black eyes, bad guys

Следующие два дня для Ханагаки прошли на удивление быстро. Вместе с Шиничиро они убрались в доме, украсили фасад ветвями сосны, бамбуком и гирляндами; заказали наборы осэти-рёри, чтобы не париться над готовкой к новогоднему столу. Больше всего усилий потребовалось, чтобы подготовить спальные места, распределить футоны и вычистить камин. По другому помещение не отапливалось, поэтому парням пришлось поднапрячься. Сано тихо матерился, когда Ханагаки забирал у него брёвна, потому что тяжело и он сам справится, но протестовать не смел. Рак дышал ему в затылок: повышать голос было физически больно. Они поочередно созванивались с Манджиро — судя по его тону, он был весел, но старательно изображал недовольного. Работу с Изаной он назвал «адом», ведь в предпраздничные дни байки никого не интересовали — приходилось куковать с братцем с утра до вечера и вести философские беседы, где вместо заумных терминов сплошные маты. Только с приходом Кенчина настроение Майки взлетало до планетарных масштабов. — У меня важные дела, пока-пока, — бросил он со смешком, не дав Ханагаки ни слова сказать напоследок. И пока юноша рисовался, что это ничуть его не задело и вообще ревность — даже самую малейшую — в рот он ебал, осведомлённый Шиничиро только посмеивался. Надо же, Такемичи действительно не догадывается, что эти двое сейчас корячатся над подарком для него. Первые сутки Тагава оставался с ребятами. Он наблюдал за состоянием Шиничиро: мерил давление, напоминал о приёме лекарств и не пускал курить. То же наставление он оставил и для Ханагаки. Только на следующий день Шиничиро сорвался. Ему крупно повезло встать так рано — Такемичи мирно спал, а значит не мог запретить загрязнять свои лёгкие. По правде говоря, излишняя опека начинала раздражать. Без доппинга выдержать подобное отношение невозможно. Сано долго сидел на берегу, смотрел на серые волны и вспоминал лето уходящего года. Тогда он только узнал о том, что жизнь дала ему от ворот поворот. То, в каком положении он находился сейчас, заставляло его поражаться собственной ущербности. Сигарета тлела меж пальцами, но у дыма не было запаха. У моря не было. Лучше бы меня самого сразу не стало, ведь я начал терять типичные для людей ощущения. Снова. Он понимал, что должен был быть аккуратнее. Деда нельзя винить. Чем он мог помочь, когда узнал о диагнозе? Ему оставалось лишь открыть правду тем, у кого есть силы пытаться преодолеть неизбежное. Но почему Ханагаки? Почему он? — Шиничиро, я принёс плед… Не хватало ещё простудиться, — слышит он хриплый спросонья голос. На лице невольно появляется улыбка. Вот почему. — Я не чувствую холода. — Круто. Но сейчас декабрь. В футболке сидеть — отстой. И выброси эту гадость, — приговаривает Такемичи с зевком, кутает плечи друга и садится за спиной, прячась от порывистого ветра. Даже это кажется Сано милым. — Пожалуйста. Выкинь это дерьмо, — он утыкается лбом ему между лопаток. — Я не чувствую запаха. — Хорош хвастаться, идиот. Шиничиро тихо хмыкает, моментально вдавливая сигарету в сырой песок. — Ты такой добрый, Ханагаки. С ума сойти можно. — Не надо, — парень смеётся, — Ты всё почувствуешь. Я уверен. Сано досадливо морщится, вглядываясь в туман над морем. Парнишка позади него неразборчиво бурчит что-то. Ругается. За его плечами чья-та жизнь. Раньше так и было. — Так должно было быть, понимаешь? — Ты о чём? — блондин с усилием открывает глаза. — Ветер злых перемен должен дуть только мне в лицо. Манджиро, Изана, Эма, дед… Ты, — Шиничиро смотрит через плечо со спокойной улыбкой, — Вы все должны были остаться позади меня. Никто из вас не должен становится свидетелем моей медленной гибели. — Я перестал бежать из-за тебя. Ты помог мне сделать первый шаг, — Такемичи нахмурился, но улыбка тронула его губы, — шаг к жизни. Я благодарен. И хочу ответить тем же. — Ты нужен Манджиро. Нужен куда больше, чем мне. Понимаешь? — косо ухмыляется брюнет, — Зачем ты тратишь время на меня? — Потому что это моё решение. — Да плевать, — морщится Сано, — Ты же помнишь, что говорил Тагава? Больные раком