black eyes, bad guys

Ханагаки до скрипа трёт пылающее лицо холодной водой. Вертолёты в голове стремительно идут на посадку, но парня до сих пор качает, как при турбулентности. Такемичи сам не понял, что заставило его так надраться. Организм встал перед выбором подневольно и предпочёл сохранение нервных клеток трезвому рассудку. Он обернулся к Чифую и тихо произнёс: — Мне нужен воздух. Выйдем? — Здесь есть курилка, — Мацуно осторожно кладёт руку парню на плечо. Его бледное лицо и покрасневшие веки слегка пугают. — Но если ты хочешь, пойдём на улицу. — Нет. Давай куда ближе, — Такемичи быстро кивнул. Чифую взял его под руку и повёл по мрачному коридору. Басы вибрировали по полу, сжимая пространство, уши закладывало. Ханагаки хмурился и впивался ногтями в кожу ладоней, борясь со странной слабостью во всем теле. Островок "любителей табака" представлял собой узкую длинную клетку с крытыми полом и крышей. Ветер свистел, а дождь ударял отчётливой барабанной дробью по настилу сверху. Массивная дверь с небольшим окошком поддалась только со второго раза: сердце Чифую замедлило ход. По ту сторону перед ними стоял никто иной, как Санзу. — Какая встреча! Разве тебя приглашали? — с хитрой улыбкой поинтересовался он. — А тебя, Харучиё? — выдал Чифую прежде, чем успел подумать. Хватка на руке тут же ослабла. На лице Такемичи появилась такая довольная улыбка, что её сиянием можно было заменить светомузыку. — Меня не надо звать. Я сам прихожу, — растягивает слова Санзу. — Я наслышан о тебе, — спокойно утверждает Такемичи. Холодный взгляд тут же метнулся к нему. Санзу прищурился: — Досадно, что мне так похуй. — Ты, действительно, недружелюбен. А жаль, — с той же любезностью продолжал парень, ступая вперёд и вынуждая Харучиё невольно пятится обратно в клетку. — Моё имя Ханагаки Такемичи, будем знакомы? Что-то грозное мелькнуло на лице Санзу. В глазах с расширенными зрачками ненадолго загорелся интерес, а затем возникла какая-то до дерзости слепая уверенность, граничащая с презрением. — Надо же, я о тебе тоже немало знаю! Тогда не будем размениваться на прелюдии и сразу выпьем? — Санзу хватает бутылку с пола, но та пуста. Убедившись в этом, он небрежно отшвыривает её. — Кончилось бухло… Ну пиздец! — Чифую, захватишь нам чего-нибудь покрепче, пожалуйста? — просит Такемичи. — Слушай, а тебе не хватит? — Веселье только начинается, разве ты не видишь? — Серьёзно, Мацуно. Тебе в падлу? — поддержал Санзу. — Ладно. Я быстро, — Чифую посмотрел на счастливое лицо друга и тут же скрылся за дверью. Блондин незаметно щёлкнул ключом в скважине. — Тебе покурить дать, легенда, пережившая рабство? — предлагает Харучиё с усмешкой. Такемичи склоняет голову набок, внимательно заглядывая в глаза, и скалится: — Может, мефедрон сразу предложишь? Или ты только Майки так задабриваешь? Санзу не успевает ничего ответить: в челюсть прилетает кулак, выбивая тонкую папиросу. Клетка с грохотом содрогается за его спиной, а грубые ладони сжимаются кольцом на шее, обжигая кожу. — С-сука! Ты чё?! Он пытается перехватить запястья обидчика, бьёт в живот коленом, – это вызывает на губах Такемичи кровожадную ухмылку, – но на следующий удар дыхалки не хватает. Кроссовок с массивной подошвой вжимает его ступню в пол до острой боли. — Ёбанный псих!.. Отцепись, сволочь! — Зови меня, как угодно, хуесосина, — Ханагаки едва ли ядом не плюётся, — За Майки я готов поломать твою глотку, а потом вставить в неё все грёбаные таблетки, что у тебя есть. Собираешься разъебать свою жизнь, окей, флаг тебе в жопу, но Манджиро – трогать не смей! Санзу давится воздухом, задушено посмеиваясь: — Не много ли ты берёшь на себя, пидор? Кем ты себя возомнил? — Что насчёт тебя, ублюдок? Так хочешь быть хорошим другом? Твои способы не подействуют, помощь справляться с болью выглядит по-другому! Я втопчу тебя в землю, если узнаю, что Майки от тебя принял… — перед глазами плывут красные пятна, — … сука, что угодно, даже блядский анальгетик! Как истинный пидор, загоню тебе шприц прямо в задницу и заставлю нюхнуть твоё же дерьмо! Я не собираюсь терять важного мне человека из-за мрази, которая пользуется чужими слабостями. — О, вот, что тебя так бесит? Думаешь, я только таблетки ему даю? Как же ты ошиба… Договорить Санзу не успевает. Такемичи до звона в висках бьётся лбом о чужой, сжимает крепче горло, врезаясь в кожу ногтями: — Только в твоих наркоманских мечтах, уёбок. Если Майки и подсел, то на меня, а я, блять, конкуренцию с твоими препаратами терпеть не намерен! Так понятнее, тварь? — бешенство искажает лицо Ханагаки. Глазные белки оппонента наливаются кровью: как щелчок, Такемичи отрезвляет мысль, ещё немного и он его точно задушит. Небольшая заминка позволяет Санзу сделать несколько резких, болезненных