black eyes, bad guys

Пока Шиничиро изощряется в способах внушения, заставляя деда попробовать пиццу, Такемичи впихивает в Манджиро необходимые лекарства. Он по-детски дует губы и канючит на горечь, а Такемичи балдеет от своей терпеливости. Эма вооружается расчёской и феном, отчего выглядит поистине… воинственно. Майки сдаётся и ей, под хихиканье старшего брата стойко терпит незатейливые манипуляции с непослушными волосами. Только пристальный взгляд Такемичи не даёт ему кривиться, когда зубчики запутываются в локонах, а горячий воздух жжёт кончики ушей. — Ты настоящая принцесска, бро. Только благодаря тебе Эма никогда не нуждалась в куклах! Майки не смог заставить себя даже гневно зыркнуть, так и сидел, чуть ли не засыпая от удовольствия. Девушка стягивает резинку с запястья и аккуратно собирает пряди на лбу. — Знаешь, Кенчин так не возится, — тихо говорит Майки, — Ты слишком стараешься… мне приятно! — Этот Кенчин, — подаёт голос Такемичи, и три пары одинаково наглых глаз устремляются на него, — Как часто он твоим барбером подрабатывает? Ханагаки только постфактум понял, что спросил. Чёрт подери, какое ему вообще дело? Своих мыслей парень пугается и знает, что точно не хочет называть причину вслух. Бедняга подсознательно пережил три инфаркта, пока Манджиро удивленно моргал, Шиничиро прятал улыбку в кулак, а Эма кусала губу, пытаясь не рассмеяться в открытую. — Почти каждое утро, — хмурится Майки, — А чё? — Ничё, — Такемичи пожимает плечами и отворачивается. Что? Уши покраснели? Майки прозревает и радостно ахуевает, но поверить своему счастью отчего-то не может. — Неужели… ты…? Родственники кивают ему в подтверждение. Предатели, — румянец опаляет щёки Ханагаки, и глядя на самодовольную улыбку Манджиро, он ругает себя, на чём свет стоит. Какого хрена на него нашло? Ревность? Он ебанулся? Разве плохо, что у Манджиро есть друг, который настолько хорошо о нём заботится? Тогда зачем ему я? — неутешительные мысли бьются в виски, и он люто себя презирает. — Ты серьёзно, что ли? Такемитчи! — Нихера, — шипит он, и это подстёгивает Манджиро ещё больше; огонь в его глазах норовит сжечь комнату дотла, — О, значит, ты любишь обладать всецело и бесповоротно? — он подрывается с места и, крадучись, приближается к Такемичи, — Ты как я? — Что за дерьмо? — морщит Ханагаки нос и прячет взгляд, чтобы не заржать, замечая сущую ярость на лице Майки. — «Дерьмо»?! Чё, не хватает стали в яйцах признаться в своих пороках? — Отстань, — пыхтит Такемичи, — Я спросил, не думая о последствиях! Манджиро кошмарит, нависнув над парнем так, что ему уже никак не скрыться от острых глаз. Крепкие натренированные руки упираются в валики кресла, а колено умещается ровнёхонько между ног Такемичи. — Манджиро, нет-нет-нет, — он вжимает бёдра в сидение, — Перестань! Только Сано склоняется ближе, Такемичи жмурится, отворачиваясь, — и это стратегическая промашка, ведь он открывает доступ к своей шее. — Укусить хочу, — сглатывает Майки. — Ты просто при… — Ханагаки осекается, потому что голос звучит позорно пискляво, — Проголодался! Шиничиро, полагая, что скоро умрёт от смеха, а не от рака, спасает ситуацию, предлагая пойти ужинать. Его затею подхватывают на «ура» все, кроме брата, и по взгляду Майки можно понять, что к теме ревности, его прически и Кенчина — придется вернуться. Возможно, ещё не раз. — Гляньте-ка на него! Я тебе в верности не клялся, а ты уже характер показываешь! Вот засранец! Нет, не «возможно». Точно не раз. Дед строго смотрит на ввалившуюся молодёжь и тяжело вздыхает, чем привлекает внимание к себе и столу. Вроде, всё неплохо, только пиццы на тарелках — хер. — Эма, у меня глюки или ты тоже это видишь? — интересуется Шиничиро. — Хочешь узнать, не вижу ли я еды? — М-да. Теперь ясно, — он довольно прищуривается, — Деда, тебе понравилось, я оказался прав? — Ещё чего! Поблагодарите меня, я спас ваши желудки! Чё встали? А-ну за готовку! Эма, хорошенько помой посуду! И чтоб мерзости такой в нашем доме я больше не видел! — его митинг провоцирует улыбаться. А потом он икает, и это становятся последней каплей. Под ругань парни насилу успокаиваются, решая приготовить нечто менее заёбистое. Ну точно не овощи. Эма то и дело звенит тарелками в мойке, и когда дед просит протереть их содой, новый приступ хохота прошибает, как по заказу. Во время ужина Шиничиро много шутит, Манджиро