Не одна

      Клинт несколько раз звонит в дверь и прислушивается: ни звука. Может, конечно, просто никого нет дома, но он звонит ещё и ещё — пока наконец не слышит, как поворачивается ключ.       — Ещё минута, и я начал бы вскрывать замки, — шутит он, когда дверь открывается.       Шутка встаёт поперёк горла, и Клинт удивлённо обводит Ванду взглядом с головы до ног: встрёпанная, бледная, с опухшими от слёз глазами, в растянутой до колен майке, она зябко кутается в клетчатый плед.       — Ты не заболела?       Ванда качает головой и подтягивает сползающий плед.       — Как ты меня нашёл?       Пристальный и отчаянный взгляд спрашивает иначе: «зачем?» Она нехотя впускает его в квартиру и плетётся следом, шаркая тапочками по паркету.       — Спросил у Сэма адрес. Ты в курсе вообще, для чего нужны мобильные телефоны, м? — он ставит на стол пакет и решительно раздвигает шторы, открывает окно и впускает в небольшую квартирку свежий ноябрьский воздух.       Ванда молчит. Если ей плевать на свой внешний вид, на разбросанные по единственной комнате вещи, на неубранную постель, то Клинту — тем более.       — И считаешь удачной идеей неделями игнорировать звонки и сообщения?       Ванда падает на диван и поджимает ноги, собирает плед в кучу и прячется под него, словно ныряет в самое безопасное место на планете.       — Видимо, да, — бормочет он и садится рядом с ней. — Эй, я волнуюсь за тебя, понимаешь?       Ванда молчит. Клинт хочет сказать, насколько неправильно то, что она делает с собой, что так быть не должно, что Вижена уже не вернуть и ей нужно найти в себе силы жить дальше, что нельзя заживо хоронить себя в четырёх стенах и литрами лить слёзы, но так и не говорит. Читать нотации и мотивировать на абсолютно правильные поступки — удел Роджерса, но не его. И это явно не то, что нужно ей.       — Ладно, — он хлопает ладонями по коленям и поднимается. — Я привёз тебе поесть. Как ты смотришь на крылышки в остром соусе? Я похозяйничаю немного в твоей кухне, а ты присоединяйся минут через пять.       Ванда молчит. Клинт шуршит пакетом, перекладывает крылья из контейнера в глубокую миску и ставит в микроволновку на пару минут. Запах жареной пряной курицы быстро обволакивает всю квартиру и щекочет нос. Клинт кусает первое крылышко и зажмуривается от удовольствия.       — Иди попробуй, Ванда! — зовёт он. — Клянусь, ты никогда в жизни не ела ничего подобного!       Ванда молчит. Клинт отправляет второе крылышко в рот. Перец щиплет губы и язык, в горле будто разгорается пламя.       — Не хочешь? Ну смотри, мне же больше достанется, — дразнит Клинт, медленно и со смаком похрустывая косточкой: в конце концов, он здесь не для того, чтобы прикончить все крылья, которые привёз для Ванды. — Ммм, это очень вкусно, Ванда! Сочные, румяные, с дымком! Лично мной замаринованные в остром соусе и зажаренные на гриле, — продолжает соблазнять он. — Я же ведь всё съем, Ва-анда-а! Ты подумай, от чего отказываешься!       Ванда молчит. Клинт наливает себе холодной воды и залпом выпивает полный стакан, и жалеет, что не купил молока. Он, конечно, любитель остроты, но всему же должны быть разумные пределы? После очередного крыла немеет язык, слезятся глаза, а во рту полыхает так, что жар доходит до кончиков ушей.       О чём он думал, когда выливал остатки табаско прямо в контейнер поверх курицы? Явно не о том, что за сутки крылья промариновались ещё сильнее и взяли в себя всю остроту перца из маринада без остатка. И явно не о том, что эта партия табаско определённо самая ядрёная с момента изобретения табаско.       — Дракарис, твою мать! — сипит он, выдыхает ртом и искренне расстраивается, так и не увидев пламени.       Острота c неосторожным вдохом опускается в лёгкие, Клинт заходится кашлем и тыльной стороной ладони стирает слёзы (главное, не залезть пальцами в глаза). Он вдруг чётко осознаёт, что ни черта это не табаско и что крылья, которые они с Лорой эксперимента ради замариновали в каком-то новом остром соусе, так и остались вчера в холодильнике. И что именно их он и зажарил сегодня перед отъездом.       