютик шарахнулся к стене, но его опять грубо сцапали, усадили на добротный тяжёлый стул и пододвинули к свету. По приказу главаря его левое запястье примотали ремнём к спинке, а правую руку положили на стол. Лютик задышал порывисто, попробовал высвободить ладонь из хватки Каттая, но этот великан был хуже тролля, ни один мускул не дрогнул от жалких Лютиковых попыток. - Айда проверим это, Матей? – спокойно предложил Эммерик. - Айда. И Матей, не слушая бессвязных проклятий, которыми поливал его бедный бард, обрушил на его указательный палец тяжёлую рукоять охотничьего ножа. Чтобы сломать, потребовалось два таких удара. Лютик не уловил второй, ведь даже с первого рука взорвалась болью, и он жалобно закричал, мотнул головой, вжался поневоле в живот Каттая, застывшего за его стулом. Юродивый громила погладил его по щеке с отеческой заботой, склонился к уху и шепнул: - Пора говорить. - Пошёл ты! – вырвалось у Лютика, и тут прилетел удар по среднему пальцу. Здесь кость хрустнула сразу, видать, приноровился Матей, вспомнил любимое дело. - Правы были люди, глотка у тебя лужёная, - похвалил Эммерик, когда стих очередной хриплый вопль. – А вот инструмент тебе, певуну, больше не пригодится. Томительно медленно он вышел куда-то, вернулся с дорожной сумкой Лютика и его лютней. Лютик только и успел, что проморгаться и прогнать приступ тошноты, которым тело отреагировало на острую боль. Сипло дыша, он глянул на Эммерика, погладил взглядом свою верную подругу, попробовал вспомнить, как скользят под пальцами её струны. - Гори, гори ясно, - продекламировал Эммерик и без лишних сантиментов бросил инструмент в огромный очаг. Треснула тонкая древесина, запахло плавящимся лаком. На глаза Лютику набежали слёзы, но радовать своих палачей ими он был не намерен. Отвернувшись, чтобы не видеть, как горят двадцать лет его жизни, он укусил себя за щёку изнутри. Хватит, и так уже накричался. Гибель лютни – только начало, в этом, почему-то, сомнений не осталось. - Так как насчёт хороших новостей? – Эммерик схватил его за подбородок, заставил смотреть на себя. - Ни единой, - выплюнул ему в лицо Лютик. Мерзавец кивнул, дал отмашку Каттаю, и тот размотал впившийся ремень, оторвал Лютика от стула. - Иди тогда, подумай ещё, - посоветовал Эммерик и вытряхнул из Лютиковой сумки две потрёпанные книжицы, исписанные убористым почерком. – О, да тут есть ещё кое-что на растопку! И, прежде чем Каттай выволок его в коридор, Лютик успел увидеть, как вспыхивают его рукописи, как сполохи пламени раскрашивают лицо Эммерика кроваво–алым цветом. Чуть не свернув шею на лесенке, Лютик скатился вниз. Следом упала его скомканная одежда. Когда стих грохот закрывающегося люка, бард зашипел сквозь зубы, накинул рубашку, прижал к груди покалеченную ладонь, нашёл такое её положение, при котором не так грызла боль. Еле шевеля ногами, побрёл в угол, где валялись старые мешки, упал на них и сжался в дрожащий комок. Мысли его были далеко от этого проклятущего подвала, он твердил и твердил про себя имя Геральта, звал его, умолял прийти и спасти его. Но ночь к мольбам оказалась глуха, и вскоре Лютик заснул некрепким, каким-то зыбким сном. Утром он поглядел на больную руку, ахнул, сообразив, что нужно было хоть перевязать попробовать, тогда, возможно, её б не разнесло чуть ли не вдвое. Намотав на пальцы и запястье свой носовой платок, что нашёлся в кармашке дублета, Лютик опёрся на сырую стену и отдался мрачным думам. Ведь это всё пока так, цветочки. Люди Эммерика не отстанут и уж вряд ли оставят в живых. Ну где же, блядь, где он так нагрешил? И что теперь делать? *** С этого дня его перестали кормить. Сначала Лютик, напуганный до полусмерти, вымотанный ноющей болью, даже не сообразил, что не так, почему его шатает из стороны в сторону. Потом понял: прошла ночь, закончился день, снова завечерело, а во рту у него не побывало ни крошки. Конечно, он не настолько сбрендил, чтобы просить о чём-то таких козлов, какими оказались его похитители, вот и пришлось себя отвлекать, надеясь на волю судьбы. Он мурлыкал под нос лучшие песни, что сочинял прежде, ходил по своей тюрьме, вспоминал все их странствия с ведьмаком, его глаза, редкие улыбки. Становилось чуть легче, но бодрый настрой позорно сбежал, когда в сгущающихся сумерках заскрежетал люк, и лестница опустилась вниз. - Братец Матей тебя ждёт, - с ненормальной улыбкой оповестил Каттай, схватил Лютика за шиворот и поволок наверх, в зародыше пресекая все попытки сопротивления. Несчастного барда, трясущегося как листочек на ветру, привязали к стулу, а посиневшую и распухшую правую руку снова придавили к столешнице. - Я ничего не знаю! Мне ничего не говорил Геральт, ну зачем бы я врал вам?! – отчаянно вскричал Лютик. - Да кто ж разберёт-то, - философски заметил Матей, обтёр ладони о кумачовую рубаху. – Моё дело – правду выведать. Охота брехать – бреши, я разомнусь. Давно не веселился. На огонёк подоспел и Эммерик. Встал в углу, улыбнулся и подмигнул пленнику. - Надеюсь, ночка выдалась приятная? Если не горишь желанием собирать руку по косточкам, поведай нам всё. Я жду. Лютик, не зная даже, хочет ли он потянуть время до неизбежной катастрофы или и впрямь жаждет знать детали, выпалил: - Ты думаешь, вы поймаете его, как найдёте? Если даже Геральт и попадётся вам на глаза, твои люди до трёх не успеют сосчитать! Он же ведьмак, понимаешь? Эммерик жестом остановил Матея, который вознамерился бить разболтавшемуся Лютику по зубам. Сел у очага, взял со стола кружку и пригубил что-то, судя по запаху, явно алкогольное. - Это очень трогательно. Так заботишься о нашем благе, что впору звать тебя к себе в кроватку. Но я всё предусмотрел. Глянь-ка. Он нагнулся к сумке из плотной тиснёной кожи, достал оттуда тубус, оббитый стальной лентой. Вскрыл его и извлёк три длинных зазубренных дротика. Поймав на полированный наконечник свет пламени из очага, Эммерик направил солнечный зайчик Лютику в глаза. - Вот. Сколько это стоило – уму непостижимо. Лучший кузнец Новиграда сделал мне полный футляр таких. Если кончик смазать ядом, то к твоему ручному ведьмаку и подходить не придётся… Лютик скрипнул зубами, поймал рвущуюся наружу новость о том, что обыкновенный яд – не великая беда для ведьмака, прошедшего испытание травами. Но Эммерик оказался сделан далеко не пальцем, и даже не двумя. - Если, конечно, ещё и заказать у мага снадобье, что берёт этих выродков. Аккурат живым доедет до заказчика. Я знаю своё дело, бард. И только твоё упрямство мешает мне его завершить. Представляешь, как обидно? Лютику тоже стало обидно, даже более, чем. До него стало доходить: Эммерик будет похуже всей той нечисти, которую когда-либо убивал Геральт. Можно ли подпускать его к ведьмаку? Разумеется, нет. Если в силах скромного барда окажется удержать этого ублюдка на расстоянии, то игра будет стоить свеч. - Сударь, да я б и рад помочь. Думаешь, мне доставляет удовольствие проводить вечера вот так? – Лютик, дрожа, чуть пожал плечами. – Я попросту не могу ничего сказать. Я не знаю. Эммерик вздохнул и жестом фокусника достал откуда-то из-под стола молоток, обычный такой, которым забивали гвозди, и пододвинул его к Матею. - На-ка. Так полегче будет. - Хорошая штука, Ри, - одобрил верзила и склонился к Лютикову уху. – Можешь покричать, разрешаю. Матей, драный козёл, оказался палачом, что надо. Сложно было сказать, как он там головы рубил с плеч в свои лучшие года, но вот пытал со знанием дела. Походил кругами, рассказал тихо и угрожающе о том, как будут ломаться кости, не выдержав обрушившейся силы. Погладил ходуном ходящую ладонь, вслух гадая, с чего начать. Когда дошло до самого страшного, Лютик уже ничего не осознавал, изнурённый страхом и ожиданием боли. Такой подход делал ощущения ещё острее, куда глубже вгрызался липкий ужас. У Лютика перехватило дыхание, он встретил новые крошащие удары тихим лающим стоном, отвернулся, чтобы не смотреть. Замотал головой, услышав набивший оскомину вопрос. Нет, он не знает. Нет, ему нечего сказать. Нет, можете уже даже не прекращать, плевать. Ему попросту плевать. Услышав такое, Матей прекратил представление. Побрызгав пленнику на лицо холодной водой, он только руками развёл. - Тащи обратно эту тряпку, брат. Совсем осоловел, не понимает человеческого языка. - Так заставь его! - взбеленился Эммерик, но получил однозначный ответ. - Сегодня он и имени своего тебе не скажет. Перестарались. Но я его дожму, Ри. Если и впрямь что-то знает, я это из него вытяну. - Ладно. Нахер щенка. И Лютика поволокли в подвал. В ушах у него даже не звенело, а натурально орало, а желудок вывернуло бы наизнанку, если б было, чем тошнить. Он не стоял на ногах, и Каттай на плече допёр его до подстилки в углу, свалил как куль с мукой и захихикал, склонив по-птичьи голову набок. - Лютики жёлтые, а ты... Как бишь его? Василёк. Вон, глаза какие синие. Почему ты так назвался, глупый? - Музыка... Я из-за лютни Лютик, - стуча зубами, пробормотал бард. Каттай, в силу своего скорбного ума не умевший сдерживаться, заржал в голос и резко заткнулся почему-то. - А не будет у тебя музыки больше. Ха! Не будет. И вот тут с ним Лютик был полностью согласен. *** Велен. Геральт ждёт его в Велене, если, конечно, ещё ждёт. Всего пять букв – и этот кошмар закончится. Да, его прирежут, но ведь это такая лёгкая, такая быстрая смерть. Ничто по сравнению с тем, что они делали до этого. - Ну так как? – заботливо поинтересовался Матей. – Память вернулась? Чтоб он сдох, этот говнюк. Лютику снова сжали кисть, распластывая её на столе. Боль десятком калёных гвоздей прошила кости, сломанные ещё позавчера. Бард застонал, дёрнул рукой, но что он мог против троих мордоворотов, израненный, голодный и сломленный?! - Не вернулась. Ладно. Лютика ударили по лицу, скула заныла от привычной уже боли. Молоток тюкнул по мизинцу, но соскочил, только задев. У него была секундочка передышки, совсем немного времени, чтобы схватиться за ускользающее сознание, чтобы вспомнить: нельзя говорить. - Твою за ногу. Сорвался, - Матей искренне опечалился, прицелился точнее. Короткий удар на сей раз попал