К вам обращаюсь

В следующие три дня покой Северуса больше никто не тревожил, и его выписали четвертого августа, дав на дорогу множество рекомендаций о необходимости регулярно питаться и почаще бывать на свежем воздухе. Пройдя мимо облупленных манекенов и сквозь пыльное стекло витрины наружу, на улицу, он был ослеплен ярким солнечным светом и оглушен шумом дорожного движения. Поспешно зайдя за угол, он стиснул в кармане палочку и вызвал «Ночного рыцаря». Путешествие в Коукворт заняло несколько минут или несколько часов, он не мог бы сказать точно. Автобус высадил его на углу около Спиннерс-Энд, и он медленно подошел по разбитой мостовой к обшарпанной темно-зеленой двери. Внутри дом встретил его промозглой сыростью и запустением. Не заходя в темную гостиную с ветхими обоями, обставленную разномастной потертой мебелью, он направился прямо на кухню, тоже темную, маленькую, с облупившимся обеденным столом, когда-то белым. Как и в гостиной, здесь повсюду лежал толстый слой темно-серой пыли. Он убрал пыль, небрежно и не целясь взмахнув палочкой, и молча сел за стол. Колченогий стул скрипнул, но выдержал. На ободранном столе перед ним лежали все его сокровища, жалкий итог его жизни: волшебная палочка, Орден Мерлина первой степени, фиал с воспоминаниями о Лили. И слегка помятая коробка дорогих шоколадных конфет с золоченым вензелем «Сладкого королевства» из Хогсмида, перевязанная элегантной лентой и источающая слабый запах какао, ванили и орехов. Коробка казалась инородной, принесенной извне из яркой, чужой, настоящей жизни в этот мертвый дом. Тогда как сам Северус вполне органично вписывался в царящую здесь мерзость запустения. Парадоксальным образом внешне он казался относительно здоровым, и он даже испугался в Мунго, впервые посмотревшись в зеркало для бритья и не узнав себя в этом исхудалом и бледном, но выглядящем теперь вполне на свои тридцать восемь мужчине. Тем сильнее был диссонанс от внутреннего ощущения лежащего на плечах груза отнюдь не тридцати восьми, но никак не менее ста тридцати восьми лет. Как символично — замаскировать омертвевшую, потрескавшуюся и припавшую пылью душу благополучным и уверенным внешним видом, и никто никогда не узнает, что именно он думает и чувствует, двойной шпион до мозга костей. А думал и чувствовал он сейчас, что хотел бы вымести, выгрести, сжечь все, что находилось в этом доме, уничтожить блеклые воспоминания о мертвецах вместе с самим собой, живым лишь номинально. Несколько минут он позволил себе помечтать о «Laetus nebula» — безболезненно действующем яде, его разработке, спрятанном сейчас в сейфе в спальне, где хранились и некоторые другие зелья, единственная ценность наряду с книгами. Этот яд он сварил чисто на всякий случай, еще до того, как Альбус надел перстень Гонтов и прокомпостировал Северусу билет прямо в ласковые объятия дементоров в Азкабане, и если бы не Поттер... Тогда Северус еще строил планы выжить. После убийства Альбуса он строил планы умереть. Но все, абсолютно все его планы с завидным постоянством нарушал Поттер. Снейп представил себе, как выпивает зелье, на поверхности которого клубится разноцветный туман, как ложится и мягко соскальзывает в небытие, как постепенно замедляется его пульс и, пока не остановится сердце, он будет видеть цветные счастливые сны. К большому удивлению, горячего отклика эта идея у него не вызвала, хотя он думал, что искушение покончить с собой таким образом станет непреодолимым. Смерти он не боялся, просто чувствовал, что не сделал еще чего-то важного. Того ли, чего от него требовал Кингсли, или чего-то еще, он пока не знал, но провидение еще не готово было отпустить его. Ненависть к этому дому, однако, становилась нестерпимой, она уже, того и гляди, скоро сравнится с ненавистью к себе. Он всерьез раздумывал сбежать отсюда, уйти в маггловскую гостиницу, а дом попытаться