Он слышит шорох позади, чувствует за своей спиной Ванду. Она обходит стол, и плед волочится за ней, словно королевский шлейф. Она садится напротив и ныряет рукой в миску.       — Острые, — ещё раз предупреждает Клинт и снова заливает пожар во рту водой.       Ванда кивает, осторожно откусывает поджаренную корочку с самого края и прислушивается к ощущениям. Потом быстро объедает нежное сочное мясо, складывает косточки на край тарелки и облизывает соус с пальцев и губ. Клинт нарочно оставляет ей самые аппетитные и мясистые кусочки и восхищённо смотрит, как она уплетает одно крылышко за другим и даже бровью не ведёт от остроты.       — Вот это я понимаю! — уважительно хмыкает он. — Ты поосторожнее, не сожги себе ничего, ладно?       — Я люблю острое, — пожимает плечами Ванда и впервые улыбается. — Как ты узнал?       — Помнишь барбекю у Тони? Пока мы все плевались огнём, вы на пару с Тором стрескали почти все острые крылья.       Ванда тихо смеётся.       — Когда на прошлой неделе дети заговорили о барбекю, я сразу вспомнил тот пикник у Старка. Вот мы и закупили побольше крыльев, замариновали их вчера утром, а к вечеру пожарили. Мои тоже любят поострее, но до тебя нам всем далеко, — смеётся он и добавляет: — А сегодня перед отъездом как раз дожарил твою долю. Скажу честно, вчерашняя партия была полегче.       — Спасибо! — Ванда широко улыбается. — Это было очень вкусно!       Она опускает взгляд и вдруг краснеет до корней волос. Кажется, только сейчас она соображает, что всё ещё в видавшей виды майке и пледе.       — Мне нужно переодеться, — шепчет она в ужасе.       — Определённо, — кивает Клинт и поднимается, чтобы выйти из комнаты.       — Нет, сиди! — Ванда вскакивает первой. — Я пойду в ванную!       Клинта страшно веселит её растерянность и смущение, но он умело прячет улыбку, краем глаза наблюдая, как Ванда меткими пинками отправляет на дно шкафа вещи с пола, хватает с вешалки одежду и убегает.       Пока она приводит себя в порядок и шумит феном, он убирает со стола, моет посуду и заправляет покрывалом диван. Ванда возвращается, когда он, спрятав остатки их ужина в холодильник, решительно выбрасывает оттуда половину продуктов.       — Ты знала, что срок годности этого йогурта закончился пять лет назад? — Клинт вертит в руках бутылочку, надеясь, что её содержимое не вступит с ним в интеллектуальную беседу. — Чёрт его знает, во что оно эволюционировало за это время… Вдруг у него свои планы по захвату нашей планеты? Что скажешь?        Клинт отправляет йогурт в мусорное ведро следом за почерневшими яблоками и, кажется, овощами — он так и не смог определить, что было в том пакете изначально. Он поворачивается к Ванде, скользит взглядом по крупным ромашкам на подоле платья и одобрительно кивает:       — Ну вот, другое дело. Теперь идём гулять.       — Куда?       — У тебя рядом с домом большой парк. Ты что, никогда там не была?       Ванда молча разводит руками, и Клинт думает, что, скорее всего, последний раз она выходила из дома, когда две недели назад явилась в штаб М.Е.Ч.а.       — Я пока выброшу мусор, — говорит он и забирает мешок из ведра, — и буду ждать тебя внизу, у входа. Предупреждаю: если останешься здесь врастать в этот диван, я выброшу и его, а тебя вытащу на улицу, связав пледом.       Ванда спускается к нему через пять минут.       По пути в парк она опирается на его локоть и прячет нос в высокий воротник пальто. Клинт покупает кофе в фургончике и вслух сожалеет, что для мороженого уже слишком холодно: после острого соуса сливочный пломбир как-то особенно хорош.       Они садятся на скамью возле пруда.       — Спасибо, что вытащил меня, — Ванда с задумчивой улыбкой следит за рябью на поверхности пруда, подставляет лицо прохладному вечернему ветру и, в отличие от Клинта, не видит, как в её рыжих волосах играет золотыми бликами закатное солнце. — Здесь очень красиво.       Клинт кивает.       — Тебе стоит почаще выходить на улицу, — он чувствует себя старым дедом с полным комплектом нравоучений и ворчания. — Сейчас хоть щёки порозовели, а то была бледнее моли.       — Это от перца, — усмехается Ванда, низко опускает голову и неожиданно признаётся: — Я просто плохо сплю.       — Бессонница?       — Кошмары, — Ванда рассматривает траву под ногами и ковыряет носком землю. — Каждую ночь снятся.       — Расскажешь?       Ванда быстро качает головой:       — И не проси. Просыпаюсь всякий раз от своих же криков. Кажется, будто кто-то сжимает горло, перекрывает кислород, и я вот-вот умру. Забиваюсь в угол и сижу там до самого утра: реву и дрожу, и никак не могу унять эту дрожь и прогнать из головы жуткие картинки из снов. Никогда такого раньше не было…       Клинт хмурится, сжимает в кулаке пустой стаканчик и метко отправляет его в урну.       — Почему не сказала?       — А что бы это изменило? — Ванда пожимает плечами и пробует повторить его бросок.       — Я приехал бы раньше.       Смятый стаканчик ударяется о край урны и отскакивает на землю, но Ванда едва заметно подправляет магией его траекторию. Клинт делает вид, что не заметил.       — И что? Сидел бы возле меня всю ночь? Глупости не говори! — фыркает она.       Клинт не находит это забавным.       — Это не глупости, если тебе нужна помощь, Ванда. Не глупости, если ты сама не можешь избавиться от кошмаров и остановить приступ паники. Не глупости, потому что это опасно, понимаешь?       Ванда смотрит серьёзнее. Клинт бросает взгляд на часы и пишет сообщение Лоре.       — Ты что делаешь? — Ванда заглядывает через его плечо.       — Предупреждаю жену, что сегодня останусь у тебя.       Она на мгновение лишается дара речи.       — Э-э… Хочешь сказать, она нормально на это отреагирует? И не будет ревновать?       — Не будет, — кивает Клинт и улыбается: — Ты не знаешь Лору, она скорее меня домой не пустит, если узнает, что я оставил друга в беде.       Ванда удивлённо приподнимает бровь.       — Хорошо, сегодня останешься, а потом что? Не пройдут же эти кошмары за ночь.       — Потом и будем думать.       Глаза Ванды полны сомнений, но Клинт не может просто уехать, бросив её здесь. А если при следующем приступе паники она выйдет в окно? Возможно, стоит забрать её на ферму, там она будет в безопасности и под присмотром. Или отвезти на базу Мстителей — куда угодно, лишь бы она не оставалась одна.       — Зачем ты это делаешь? — вдруг тихо спрашивает она, и Клинту кажется, будто пристальный взгляд проникает глубоко в мозг. Впрочем, в случае с Вандой — не кажется.       — Делаю что?       — Тебя Фьюри ко мне отправил?       Ванда смотрит исподлобья, алое пламя охватывает радужку её глаз, и хаос взрывается в сознании Клинта прежде, чем он успевает хоть что-то сказать. Его будто расплющивает тяжёлыми тисками, и Клинт хватается за голову. Он слышит короткий вскрик Ванды, чувствует её ладонь на щеке, и тиски ослабевают.       — Прости! Я случайно!       — Я буду очень признателен, если ты научишься сначала думать, а потом делать! — рычит он, стиснув зубы. Алые пятна ещё долго прыгают перед глазами. — И не лезть при этом в мой мозг!       Ванда сжимает его руку и виновато заглядывает в глаза:       — Прости, пожалуйста! Я не хотела! Честное слово! Клинт!       Она касается прохладной ладонью виска, и боль окончательно отступает.       — Так лучше?       Клинт выдыхает и замечает слёзы Ванды: она сама в ужасе от того, что натворила.       — Никогда больше так не делай.       Ванда быстро-быстро кивает:       — Не буду, обещаю. Я знаю, что ты хочешь помочь, но, пожалуйста, только не заставляй меня вернуться в команду Мстителей! — она вздрагивает и прячет лицо в ладонях. — Там всё будет напоминать о Вижене. Я не хочу, Клинт, я не готова!       Она обхватывает худые плечи, будто хочет спрятаться ото всех, исчезнуть, раствориться, чтобы её просто оставили в покое и не трогали.       — Тебя никто и не заставляет, — ему больно видеть её в таком отчаянии, и он действительно хочет помочь. — Я-то уж точно здесь не для этого, и Фьюри меня к тебе не посылал. Сэм, кстати, тоже. Послушай, я твой друг. Если ты позволишь помочь, я сделаю это. Сделаю всё, что в моих силах, понимаешь?       Ванда кивает, и в её глазах исчезает последний луч солнца.       В квартиру они возвращаются, когда в парке зажигают фонари.       — Где же ты будешь спать? — то и дело спрашивает Ванда, взволнованно грызёт ногти и смешно бегает по комнате. — Не на полу ведь!       