в цель, треснула тонкая косточка пальца, и Лютик взвыл, давясь вязкой слюной. Сорвано дыша, он помотал головой, отгоняя приближающийся обморок. Геральт в Велене, в Велене… - Спалла, - пробормотал он. – Мы должны были встретиться с ведьмаком в Спалле. Прекратите. Матей с подозрением уставился на него. Отложил молоток, цапнул за дрожащий подбородок, развернул к свету. - Значит, ты решил быть умничкой? Хорошо. Я позову Эммерика. Напоследок Матей почти ласково мазнул ладонью по Лютиковой щеке, потрепал, будто собаку, по голове. Передёрнувшись от отвращения, Лютик откинулся назад, зажмурился, смаргивая слёзы. Заскрипела и стукнула об косяк дверь. Интересно, они станут проверять? До Спаллы, надо полагать, путь неблизкий. Хоть бы это и впрямь оказалось так! Может, ему немного повезёт? Может, пока они там рыскают по лугам и холмам, Геральт чудесным образом окажется здесь, спасёт его? Пожалуйста, пожалуйста, пусть он придёт. Неужели он, верный спутник, друг, любовник, в конце-то концов, не заслужил такой малости? Вошёл хмурый Эммерик, махнул рукой, чтобы остальные проваливали. Оставшись с Лютиком наедине, он взял стул, поставил напротив, уселся на него верхом и непроницаемыми глазами уставился на своего пленника. - Итак, Спалла? Скажи мне, бард, далеко ли она отсюда? Лютик тяжело сглотнул, попытался отвернуться, но ему не дали, насильно развернув голову обратно. - Если б я знал, где мы сейчас, то ответил бы, - процедил Лютик. Его мучитель подкрутил усы, хмыкнул. - Была такая деревня, называлась Бышка. Её жители давно покинули эти края, и теперь здесь только мы. До Дорьяна пара часов пути. Холера. Темерия. И здесь же, рядом, будет Геральт! Как это всё некстати! - Тогда, достопочтимый Эммерик, Спалла и впрямь далеко. - В этом-то и весь вопрос, - хладнокровно кивнул наёмник. Повисло молчание. Лютик всё старался выровнять дыхание, не зная, к чему и готовиться. Его собеседник без спешки набил трубку, достал уголёк из камина и закурил, пуская колечки дыма. Колко улыбнулся, затянулся особенно глубоко и закашлялся. - Глупый трубадур вообще задумывался о том, зачем он нам? Почему взяли именно тебя? О, думал он за эти дни много. Но и ответ казался чертовски очевидным. - Я ведь, как говорят, бард ведьмака, - фыркнул Лютик. – Вы уверены, что я о нём всё знаю. Сами сказали. Эммерик кивнул, сделал очередную ленивую затяжку, поморщился раздражённо. Встал и пошёл к очагу, потянулся щипцами за очередным угольком. И тут в его почти чёрных глазах загорелось пламя ещё более яркое, чем в печи. Лютик и моргнуть не успел, а Эммерик уже оказался рядом, вывернул его бедную левую руку и прямо в неё бросил вишнёво-красный уголь. Стиснул поверх своей ладонью, жадно втянул ноздрями запах горелой плоти, фыркнул, услышав истошный крик, который вырвался у Лютика из груди. - Теперь слушай сюда, соловушка, - зарычал Эммерик, разжимая ладонь. Уголь выкатился, оставляя за собой кровавый след. Рука у Лютика не просто горела, она полыхала выкручивающей жилы болью, будто её всю опустили в кузнечный горн. Если б он не был привязан к стулу, то, наверное, катался бы по полу, прижимая к себе попеременно то изломанную правую, то обожжённую левую. - Я знаю, ты не просто поёшь песенки, что прославляют Геральта из Ривии. Слухи, которые ходят по городам и весям – вовсе не слухи, правда? - Не понимаю, о чём ты! - прорыдал Лютик. - Враньё! Дальше. Мои люди потолковали с кметами, которые видели вас в харчевне в Цидарисе. Жаль, что её пришлось спалить, милое было местечко… Так вот. Многие слышали, как вы уговаривались о встрече с ведьмаком в день середины лета. Но никто не разобрал, где. Лютик похолодел, забыл даже о боли. Вот дерьмо! Почти с самого начала эти мерзавцы знали: он точно в курсе, где будет Геральт. Ему, скромному барду, не уйти живым из этой передряги. Эммерик с маниакальным удовольствием наблюдал смену эмоций на его лице. Пришёл к какому-то выводу, сдул со лба волосы и, склонившись к самому уху пленника, чётко проговорил: - Сказать, почему ты ещё жив? Почему не собираешь с пола собственные кишки и не глотаешь пинтами свою же кровь? Из-за него, из-за твоего дружка. Хитёр как лис. Мы искали его везде: всю Реданию, весь Цидарис на пузе облазили, но он заметает следы, не оставляет ни зацепки. Мы даже слушок пустили о том, что ищем его. Да толку-то! Пока что ты – единственный, кто точно знает, где будет ведьмак. Но знай: первыми его отыщем - тебе крышка. Поверь, умрёшь не быстро. Лютик немного успокоился. Раз они Геральта не выследили, то всё не так уж плохо. Кто знает, может он найдёт их прежде? - Да я сказал всё, что мог! Мы договорились на Спаллу! Эммерик стремительно побледнел, стиснул губы так, что их и вовсе не стало заметно. - Вот только день середины лета близок, а вчера ведьмака мельком видели в Темерии. Она, как ты точно заметил, далеко от Спаллы. Кто-то нагло мне лжёт, мастер Лютик. Кто бы это мог быть? После этого был короткий сокрушительный удар, и мир растворился в подступившей черноте. *** Целых два дня после этого Лютика не трогали. Он забился в свой уголок, кое-как оторвал от большого куска мешковины узкие полоски и обмотал ими руки. В волосах на затылке запеклась кровь, голова болела, но это можно было только переждать, ведь помочь себе было нечем. Стараясь двигаться как можно меньше, он спал, пока мог, делал круг – другой по подвалу, чтобы окончательно не задеревенеть, пил много воды, потому как горло то и дело пересыхало. Дни, наверное, стояли жаркие, стрекотали кузнечики, иногда до слуха доносилось лошадиное ржание. Домишко и подвал под ним сильно нагревались, Лютик мучился от духоты, прикидывал, как долго продержится без пищи, если раньше не убьют. По его подсчётам, он две недели провёл здесь как гость, и ещё одну – как пленник. Значит, наступает июль. Скорее всего, Геральт уже в Велене, попивает себе горьковатый эль в «Шафране и перце» да в ус не дует. Как скоро он хватится его? Будет ли ждать дольше намеченного срока? И, что самое главное: начнёт ли справляться о нём и искать, или просто подумает, что Лютик задержался где-нибудь по своим певческим да трубадурским делам? Они никогда не обижались друг на друга за подобные опоздания. Порой – ждали, порой – отправлялись вдогонку, просрочив встречу. У Лютика нынче каждый час на счету, но Геральт не удивится, если его не окажется в Велене в день середины лета. Вот, в чём был весь вопрос. Теплилась слабая надежда на то, что Геральт почуял слежку, узнал о ней, будучи опытным и осторожным ведьмаком. Может, до него и те самые слухи, что были пущены Эммериком, успели долететь. Тогда он и не в Велене вовсе. Эммерик сказал, что его видели в Темерии, но где – не уточнил. Может быть, он уже ищет своего незадачливого друга? Может, успеет прийти до того, как эти недоноски размозжат ему голову или воткнут нож в горло? Лютик, вопреки словам многих приятелей, давно растерял юношескую наивность. Он понимал: будут пытать всерьёз – и он может выдать, даже не желая этого. Ведь он всего лишь бард, не солдат, не рыцарь, не ведьмак. Как только Эммерик потеряет терпение, а это непременно случится, разговоры пойдут совершенно другие. Куда там переломанные пальцы, он наизнанку вывернет несговорчивого пленника! От таких соображений голова вспыхивала болью, тряслись поджилки. Отдышавшись после приступов паники, Лютик снова и снова прикидывал: что, если всё-таки намекнуть мучителям на Велен? Ведь Геральт на его собственных глазах расправлялся со стаями монстров, как-то раз уничтожил шайку бандитов, в которой было не меньше дюжины человек. Но потом вспоминались узкий зазубренный дротик, холодная улыбка Эммерика, вспоминалась проливаемая годами напролёт кровь Геральта на его руках. Он ведьмак, но он уязвим, смертен. Можно было предать кого-то другого, наверное, своя-то шкура дороже. Но ради Геральта Лютик пошёл бы на плаху. Кстати, говоря о перспективе верной смерти: эти люди точно знали, что он знает. Лишь поэтому Лютик вообще был ещё жив, поэтому его даже берегли в какой-то степени, а не били хлыстом и не жгли калёным железом. То, что скрывалось в его голове, было им нужно, вот бард и требовался живым, говорящим, соображающим. Одно лишь слово, в которое поверят – и Лютик подпишет себе приговор. Найдут Геральта там, где он скажет – они оба покойники. Нельзя, нельзя говорить. Что бы ни случилось. Чем бы ни пугали. На третий день после их последней прекрасной встречи Эммерик сам спустился за Лютиком в подвал. Бард спал тревожным сном, то и дело вскидываясь от очередного кошмара, что стали частыми гостями за эти недели. Когда плечо грубо затрясли, Лютик проснулся, зажмурился от света масляной лампы, которой тыкали прямо в глаза. Эммерик, свежевыбритый и бодрый, смотрел на него с любопытством и почти по-доброму. - Итак. Знай я, что ты говоришь во сне, уже давно бы дежурил здесь до победного конца. Ох, холера! Неужели он… - К великой жалости, ты не сказал всего, - признал Эммерик, рывком перевернул Лютика на спину, не обращая внимания на стоны боли. – Но я понял: ведьмак тебя ждёт в каком-то трактире вдали от большой дороги. Это хорошо. Это почти правда, так ведь? - Я… Мало ли, что скажешь в бреду, сударь, - прошипел Лютик, мысленно казня себя тысячей всевозможных способов. - Как правило, тогда и говорится правда, - фыркнул наёмник, встал и занёс ногу над переломанной Лютиковой ладонью. – Погадаем немного? Страсть, как люблю загадки, жаль, что нет времени на них, но я управлюсь быстро. Так вот, вопрос всё тот же: где Геральт из Ривии? В трактире – да. Но точнее? В Вызиме? Мариборе? За Понтаром, на границах с Реданией? Что за харчевня? Ну же? Лютик сцепил зубы, зная, что сейчас опять будет больно. За эти дни руки перестало печь, боль поутихла, становясь привычной и тупой, и вот, пришло время вспомнить, каково это, когда обломки костей ощущаются раскалённой стружкой металла, перекатывающейся под кожей. И он вспомнил. Эммерик, теряя свой благодушный настрой, отдавил ему кисть, навалился всем весом, зарычал как подбитый утопец. Лютик забился и завопил, не зная даже, сломал ли мучитель что-то ещё