страшнее чумы. Они будут портить жизнь другим, даже после своей смерти. Всё, что ты делаешь для меня, позже вызовет в тебе лишь скорбь и ненависть, если я умру. — Но ты ведь не умрёшь. — Откуда тебе знать? — заливается Шиничиро горьким смехом, — Я уже начал жить той жизнью, которой больше всего боялся. Постоянные разговоры о раке. Врачи, прогнозы, уколы, таблетки, обследования. Ненависть к самому себе, потому что меня покидает мозг, потому что нет запаха, вкуса, осязания… нет… нет доверия. Даже к себе, — он смотрит в яркие глаза напротив и кусает губу, — А ещё ты. Ребёнок, вынужденно прицепившийся ко мне, чтобы я раньше времени не откинулся. Жалко. Я жалок. Такемичи медленно отстраняется, чтобы заслонить собой мрачный морской пейзаж. Его щёки красные от холода, а в глазах стоят слёзы. Больно. — Прекрати притворяться, что тебе хочется умирать! Хватит винить себя и считать меня жертвой! — А кто ты? — серьёзно спрашивает Сано, — Посол доброй воли? Ты мне ничем не обязан. Пойми это уже. — Сам же говорил… Если человек хочет о ком-то заботиться, он просто это делает, — Такемичи берёт парня за руку, — Я хочу. Шиничиро смотрит, как их пальцы переплетаются, и от сердца будто отрубают кусок. Нет тепла. — Ты помнишь даже такие мелочи, — бормочет он, смущённо улыбаясь, — Но я не думаю, что в праве принимать от тебя помощь. — Ты видел во мне свою замену для Манджиро и поддавался иллюзиям. Ты хотел переключить всё его внимание на меня. Отчасти у тебя получилось, — заявляет Ханагаки, — Только теперь тебя мучает чувство вины. Боишься, что я надорвусь, пока буду пытаться заботиться о вас двоих? Поздравляю, это очередная иллюзия. Желваки играют на мраморно-белом лице, когда Такемичи решается поправить спутавшуюся от ветра тёмную шевелюру. — Думаю, так и есть, — соглашается Сано, — Моё молчание заставляло тебя встать перед выбором и почти сбиться с пути. Признаюсь, было время, когда я радовался, что ты такой ведомый. — Шиничиро, — Ханагаки в шоке приоткрывает рот. — Это если говорить честно, — пожимает парень плечами, — Моё счастье, что ты не поддался на очередные манипуляции моего больного мозга. До твоего появления я позабыл, как надо действовать сердцем. Мне хотелось просчитать всё заранее. — Вышел проёб. — Точно, — улыбается он тускло, — Знаешь, когда ты вернулся и сказал мне, что не оставил Манджиро… Я увидел, что ты его любишь. И сепарировался от моих мыслей насчёт него. Ты сам стал понимать, что ему нужно. — Без тебя у меня бы ничего не вышло. — Не перебивай, — прервал строго Сано, — Тогда, знаешь, я впервые задумался… А кто кого вёл всё это время? Я просто мнил себя взрослым. Ведомым был я. Твоя отзывчивость, твоё отчаяние… твоё сердце сильнее моего гниющего разума. В ту ночь, перед моим приступом, я понял твой порыв возглавить Драконов. Ты хотел защитить и оправдать меня. Ты был готов принять всю злость и последствия, лишь бы… — Шиничиро сводит челюсти и жмурится, — Лишь бы сохранить наши с Манджиро отношения. А я чуть было всё не испортил! Шиничиро часто моргает, пытаясь побороть желание расплакаться. И вешается к Такемичи на шею. — Спасибо, что напомнил мне о главном, когда я был не… немного не в себе. — Шиничиро, ты не должен благодарить меня за это. — Не должен, — бормочет он едва слышно, — Хочу. Такемичи гулко сглатывает, сжимает его лопатки. — Не пойми меня неправильно, но я должен сказать тебе всё, что происходит со мной… на твой счёт, — Сано морщится, — Сначала я был просто счастлив, что ты рядом с Манджиро. Я боялся, что ты его бросишь. — Я не смогу. Нет, я… я просто не хочу. Шиничиро крепко жмурится, и его губы трогает нервная, вымученная улыбка. — Я понимаю твои страдания. Тебе приходится скрывать правду. Но я видел, как ты переживаешь из-за расстройства Манджиро и его желания властвовать над тобой. Случалось, что я винил себя за то, что вас свёл. Только всякий раз, когда я видел вас счастливыми вместе, мои страхи разбивались вдребезги. Когда ты заботился о нём, и он позволял. Когда сказал, что будет обращаться за помощью к врачу. Такемичи улыбается парню в