продать. От себя ж не сбежишь, он было попробовал сбежать в ад, так ведь не дали. Хотя кому нужен дом в таком запущенном состоянии, где даже водопровод и газовое отопление работали с перебоями, и в таком плохом районе, разве что какой-то крупный инвестор-маггл скупит весь квартал под снос и застройку. Это приводило его к банальным, но от того не менее насущным вопросам — сколько у него денег. Банальности всегда ставили его в тупик. Как это странно — к его услугам прибегают сильные мира сего, чтобы он решил их глобально значимые проблемы, но на решение повседневных нет ни сил, ни желания. При себе у него сейчас ничего не было, кроме того, что лежало на столе и в чем он был одет — нейтральные черные брюки и черная же рубашка, чтобы не привлекать внимания магглов, на шее — черный платок, чтобы скрыть шрамы. Абсолютно не подготовлен к жизни. Так же непригоден, как этот дом. Он поднялся, чтобы пойти наверх и заглянуть в сейф. Наверняка он там что-то припрятал, не мог же он вконец отупеть. Его просто корежило при мысли открывать сейчас старые шкафы в родительской спальне, где рядом с пропахшими нафталином кофтами матери и костюмами отца висели и его старые мантии и лежало белье, доставать оттуда вещи, ложиться в пыльную и сырую постель... Взять зелья и деньги и бежать вон из этого дома, куда угодно и прямо сейчас, пока он не определится с… Перед ним материализовался крупный светящийся патронус-рысь, и от неожиданности он отпрянул, держа палочку наготове. Призрачная рысь широко открыла пасть и издала рык, потом басом Кингсли произнесла: — Северус, ты мордредов параноик. Быстро впусти меня, я тут уже пятнадцать минут околачиваюсь, но твои чары меня не пропускают. Северус взмахом руки запустил в потолок светящийся шар и, взяв палочку, прошептал несколько слов, затем направился к входной двери. Кингсли влетел в дом как бомба и сразу безошибочно рванул на кухню. В руках у него был огромный бумажный пакет, из которого умопомрачительно пахло какой-то выпечкой. — Так, я «для маленьких мальчиков», а ты пока сделай чаю или кофе, — с этими словами он швырнул пакет на стол. — Где у тебя?.. Северус ткнул рукой куда-то наверх, и Кингсли с грохотом умчался на второй этаж, а Северус снова сел за стол. Так его и застал вернувшийся Кингсли. — Северус, если тебе нужна помощь, чтобы привести в порядок этот дом, ты только скажи, и мы все организуем… А что, чаю нет? А кофе?.. — Шеклболт. А ты не офигел ли? Тебе тут что, ресторан? Еще и твоя рысь на меня нарычала, — отстраненно сказал Снейп. Тот только закатил глаза и досадливо пробурчал: — Да твоя лань моей рыси голову откусит и не подавится. Я скоро вернусь. Прямо от входной двери послышался хлопок аппарации, ну конечно, мы министр, нам закон не писан. Через несколько минут Кингсли снова входил на кухню, держа в руке картонный лоток с четырьмя большими стаканами из маггловского «Старбакса». В кухне приятно запахло кофе. — Я не знаю, кто этот унылый худой тип с длинными волосами, — пробормотал Снейп, — но кофе ему подает сам министр Магии. — Северус! — преувеличенно бодро провозгласил Кингсли, садясь за стол, расставляя стаканы и разрывая пакет с шоколадными круассанами. — Концепция изменилась! Ты нужен в Хогвартсе! — Ты ходил для маленьких мальчиков, а получилось для больших? Что это вообще за слово идиотское — кон-цеп-ци-я? — издевательски протянул Снейп, делая глоток кофе. Шеклболт только отмахнулся. — Нормальное слово, внешнеполитическая концепция Магической Британии, например. Сразу видно, что ты не аналитик. — Шеклболт, а не пойти ли тебе... — Так вот, Северус. Концепция изменилась, и Гарри с друзьями возвращается в школу. На восьмой курс. — Что-то у твоего героя семь пятниц на неделе. — Ой, не нуди, так даже гораздо лучше. Во-первых, Минерва давно ныла, что ты ей нужен, она будет рада, что я тебя уговорил. Во-вторых, замок — это очень безопасное место, ну, или будет после того, как ты поможешь его восстановить и укрепить. И там Гарри окажется у тебя под присмотром денно и нощно. А мы тем временем попытаемся — при твоем деятельном участии, конечно — продвинуться в решении основной задачи. — Далеко тебе до Дамблдора, Шеклболт, ответственно заявляю. У него я бы в ногах валялся, целовал подол мантии и клятвенно обещал, что буду готов на все, только чтобы он мне позволил. А ты вон даже кофе и круассаны принес. Не та хватка. — Куда уж нам. У Дамблдора был стиль, и патронус у него — феникс. Так когда отправишься? — Как только ты свалишь государством рулить. — Неужели и кофе не допьешь? В ответ Снейп только закатил глаза. — Я буду связываться с тобой лично, — сказал Шеклболт. — Ясно. — Соблюдать полную конспирацию. — Никогда бы не подумал. — Докладывать обо всем подозрительном. — Докладываю: у меня на кухне, в моем маггловском доме, сидит министр Магии Кингсли Шеклболт и пьет кофе с круассанами, которые сам же и принес. Мои действия? Шеклболт одним глотком допил кофе и встал. — Ну, пока, женушка, не скучай тут без меня. Я на работу. Через несколько секунд в коридоре хлопнула входная дверь. Северус показал в ту сторону средний палец. Несколько минут он еще посидел за столом, на котором горкой громоздились свежие круассаны и стояли пустые стаканы из под кофе. Его жизнь в очередной раз сделала крутой вираж, и Северус и впрямь ощущал легкое головокружение, как после аппарации на дальнюю дистанцию. Он выбежал из кухни и поспешно поднялся на второй этаж. Выгреб из сейфа его содержимое, спустился в гостиную, собрал и связал книги в стопки. Уменьшив все это, он рассовал поклажу по карманам. В последний момент все же захватил альбом с фотографиями, уменьшил и его. Возвращаться сюда он больше не собирался. Захлопнув за собой дверь, он зашагал по улице. Был уже поздний вечер, и пока он доберется до школы на «Ночном рыцаре», наверняка будет глубокая ночь. Его это не беспокоило. Домой можно вернуться в любое время. *** — Гарри! Гарри! Открывай! — с улицы, с площади Гриммо, слышались крики и такой грохот, будто во входную дверь ломилась целая армия, а не двое его лучших друзей — хрупкая девушка и высокий рыжеволосый молодой человек. Гарри кубарем скатился по лестнице с третьего этажа, где они с Кричером все-таки решили обновить обои, и, заткнув палочку в задний карман джинсов, бросился к входной двери. Он широко распахнул дверь, и друзья чуть не сбили его с ног, ворвавшись в просторную, теперь совсем уже не темную прихожую, где, благодарение Мерлину, больше не стояла подставка для зонтов в виде тролльей ноги. Гарри обдало запахом экзотических специй, и у него немедленно заурчало в животе. Источником запаха был огромный бумажный пакет в руках у Рона. — Что за крик, а драки нету? И что это вы притащили такое вкусное? И почему не пришли камином? — Потому что Герми захотела попробовать китайской лапши в той маггловской закусочной, которая на углу того сквера, ну, ты помнишь… — ткнул Рон рукой куда-то в неопределенном направлении. — Я не могла выбрать, что взять, и решила, что мы попробуем все. — Я как раз жутко голодный! — обрадовался Гарри. — Потому что тебя вечно силком тянуть поесть надо. — Да я недавно ел, Герми, э-э-э, ну, вчера?.. — Рассказать Кричеру? — Герми! — Ну что «Герми, Герми». Пойдем уже на кухню, пока все горячее, горе ты мое. Брал бы вот пример с Рона. — Чего сразу с Рона, у меня просто здоровый аппетит, нормальный для молодых людей нашего возраста. А Кричер будет ругаться, что не в столовой едим. — Он как увидит эти маггловские картонные коробочки с красными иероглифами, сам прогонит нас на кухню, — сказал Гарри, возглавляя процессию. Наевшись за огромным кухонным столом горячих, острых и сладких блюд: лапши, жареного риса, хрустящих овощей с имбирем и чесноком, румяной