или просто топчется на старых ранах. - А скажи, - сипло попросил Лютик, когда тяжёлый сапог убрался с его руки. – Скажи, в Спаллу кто-то из твоих людей уже отправился? Послал кого? - Я знаю своё дело, - тяжело дыша, похвалился Эммерик. – Хоть ты и брешешь, я всё же велел её проверить. Видишь, как я откровенен с тобой, щенок? Лютик жутковато засмеялся, подтянул к себе ладонь, будто начинённую плавящимся стеклом и обоюдоострыми иголками. Оторвался от стены, в которую вжимался, стараясь уйти от муки, и, сверкнув глазами, парировал: - И я буду… честен. Возвращай своего человека. Геральта там нет. - Ах ты, крысёныш, - с обманчивой теплотой выдохнул Эммерик и аккуратно отодвинул подальше лампу. Не мудрствуя лукаво, он набросился на пленника прямо здесь. Молоток – хорошо, конечно, но старые добрые пинки ногами по животу тоже развязывали языки. Многим, но не Лютику в данный момент. Глотая кровь, вскрикивая от новых тычков по рёбрам и коленям, он не сказал ничего связного и, к счастью, вырубился достаточно быстро, позволив волне боли захлестнуть себя с головой. *** Ещё несколько дней пролетели как в тумане. Лютик не знал, сколько именно, потому что теперь ему было совсем худо. Его не вытаскивали наверх, лишь один раз в подвал спустились Эммерик и Матей, пытались его растормошить, пытались бить, но тщетно. Спать теперь Лютик боялся, подозревая, что и впрямь может разболтать, чего не следует, но то марево, в которое соскальзывало его сознание, и сном-то назвать нельзя было. В редкие часы просветления он проговаривал названия городов и деревушек, виденных на своём веку. Хенгфорс, Цинтра, Туссент, Завада, Волчий лог, Буга… Всё, что угодно, но не Велен. Пусть в памяти отложатся другие названия, пусть он скажет неправду, если что-то ненароком ляпнет. Наверху, в ветхом домишке, царил хаос. То и дело слышались гневные окрики Эммерика, истерически хохотал Каттай, которого, наверное, чересчур нервировала такая обстановочка. Эти паршивцы лихорадочно искали Геральта. И не находили, пока не находили. Лютик только ухмылялся злорадно, уже зная: сам он тоже больше никогда не увидит ведьмака. Конец их поискам настал быстрее, чем ожидал Лютик, и, конечно, неожиданно – как и всякая беда. В самый жаркий дневной час наверху снова заскрипели камни под копытами. Кто-то вломился в дом, громко выкрикивая имя Эммерика. Лютик, собравшись с силами, сел, до гула в ушах вслушиваясь в разговоры, что велись над головой. А спустя примерно четверть часа, когда крупные капли дождя затарабанили по листьям, в подвал спустился Каттай. Идти Лютик не мог и, оказавшись перед Эммериком, чуть было не рухнул ему под ноги. Презрительно фыркнув, Матей толкнул его на ставший привычным стул и даже привязал зачем-то, хоть бард и руки бы не поднял, что уж говорить о сопротивлении этой троице. Половица скрипнула под сапогом Эммерика, пахнуло табаком и пивом. - Что ж, господин строптивый говнюк, вот и всё. Это оказалось так просто! Знаешь, сегодня одна девка рассказала моим людям, что Геральт в Вызиме. Даже показала. Сидит себе в харчевне в Купеческом квартале да жрёт. А это, знаешь ли, совсем рядом. Что же ты так упрямился, а? Эммерик опустил ладонь Лютику на скулу, повёл ниже, к шее, почти нежно огладил пылающую нездоровым жаром кожу. - О, в Вызиме. Про неё я не знал, - безо всяких эмоций признался Лютик, облизал губы, отчаянно желая только одного: напиться бы вволю. Так в горле заскребло, так запершило, что впору было выкашлять лёгкие. Эммерик, залихватски улыбаясь, хлопнул его по плечу. - Передал бы ему что-то от твоего имени, знаю ведь, что не простых друзей разлучаю! Да только ты меня так измучил, что не охота! - Я ли? – вздохнул бард, морщась от тяжёлого прикосновения к разодранной коже. - А кто ещё? Теперь пора нам прощаться, - подвёл итог его жизни Эммерик. Матей и Каттай, такие похожие сейчас, переглянулись и хмыкнули почти хором. Ивор махнул рукой, потащил на улицу набитый барахлом мешок. - Прощай, - смиренно ответил Лютик, бросил короткий взгляд в сторону окна. Дождь закончился, пахло свежестью и прелым сеном. Темнело. Закат окутал небо золотистой дымкой, что-то свистели птицы, ветер играл с верхушками деревьев. Это был красивый вечер, такой, что и в балладе не грех было бы описать. Лучшее, что случилось с Лютиком в жизни – его Геральт и его песни. И если о прощании с ведьмаком можно забыть, то сочинить что-то он ещё успеет. В самый последний раз. Будет ласковый дождь, будет запах земли. Щебет юрких стрижей от зари до зари, И ночные рулады лягушек в прудах. И цветение слив в белопенных садах… - Ну, что ж. Не могу сказать, что был рад знакомству, - хищно улыбнулся тем временем мерзавец Эммерик. – Припоминаешь, я обещал: ты не сдохнешь быстро? Лютик замер, дикими глазами уставился на мучителя. Им мало того, что уже сделано? Ох, добрые боги, он ведь и так скоро умрёт здесь, он связан, никто не знает, где его искать! Что ещё хочет эта тварь? - Ри, брось щенка, - зевнул Матей, отвлекаясь от сборов. – На кой тебе марать руки об него? Всё равно сдохнет. - Этот гадёныш допёк меня, дружище. Могу я получить немного сладкой мести, а? – Эммерик хлопнул Матея и Каттая по плечам и хохотнул. – Повеселимся? Как тогда, под Оксенфуртом? - Тогда были бабёнки. И нам даже обломилось прежде, чем мы убили их, - Матей скользнул пренебрежительным взглядом по телу пленника. – А этот заморыш… У Лютика резкой судорогой скрутило живот. Ему тридцать два, а тридцать три уже не будет. Тем временем Эммерик вытащил из-за пояса нож, любовно протёр о полу жилета острое лезвие. Отрывисто приказал: - Полейте солому спиртом. Вокруг паршивца побольше накидайте. Чтобы веселее горелось. Ощущая, как мурашки пускаются в бешеный пляс по спине, Лютик рванулся со своего стула, хотя знал: кожаные ремни и здоровыми руками не порвать. Они собираются бросить его в горящем доме. Заживо сжечь! Каттай с видимым сожалением вылил на пучки сухой соломы бурдюк с краснолюдским спиртом, плеснул немного под стул и Лютику на сапоги. Потрепал по опухшему от побоев колену. - Надо было всё рассказывать. Мы бы ножиком – раз! – и готово. А теперь поджаришься. - Но не бойся, братец, уйдёшь ты достойно. В гордом молчании, - пообещал Эммерик, подозвал к себе Каттая и что-то зашептал. Получив приказ, плечистый аэдирнец встал у Лютика за спиной, схватил его за шею здоровенными ручищами и слегка сдавил. Не ожидавший этого Лютик дёрнулся, захрипел, но всё тщетно, против такой силы приёма не существовало. Закрывая собой свет, над лицом склонился Эммерик. - Пусти меня! – рявкнул Лютик, хотел было ударить головой, но Каттай удержал. Эммерик же, воспользовавшись моментом, сунул в распахнутый рот железные клещи, которыми доставал угольки из очага. Вне себя от ужаса, понимая, к чему идёт, Лютик все оставшиеся силы вложил в последний рывок, но проиграл и тут. Каттай перехватил его подбородок, а Матей, решивший присоединиться, налёг на колени. Эммерик же сцепил ветви клещей на языке и крутанул между пальцев нож. - Будь я тобой, - назидательно заметил он, – я бы уже не рыпался. Может, будет полегче. Лютик не почувствовал самого прикосновения ножа: наверняка, потому, что лезвие было отточено идеально. Вот клещи, царапая, тянут его язык изо рта, вот сверкает блик на острой стали. Вот металл скребёт по металлу, странно хрустит плоть… А потом наступил ад. Простое слово «боль» не отражало и сотой доли того кошмара. Оглушая себя и других, Лютик надсадно заорал, в горло хлынула горячая солёная кровь. Закашлялся, снова закричал, ссаживая глотку. Его скрутило в агонии, заложило уши, во рту жалились и жглись сотни, тысячи углей. Отстранившись от него, Эммерик потянул носом, вкусил терпкий железистый запах и ухмыльнулся. - А мне-то как полегчало, парни. Камень с душеньки. Можно заканчивать здесь. Эммерик отшвырнул клещи, обтёр нож об Лютиков рукав, посмотрел напоследок на пленника, что корчился и выл, наплевав на гордость. Стёр брызги крови, попавшие на кожаный наруч, подтянул ремень и вышел, закинув сумку на плечо. Матей, кряхтя, выгреб целый совок тлеющих головешек из очага, рассыпал их по полу и ушёл тоже. Последним дом покинул дурачок Каттай, беспечно насвистывающий весёленькую песенку. Глотая слёзы, Лютик уронил голову на грудь, попробовал дышать носом, попробовал терпеть, забыться, раствориться в подступающем мраке. Кричать он больше не мог: наверное, за время своего заточения истратил весь запас воплей, приготовленный на целую долгую жизнь. Было невыносимо больно, плечи тронул озноб, и Лютик знал: плохой это знак. И тут до ушей донесся, будто из-под толщи воды, тихий угрожающий треск. Кажется, скоро ему будет, чем согреться. «Геральт, ты только сам, пожалуйста, спасись. Пусть хотя бы это будет не зря». *** Лютик сидел, тупо уставившись в закопчённую стену. Боль отошла куда-то на второй план, но он ещё чувствовал, как на рубашку капает кровь: густая, тёмная, остро пахнущая железом. Этот запах пока перебивал смолистые дымные ноты, расходящиеся в воздухе. Тлела солома, набросанная на пол, мало-помалу занимались брёвна и балки. Дом, давно заброшенный, радостно отдаст себя огню, рассыплется пеплом, и он сам рассыплется тоже. Интересно, как это – сгореть заживо? Может, повезёт задохнуться в дыму? Может, потеря крови погубит раньше, чем жгучие языки пламени? Если что-то и было хорошо в сложившейся ситуации, так только то, что от него уже ничего не зависело. Плевать. Двум смертям не бывать, одной – не миновать. Огнегрудый комочек слетит на забор, И малиновки трель выткет звонкий узор. И никто, и никто не вспомянет войну. Пережито-забыто, ворошить ни к чему... Что-то расшумелось снаружи, и Лютик устало поморщился. Даже сдохнуть не дадут спокойно. Он уже засыпал под слова так и не родившейся песни, еле ощущая свои многочисленные переломы и раны. Ох, как сильно звенело в ушах! Почти так же звонко, как если бы рядом сталь скрещивалась со сталью. Грохот, с которым распахнулась дверь, привёл в себя. Мучительно закашлявшись от дыма, чувствуя, как печёт в груди, Лютик приподнял голову. Смерть, по-видимому, оказалась к нему