Клинт наблюдает за ней, склонив набок голову и потирая подбородок, и засекает время: ему любопытно, как быстро она сообразит. Ванда замирает и хлопает себя по лбу через полторы минуты:       — Я идиотка.       В мгновение ока магия творит удобное раздвижное кресло. Ванда вопросительно смотрит на Клинта, и он, усмехнувшись, поднимает вверх большой палец. Через полчаса они гасят свет и желают друг другу спокойной ночи.       Клинт не спит: он смотрит в тёмный потолок и слушает, как понемногу успокаивается дыхание Ванды. Он возвращается мыслями в прошлое, прокручивает в голове воспоминания одно за другим и думает, что это всё чертовски неправильно, что всё могло быть по-другому. Все должно было быть по-другому. Должна была выжить Нат. Должен был уцелеть Пьетро. Как и Тони. И Вижен. Он поворачивает голову и сквозь темноту вглядывается в бледное лицо Ванды. Она была бы сейчас со своей семьёй.       Клинт проваливается в зыбкий сон.       Его будит громкий крик, полный боли и такого отчаянного страха, что у него холодеет кровь и дыбом встают на затылке волосы. Он подскакивает, щёлкает выключателем настольной лампы и ловит Ванду за секунду до того, как она обрушивается на пол. Она кричит и вырывается, и явно не может отличить сон от реальности.       — Пусти! Пусти! Не надо! Вижен!       — Ванда! Эй-эй, тише! Ты слышишь меня?       Клинт рывком притягивает её к себе и держит крепко. Ванда бьётся в его руках, как пойманная в клетку птица, плачет, кусает губы до крови и просит отпустить её к Вижену.       — Ты слышишь меня, Ванда? Давай, девочка, просыпайся. Всё хорошо, всё будет хорошо, — убеждает он, не зная, слышит ли она его. — Это всего лишь сон, только сон.       Ванда вздрагивает, как от ударов хлыстом, никак не может вздохнуть полной грудью и хрипит от ужаса. Клинт обнимает ладонями её лицо и заставляет поднять голову.       — Дыши, слышишь? Смотри на меня, Ванда, смотри на меня и дыши! Давай, ты сможешь! Смотри на меня!       Он повторяет это снова и снова, и её взгляд постепенно фокусируется на нём. В зелёных глазах — тёмная, отчаянная, захлёстывающая паника. Ванда смотрит пристально и ловит ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Её ногти больно впиваются в запястья, но Клинту не до этого.       — Давай со мной, да? — он говорит тихо, но твёрдо, надеясь, что это поможет ей успокоиться. — Вдох и выдох…       Он медленно и глубоко дышит и мягко массирует её виски, и Ванда, дважды моргнув, начинает дышать вместе с ним и постепенно приходит в себя.       — Клинт… Боже, это было так страшно!       — Чшш, — он убирает от её лица спутанные волосы, ласково вытирает мокрые щёки. — Всё, всё, всё… Всё хорошо, Ванда, ты молодец. Иди сюда.       Клинт крепко обнимает и вместе с ней опускается на край дивана. Он баюкает её, словно ребёнка, и Ванда сжимается в комок на его руках.       — Я снова убивала Вижена, — вдруг тихо говорит она и совсем по-детски шмыгает носом. — Там не было ни Альтрона, и Таноса — никого, — но я всё равно убила его. Сама, понимаешь? Он умолял не делать этого, но я сделала. Вырвала камень разума из его лба, как это сделал Танос. Потом осознала, что натворила, и… это было ужасно!       — Это всего лишь сон, — Клинт надеется, что Ванда сейчас не читает его мысли и не знает, как часто в своих кошмарах он бросает Наташу вниз со скалы и просыпается в холодном поту. — Они со временем прекратятся, вот увидишь. Поспи теперь.       Ванда вздрагивает всем телом.       — Нет, не могу! Я не усну, я просто не смогу!       — Не бойся, я буду здесь.       Клинт медленно гладит большим пальцем брови Ванды и мысленно усмехается, когда всего через пару минут её веки тяжелеют и она закрывает глаза. С его детьми этот фокус тоже всегда срабатывал безотказно. Он осторожно укладывает Ванду на диван и подсовывает подушку под голову.       — Клинт… — сонно зовёт Ванда.       — Я только выключу свет.       Он гасит настольную лампу и укрывает Ванду пледом. Она находит его руку и легко сжимает пальцы.       Клинт садится прямо на пол, скрестив ноги, и Ванда, прижавшись щекой к его ладони, спит спокойно до самого утра.