утки и разнообразных соусов карри, ребята упали на диван в гостиной, от сытости не в силах дышать. В кухне на столе громоздились коробочки с остатками. Гермиона так разошлась, что их хватило бы еще человек на пять. — Ну так расскажи, как ты вчера поговорил со Снейпом, — зевнув, спросил Рон. — Нормально поговорил. Ну, наверное. Скорее, я говорил, а он молчал. Вообще-то это было странно. — Может, ему еще нельзя разговаривать? — Сметвик не говорил Кингсли ничего подобного, наоборот, обещал, что профессор полностью выздоровеет, потому что, хотя ранение было очень тяжелое, но противоядие дали вовремя, — возразила Герми, поджимая под себя ноги и грея руки о чашку кофе. — Не знаю я, почему он молчал. Он не так уж и плохо выглядел. Ну, для Снейпа. В смысле, не выглядел он каким-то страшно больным или умирающим прямо, бледным вот разве что. Ну, я сказал ему, что собирался. Нервничал очень, долго готовился, а он на меня как глянул, так сразу все вылетело из головы. Как всегда. Еще и праздновали мы позавчера, я невыспавшийся был. Но, наверное, все прошло нормально, потому что он запросто мог меня из палаты выгнать и запретить пускать. А он смотрел на меня, и все. Нормально так смотрел, как на человека, а не как в школе, смотрит как на кучу гиппогрифьего навоза или вообще сквозь тебя, будто ты стеклянный. — И так ничего и не сказал? А конфеты ты ему принес? — Да я не ждал, Рон, пока он меня убьет за эти конфеты, положил их ему на тумбочку и на счет «три» был уже за дверью. Потому что, понимаешь, если бы Снейп улыбнулся мне, развязал на коробке ленточку и сказал «Угощайтесь, мистер Поттер», я бы выпрыгнул из окна. — Или позвал авроров из коридора. — Это слишком долго, из окна быстрей гораздо и надежней. Будто трое авроров тебя защитят от Снейпа. Ребята рассмеялись. — Сволочь, но наша, — сказал Рон. — Точно. Что у Джинни, Рон? — сменила тему Гермиона. — Она у него ночевала со вчера на сегодня. — Да ну? Они даром времени не теряют. — Знаешь, Гарри, он нормальный. Ну, в той мере, в какой заносчивый засранец может быть нормальным. — Эй, Рон, ты говоришь о моем кузене в хренотысячной степени через бабушку Дорею. Или племяннике? В общем, пофигу мороз. — Я не думала, Рон, что миссис Уизли позволит… — Ну, Герми, они официально помолвлены, все дела, он с отцом был у нас накануне дня рождения Гарри, они разговаривали с папой. Я думаю, Хорек хотел расставить точки над «и», чтобы Гринграссы ни на что больше не рассчитывали. — Теперь только Гарри у нас непристроенный… — Даже не думайте, — предупредил Гарри. — И так от идиотских писем деться некуда, «Гарри, я хочу от тебя ребенка» в каждом втором. Мы с Кричером их пачками жжем. О, вон как раз сова. Наверняка очередной поклоннице не терпится залезть ко мне в постель. — Эй, а сова с гербом Хогвартса! — О-па! Странно, зачем посылать письмо официально с совой, если мы каждый второй день в Хоге помогаем и видимся с МакГонагалл… — Ну-ка, посмотрим... ай, не клюйся! На, на тебе уже печенье. — Да не толкайся так, Рон! — Я ничего не вижу! Ух ты, конверт официальный, с гербом, и пергамент! — Рон, ты меня задушишь! — Гарри, читай вслух! — Хорошо, сейчас, так, м-м-м… «Мистер Поттер, вам предлагается участие в программе, специально утвержденной Попечительским советом для студентов, поступивших в Хогвартс в 1991 году и в связи с военными действиями не имевших возможности закончить седьмой курс и пройти аттестацию ЖАБА. Для потока 1991 года программа предусматривает единоразовую возможность посещения восьмого курса с усиленной подготовкой по профильным предметам и индивидуальным сопровождением учебного процесса специально назначенным куратором. Мистер Поттер, для вас и ваших сверстников двери Хогвартса открыты настежь. Не упустите шанс получить полноценное образование и насладиться студенческой жизнью в первый послевоенный год. Искренне