добра: прилетела, костлявая, в облике Геральта, правда, взъерошенного и злого, но какие могли быть вопросы к старушке с косой. С мечом. С мечом, по рукоять обагрённым кровью. - Наконец-то! Лютик! – гаркнула Смерть. Лютик вяло дернулся, попытался отстраниться, но у него болело буквально всё, тело больше не повиновалось приказам сверху, и он сдался. Совсем забыл, что не сможет ничего сказать, безмолвно распахнул рот, и на подбородок хлынула свежая порция крови, на этот раз – алой, яркой. - Блядь! Как невежлива с ним Смерть. Матерится. Того и гляди, пошлёт по матушке. И тут окончательно прояснилось в голове. Это ведь Геральт. Живой, настоящий Геральт пришёл за ним! Как бы ни били, как бы ни мучили его эти ублюдки, он узнал бы Геральта, даже выжги они ему глаза. Кожа, хвоя, сталь и грушевый сидр… Знакомая смесь запахов ударила в нос, Лютик рванулся к своему ведьмаку, презрев всё на свете, задел, конечно же, ремнями руки, закричал, захлёбываясь густеющей кровью. - Тише, тише, - скрипуче воскликнул Геральт, бросился к нему, расшвыривая по сторонам ветхую мебель. Лютик сделал то единственное, что мог: вытянул шею, чтобы хоть как-то дотронуться, стать хоть чуточку ближе. Геральт упал с размаху на колени, отшвырнул меч и схватил его за плечи. - Зараза, что они… Я сейчас тебя освобожу. Я сейчас… Боги, блядь, Лютик! Имея за спиной многолетний опыт путешествий бок о бок с Геральтом, Лютик успел всяким его повидать, но только не таким, как сейчас. У ведьмака побелели даже губы, руки же, сжимающие кинжал, дрожали, а этого раньше не было никогда. Молчаливый и всегда довольный своим безмолвием, сейчас Геральт что-то безостановочно говорил, бормотал, ругался распоследними словами. Кое-как он перерезал ремни, стягивающие Лютиковы запястья. Стиснул зубы, когда бард в очередной раз заорал от боли, прострелившей до самых локтей, взвыл коротко и отчаянно, но быстро совладал с собой. - Пойдём-ка. Лютик слабо кивнул, попробовал хоть за шею обнять, чтобы Геральту сподручнее было, но не осилил и этого. Огонь уже потрескивал, пожирая дерево, вздымались клочья чёрного дыма, грозя задушить. Поспешно убрав отброшенный меч в ножны за спиной, Геральт подхватил Лютика на руки, быстро пошёл к двери, да так легко, будто бард и не весил ничего. На улице стразу стало легче дышать. Лютик жадно втянул в себя прохладный ночной воздух: не спёртый, не затхлый, как в его подвале, а чистый, летний и вкусный. Разразился кашлем, пятная доспех Геральта проклятой кровью, которая так и сочилась изо рта. Краем глаза увидел Эммерика: тот, весь израненный, распластался на траве, баюкая обрубок своей левой руки, сучил ногами и злобно подвывал на одной ноте. Не обращая на него никакого внимания, Геральт вдруг шепнул Лютику на ухо: - Ты прости меня. Я опоздал. Я так виноват. Лютик замотал головой с такой силой, что его слегка замутило, ткнулся Геральту в висок, чувствуя, что вот-вот заплачет. Перед мучителями это было бы стыдно, перед ведьмаком… Ну, разве что самую малость. Геральт осторожно опустил его на землю, накинул сверху свой плащ, раскроенный чем-то острым почти надвое. - Дай мне минуту. Закончу дело. Последнее, что успел запомнить Лютик – Геральт коротким ударом меча сносит голову Эммерика, и она катится по склону, к горящей хибаре, которая чуть было не стала его могилой. Рот снова наполнился кровью, и даже сплюнуть её уже не хватило мочи. Он потянулся было к ведьмаку, который присел рядом с совершенно чужим, застывшим, будто маска, лицом. Ладонь ошпарило болью, и Лютик вырубился, так и не успев дотронуться, окончательно убедиться в том, что Геральт здесь, пришёл, наконец. И ни птица, ни ива слезы не прольёт, Если сгинет с Земли человеческий род. И весна… и Весна встретит новый рассвет, Не заметив, что нас на Земле уже нет. (**) Последующие дни стали лоскутным одеялом, месивом из отрывочных воспоминаний, бреда, боли и страха. Вот Геральт орёт жутким голосом, зовёт кого-то на помощь. Вот лица касаются нежные женские ладони, гладят по щеке, и становится больнее. Вот запахло травами: полынью, ромашкой. Знакомые мозолистые пальцы дотрагиваются до его покалеченной руки, и Лютик кричит, рвётся прочь, не в силах больше терпеть, сколько же можно, в самом деле! Вот Геральт что-то шепчет на ухо, уговаривает… О чём-то там уговаривает, слов не разобрать, но голос успокаивает сам по себе. Вот под спиной оказывается мягкое ложе, лёгкое одеяло ложится поперёк груди, и боль начинает утихать. Вот – тревожные зелёные глаза и медные волосы. А вот и Геральт собственной персоной. Он бледный, он не в себе, он пытается дозваться Лютика, но тут глаза измученного барда закрываются сами собой, становится темно, тихо, спокойно. *** Когда Лютик очнулся, вокруг царил полумрак, и в комнате он находился один. Кровать чуть скрипнула, когда он заворочался, одеяло, что лежало скомканное рядом, пахло сталью и пылью, из чего можно было сделать вывод, что ведьмак спал здесь же. Из-под двери пробивалась тонкая полоска света, там негромко спорили, и Лютик даже различал некоторые слова. - Это… опасно… Нельзя быть точно… Нет! – то была Трисс, и голос её казался грозным, не терпел возражений. - Разве… придумать?! Я не хочу, чтобы… Навсегда! – а это загрохотал Геральт, саданул обо что-то ногой, наверное, судя по звуку. Значит, всё это не приснилось, не почудилось в горячке. Геральт спас его, убил тех, кто так над ним издевался, и теперь... Теперь понять бы, что дальше. Лютик попробовал сесть, схватился было за трещавшую голову, но ойкнул при первом же движении руки. Точно. Ему же ломали пальцы, холера. Повязка на правой кисти лежала туго, нещадно сдавливала кожу, но так было правильно, он знал. На левой тряпичек оказалось меньше: видимо, ожоги магией лечились быстрее, чем переломы. Как бы то ни было, пить хотелось ужасно. Возле кровати обнаружилась кружка, но как дотянуться, вернее, чем? Лютик кое-как передвинулся ближе к краю, подцепил её левой рукой – она ныла слабее, – и сделал крохотный пробный глоток. Но боль тут же накатила такая, словно кто-то врезал ему кулаком по физиономии. Это тоже не было поганым сном. Его и впрямь лишили языка, и даже сдохнуть после этого не удалось. Сдавленно вскрикнув, Лютик ненароком выронил посудину, и она, конечно, разбилась, упав на каменный пол. Голоса в соседней комнате стихли, распахнулась дверь, впуская слишком, по его мнению, резкий свет. - Лютик! – с облегчением выдохнула Трисс, села рядом и положила прохладную ладонь ему на плечо. – Ну как ты? Лютик вывернулся, с укором посмотрел на неё глазами, которые уже предательски щипало от слёз. Спасибо, конечно, чародейке за помощь, но она серьёзно ожидает, что он ответит?! Девушка слегка смутилась, покатала носком туфли глиняный черепок и попросила: - Хотя бы кивни, если тебе лучше. У Лютика пошла кругом голова. Ему не лучше, ему просто отвратительно, вся его жизнь полетела под откос. Он теперь калека, жалкое создание, заслуживающее только брезгливого сочувствия, ничего более. Еле сдерживая готовый сорваться с губ стон, он кивнул, потом покачал головой, отвернулся от Трисс и сжался в комок, надеясь, что его оставят в покое. Кстати, а где… - Я побуду с ним, иди, – раздалось с порога. Трисс коротко погладила Лютика по волосам, встала и вышла. Повисла звенящая тишина. Геральт опустился перед кроватью на колени, оказался на одном уровне с Лютиком. - Посмотри на меня, - непривычно мягко попросил он. Лютик послушался. Судя по всему, Геральту тоже пришлось несладко: под глазами у него чернели круги, неровно отросшая борода делала старше, резкие складки обозначились на лбу и переносице. Лютик не умел долго молчать и по привычке набрал воздуху в грудь, разомкнул губы, но вместо слов получилось какое-то жалкое «кхм-ыы». Бард испуганно замолк, обмирая от боли, терзающей рот. - Лучше пока поберечься, - вздохнул Геральт. – Только начало подживать. От ужаса и свалившегося внезапно понимания Лютика затрясло, он спрятал лицо в подушку, чувствуя: ещё немного – и он разрыдается прямо при Геральте, а потом, наверное, пойдёт и расшибёт себе башку об дверной косяк. Всё лучше, чем оставаться безмолвной тенью до конца дней. Кровать скрипнула, чуть просел матрас, а значит, Геральт сел к нему. Не стал трогать, и уже за это Лютик был благодарен. От прикосновений его окатывало волной отвращения и страха, в каждом чудились мучители, оставшиеся навеки в мёртвой Бышке. Да и пора было начать отвыкать от ведьмака и его редких знаков расположения, ибо Лютик не собирался становиться обузой даже на таких крепких плечах. Им теперь будет не по пути, и, если даже сам Геральт не озвучит это, то Лютик скажет… Блядь. Напишет, наверное, когда срастётся правая рука. - Знаешь, я ведь не сразу понял, что ты пропал, - вдруг донеслось до его ушей. – Всё шло как по маслу: закончил очищать деревню от гулей, съездил в Блавикен, взял в его округе несколько заказов. Потом по Редании поползли слухи, будто кто-то разыскивает меня. Но я могу затеряться, если нужно, ты же знаешь. Лютик кивнул, оторвался от своей подушки и устроился на боку, неловко положив перед собой руки. Геральт покосился на него и продолжил: - Вот я и затерялся. До нашей встречи в Велене следовало избавиться от преследования, и я двинулся в Темерию морем, через Цидарис. Это большой крюк, но так было надо. И вот, оказавшись там, я узнал, что корчма, в которой мы жили в мае, сгорела, и многих местных перебили за одну ночь. Это насторожило. Вот зараза. Из-за них ещё и столько народу погибло. На какой-то короткий миг Лютик перестал скорбеть о своей участи, а задумался о чужой. Да на кой ляд этим мерзавцам столь остро понадобился Геральт, что они убили десятки людей, чуть не убили его самого? Отвернувшись на секунду, ведьмак взял с низкого столика новую кружку с водой, погрел её между ладоней. Перегнулся через Лютика, осторожно приподнял его подушку, чтобы удобнее было сесть. Бард завозился, обругал себя за жуткую слабость, которая не позволила бы найти равновесие, не помоги ему Геральт. Он усадил Лютика прямо, пододвинулся ближе и положил ладонь ему под голову, поднёс