плечо. Нехорошее предчувствие оттого, чем может закончиться этот разговор, заставляет несчастное сердце биться чаще. — Я понимал, что надумываю херни и опять винил себя. Но раздражение не покидало меня. Я понял, что мне хочется быть… нужным тебе. Поверь, дело не в раке. — Я это знаю. — Меня так бесит, что ты здесь из-за моей беспомощности! Я хотел стать для тебя кем-то… кем-то важным просто так, но всё сразу пошло по пизде. Ты узнал про рак. Некоторое время парни хранят гробовое молчание. Ветер начинает выть, вторя эхом шуму прибоя. Когда Ханагаки решает ответить, Шиничиро чувствует, что между его рёбрами начинает сквозить: — Шиничиро… да, Манджиро нравится мне. И даже больше, — он заглядывает в полные слёз чёрные глаза, и они кажутся донышками давно разоренных колодцев, — Факт того, что он твой брат, не делает тебя важным. Рак не делает тебя важным для меня. Сано пошатывает, и он плюхается на песок, растерянно уставившись на Ханагаки. — Ты нужен мне просто так. Твоя жизнь ценна сама по себе. Шиничиро бессильно усмехается. — Ханагаки, я не нуждаюсь в твоих признаниях! Я сказал, потому что хотел, чтобы ты знал. — И я хочу, чтобы ты знал! Не играй со мной в перетягивание каната, — Такемичи кладёт руку на плечо Сано, — Таким способом ты точно не сможешь найти ответ, только сильнее себя запутаешь. Я пытаюсь развеять твои сомнения, потому что… — Потому что моя болезнь говорит за меня, а я медленно дохну и бла-бла-бла? Поэтому мне доверять нельзя? — смеется он сдавленно, но от взгляда напротив дыхание перехватывает. — Шиничиро, ты просто соскучился по самому себе, — Такемичи склоняется к его лицу ближе, чтобы стереть тёплую влагу с прохладной кожи. Слёзы катились, как бы он не пытался храбриться. — Постарайся вернуть себе жизнь, где ты был счастлив. А я помогу. — Почему ты думаешь, что сможешь? — Мы сможем. Ты хочешь чего угодно, но точно не умирать. — Мне достаточно того, чтобы Манджиро был счастлив. — Без тебя он счастливым не будет. Если тебя не станет, то и мне лучше умереть, — тихо шепчет Такемичи. От серьёзности в его голосе мурашки бегут где-то в сердце. Шиничиро встаёт с песка, отряхивается и бросает через плечо: — Не повторяй эту херню больше никогда. К вечеру Сано становится совсем плохо. От давления темно в глазах; он ловит паническую атаку и едва ли не падает с лестницы на второй этаж. Его опять спасло присутствие Ханагаки. Он волочит его на спине к дивану, делает магнезию и сладкий чай. Поит с ложечки, когда он приходит в себя. У Шиничиро нет сил шутить, но хочется. — Даже не смей, — обрывает его Такемичи, стоит тому приоткрыть рот. Ночь выдаётся спокойной, но Ханагаки решает задержаться ещё на день. Майки на эту новость реагирует спокойно и даже не задаёт вопросов. Возможно, он чем-то очень занят до сих пор… только с кем? С Дракеном? Или с этим придурем Санзу? Ханагаки не спрашивает ничего, но мучается от любопытства всё утро. За завтраком Шиничиро замечает его мрачное настроение, но никак не комментирует. — Нужно будет обзвонить ребят. Они знают о моих планах на завтра, но не в курсе об этом домике с призраками, — напоминает он ненавязчиво. — А мне надо поехать в город. И купить подарки. Вот и дотянул до последнего, — хнычет Такемичи. — Существует доставка. Прикинь? — Да ладно? Ты гениален. Сано фыркает и так сильно морщится, что складка меж его бровей не исчезает ещё секунд пять. — Хорош с дешёвыми выебонами, Такемичи! — Чего? — Признайся, ты просто по Манджиро соскучился. Юноша едва не давится омлетом. — Н-ну… дома ёлка не украшена, кстати! — И главный подарок до сих пор на алоэ висит, — парень щурится, ухмыляясь. — Шиничиро! Он звонко смеётся. У Ханагаки дёргается глаз на пару с щекой. — А-то я вас не знаю, подростков с бушующими гормонами, — внезапно всякое довольство пропадает с лица Сано, — Не давай ему. — Ч-чё? — Такемичи хлебнул сок носом, — Ты сам эту кашу заварил, генератор идей! — Как будто вы сами против, — он посмеивается, — Не жги меня глазами. Просто я не советую с этим торопиться, только и всего. Ханагаки чувствует, как кровь приливает к щекам. К