Не одна

      Ванда просыпается среди ночи и каждой клеточкой ощущает, что что-то не так, не в порядке. Она не может толком понять, отчего вдруг тревожно сосёт под ложечкой, а нахлынувшее чувство вины такое сильное, что хочется распахнуть окно и сделать последний шаг. Но она знает точно: эта вина — не её.       В кухне горит свет, и Ванда, заглянув в приоткрытую дверь, видит Клинта: он сидит, сильно навалившись грудью на столешницу и укрыв голову руками.       — Клинт? — тихо зовёт Ванда и подходит ближе, чувствуя, как страх за него подступает к горлу. — Ты в порядке?       Он поднимает голову, и липкий комок растворяется в её жилах.       — Ты чего не спишь? — его глаза сухие, но в них — та самая вина, что почувствовала Ванда даже сквозь сон. Колючая, как терновник, впивающийся в сердце острыми шипами, холодная, как промерзшее до самого дна озеро.       — Мне нужно было в туалет, а потом увидела, что здесь горит свет, — быстро говорит она, надеясь, что Бартон не раскусит ложь. — Прости, если помешала.       — Ничего. Как чувствуешь себя? — немного рассеянно спрашивает он.       — Нормально, даже голова не кружится, — она едва улыбается и осторожно заглядывает в его глаза. — А сам-то ты что не спишь?       — Бессонница, — криво усмехается Клинт и взъерошивает волосы.       — Хочешь, посижу с тобой? — предлагает она. — Если ты не против.       — Да, давай, — он кивает на соседний стул, и она садится.       — Тоже кошмары снятся?       — Нет. Не часто. Обычно просто не могу уснуть, как сейчас. Всё прокручиваю в голове тот день, придумываю, ищу какой-то выход, решение, которое спасло бы Нат. Сотня различных и уже никому нахрен не нужных вариантов. Думаю, что было бы, останься она в живых вместо меня. Она должна была выжить. Нат, а не я.       Ванда смаргивает. В голове проносятся моменты, когда Клинт поддерживал её и ни разу не выдал свою боль, а прятал так глубоко, как только мог, чтобы в первую очередь помочь ей справиться с проблемами, а не вываливать сверху ещё и свои. А она, упиваясь своим страданием, не замечала вообще ничего. Может быть, теперь она сможет помочь ему.       — Я покажу тебе, если хочешь, — говорит она.       — Что покажешь?       — Что было бы, если бы Наташа осталась в живых.       Клинт меняется в лице, и Ванде становится не по себе от его пристального, острого взгляда. И хоть она знает, что он никогда не причинит ей вреда, слова «видеть насквозь» вдруг кажутся почти буквальными, потому что Клинт смотрит именно так: словно делает скальпелем точный надрез, чтобы вынуть её душу, сердце и мысли и разобрать на атомы.       Это длится всего мгновение, и острие скальпеля в его похожих на лёд глазах сменяется задумчивостью.       — Ты можешь? Видеть будущее?       — Это не будущее, — Ванда качает головой и пытается подобрать слова: — Это… то, что могло бы быть. Я… да, иногда могу. Но не всегда получается.       — От чего это зависит?       — Я не знаю точно. Но ты увидишь иную версию тех событий, но она… не будет реальной, только происходящей у тебя в голове. Это важно помнить, потому что… это может быть очень больно.       — Но это будет правдой?       — Правдой, наиболее возможной из всех, — уклончиво отвечает Ванда. Она и сама плохо разбирается в законах собственной магии, и ещё хуже получается объяснить их кому-то. — Я ничего не придумаю и не создам, магия… просто позволит тебе увидеть. Как будто откроется дверь во что-то совершенно иное, понимаешь?       — Как когда мы гонялись за Альтроном, а ты влезла в головы ребят? — соображает Клинт и решается: — Давай. Покажи мне.       — Я могу пойти с тобой, если хочешь, — предлагает она.       Помедлив, он кивает, и Ванда подходит к нему, едва касается пальцами головы и осторожно пропускает алые нити магии через его виски.        