к губам кружку. - Не спеши, - подсказал он, в неловкой попытке приласкать провёл пальцем по Лютиковой шее. Лютик вздрогнул, но всё же принял помощь. Эта вода оказалась тёплой, и такую пить было проще, ведь она не резала холодом и не тревожила свежую рану. Утолив жажду, он отстранился, коротко кивнул, но Геральт не отпустил сразу его шею, погладил ещё раз, давая привыкнуть к себе снова, как много лет тому назад. Нетерпеливым взмахом брови Лютик дал понять, что готов слушать дальше, и рассказ продолжился. - Я стал искать тебя, чтобы предупредить, перехватить, но никто давненько не встречал никакого барда Лютика. Тогда я точно понял: дело дрянь, ведь кто-кто, а ты уж точно не мог остаться незамеченным, тебя должны были запомнить. Потом подвернулась одна старуха из Воле, которая узнала тебя и видела, как уводят куда-то. Сказала, двое мужичков тащили под руки, мол, напился ты вусмерть, и они помогали добрести до кровати. Тут-то я и понял, что те, кто идут по мою душу, ничем не погнушаются. Опоили чем-то? Лютик помрачнел, вспоминая, уклончиво покачал головой, жестом показал короткий удар по затылку. У Геральта задрожали ноздри, скрипнули зубы, но он продолжал, ничем больше не выдав свой гнев. - Я не нашёл тебя в Цидарисе, хотя никогда ещё так тщательно ничего не искал. Подумал уже, что ты погиб от их рук, но это звучало глупо: те, кто разыскивал меня самого, должны были использовать тебя, а значит, оставили бы в живых. Я, не переставая справляться о тебе, отправился в Вызиму, рассчитывая найти там Трисс и просить помощи. Она перепробовала несколько магических способов поиска, но всё пошло прахом: над тем местом, где тебя держали, сильный колдун сотворил мощную защиту, с которой не совладаешь просто так. Ага, точно. Маг, что растолковал наёмникам, как следует вести себя с ведьмаками, маг, что умел изготовить подходящий яд… Кто-то ведь не поскупился на такие серьёзные траты. - Тогда пришлось действовать топорно, - прервал его экономические изыскания Геральт. – Нашли мальчишку, который побегал по Вызиме, поискал тех, кто спрашивал обо мне. Благо, их желание поймать ведьмака было так сильно, что ни единой мысли о том, что рыбка слишком легко идёт в сети, у них не возникло. Наёмников подвели к Трисс, она притворилась простой горожанкой, за горсть монет показала им меня в кабаке за столом. Дальше дело было за малым. Охотник сам стал приманкой. Я последовал за человеком, который меня выслеживал. Чуть поодаль шла и Трисс. Усталость подбиралась к Лютику на мягких лапах, давила на потяжелевшие веки, но ему надо было знать правду, надо было, если уж быть совсем честным, услышать от Геральта то, что оправдало бы все его злоключения. Глупо, наивно, по-детски. Но так хотелось! - Я промедлил, подстелил чересчур много соломы под собственную жопу, - горько сказал Геральт. – Решил расспросить тех, кто покидал лачугу, дождался, пока отойдут подальше. Я боялся, что в доме кто-то есть, и что тебя могут убить, услышав шум. Боялся, что тебя там и вовсе нет, что придётся выведывать у них, где тебя искать. Я пропустил их по тропе, ведущей к городу, вышел прямиком за спинами. О главном из них, головорезе Эммерике, я был наслышан как о человеке, у которого нет принципов, жалости или чести. Вообще, Лютик ожидал, что упоминание об Эммерике, чуть не погубившем его с таким холодным цинизмом, принесёт с собой весь тот страх, который, вроде бы, остался в Бышке. Но нет. Как выяснилось, присутствие Геральта до сих пор творило чудеса, растворяя страх и неизвестность, заменяя их спокойной уверенностью в том, что всё будет хорошо, и никак иначе. Выждав минутку и, видимо, убедившись в том, что Лютик способен слушать дальше без ущерба для бодрости духа, ведьмак закончил: - Когда я стал задавать вопросы, их главный, этот Эммерик, начал кривляться, но был там и другой… Юродивый детина, что испугался меня, да и выложил всё как на духу: что ты пока жив, что ты в доме. В том самом, который уже горел и заполнялся дымом. Лютик зажмурился, вспоминая скребущие нутро сухие спазмы, слыша как наяву треск занимающихся деревяшек. Интересно даже, сколько б ему оставалось жить, не приди Геральт вовремя? - Не было у меня времени на достойную месть, но я всё ещё жалею о том, что смерть их оказалась быстрой. Только Эммерика я приберёг напоследок. На случай, если всё-таки они обманули, и тебя в лачуге нет. Лютик вздохнул, уставился на собственные руки, затянутые тряпичками. Ну почему, почему не раньше? Хоть на денёк, хоть на час? Наверное, судьба очень хотела поиздеваться над ним, лишив всего, но не жизни, не дав даже отмучиться и забыться вечным сном. - Хочешь знать, как всё это вышло? – вдруг изменившимся тоном полюбопытствовал Геральт. – Ты имеешь на это полное право. Отвлёкшись от воспоминаний, Лютик закивал, чувствуя, как просыпается ярость, что он так мучительно подавлял всё время своего заточения. - Помнишь, мы были в Аэдирне? На коронации Бранна? Те дни Лютик прекрасно помнил. Новоявленный король Бранн, невесть как взобравшийся на трон своего покойного братца, кинул клич, разыскивая менестрелей, готовых выступить на торжествах по этому поводу. Геральт и Лютик проезжали мимо его земель, и бард, поразмыслив, принял предложение молодого суверена. Стояла золотая осень, заказов для ведьмака находилось маловато, нужны были деньги. Бард долго колебался, услышав однозначный приказ от министра аэдирнского двора: восхвалять Бранна так, как никто никогда не славил прочих правителей. Он целый день провёл, переписывая старые проверенные песни о монархах и вельможах; наконец, репертуар был подогнан, отрепетирован и, с горем пополам, исполнен на торжествах. Четыреста дукатов приятной тяжестью осели в карманах, покои им выделили отличные, да ещё и на целую неделю, и Лютик долго поминал щедрость Бранна, хоть Геральт и кривился всякий раз, заслышав его имя. - Когда мы были там, сам Бранн обратился ко мне с предложением работы, - продолжил ведьмак. – У его усопшего брата оставалось двое сыновей. Да, люди утверждали, что прежняя королева Аудовера прижила их от другого мужчины, и у них, строго говоря, по указу старого короля не было прав на корону. Но Бранн, водрузив жопу на трон, стал осторожен. Сулил большие деньги за то, чтобы этих детей не стало. Лютик тяжело сглотнул, чувствуя, как горечью обожгло горло. - Я отказался. Но слышал, что эти мальчишки умерли вскоре после того, как мы уехали. Такой же странной смертью, как и их родители. От ненависти к себе Лютику захотелось орать, но он сдержался, понимая, как это воспримет Геральт. Зажмурился, потянулся навстречу, не в силах сжать его руку, но в силах хотя бы теперь его коснуться. Он, прославленный бард Севера, балладами своими воспел монстра. Того, кто затаил злобу в глубине чёрной души, затеяв отомстить несговорчивому ведьмаку. Сам виноват. Поделом. - Я не хотел тебе говорить тогда, - признался Геральт, повторил его жест, дотянувшись кончиками пальцев до перетянутой тряпицей ладони. – А стоило. И уж точно следовало бы отомстить Бранну, который нанял этот сброд, чтобы добраться до меня так подло. Ему, ублюдку, даже напрягать голову не пришлось. Ведь он видел нас вместе тогда, на своей коронации. Я хочу разорвать его на части, хочу придушить, блядь, загрызть его живьём! Услышав это, Лютик похолодел, почувствовал снова, как ужас душной волной поднимается откуда-то из груди. Геральт же продолжал, не замечая его реакции. - Трисс отговорила меня. Знаешь, что сказала? Что, если я погибну в попытке отомстить, то всё, что ты вынес… Что всё это было напрасно. Я с нею согласился. За эти слова Лютик был благодарен чародейке куда больше, чем за спасение собственной жизни. Геральт будет в безопасности – как он и просил небеса, думая, что вот-вот умрёт в пламени. - Промедли я тогда ещё немного, то застал бы только пожарище, - совсем уж тихо сказал Геральт, и Лютика все-таки передёрнуло при мысли о том, какая смерть его ждала в этом случае. - Я и так опоздал. Найди я тебя раньше, ничего бы этого не произошло. Лютик поспешно прижал руку к его губам, жалея, что не чувствует тепла кожи из-за повязок. Хватит уже сетовать о том, что нельзя изменить. Если он ещё немного подумает о том, что случилось, о том, что могло бы ещё произойти, то просто свихнётся. Геральт бережно отстранил его ладонь, погладил даже не её, а воздух над ней, прерывисто вздохнул. - Трисс перетащила нас сюда через портал. Ты истекал кровью, но она успела спасти, выложилась так, что сама чуть не слегла. Ты здесь уже пятый день, и только вчера стал чуть меньше походить на мертвяка, - сообщил ведьмак, и Лютик чуть не присвистнул. Пять дней. Он-то думал, что всё случилось вчера. - Мы, как ты уже, наверное, понял, сейчас в Вызиме, в доме у Трисс, и она предложила остаться до тех пор, пока ты совсем не поправишься. Лютик качнул головой в сторону двери, куда ушла волшебница, с жаром кивнул и прижал к груди обе руки. - Да, я передам ей. Тебе что-то нужно? Бард оставил вопрос без ответа. Вроде, только что очухался, а уже так устал. Знать бы только, что во сне не явятся призраки головорезов, что его пытали. Их он видеть не хотел, не мог. Боялся. Ещё как боялся, и признаться в этом было не зазорно. - Я вот как раз собирался лечь, - невозмутимо ответил на его мысли ведьмак. – Уже ночь. Он встал, поправил подушку у Лютика под головой, стянул рубаху и сапоги, погасил одинокую свечку. Лег рядом, укрылся своим одеялом, но дышал все ещё тяжело, не так, как дышит кто-то, кто собрался спать. В темноте было проще: она уравнивала шансы, делая беспомощность и страх не такими очевидными, она скрывала выставленное напоказ. Лютик не мог разглядеть Геральта, хотя знал, что тот-то его как раз видит вполне отчётливо. Но его присутствие давало защиту, уверенность и тепло. Дома, как такового, у Лютика не было, но с Геральтом он везде был дома. - Я могу попросить у Трисс настойку, которая приглушает боль, - предложил ведьмак, легонько дотронулся до горячего – Лютик сам чувствовал, – лба. Пришлось снова мотать головой. Не хотелось, чтобы Геральт хоть на минуту отлучался, оставлял