***
Через пятнадцать минут она садится в такси рядом с Клинтом, а ещё через десять машина останавливается на Двенадцатой авеню. — Приехали, — сообщает Клинт и расплачивается с водителем. — Как «приехали»? Куда? — Ванда выбирается из машины и вертит головой. — Ты же живёшь на ферме, а не на Манхэттене? И туда нужно ехать на машине, да? — На машине? — Клинт скептично выгибает бровь. — Где ж, по-твоему, мой дом? На окраине Нью-Йорка? Ванда разводит руками. Она и впрямь никогда не задумывалась об этом и не спрашивала у Клинта. — Он в Миссури. На машине сутки ехать. — Ого, — она смотрит себе под ноги и следом за Клинтом спускается по ступенькам к набережной. — Погоди, а как ты так быстро добираешься до Нью-Йорка? Клинт молча указывает на стоящий на взлётной площадке небольшой вертолёт. — У тебя есть вертолёт? — изумляется Ванда. — Откуда у тебя вертолёт?! — Достался в наследство от Щ.И.Т.а, — хитро прищуривается Клинт. — А нефтяной скважины у тебя на ферме нет, случайно? — бормочет Ванда, всё ещё немного ошарашенная. — Это же сколько топлива нужно… Клинт усмехается и подсаживает её в кабину. Через полтора часа вертолёт приземляется на расчищенном пятачке между внушительных сугробов. — Иди в дом, — говорит Клинт, махнув рукой в сторону. — Вон там дорожка. — А ты? Может, я лучше тебя подожду? А вдруг твои уже спят? — В восемь часов? Это вряд ли. Так что иди, чтобы не замёрзнуть, а я пока технику в ангар поставлю. Ванда кивает и идёт по слегка запорошенной снегом дорожке к большому дому — нарочито медленно, будто желая рассмотреть его получше (хотя уже слишком темно, чтобы увидеть хоть что-то, не освещённое уличными фонарями), но на самом деле — надеясь, что Клинт догонит и ей не придётся стучать в дверь одной. Она понятия не имеет, как примет её Лора, и это, признаться, пугает до чёртиков. В окнах на первом этаже горит свет, а возле крыльца стоит большой снеговик с настоящей морковкой вместо носа, ведром на голове и повязанным вокруг шеи полосатым шарфом. Ванда тихо фыркает и пожимает снеговиковую руку-веточку, а после поднимается по ступенькам. Клинт так и не приходит (она даже оборачивается возле самой двери, думая увидеть его приближающийся силуэт), и она, решительно выдохнув, нажимает на звонок. Дверь открывается почти сразу, будто по ту сторону только и ждали, когда она наконец наберётся смелости. — Здравствуйте, я… — Ванда! Наконец-то прилетели! Она не успевает опомниться, как оказывается в объятиях невысокой темноволосой женщины, в которой угадывает Лору. — Ох, мы же с тобой так и не познакомились, — спохватывается та, приветливо улыбаясь: — Я Лора. Давай, заходи скорее в дом, не стой на пороге! А Клинт где? — О, — оторопело моргает Ванда. — Он вертолёт в ангар ставит. То, что Лора встретила её, как доброго друга, которого знала всю жизнь и так долго ждала встречи, трогает до глубины души, и по телу, до самых кончиков пальцев, растекается тепло — то самое тепло, которое бывает, когда после долгой разлуки возвращаешься домой. — Значит, скоро придёт, — кивает Лора. Ванда проходит следом за ней в гостиную — просторную, светлую, с большими окнами, лёгкими занавесками и цветами в горшках на подоконниках, с детскими рисунками на стенах и уютными ковриками возле дивана. В гостиную, где в шкафу за стеклом висит чёрно-белая фотография Наташи, а чуть ниже — та, где они все вместе. «Одной семьёй», — добавляет мысленно Ванда и думает, что Нат действительно была частью семьи Бартонов. — Когда придёт Клинт, сядем ужинать, — говорит Лора. В гостиной сумасшедше пахнет ванильными булочками и вишнёвым пирогом. Ванда тут же вызывается ей помочь.***