Клинт закрывает глаза.       Алая дымка магии рассеивается, открывая перед ними базу Мстителей. Ванда никогда не возвращалась сюда после событий в Лейпциге, и теперь удивлённо оглядывается.       — Это квантовый тоннель, построенный Тони, — объясняет Клинт. — Через него мы отправились в прошлое, чтобы собрать камни.       В ту же секунду на платформе появляется вся команда. И Наташа. Сердце ухает в пятки, когда Клинт видит её — живую, в белом защитном костюме, с рыжей косичкой, — точно такой, какой он её запомнил там, на Вормире.       Она сжимает в кулаке камень души и, словно во сне, опускается на пол. Друзья устремляются к ней с расспросами, но Нат молчит. Не плачет. Смотрит в одну точку, до крови кусает губу, скрючившись и обхватив руками живот, и молчит. Они и так всё поймут, зачем ещё что-то говорить? Будто слова воскресят Клинта.       Ей не хватает сил, чтобы подняться, и Брюс относит её в комнату. И только там, оставшись совсем одна, Наташа отпускает себя — и кричит. Громко, отчаянно, в кровь разбивая кулаки о спинку кровати.       — Чтоб тебя, Бартон! — по комнате летают брошенные Нат вещи. — Чтоб тебя! Как ты мог так поступить со мной?!              — Нат! — Клинт бросается к ней, но она не слышит его. Не видит. Не знает, что он здесь. Смотрит сквозь, словно он призрак, и Клинт замирает, поняв, что не сможет прикоснуться, поговорить с ней, пусть даже в последний раз.       — Это лишь видение, — напоминает Ванда, всё это время стоящая позади него, и Бартон кивает. Ну конечно, только видение.       Наташе под руку попадается рамка с фотографией — их общей, вместе с Лорой, Купером, Лайлой и новорожденным Нейтом, — и она замахивается, но в последний момент прижимает к себе и сползает по стене.       Она выходит из комнаты, только когда Стив говорит, что перчатка готова. Бледная, решительная, словно воинственная амазонка, с горящими глазами.       — Давай, Брюс, — говорит она хрипло. — Сделай это.       А после щелчка оглядывается по сторонам и бледнеет ещё сильнее. Она возвращала Клинта, когда он был под гипнозом Локи. Возвращала, когда он терроризировал преступный мир, пытаясь отомстить за гибель семьи. Но вернуть его сейчас, вырвать у самой смерти, ей не под силу.       Она достает зазвонивший телефон и не сразу попадает в нужную кнопку на экране.       — Лора… — едва она успевает сказать подруге жестокую правду, как база взлетает на воздух от мощных залпов.       Наташа первой выбирается из-под завалов и видит Таноса, сидящего на обломках. Она выхватывает ножи из набедренных ножен и бежит, полная решимости вогнать их в сердце титана. Во что бы то ни стало отомстить за Клинта. Любой ценой.       Она вкладывает в удар все свои силы, всю ненависть и злость. Танос отбрасывает её легко, словно пушинку, но Нат, рыча раненым зверем, упрямо бросается вперёд.       Одним ударом меча Танос рассекает её — наискосок, от плеча до бедра.       Клинт сжимает руки в кулаки и до скрежета стискивает зубы. Нат мертва, а он снова совершенно беспомощен и никак — никак, чёрт побери! — не может это исправить!       Ванда касается его плеча.       — Этого никогда не было, Клинт.       — Но могло быть.       — Да, — печально соглашается она, — могло.       Она проводит рукой перед его глазами: поле битвы будто стирается ластиком, обнажая очертания его кухни.       — Всё закончилось? — спрашивает Клинт.       Ванда качает головой.       Телефон падает из рук на каменное крыльцо, и по экрану разбегаются мелкие трещины.       