его одного. Пока он не ушёл в свое очередное странствие, следуя по предназначенному Пути, пусть побудет рядом. Лютик потерпит, он так привык терпеть, что даже сам в это не верил. - Она сказала, ты будешь здоров. Кости уже срастаются. Лютик, превозмогая противную мелкую дрожь, поднёс ладонь ко рту, постучал негнущимся пальцем по губам. Зашуршала ткань, ведьмак, судя по всему, повернулся к нему и всё понял, но ответил далеко не сразу. - Что насчёт голоса… Я не знаю. Этого Трисс не обещала. Это не так, как тогда, с джинном. Вот теперь, когда последний огонёк надежды потух, Лютик только прерывисто вздохнул, проглотил колючий комок, застрявший в горле. Что ж, он всегда думал, что рядом с Геральтом будет неуязвимым, что ли, думал, ничего не может случиться. И вот теперь случилось. Одна осечка – и всё кончено. Немой бард с непослушной правой рукой – какова картина! - Я что-нибудь придумаю, - замогильным тоном пообещал Геральт. – Пока нужно набираться сил, отсыпаться. Всё пройдёт. Как уснуть после таких замечательных новостей, Лютик не имел понятия. Но Геральт, паскуда, повёл пальцами, накладывая на него магический Аксий, чего никогда раньше с ним не проделывал. - Спи, Лютик, - шепнул он. И глаза закрылись сами собой. *** Выздоровление оказалось мучительным. Лютик провёл в постели недели две, и только потом смог хотя бы ненадолго вставать, да и то, предпочитал принимать в эти моменты помощь Геральта или Трисс. Чародейка опробовала на нём, наверное, весь свой арсенал магических приёмов и все мыслимые эликсиры, имеющие исцеляющее действие. К счастью, разномастные флакончики неплохо справлялись с болью, а маковая настойка помогала спать. Если бы не Трисс, он лез бы на стену, должно быть, ведь даже под отварами и настоями ныли обе руки, болел живот, фантомно резало кончик языка, который… ну, которого больше и не было. Оставшись как-то раз один, Лютик попытался сказать что-то, но как только услышал, что за звуки вылетали изо рта, оставил всякую надежду на то, что когда-нибудь речь снова станет ему подвластна. Что уж там, по первости он не мог заставить себя даже пить вдоволь, ведь рот ощущался как что-то чужое, не-его, как что-то, с чем надо научиться заново управляться. Слишком много воды – и не проглотить, и струйка стекает по подбородку. Слишком холодная – и нёбо словно обсыпает осколками стекла, сдавливает горло, и только усилием воли можно заставить себя стерпеть. Геральт смотрел на эти жалкие попытки напиться, мрачнел, бесился, но ничем не мог помочь. Трисс уверяла, что скоро всё наладится, да, скорее всего, это было близко к истине, ведь калеки же как-то жили без рук, без ног, без половины туловища. Без рабочей правой, к слову сказать, тоже было тяжко. Одеться самостоятельно? Нет. Удержать кружку, а то и не имевший дужки стакан, не приведи боги? Возможно, но при помощи левой, уже бугрящейся следом от ожога. Однажды Лютик даже попытался схватить карандаш, оставленный Трисс на столике у кровати. Для этого потребовалось согнуть пальцы, и Лютик, попробовав, вроде бы, заорал, не видя ничего перед собой в белой мгле боли. Геральт оказался рядом, когда его отпустило, и смотрел так, как, наверное, никогда ни на что не смотрел. - Что? Что ты? – неуклюже гладя по спине, спросил он. Лютик поднял на него слезящиеся глаза, жалобно всхлипнул и показал на карандаш, выпавший прямиком на пол. Ведьмак умолк, попробовал разгладить глубокую морщину на переносице, но, конечно, не сумел. - Знаешь, еще рановато. Ты сможешь, поверь мне, но пока… «Пока что я – развалина», - закончил про себя его мысль Лютик и безвольно откинулся на спинку кровати. Геральт улёгся рядом, игнорируя просьбу Трисс подойти и достать что-то с верхней полки. Приобнял за плечо, подтянул к себе и повёл ноздрями, вдыхая какой-то там мифический запах, который не чувствовал сам Лютик, но, сука, почему-то неустанно ощущал ведьмак. - Помнишь, я говорил пару раз, что ты плоховато поёшь? Я соврал. Мне нравилось. Лютик положил руку на обтянутую льняной рубахой грудь и потрепал легонько, еле касаясь замотанной бинтом ладонью. Да он знал, всегда знал. Лицо у Геральта менялось, когда он пел, когда он ещё мог это делать. Теперь не видать ему больше, как становятся мягче строгие черты, как расслабляется шея, как закрываются янтарные глаза. Известный многим бард Лютик отыграл свою последнюю мелодию. - И смеёшься ты заразительно. Мне недостаёт твоего смеха. «Да был бы повод, Геральт, был бы…» - Слова не нужны, чтоб мне тебя понимать. Мы что-нибудь придумаем, вернём тебе голос. Но я и теперь тебя слышу, знай это. Лютик крепко зажмурился, чувствуя, что теряет над собой контроль. Зачем ведьмак бередит его раны, зачем обнадёживает? Хочет обречь себя, на сей раз, на странствия со спутником, который ни за себя не постоит, ни на помощь не позовёт? Ерунда какая. - Не раскисай, Лютик. Я опоздал в ту лачугу, но теперь-то я тут, и я всё сделаю. Всё. *** Когда Лютик заставлял себя думать о своей беде с формальной точки зрения, то приходилось согласиться со словами, что Геральт обронил недавно: ведьмак и впрямь готов был в лепёшку расшибиться, чтобы помочь. Ну, например, придержать под локоть, чтобы встать было полегче, поднести горький отвар, которым Трисс наказала полоскать рот. Геральт сам застилал постель, отметая все попытки возражать, застёгивал пуговицы и затягивал шнуры на Лютиковой одежде. Притащил как-то раз мыло, бритву и ножницы, в два счёта вернул своему барду прежний моложавый вид, без этой кошмарной неровной бороды и отросших вьющихся прядок. Но слуга не нужен был Лютику, он хотел бы, чтобы, хоть и ненадолго, а у него снова был тот Геральт, к которому он привык, не этот, новый. Казнящий себя за случившееся и поэтому услужливый до тошноты. Больше того, Лютик хотел справляться сам. Это казалось ему важным, необходимым. По-прежнему не надеясь продолжать свой путь подле ведьмака, он понимал: в одиночку будет трудно, лучше приноравливаться уже сейчас, пока есть время. Кое с чем, впрочем, ему хотелось определиться, прежде чем окончательно ставить крест на двенадцати годах, проведённых с Геральтом. К сожалению, в доме волшебницы хватало зеркал. Подойдя к самому большому, что висело в коридоре, Лютик придирчиво себя оглядел. Нет, он уже давненько познакомился со своим новым, вызывающим жалость, видом, но сегодня нужно было проявить ещё больше внимания. Вообще, Трисс расстаралась для него как для родного. Шрамы на лице, ссадины на шее, руках, отвратительный угловатый след, оставленный на боку пряжкой чьего-то сапога – всё исчезло, разгладилось. Но и от прежнего лоска ни следа не осталось. Уголки губ уползли вниз, искры в глазах, обведённых чёрными кругами, потухли, щёки ввалились, а краешки ключиц грозили порвать натянутую на них кожу. С горестным вздохом Лютик крутанулся перед зеркалом, задрал висевшую мешком одежду. Когда-то стройный, а вот теперь – измождённый и угловатый. Да иной труп, болтающийся на шибенице, смотрелся краше. «Если иначе посудить, - прозвучал в голове голос, звучание которого сам Лютик уже начал забывать, - то мы ведь живы. И даже оба. Геральт жив. Жив! Разве ж это цена?» Вечером, когда солнце прибрало свой последний алый луч со стены и скрылось за высокими каменными домами, Геральт пришёл в их комнату, тут же нашёл глазами Лютика, с одобрением кивнул, увидев, как тот прилежно разминает непослушную правую руку пальцами левой, уже почти зажившей. - Вижу, всё сдвинулось с мёртвой точки. Продолжай так делать, и скоро восстановишь былую форму. Лютик неопределённо пожал плечами, кивнул на свободное место рядом с собой. - Ты хочешь лечь? Это можно. Я и сам с удовольствием. Пока договаривался сегодня с местными об одной работёнке, устал так, будто с лешим боролся. Как же недостаёт твоего красноречия в такие моменты! Лютик скривился. Конечно. Всякий раз, когда его, всё ещё слабого, клонило в сон, Геральт загонял пространные объяснения того, почему он тоже ляжет, причём немедленно. Надоело, ох, как надоело, что с ним цацкаются как с малым дитём! Подкрепив маловразумительное «а-а», которое хоть как-то заменяло ему привычное «нет», энергичным покачиванием головы, Лютик снова поманил к себе. Геральт, расстегнув последнюю пряжку на своей куртке, стянул её, потом - затёртую холщовую рубаху, распутал кожаный ремешок на волосах и сел рядом, положил на бедро большую тёплую ладонь. - Ляжем? Тяжко вздохнув, Лютик без долгих предисловий стащил рубашку с себя, задул обе свечи, что ещё рассеивали вечерний полумрак, и обхватил Геральта за шею. Приник всем телом, коротко, почти целомудренно прикоснулся губами к его сжатым губам, понимая, что страстный поцелуй, ну, такой, в котором надо открывать рот, тоже теперь для него заказан. - Чего ты? – встрепенулся ведьмак, отпрянул, перехватывая за плечи. Нельзя было сказать, чтоб Лютик не ожидал именно такой реакции. Но настроен он был решительно, и снова попытался приласкать, мазнул губами по скуле, выскользнул из бережной хватки, ткнулся носом в шею, опалил дыханием кожу над ключицей. - Ммм? – стараясь звучать понежнее, мурлыкнул Лютик, отвечая на прокатившуюся по могучему телу волну дрожи. - Мне кажется, об этом рановато думать, - хрипло заметил Геральт, не сдержался, огладил Лютиковы бока, пробираясь самыми кончиками пальцев за пояс брюк. Тепло побежало по телу от его прикосновений, Лютик расслабился, почти упал на ведьмачью грудь, подался вперёд, намекая на то, что удобнее будет, если штаны всё же снять. Но желанные руки вдруг убрались с бёдер, Геральт с присвистом втянул воздух, отшатнулся, разрывая прикосновение, оставляя Лютика одного в этой темноте и тишине. - Нет, я не могу так, - сокрушённо, неверяще воскликнул он. Лютик перевёл дух, запустил руку в волосы у себя на макушке и яростно их взлохматил, покачал головой укоризненно, надеясь пристыдить. «Не смей жалеть меня! Не смей жалеть!» Он снова и снова твердил, выкрикивал эти слова про себя, но Геральт не мог или не хотел понимать. Сидел себе, пряча лицо в сцепленных ладонях, и ничем, совершенно ничем не помогал. Еле сдерживаясь, чтобы не застонать от