трунит то Ханагаки, то деда (одного за Дракена, другого за пиццу), Эма шлёт возлюбленному фотки счастливого Майки, Отелло-Такемичи и еды, а дед во главе стола нахваливает кулинарные изыски. Гость чувствует себя неловко, когда Мансаку называет его «прирождённым шефом». Разве тушёная фасоль и правильно сваренный для сашими рис, делает его таковым? Не, бред какой-то. — Без вашего руководства у нас с ребятами ничего бы не вышло! — Перегибаешь, не перехвали, — шепчет Манджиро, и Ханагаки цыкает. Он не привык к положительной оценке своих способностей, поэтому толком не знал — как ему реагировать? Сегодняшний день, словно, не из его жизни. Он почувствовал себя частью настоящей семьи, хоть и не имел на это право. — Знаешь, Такемичи, я тебе благодарен, — вдруг произносит старик с улыбкой. Ханагаки рад, что уже перестал есть. Хоть не подавился. — Мне? За что? — Мы давно не собирались за столом вот так, все вместе. Внуки быстро растут… У них появляются свои дела. Конечно, это счастье — когда детей нет дома. — Дееед! — обиженно скулит Шин, но Мансаку грубо прерывает его. — Помолчи! Думаешь, я не знаю, что ты съехать хочешь? За столом воцаряется неловкое молчание. Манджиро заметно мрачнеет, а Эма растеряно смотрит на брата: — Я не знала об этом. Почему? Старший глянул на деда волком. — Я так решил. — Когда ты собирался рассказать? — голос её дрожит, — Майки, ты знал? — Да. Эма поджимает губы. Шиничиро смотрит на девушку и глубоко вздыхает, тщательно стараясь подобрать нужные слова. — Я хотел рассказать тебе позже. — Когда? — Я только начал вещи собирать. — Я бы узнала после переезда? — Хей, Эма, не… не говори так. Я же не на другой край света, в самом деле… — Когда дома только старики, — сухо прерывает его дед, — становится ясно, что дети живут полной жизнью. У них есть друзья, своё место. Они могут дать что-то новое миру, а себе взять самое важное. Согласен? Ханагаки коротко кивает. — Только я всё равно надеюсь, что они не забудут сюда дорогу, — улыбается он, и Эма отводит взгляд, — Такемичи, ты совершенно не торопишься домой. Наверное, тебя там никто не ждёт? — Дед! — Шиничиро злится уже по-настоящему, — Чего ты пристал к Такемичи?! — Вы правы, — Ханагаки перебил его. — Для меня редкость, когда семья собирается вместе, но всё в порядке. Думаю, я просто привык, а сейчас… правда счастлив, что могу быть здесь. Шиничиро видит улыбку, сопровождающую такое неправильное всё в порядке и отводит взгляд в пол. В его планах на день появляется новый пункт - поругаться с дедом. Майки ощущает боль в груди - странную, тупую - она почему-то заставляет согнуть плечи, дыхание выбивает. Поэтому он делает единственное, что может в данной ситуации - протягивает руку под столом и переплетает свои пальцы с Ханагаки. Такемичи сжимает его ладонь в ответ - от напора мир вокруг Майки прекращает существовать, лишь тепло чужой кожи удерживает его от желания растаять в пространстве. Такемичи ничего не говорит, их взгляды не пересекаются, но хватка крепнет до боли. Это больше, чем спасибо. — Такемичи, своим отчаянным сердцем ты напоминаешь мне мать мальчиков, — Мансаку выдёргивает его из туманного оцепенения, вызванного прикосновением Майки, — Мой сын только её любил по-настоящему. Прости, Эма. — Ничего… я всё понимаю, — она делает глоток воды, пытаясь сдержать внезапное желание плакать. Старик постоянно вспоминал о ней при Эме, невольно - желая разделить свою боль, а на деле - стараясь научить внучку чему-то. Шиничиро хмурится. Майки замирает. Только столь интимное рукопожатие становится крепче, напоминая о необходимости дышать. — Она умела собирать всех вместе за этим столом, даже мои противоречия с сыном превращала в мелочи. Шиничиро нервно дёргает плечом, этот разговор ему не нравится совсем. — Она могла быть одинокой, но другим не позволяла себя так чувствовать. Ряд достоинств и один крупный недостаток - Сакурако часто лгала, когда говорила, что у неё «всё хорошо». — Достаточно. Прекрати, — лицо Шиничиро белеет, в его чёрных глазах отчётливо мерцает боль. — Такемичи должен знать, что роковые ошибки кроются в безобидных вещах, — безжалостно продолжает старик, — Маленькая ложь опасна - собирается по камешкам на плечах, а потом груз вины тащит ко дну. Мансаку смотрит на внуков долго и пристально. Ханагаки начинает сомневаться в том, что эти слова предназначались ему.