Лора входит в дом, в котором пять лет никто не жил. Медленно идёт по гостиной, машинально перекладывает подушки на диване, стирает ладонью пыль со стола, ополаскивает фиолетовую кружку. Столько привычных и бессмысленных дел. Затуманенный взгляд блуждает по комнате, цепляя мелочи: Клинт любит сидеть в этом кресле возле окна, когда они с утра пьют кофе; этот стол он сделал своими руками, когда они только поженились; эту надоедливо-скрипучую доску он поменяет, когда вернётся. Он уже давно обещал.       Доска противно скрипит под ногой; каждый новый вздох отдаёт болью под рёбрами, руки дрожат всё сильнее. Кружка — та самая фиолетовая кружка с надписью «Любимому папе», которую Клинту подарили дети на Рождество, — летит на пол и разбивается вдребезги.       Лора вскрикивает и бросается собирать осколки, крепко сжимает их и ранит пальцы, но не замечает: та боль, что с каждой секундой разрастается внутри, беспощадным ураганом ломая сознание, гораздо сильнее.       Она падает без чувств и ударяется головой о край табурета.       — Лора! — Клинт падает рядом с ней на колени и рычит от злости, потому что снова ничего не может сделать. По едва заметно вздымающейся груди Лоры он понимает, что она ещё жива. — Держись, моя хорошая, я здесь, — шепчет он, хоть и знает, что она всё равно его не услышит. — Ей нужно помочь.       — Клинт…       Он кидается к телефону и сыплет проклятьями, тщетно пытаясь схватить трубку, чтобы набрать 911. Он мечется по гостиной, надеясь найти хоть какой-нибудь способ позвать на помощь.       — Ей нужно помочь!       — Клинт! — Ванда обнимает обеими ладонями его лицо и заставляет отвести взгляд от лежащей на полу Лоры. — Этого нет, Клинт. Этого нет. Лора сейчас спит в вашей спальне, с ней всё хорошо.       Клинт пересиливает себя и согласно прикрывает глаза.       — Невозможно просто стоять и смотреть, когда страдает любимый человек, — тихо говорит он. — И даже не пытаться сделать хоть что-то.       — Да. Ты прав. Но хочешь ли ты увидеть, что будет дальше? Мы можем остановиться.       — Хочу. Давай.       Дом теперь — пустой и безжизненный, без уютных занавесок на окнах и связанного Лорой коврика перед дверью. Купер запихивает в багажник пикапа чемодан и коробки и возвращается. Через минуту из дома выходит вся семья: Лайла с Нейтом на руках и Купер, помогающий Лоре переступить через порог и преодолеть ступеньки. Лицо Лоры, осунувшееся и похудевшее, кажется серым, а глаза — пустыми и безжизненными, на виске виден тонкий шрам. Каждый шаг даётся ей с трудом, она опирается на плечо сына и пытается улыбнуться сквозь гримасу боли.       — Ещё немного, мам, — говорит Купер.       — Так ведь будет лучше, что мы уедем, да? — говорит Лейла. — Здесь всё напоминает папу. Маме будет лучше там…       Она быстро зажимает рот рукой и отворачивается, а Нейт, глядя на старшую сестру, тоже начинает реветь.              — Они продали ферму? — Клинт смотрит, как двери родного дома закрываются за его семьёй. Опять и опять напоминает себе, что это лишь видение: если этого не делать, можно сойти с ума.       — Да, — откликается Ванда.       — И куда теперь? Куда они едут?       Ванда всматривается вдаль, будто бы в завтрашний день.       — В Вайоминг.       — Знаешь… Я был и буду благодарен Нат за то, что она дала мне шанс снова увидеть мою семью, — Клинт не может смотреть без слёз, как Купер осторожно сажает Лору на заднее сиденье пикапа, как пикап медленно трогается с места, выезжает на дорогу, несколько раз мелькает между деревьями и навсегда скрывается за горой. — Надеюсь, когда-нибудь я действительно смогу заслужить это.       Ванда несогласно качает головой:       — Ты уже заслужил, Клинт. Может, ты сам этого ещё не понимаешь или отказываешься понимать, но ты заслужил этот шанс больше, чем кто-либо на свете. И Наташа это знала.       Она берёт его за руку.       — Я хочу показать тебе ещё кое-что, — добавляет она после недолгого молчания. — Последнее.       