ваша, Минерва МакГонагалл». — Вот это да! Это выходит, нам всем, всему несостоявшемуся седьмому курсу, пришлют такие письма! — Рон дико возбудился. — Да, но… мы уже договорились с Кингсли о поступлении в Академию авроров в этом году… — Гарри не знал, что и думать, и уцепился за первое же пришедшее ему в голову возражение. — Гарри, послушай. Куда мы торопимся? Давайте закончим школу, и пусть этот год будет действительно нормальным студенческим годом, без василисков, троллей, возрождений Волдеморта и прочих развлечений. Я сильно за, — сказала Гермиона. — Я хочу спокойно ходить в библиотеку… — Кто бы сомневался, — закатил глаза Рон. — В библиотеку, — с нажимом повторила Гермиона, пригвоздив его к месту взглядом. — В Хогсмид. Брать сэндвичи и тыквенный сок и сидеть заниматься у озера. А зимой заниматься у камина в гриффиндорской гостиной или в Большом зале. Мне действительно этого недостает. — И правда, — с расстановкой проговорил Гарри. — Куда нам спешить. Каждый год был какой-то совершенно ненормальный. Я хочу мой один обычный, нормальный школьный год. Я чуть не сдох на гребаной войне, я заслужил один год покоя. Может, хоть в Хогвартсе журналисты не будут совать мне в лицо колдокамеру как раз в тот момент, когда я собрался чихнуть, и потом публиковать эту фотографию под заголовком «О ком рыдает герой?», и сумасшедшие поклонницы не будут выскакивать на меня из кабинки в туалете, как один раз в министерстве — я чуть разрыв сердца не получил! Кстати, вы знали, что парни мне тоже пишут? Детей, правда, не хотят от меня, уже легче. — Конечно, знали, — Гермиона и глазом не моргнула в ответ на заявление Гарри. — Откуда ты знала? — заинтересовался Рон. — Ну Рон, ты как маленький, — хладнокровно продолжала Гермиона. — Писать умеют — значит, пишут. Гарри и постарше люди пишут. Если бы русалоиды умели писать, они бы тоже Гарри писали. — Нет, — простонал Рон, давясь смехом. — Они не смогут, пергамент промокнет. Ребята повалились на диван от хохота. — Интересно, кто будет этим куратором, — успокоившись, вернулся к теме Гарри. — Да вообще интересно, кого назначат деканом Слизерина, кто будет вести ЗОТИ, зелья. И как будет выглядеть эта усиленная профподготовка, — Гермиона, как обычно, хотела знать все и сразу. — Обычные зелья, наверное, Слагхорн. А Высшие — не знаю. — Мне шепнула Джинни, а ей шепнул Малфой, что его отец намекнул ему на перестановки в преподавательском составе и нестандартные решения, — многозначительно ввернул Рон. — Интересно, вернется ли Снейп. И на какую должность, если вообще вернется. — Кингсли говорил, что он вроде собирался пойти куда-то в министерство, как бы не завлабом в Отдел Тайн. Так что вряд ли он вернется в Хогвартс преподавать. Максимум, поможет при восстановлении. На лице Гарри появилось слегка досадливое выражение, но уже через несколько секунд оно осветилось легкой улыбкой. Друзья понимающе смотрели на него. В эти послевоенные месяцы Гарри иногда замирал, казалось, прислушиваясь к чему-то, что происходило у него внутри. Эти выпадения из реальности никогда не продолжались дольше нескольких секунд, и когда Гарри возвращался, в его глазах дрожал теплый свет. Поэтому Гермиона не трогала Гарри и не давала Рону, решив, что если это его способ справиться с послевоенным стрессом и постоянным вниманием общественности, то пусть так и будет. К чему бы ни прислушивался в себе Гарри, это ему не вредило. И тем самым было бесценным в глазах его лучших друзей. Гарри же сейчас ощущал легкое головокружение, будто Хогвартс-экспресс его жизни и впрямь в очередной раз пролетел на полной скорости по виадуку Гленфиннан. До сих пор он даже не задумывался о том, чтобы вернуться в Хогвартс, полагая, что эта возможность упущена безвозвратно. Как бы Гермиона, Рон и он сам ходили на занятия вместе со вчерашними шестикурсниками, они, которые