Она расставляет на столе красивые тарелки и приборы, когда в гостиную вбегают дети Клинта. — Мам! Папа вернулся? — громко спрашивает девочка и ойкает, обнаружив вместо матери Ванду. — Здравствуйте… — Привет, — улыбается Ванда, про себя отмечая, что если она очень сильно похожа на Лору, то вот мальчишки — просто маленькие копии Клинта. — Ваш папа на улице, он скоро придёт. — А вы?.. Ой, вы же мисс Максимофф! — Да, но можете называть меня просто по имени, Вандой. — Очень приятно, Ванда, а меня зовут Лайла, — вежливо и совсем по-взрослому говорит та. — Это Купер, — она кивает на старшего брата и берёт за ручку младшего: — и Нейт. Ванда оставляет тарелки, обходит стол и опускается на корточки перед малышом. — Ну здравствуй, Натаниэль Пьетро Бартон, — она протягивает ему руку, чувствуя, как щиплет в глазах от имени брата, произнесённого вслух, но мальчишка смущённо прячется за ногу сестры. — Он у нас немного стеснительный, — смеётся Лайла и треплет его по светлой, как у отца, макушке. — А ты ведь будешь встречать с нами Рождество? Мама с папой говорили нам про тебя. — Точно. Надеюсь, не помешаю? — Да что ты, наоборот! — воодушевлённо взмахивает руками Купер. — Мы так тебя ждали! А правда, что ты владеешь магией? Ванда кивает, и оставшиеся тарелки сами расставляются на столе, а салфетки складываются в красивых журавлей и летают клином по комнате. — Офигеть! — подпрыгивают в восторге Лайла и Купер, а Нейт радостно смеётся, когда один бумажный журавлик опускается на его плечо. — Круто! — А поможешь нам горку построить? — Лайла складывает ладошки в молящем жесте и сводит брови домиком. — Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! — Она у нас всё время тает! — подхватывает Купер. — И разваливается! — Водой заливать не пробовали? — улыбается Ванда, вспоминая, как в детстве вместе с Пьетро катались с горок на картонках и пакетах. — Пробовали! — снова хором отвечают они. — Не замерзает, потому что морозов ещё не было, — недовольно дёргает кончиком носа Купер. — Только грязь во дворе развели, — добавляет Лайла. — Три дня хлюпало, пока снова снегом не занесло… А что за Рождество без горки? — В таком случае, я в деле! — подмигивает им Ванда. — Завтра же и начнём. — Круто! — брат и сестра радостно хлопают друг друга по ладоням. — А мы шлепили шнеговика! — вдруг подаёт голос Нейт, смешно шепелявя, и выглядывает из-за сестры. Ванда улыбается ему. Интересно, это пример старших придал мальчику храбрости, или, может, её журавлики растопили его сердечко? — Да, малыш, я видела. Это самый чудесный снеговик на свете! — совершенно искренне отвечает она, и Нейт, отпустив руку сестры, подбегает к ней: — А хочешь уклашать вместе с нами дом? — С удовольствием! — Ванда смеётся, когда он трогательно обнимает её шею, и думает, что, кажется, любовь к объятиям у Бартонов семейная. — А я как раз принёс ёлку. Клинт, довольно улыбаясь, опирается плечом о косяк в дверном проёме и, кажется, наблюдает за ними вот уж добрые несколько минут. Как она только его не заметила? — Пап! — волшебное слово «ёлка» тотчас сдувает детей с места. — Правда, принёс? А где, где она? — Возле двери. После ужина поставим, а завтра она оттает, тогда и будем наряжать. Дети тут же бегут в прихожую, а Клинт поднимает удивлённый взгляд на летающих под потолком журавликов. — Ой! Прости, я сейчас уберу их, — торопливо говорит Ванда. — Не надо, пусть будут. Здорово ведь получилось, — улыбается он и оборачивается на детей, которые обступили ёлку и спорили, на каких ветках будут висеть их любимые игрушки. — А ты молодец, быстро нашла с детьми общий язык. — Скорее, они со мной, — усмехается Ванда. — В них я и не сомневался, — кивает Клинт. — Представляешь, это ведь они запретили нам с Лорой ставить ёлку, «пока Ванда не приедет», — смеётся он над её расплывшимся в умиленной улыбке лицом и спешит перехватить из рук вышедшей в гостиную Лоры тяжёлую супницу. Ванда окончательно и бесповоротно влюбляется в семью Клинта, когда за ужином Нейт сам садится рядом с ней и тихо просит, чтобы бумажные птички навсегда остались жить с ними.