тоски и ненависти к собственной немощи, Лютик оттолкнул Геральта, перекатился на свою половину кровати. Движение вышло резкое, правой руке стало больно, но ещё больнее было в груди, где сердце ныло и рвалось наружу. - Я не хочу, чтобы было неприятно. Так неправильно, ты же и сам понимаешь, - прошептал Геральт сипло, попытался было обнять, но Лютик и этого не позволил. Впрочем, отдать должное чувству такта, которого, как Лютик думал, у Геральта нет вовсе, всё-таки пришлось: ведьмак ведь постарался замаскировать отсутствие желания заботой. Очень любезно с его стороны, но суть оставалась прежней. Всё между ними закончилось. Геральт дождётся, пока он поправится. А потом… Потом придумает уважительный и веский повод отправляться в путь дорогами, которыми поведёт судьба. Если не придумает, если станет идти на поводу у кусачей совести, то Лютик сам положит конец этим глупым реверансам. Вдалеке, в прихожей, звякнул засов, что-то зашумело. Трисс вернулась домой, прошла по коридору, негромко окликнула Геральта. Тот вздрогнул чуть заметно, но не ответил. Лютик лежал рядом, пялясь в потолок, и жалел, что ведьмак не пошёл на зов. Он знал: Геральт почувствует эти поганые слёзы, что сейчас так щипались в его глазах. По запаху, мать его, как гончий пёс. Кому от этого станет легче? *** Вот когда Лютика держали в подвале на голодном пайке, он невольно воскрешал в памяти картинки всяких – разных аппетитных блюд, пиры да праздники с их накрытыми столами. Теперь даже еда стала для него пыткой, обросла колючками, фигурально выражаясь. Ну, как «еда»? Лютик не мог есть что-то привычное, вкусное. Трисс, находчивая умничка, придумала поначалу поить его молоком с мёдом, давала какую-то жиденькую кашу, и Лютик был благодарен, принимал из её рук плошку, уходил в их с Геральтом комнату, по-мышиному забивался в уголок и размеренно, медленно ел, следя, чтобы никто к нему не вошёл. Геральт сначала возмутился, попробовал вытащить его за общий стол, но там Лютик отказывался наотрез от любой пищи. На самом деле, он почему-то до дрожи боялся опростоволоситься, подавиться, закашляться за едой. Обычным образом расправляться со съестным не получалось, он долго приноравливался к изменениям, и в процессе много раз обнаруживал в уголке губ каплю или крошку. Проглотить что-то гуще молока было задачкой не из лёгких. Стыдясь возможного позора, он прятался, отталкивал руку, тянущуюся к нему с миской. Вспыхивал до корней волос, так, что даже глаза слезились. В один прекрасный день Геральт проводил взглядом своего барда, скрывающегося в комнате с тарелкой меленько порубленного мяса. Молчал – молчал, да и встал рывком, шаркая лавкой со всей дури. Невзирая на удивлённый возглас Трисс, проследовал за Лютиком по пятам, сел прямо на пол у его ног со своей миской. - Я с тобой привык, - пояснил он. – Я не уйду. Лютик заметался было, гадая, куда теперь деться, как бы половчее ускользнуть от того, чьим призванием была охота. В конце концов, сдавшись, он остался сидеть за столом, осторожно поднёс к губам ложку. Левая рука почти полностью восстановилась, правая ещё беспокоила, но хоть не болела так, что верещать хотелось. Дело понемногу пошло, он впервые за всё это время поел спокойно, не опасаясь насмешек, хоть, конечно, умом-то он всегда понимал: не будут они над ним издеваться. Да, неприятное ощущение во рту ещё осталось, но не более того. Наверное, вскоре он даже станет садиться вместе с остальными, ведь Лютик так устал от тишины, от необходимости справляться со своей бедой в одиночку, что волком выть был готов. - Вот и хорошо, - пришёл к очевидному выводу Геральт, только теперь принимаясь за собственный обед. Лютик пристроил ложку на краешек пустой тарелки. Протянул руку и положил Геральту на голову, запустил пальцы в волосы. Улыбнулся нерешительно – и обалдел от реакции. Суровый неприступный ведьмак, грозный Белый Волк застыл как изваяние, подставился под его ласку и улыбался тоже, и улыбка была открытая, мягкая, меняющая лицо почти до неузнаваемости. Кашлянув, к ним подошла Трисс, и тень снова упала на лицо Геральта, украла тот самый момент, ради которого, наверное, Лютик и остался живым в той мясорубке в Бышке. Досадливо глянув на неё, бард выгнул бровь, убрал ладонь и облокотился об стол. - Может, я смогу вернуть то, что было отнято у Лютика, - без предисловий заявила чародейка, не сводя тоскующего взгляда с ведьмака. - Что? Геральт вскочил на ноги и повернулся к ней. - Это возможно? - Я сказала «может». Точнее не знаю. Ты, Лютик, молодец, я знаю, ты справишься. А даже если это не сработает… Терять же нечего? Трисс поставила на стол две полные кружки, в которых еще пенился эль, пододвинула ближе и отвернулась. - Мне нужно подготовиться. А пока - набирайся сил. Когда за ней закрылась дверь, Лютик не сдержался, бросился Геральту на шею, кажется, даже ногу подогнул, повисая на нём как расчувствовавшаяся девица. Ведьмак, вопреки ожиданиям, отталкивать его не стал, водил по загривку, по спине и бокам, тоже молча – но красноречиво. И то, что было между ними той ночью, тоже случилось молча. Нежно, трепетно, прекрасно, возможно, даже лучше, чем когда-либо раньше. *** Весь следующий день их троица провела как на иголках. Трисс послала Геральта к травнице и в таверну с внушительным списком необходимого, обложилась книгами и изучала их до самого обеда. Потом она силком усадила Лютика за стол, пододвинула к нему доверху наполненную миску и категорично велела съесть всё до последней ложечки. Он попытался было возражать в меру своих сил, но девушка топнула ногой и заявила: - Знать ничего не знаю! Лечение займёт время, а потом ты будешь спать. Нужны силы. Помрачнев, Лютик кое-как, через «не могу», набил живот кашей, побродил неприкаянно по дому. Дождался Геральта и даже постоял с ним немного на крыльце. Там можно было чуточку расслабиться, не думать о предстоящем сложном ритуале да и том, что он может сорваться, и всё будет насмарку. Геральт рассказал о своём походе на конюшню к Плотве, и Лютик радовался, что его любимая лошадка жива – здорова, отъедает бочка на Темерийском овсе и ждёт его, как внаглую уверял ведьмак. Вечером стало зябко, тучи наползали со стороны озера, собирался дождь. Трисс позвала их в дом, дала Лютику кружку с крепким вином и отправила отдыхать. Он даже задремать успел, слушая мерный стук капель по крыше и листве. Когда совсем стемнело, он встал, посидел немного в кухне, бездумно пялясь на огонь в печи и монотонно перебирая мешочки с ангельским зельем, благовонной тростью и матицей. (***) Геральт помалкивал, принимался время от времени стучать ногтем по столу, чем нервировал еще больше. Трисс, наконец, захлопнула один из своих фолиантов и нарушила гнетущую тишину: - Пора. Идём, Лютик. На ватных ногах Лютик вернулся в комнату, застыл у окошка. Трисс принесла еще свечей, расставила вокруг кровати и попросила лечь. Бард послушался, оглянулся на вошедшего Геральта, ища поддержки, но лицо у того окаменело, ничегошеньки не выражало, и от этого становилось ещё жутче. Как Лютик ни храбрился, а все же решил спросить, как уж мог: ущипнул себя за руку, картинно скривил губы, выдал короткое вопросительное «ммм». Чародейка медлила с ответом, и Геральт подогнал: - Ну же, ответь ему. Это больно? - Я… - осеклась она. – Я не имею понятия. Никогда не занималась такой сложной магией. Исцеление – да, но обычно есть, что лечить, а тут… - Ясно. Лютик решил зажмуриться, на всякий случай. Хватит, ему не достало ума закрыть глаза тогда, когда с ножом лезли в рот, и картина до сих пор являлась в кошмарах. Лучше так, наобум. Трисс пошуршала пучком сушёной травы, налила что-то в стакан и подсунула его Лютику. Он покорно выпил прохладное кисленькое нечто, откинулся назад, но Трисс и подушку выдернула из-под головы. - Надо запрокинуть, иначе можешь задохнуться. Вот уж, блядь, спасибо! У Лютика затряслись руки, он попробовал подсунуть их под спину, чтоб было, по крайней мере, не так заметно, но потом плюнул и просто скомкал ими простыню. Это, впрочем, оказалось только началом. От кончиков пальцев судорога поползла выше, и вот уже он весь оказался охвачен лихорадочной дрожью, задёргало мышцы, дышать стало труднее. В ужасе он открыл глаза – и увидел Геральта. Тот стоял у кровати, плотно сжав губы, и таращился на него, не отрывая взгляд. Ведьмак был рядом, и это придало уверенности, так что, когда Трисс вернулась к ним, держа что-то на весу, Лютик не стал снова зажмуриваться. - Открой рот, зажми между зубов. Так, с этими вот словами Геральт когда-то давно запихнул ему в пасть сложенную вдвое рукавицу, а потом принялся шить рваную рану на бедре, оставленную когтями очередной твари. Выбор, впрочем, был по-прежнему невелик, и Лютик послушался, получил в своё распоряжение небольшой гладкий камушек, намазанный какой-то вязкой и горькой жижей. Ощущения были не из приятных, но Трисс, вероятно, это предвидела и строго покачала головой. - Нет, держи. Я только начала. Геральт сел на самый край кровати, накрыл своими ладонями его, трясущиеся и ледяные под слоями бинта, а Трисс, сверяясь с толстенной книгой, стала читать какое-то заковыристое заклинание, сплошь состоящее из шипящих звуков. Горчащая мазь впитывалась во рту, свистящий голос волшебницы гипнотизировал, усыплял, Лютика повело, и он снова прикрыл глаза, чувствуя, как проходит выматывающая дрожь. Кажется, его тормошили несколько раз подряд, заставляли разомкнуть губы, доставали один камушек и предлагали другой. Он слушался, да и как не послушаться, когда ни руки, ни ноги не повиновались, когда воля куда-то пропала, и остались только слепое доверие, ласковый голос и запах хвои вперемешку с грушевым сидром. Потом вдруг ситуация изменилась. Горло сдавило невидимой когтистой лапой, что-то мешало дышать, скользким угрём ворочаясь в онемевшем рту. Он зашёлся в приступе кашля, захрипел, и тут же его потащило наверх, стало легче. Еле-еле разлепив мокрые ресницы, увидел, что Геральт прижимает его к себе, удерживает сидя, и поэтому только он в состоянии делать каждый новый вдох. Комната вся кружилась, силуэт Трисс