вдохов и занести колено под рёбра. В глазах алые разводы сменяются тьмой, но Такемичи снова выпрямляется, хватает за лацканы пиджака, с силой швыряет Харучиё в противоположную стену. Через секунду в его руке оказывается бутылка от мартини, которую он от ярости разбивает о металлическую урну. Стеклянное горлышко в его руке жалобно поскрипывает. Тело всё ещё трясёт. Харучиё ухмыляется: — А ты, оказывается, истеричка. Майки таких, как ты, на дух не переносит. Если бы ему хватало тебя, были бы нужны наркотики? Сомнения в голове разбиваются на осколки. Ханагаки заносит руку для удара: импровизированное оружие сверкает острыми краями в свете фонаря и, хуй знает, чем бы всё это закончилось, если бы его руку не перехватили сильные пальцы. Только сейчас он чувствует тепло, которое полилось из клуба: дверь, очевидно, пришлось снести. Сквозь пелену Такемичи наблюдает, как Шиничиро проносится мимо, хватая Санзу и уводит его от греха подальше. Кирпичная стена напротив качается. А кисть руки начинает саднить, железная хватка щипцами давит на вздувшиеся вены. Родной голос монотонно повторяет одно и то же: — Такемитчи, расслабься. Дай мне выбросить это дерьмо… у тебя кровь, — но он сжимает "оружие" крепче. На руку теперь давят более напористо. Сквозь мутную пелену Такемичи смотрит в лицо, которое не видел уже вечность. Чёрные глаза приближаются, прогоняя кровавый туман вокруг, возвращая миру краски. Ханагаки трясёт от напряжения, от усердия, что выше рассудка: воздух наполняется настоящим электричеством, хочется терпеть боль, дрожать от желания доказать свою силу, не поддаваться. Чувствовать Манджиро так близко – такого спокойного и бесстрашного, – до ужаса приятно. Осознание вызывает трепет в каждой вене. Он сам не понимает, как момент собственного бешенства и "перетягивания каната" становится настолько интимным. Такой контакт не забывается. Глаза в глаза, с угрозой себе и страхом причинить боль другому. — Отпусти, Манджиро, поранишься. Сано на его просьбу не реагирует. Смотрит в глаза, не моргая. Их руки медленно опускаются к уровню груди, от громкого дыхания и учащённого пульса становится дурно. Пот струится по лицу, онемевшие пальцы слабеют: Майки аккуратно освобождает горлышко из мокрой ладони, кидает его в урну, не отводя серьёзного взгляда от возбужденных синих глаз. — Смотри на меня, Такемитчи, — командует он, прижимая окровавленную руку к своей прохладной щеке, — Всё хорошо, слышишь меня? Я с тобой. Доверься мне. Ханагаки, нервно сглатывая ком в горле, стягивает объёмный капюшон с головы Сано, будто желая убедиться, что это он, увидеть его всего. — Такемитчи? Парень поражённо замирает. Его дрожащие от адреналина губы растягиваются в улыбке, на которую Майки тут же отвечает: так легко и спокойно. Теперь точно можно умереть. — Твоя причёска, — бормочет он, еле дыша, смотря на собранные шпильками кудри, — Это… это красиво. Сано нервно усмехается и краснеет: — Эма постаралась. Я не мог сам эти железки вытащить, даже ехать передумал, но… Меня будто кто-то за шиворот сюда тащил. Как чувствовал, что увижу тебя, — он трётся щекой о раненную руку – нежность сильнее любой боли, — Кто начал разборку? — Я, Манджиро, — уверенно шепчет Такемичи, — От мысли, что он мог нанести тебе вред этим дерьмом… я почти ебнулся. Хотел показать ему, что меня обмануть у него не выйдет. Ты не подсядешь на эту гадость, я не позво… — дыхание обрывается, когда его сжимают в объятиях до костного хруста. Наконец-то, блять. Ради этого момента стоит пережить всё плохое ещё миллион раз. Желая быть ближе, он тут же ныряет в крепкие руки, отдаваясь жадным тискам. Утыкается в открытую из-за собранных волос шею, ластится к коже и тянет носом любимый аромат. По телу будто разряд тока пропускают. Такемичи кусается, а Майки с явным одобрением хрипло шипит. Сознание снова мутнеет. — Я не знаю, чего от тебя ожидать, но мне это так блядски нравится. — Правда? — губы хватают мочку уха – укус, поцелуй и язык, пробегающий по горячему хрящику. — Тогда я не буду извиняться. Манджиро начинает трясти. Впервые он увидел Такемичи таким диким. — А ты что, планировал? — Нет, — рыкнул Ханагаки, зарываясь в шею, вырывая из Майки хриплый смех. — Ты всегда был таким бешеным, Такемитчи? — Не знаю, — бормочет он сдавленно, — Но я точно готов повторить… для тебя. — Ты пахнешь, как… "возьми меня, Манджиро". Или мне кажется? — он заглядывает в совершенно пьяные голубые глаза, ударяя словами подрагивающие в предвкушении поцелуя губы. — Не кажется. — Сбежим отсюда? — Куда угодно. — Такемитчи, а ты и впрямь соскучился по мне? — Разденешься и узнаешь. Майки довольно ухмыляется. Придётся ещё раз прокатиться под дождём на байке, но горячее тело Такемичи не оставляет сомнений – замёрзнуть не получится.