мерзли, голодали, воевали, были в плену и видели смерть близких? Когда Гарри, весь грязный, измученный, пошатываясь вышел из Большого зала, где всего час назад убил Волдеморта, и нашел у дверей заплаканных Рона и Гермиону, он не ощутил, не прочувствовал в тот момент, что его жизнь начала новый виток. Сама идея жизни как таковой тогда ощущалась им не просто абстрактной, но бессмысленной. Жизнь не имела красок, жизнь не имела цели, жизнь не имела смысла. Смысл имели только погибшие. День и ночь стояли у него перед глазами их лица. И каждую минуту что-то или кто-то напоминал ему о глобальной, фундаментальной, настолько всеобъемлющей… вещи, которую у него не было возможности выразить словами, осознать, понять. Что нет больше Фреда. И никогда не будет. Что от Джорджа отрезали половину, и никогда ему не стать целым. Что никогда уже Гарри не поговорить с Люпином в гостиной в Норе, не увидеть его мягкую улыбку. Что никогда больше Тонкс не пошутит, не состроит одну из своих веселых гримас, ее волосы не изменят цвет с фиолетового на ярко-розовый. Что от них остался только крошечный Тедди, и он теперь круглый сирота, как и сам Гарри... И это было так больно. Так несправедливо! Зачем все это? Все эти жертвы, эти страдания, на которые они шли? Если все равно, все равно Тедди остался сиротой! И всей этой жидкой, кипящей, плещущейся боли у него внутри придавал каменную твердость, форму, структуру Снейп. Его смерть Гарри даже признать не был готов. Даже не начинал, даже не пытался осознать нечто столь необъятное, как Вселенная — что в его жизни не будет больше Снейпа. И что если изъять из его жизни Снейпа — что вообще останется от его жизни? Нет, этого он тогда не осознавал. Только чувствовал, будто тяжелая бетонная плита лежит у него на груди, мешает дышать, прижимает его к земле, так что нужно делать над собой усилие, чтобы совершить следующий шаг. И следующий. И следующий. С усилием проглотить кусок хлеба. Сделать глоток воды. И еще один. Каждый раз давая себе задание сделать только этот один шаг, глоток, вдох. Только одно выполнимое задание за раз, иначе они грозили поглотить его с головой. Смерть маячила за плечом, окутывала приятным холодом, ласково манила. Искушение перестать дышать, пить, двигаться было непреодолимым. Его держал якорем Тедди. Крошка Люпин был еще слишком мал, чтобы осознать потерю, и он гораздо сильнее нуждался сейчас в бабушке Андромеде, чем в своем восемнадцатилетнем крестном, измученном, худом до прозрачности. Но Гарри поклялся себе, что его будет достаточно в жизни своего крестника. Что никогда Тедди не придется испытать того, что пришлось пережить самому Гарри — потерять крестного в таком возрасте, когда потеря уже невыносима и невосполнима, но сил и зрелости справиться с ней еще нет. И его держали на поверхности друзья. Гермиона — все закончилось, но не для нее. Она потеряла родителей навсегда. Рон и Джинни, утратившие брата, вообще вся семья Уизли. Первые несколько дней Гарри еще как-то функционировал, они все крутились в бесконечной карусели из помощи раненым, поручений, которые нужно было выполнить в разрушенном Хогвартсе, содействии при поимке и допросах Упивающихся, начавшихся процессов над теми, чья вина была очевидной и доказанной, и когда-то среди ночи он доползал до своей постели на Гриммо и засыпал каменным сном смертельно уставшего человека. Он знал, что Визжащая хижина сгорела в Адском пламени, он только не знал одной маленькой, но существенной детали — что Северуса Снейпа успели спасти и переправить в Мунго портключом. Узнал он об этом случайно. Серый от усталости Кингсли, который на бегу отдавал указания нескольким секретарям, среди них Перси, и одновременно обсуждал с Гарри неотложные вопросы, обмолвился, что дал аврорам в Святого Мунго указание пропускать в охраняемую ими палату, в которой лежит Снейп, помимо самого Кингсли