Клинт оглядывается и узнаёт место, в котором они оказались: парковка возле штаб-квартиры М.Е.Ч.а.       — Что мы тут делаем?       Ванда молчит и неотрывно смотрит вперёд, на серые бетонные стены и зеркальные окна.       От мощнейшего взрыва все стёкла в здании разлетаются на миллиард осколков, а земля содрогается на сотни миль вокруг. Штаб-квартира М.Е.Ч.а, окутанная пылью и алыми искрами, поначалу оседает, как в замедленной съёмке, а потом в один момент складывается, словно карточный домик, до самого основания и погребает под многотонными блоками тысячи людей.       Клинт открывает глаза и болезненно жмурится от яркого света лампы в собственной кухне, и понимает, что Ванда окончательно вывела его из видения. Она подходит к окну, долго смотрит на улицу и медленно выдыхает:       — Это была я, Клинт. В офисе М.Е.Ч.а, когда хотела забрать тело Вижена.       — Что? — хмурится он. — Ты? Зачем ты это сделала?       — Я этого не сделала, потому что ты вытащил меня оттуда. Помнишь? Если бы не ты, то и я, и со мной ещё несколько тысяч людей были бы мертвы.       — Ты так говоришь…       — Я лишь хочу сказать, — перебивает она, резко повернувшись, — что никто из нас не знает своей судьбы. И, может быть, все наши потери и эти раны, которые никогда не заживут… может, это было неизбежно? Может, так и должно было случиться, потому что иначе было просто невозможно? Потому что иначе было бы намного, намного хуже?       Клинт внимательно смотрит на неё и прищуривается:       — А себе ты часто так говоришь?       Её плечи сразу поникают.       — Ты же знаешь, что нет, — едва слышно произносит она и снова смотрит в окно.       Клинт корит себя за эти слова, брошенные сгоряча, и подходит, чтобы обнять.       — Прости. Мне не следовало говорить так.       Ванда прижимается щекой к его плечу, показывая, что не обижена.       — Лучше бы никто не погибал, — шепчет она и отстраняется. — Ни Наташа, ни Вижен, ни Пьетро.       — Ни Тони. Нат была бы здесь. Она всегда приезжала к нам в Рождество, это даже не обсуждалось, — он усмехается воспоминаниям. — И ты бы тоже встречала праздник со своей семьёй, с братом и любимым человеком. А ты видела, что было бы, если бы они выжили?       — Пыталась однажды, — Ванда меланхолично выводит пальцем узоры на запотевшем окне. — Но нельзя, видимо, влезть себе в голову сильнее, чем ты там уже есть.       — А я, кажется, до конца своих дней забыть не смогу, — нервно усмехается Клинт. — Это действительно было больно.       Ванда оборачивается.       — Слушай, я… Я не знала Наташу так же хорошо, как знал ты, но того, как сильно ты дорожил ею, мне достаточно, чтобы считать её хорошим и достойным человеком и всей душой сожалеть о её смерти. Но, Клинт… ты же видел, что было бы, если бы на Вормире погиб ты.       — Да. Но всё равно не могу вот так просто принять, что её больше нет.       — И не должен, — уверенно кивает Ванда. — Но, может, ты наконец перестанешь винить себя в её смерти?       Клинт упирается взглядом в потолок и горько усмехается где-то глубоко внутри себя: да уж, Ванда разобралась с ним в два счёта, как нож с консервной банкой. А Наташа врезала бы ему сейчас в печень и заявила, что только полный придурок вроде него стал бы винить себя за добровольный выбор другого человека.       — Не знаю. Может.       Ванда вздыхает и смотрит на настенные часы, стрелки которых медленно подбирались к трём. Она утыкается лбом в его шею и напоминает Лайлу, которая точно так же обнимала, когда он возвращался домой после долгой миссии.       — С Рождеством, Клинт, — шепчет Ванда.       — С Рождеством, — откликается он и крепче обнимает её.       В окне, в отражении единственной лампы в глубине комнаты, её рыжие волосы напоминают волосы Нат.