расплывался, но голос у неё был уже куда более уверенный, успокаивающий. - Угомонись, Волк. Зря ругаешься, ведь всё идёт так, как и должно. Ты же не думал, что будет легко? Он дышит, дышит. Лютику на лоб опустилась мягкая ладонь. - Спи. И сон, в самом деле, не заставил себя долго ждать, накрыл с головой, Лютик обмяк, ускользающим сознанием понимая: Геральт точно не даст ему упасть и сверзиться с кровати. Наверное, он очень долго спал. За окном ночь сменилась днём, а когда в очередной раз Трисс растолкала его, чтобы дать какую-то настойку, уже снова был вечер. То, что творилось у Лютика во рту, ему как раз недавно довелось испытать. Вот когда проклятый Эммерик зажал в его руке раскалённый уголь. Ныли зубы, нёбо зверски чесалось, вдобавок, хотелось есть, и это было бы хорошим признаком, если б он мог проснуться окончательно. Но Трисс с завидным постоянством поила его своими травками, отдавала короткий приказ «спи», и он заваливался обратно на подушку. *** Солнце позолотило стены, тонкие лучики упали на кровать, на серенькое льняное покрывало. Лютик, тяжело вздохнув, вынырнул из вязкой дрёмы. Он был уверен: снилось что-то плохое, мрачное. Но на его груди, неимоверно царапаясь жёсткой щетиной, ворочался Геральт, обнимал за талию, охраняя ото всех бед мира. Его волосы перепутались, лезли Лютику в лицо и щекотали нос. Бард пригладил их, касаясь невесомо и нежно, расчесал неловкими пальцами. - Геральт, а я ведь просил бриться, если ты намереваешься лежать на мне, - лениво пробормотал Лютик, потёр глаза, щурясь от настойчивого солнечного луча. Голос со сна был хриплый, он прокашлялся, чтобы выровнять его, и буквально споткнулся о шальной, полный недоверия взгляд ведьмака. Ох, блядь! Хриплый, не хриплый, но это же голос! Слова, буквы, сраная бесценная речь! Он говорит, он снова может говорить! - Ты... - начал было Геральт, но тут же сам замолк, схватил его ладонь и прижал ее к губам. Лютик издал короткий счастливый вопль, рассмеялся звонко, словно и не было того кошмара, словно всё в один момент стало как раньше. - Ты понимаешь, что не заткнёшь меня больше никогда? Я денно и нощно буду болтать с тобой, скотина ты ворчливая! Я... Я... - Лютик, убей меня, если скажу это ещё раз, но я так скучал по твоей болтовне. Геральт обхватил пальцами лицо Лютика, потёрся о щёку и осторожно, не размыкая губ, поцеловал. Невесомыми касаниями прошёлся по скулам, по подбородку, коротко чмокнул в кончик носа. Лютик таял и задыхался от восторга под этими ласками, шарил всё ещё слабыми руками по Геральтовой спине и не мог им надышаться. - Трисс сотворила настоящее чудо, - признал он, когда Геральт отстранился. Попробовал облизать нижнюю губу, дотронулся языком до нёба. Ощущения пока были странные, во рту чуть немело и постреливало, но как же прекрасно было снова говорить! Может, даже петь получится. Не сейчас, потом, конечно... - Трисс не обещала, что всё пройдёт гладко, но я хотел верить, - нехотя признался ведьмак. - Теперь я хоть смогу её отблагодарить, - с облегчением выдохнул Лютик. - И тебя тоже. Я всё это время так хотел сказать тебе "спасибо". Ты меня спас. Геральт помрачнел вмиг, посерел, будто пеплом себя обсыпал. Помялся немного и сказал, кривясь: - Это из-за меня тебя... так. - Геральт. Не выдумывай. Но ведьмака уже было не остановить, он перекатился на спину, выпуская Лютика из объятий, невзирая на возмущенный возглас, последовавший за этим. - Почему ты просто им не сказал? Я справился бы, это же люди. - Во-первых, я не мог быть в этом уверен, - вздохнул Лютик, нашарил широкую горячую ладонь и сам себе положил её на грудь. – А, во-вторых, они убили бы меня сразу же, как нашли тебя. Я тянул время. - Ублюдки, - рыкнул Геральт, стукнул кулаком в стену, не забывая второй рукой бережно поглаживать Лютикову кожу. - Ты им уже отомстил, забудь. Я и сам хотел бы, - намекнул Лютик. Геральт осёкся, дёрнул бровью и снова обернулся к нему. Обнял, наконец, как следует, прижал к себе и часто-часто задышал куда-то в вихрастую макушку. - Они сломали и сожгли мою лютню, - всхлипнул Лютик. – Все записи, тексты… Услышав это, Геральт застыл, ещё крепче притиснул к груди. - Справлю тебе новую. Но вот над песнями придётся потрудиться. Ты напишешь новые, да ещё какие. Веришь? - Да я всегда верил. Тебе, в тебя. Вместо тебя, - просто ответил Лютик, пожал плечами, как будто сказал что-то очевидное. - Не теряйся больше. Сказав это, Геральт прикрыл глаза, впился зубами в нижнюю губу и проглотил горькие воспоминания, похоронил в глубине себя, как уже много раз в жизни делал. Но теперь рядом снова был Лютик, его долбанный маяк, светлячок, якорь. Вместо ответа Лютик схватился за него как утопающий и тихонько подсказал: - А ты держи меня крепче. И не отпускай. - Да ни на шаг. Когда поправишься, мы пойдём с тобой… Куда? Куда хочешь? Лютик зевнул, устроился поудобнее на ведьмачьей груди и, проваливаясь в сон, шепнул: - Реши уж сам, пожалуйста. Я – за тобой. Я ведь бард ведьмака, как-никак. *** Зима, проведённая в Темерии, казалась бесконечной. К исходу осени Лютик чувствовал себя полностью здоровым, но пускаться в дальний путь оказалось поздновато, ведь ночевать пришлось бы в лесах, на стынущей земле, и они вынуждены были остаться. Благо, Трисс нередко отлучалась во дворец, и дом почти безраздельно принадлежал им двоим. Геральт уходил время от времени, возвращался довольным и при деньгах, а Лютик без устали разминал и тренировал отвыкшие от инструмента пальцы. Незадолго до первого снега Геральт вытащил барда в лавку, где продавали всякую всячину, и торговец, приветливо кивнув ведьмаку, будто старому знакомому, выложил на прилавок ещё пахнущую свежим лаком лютню. - Я не понимаю в них, сам гляди, хороша ли, - дождавшись, когда утихнет долгий восторженный вздох, сказал Геральт. Лютик, не веря своим глазам, провёл кончиком мизинца по грифу, ласково погладил струны. Повернулся к Геральту и кивнул, понимая, что от такой радости у него вот-вот сорвётся голос, так высоко теперь ценимый. В конце концов, они опытным путём выяснили, что справляются и без слов. - Вот и хорошо. Завернёшь, чтобы не отсырела? Ведьмак протянул лавочнику кошель, сам взял инструмент и нёс до дома. От какого-то хрена запрещал Лютику поднимать что-то тяжелее ложки, хотя руки уже давненько были в порядке, даже шрам от ожога почти не было заметно. Старые песни давно уже красовались на бумаге, Лютик нацарапал их слова сразу же, как смог, хоть и не без боли, держать карандаш. Но были и новые, их нужно было положить на музыку. Вообще, сначала следовало убедиться, что струны по-прежнему его слушаются, но Лютик не особо сомневался в этом, ведь так сказал Геральт. И он оказался прав. Когда Вызима и гостеприимная Трисс остались позади, когда дорога привычно потянулась под ногами, Лютик уже вовсю играл на новой лютне, жадно глотал каждое свежее впечатление, вдыхал запах тающего снега и лошадиного пота. Это была жизнь – привычная, желанная, вернувшаяся к нему, вопреки всем горестям. Он был счастлив. Когда они очутились в Каррерасе, уже начался май. Кметы гнули спины от зари до зари, ведь весной и летом каждый день был важен для будущего урожая, да и мастеровому люду было, чем занять себя. Но, прознав о том, что Геральт из Ривии и его бард намедни остановились в «Звезде», многие уделили целый вечер приятным посиделкам за кружечкой в общем зале большого постоялого двора. Лютик, чувствуя себя, наконец, в своей тарелке, вышел в центр зала, поклонился собравшимся, спел несколько старых и проверенных песенок о жизни, о подвигах, о приключениях. Разогнал голос, наслаждаясь каждым звуком, ведь теперь он знал им цену. - Ты вернулся с новыми песнями, менестрель? – звонко спросила пышноволосая красавица из дальнего угла зала. – Мы хотим и их послушать! - Конечно, - белозубо улыбнулся Лютик, нагло выдвинул из-за ближнего стола скамью и уселся на нее, промочил горло свежим пивом, что поднесла пожилая разносчица. И запел, согревая струны даже не пальцами, а самим сердцем. Песня, конечно, рассказывала про любовь, она была выстрадана долгими бессонными ночами, когда призраки прошлого наползали из углов, а Геральт заслонял его от них, когда Лютик – жестами ли, словами ли, - просил о помощи, и она приходила. Теперь вся публика, все эти уставшие люди могли узнать о том, что такое бывает, да вот хоть о том, что чужое благо может взлететь выше собственного. - Я тебя никому не отдам. Я дождусь тебя - только вернись! Я пойду по твоим следам, Если так пожелает жизнь. Пусть они завидуют… Не ему, конечно, а какому-то там выдуманному герою песни, а, может, и героине. Пусть у всех тоже будет так. Лютик, как и всегда, пробежался глазами по залу. А вот и Геральт, сидит у столба, тянет своё пиво, смотрит на него, и уголок губ ползёт вверх. Не улыбка, но близко. На людях Геральт прекрасно умеет держать лицо. А он не станет. Так решил Лютик и зажмурился, зная, как он весь сейчас светится, как ярко горит в нём огонь, зажжённый когда-то. Оказалось, что его не смогли погасить ни острый металл, ни боль, ни страх, ни безысходность. - Не бросайте любимых в пути, Не жалея ни сил, ни ног… Открыв глаза, Лютик понял: Геральт встал, закончив с выпивкой, и ждёт его, чтобы двигаться дальше. Сегодня они заночуют в лесу, будут спать под звёздами, вслушиваясь в песни соловьёв и зарянок. Молодой человек за ближайшим столом зашептал что-то на ухо своей спутнице, девушка зарделась и потупилась, и Лютик, чувствуя себя соединителем сердец, дожал последним куплетом: - Через страны и сквозь города, Расстояний и времени мимо. "Я тебя не предам никогда",- Говорите Своим Любимым. (****) Геральт отвёл взгляд, переступил с ноги на ногу, а Лютик, чувствуя, как от улыбки тянет обветренные губы, встал со скамьи, перекинул лютню за спину и протянул ладонь за деньгами. Неплохая сумма набралась на его новых песнях. Они смогут себе позволить недели две блаженного отдыха в Бругге и, судя по тому, как жадно загорелись янтарные ведьмачьи глаза, им будет, чем там заняться. The end. ____________________________________________________________________