счастью, Шиничиро не знает, сколько всего произошло между ними за столь короткий промежуток времени. — Я не собираюсь обсуждать это с тобой, — бухтит он. — А я не прошу тебя делиться своими грязными воспоминаниями. Всего-то мой опыт. Думаю, «крутым событием» потерю девственности назвать нельзя, — Шиничиро тихо вздыхает, — Сам тогда не понял, что произошло. Было странно. Ханагаки косится с недоверием, а его друг хихикает. — Вакаса же говорил, что ты не раздевал никого… — Такемичи заикается, — Только мандарины! — Правильно, это меня раздевали, — Шиничиро выразительно выгибает бровь. На лице блондина появляется такое смешное выражение, что миссия «не заржать» тут же проваливается. — Нельзя всему верить, эй! — Но тебя же постоянно отшивали. — У той леди не было выбора. Такемичи ловит ртом воздух. Сано таращит глаза, понимая, что ляпнул. — Блять, вот только не думай, что я кого-то силой… — он нервно смеётся, — Да, я – альфач пиздец, но не настолько же. — Нет, я… Чёрт, как давно это было? — Хочешь узнать, был ли я тебе верен? — Чего? — Такемичи вспыхивает, задыхаясь от возмущения, — Шиничиро, блять, ну хватит! — Ой, сейчас рассыплешься! — он аж крякает от смеха, — Шейх семьи Сано, не беспокойся! Десять лет назад это было, ты в первый класс пошёл. — Может хватит?! Шиничиро трёт слезящиеся от смеха глаза и слабо стонет от спазма в затылке. — Тогда я хотел найти мать Изаны… Знаешь, прийти в публичный дом и пройти мимо блондинки с каре — оказалось выше моих сил. Гормоны, неудачи с поисками, алкоголь. Возможно, мне не зашло, потому что не было никаких чувств. Только отвращение потом накатило. — Хочешь сказать, тебе двадцать семь и ты всего раз…? — А то, что я старый девственник, тебя не смущало? — Ну, с твоим-то флиртом, это неудивительно, — Шиничиро хмурится и склоняется над столом, — Ай! Ты чё?! — Ханагаки заорал, когда парень дал ему щелбан. — Это мне говорит тот, кто ведётся на сухую? — Пф-ф, когда такое было? — гогочет Такемичи, но лицо друга остаётся непроницаемо, — Не надумывай! Он неловко прокашливается, а Шиничиро продолжает пристально смотреть прямо в глаза. По коже пробегают мурашки — это кажется жутким — и Такемичи едва заметно дёргается. — Ч-чего ты так уставился? — Думаю, что твой смех стал бы прекрасным рингтоном, а стоны — будильником. Ханагаки валится от хохота со стула. — Шиничиро, ты безнадёжен! — Завали, — фыркает он обиженно, скрещивая руки на груди. Но улыбка сама лезет на лицо. Такемичи получилось развеселить – какое облегчение! Правда гостит оно недолго. — Шиничиро, — интересуется он, — скажи, Санзу можно доверять? Сано задумчиво хмурит брови. Дракен говорил, что они с Майки сблизились в последнее время, и что это его напрягает. Но почему Такемичи этим заинтересовался? К тому же, если решение Манджиро о присоединении Драконов и распаде он поддержал, то волноваться не о чем. Не так ли? Нужно связаться с Такеоми. Если бы не его болезнь, он бы уже сделал это. Чёрт бы меня подрал! — Он брат моего старого друга и друг брата, — пробормотал он, насилу посмеиваясь, — А почему ты интересуешься? — Мне не важно, кто он – я просто хотел услышать твоё мнение. Не говорить же Шиничиро про наркотики! А может быть, всё же…? — Если Манджиро ему доверяет, я не вижу проблемы, — ухмылка сама цепляет кончики губ, — А что? Новый объект для ревности нашёл? Поэтому кислый с утра ходил? — Ревность не причём. Просто я волнуюсь, — Такемичи с трудом подавляет в себе раздражение. — О чём же? — Да так, забудь, — хмыкает он. Шиничиро неуверенно кивает, понимая, что забыть у него ни черта не получится. Такемичи хоть раз пересекался с Харучиё? Манджиро сам о нём рассказал? С какой целью? Сано достаёт мобильник из кармана, решая позвонить брату и узнать, чем он до сих пор занят и почему не ебёт нянечке Мичи мозги? Это на него не похоже. Ханагаки собирает посуду со стола, молча принимается мыть; плечи его опущены, он кажется взвинченным и опустошенным. Да что за херня?! На дисплее высвечивается сообщение от Майки – и его брат ненадолго впадает в ступор. «Шиничиро, Такемитчи с тобой?»