только Минерву и Гарри. Гарри остановился как вкопанный. Шеклболт, который уже было влетел в лифт и которого ждали в трех отделах, вернулся, молча стоял рядом с ним, ждал, пока Гарри, бледный как бумага, справится с потрясением. В этот момент у Гарри в первый раз появилось это ощущение головокружения, будто он, как лунатик, проснулся с уже занесенной над пропастью ногой и, зашатавшись, лишь в последнюю секунду удержался на краю. Бетонная плита, лежавшая на груди и прижимающая к земле, вдруг исчезла, и в легкие хлынуло столько кислорода, что он даже закашлялся. Как так получилось, было понятно. Просто в этом хаосе, в который превратилась Магическая Британия после Победы, ни у кого не было полноты картины. Кингсли не знал, что Гарри не знает, а Гарри не знал, что Кингсли не знал, что он не знает. Гарри понял лишь потом, что именно с этого момента началось его выздоровление. Теперь он мог думать о погибших, о Фреде, о Ремусе, о Тонкс, о других. Вспоминать их, хрипло рыдать в голос от острой боли, вцепившись пальцами в грудь. Мог, потому что Снейп был жив. Мог выкрикивать проклятия Мерлину, Моргане, Основателям, богам всех известных ему пантеонов — за то, что лишили его этих людей, его, который и так стольких потерял. Мог, у него были на это силы. Появились, потому что Снейп был жив. Мог постепенно примиряться, сживаться, привыкать, уже не кричать, не плакать. Уже не так часто. Потому что Снейп был жив. Гарри плохо ел и мало спал, но какая разница. Главное, что Снейп жив. Гарри не знал, когда именно в его личной системе координат появилось начало всему, исток, ноль на пересечении осей абсцисс и ординат. Когда-то, когда он бежал по тайному ходу от Визжащей хижины с зажатым в окровавленной ладони фиалом с воспоминаниями. Когда-то, когда он, онемевший от шока, сидел на полу возле думосбора, пытаясь осознать правду — Снейп не предатель и не убийца, а он, Гарри, сейчас умрет. Когда-то, когда на негнущихся ногах шел в Запретный лес, чтобы встать перед Волдемортом, шел, полной грудью вдыхая сладкий майский воздух и чувствуя, как рвутся одна за другой тонкие нити, связывающие его с жизнью — его, семнадцатилетнего, включающего в себя весь мир и все в нем, сейчас не станет, и все будет так же, как было раньше, только его не будет. Когда-то на призрачном вокзале, когда Дамблдор объяснял ему, почему произошло то, чего произойти не должно было — он все-таки выжил. Когда-то, когда Хагрид нес его на руках в Хогвартс, и огромная грудь тряслась от рыданий под щекой Гарри, а на голову ему падали теплые слезы. Но когда Гарри, сбросив мантию-невидимку, стал перед Волдемортом и явил врагу и миру свое лицо — начало уже было. Система координат уже была откалибрована, с абсолютной, нерушимой точностью показывая, где стоит Гарри. Где расположен Волдеморт. И где относительно Гарри и Волдеморта находится профессор Снейп. И в этой системе координат, в этой системе ценностей был номинал для подвигов профессора. Теперь там был ему эквивалент, потому что Гарри тоже шел уже один раз на смерть, шел сознательно, с полной уверенностью, что погибнет, потому что защищаться он не будет, он шел жертвовать собой. А Снейп делал так десятки, сотни раз. Начиная с того дня, когда Волдеморт возродился на кладбище, взяв для этого кровь Гарри, и Дамблдор попросил Снейпа вернуться к нему. Каждый раз, когда его вызывали, он готовился к смерти, каждый раз, должно быть, оставлял за собой в полном порядке свои комнаты в подземельях. А потом каждый раз возвращался, не зная, вернется ли в следующий. И поэтому Гарри так сводила с ума несправедливость по отношению к Снейпу, доставляла ему прямо-таки физические страдания. Как поступил с ним Дамблдор, как ненавидели его в школе — Гарри даже думать об этом было больно и дышать больно, когда он об этом думал. К счастью, его горячие, сбивчивые показания убедили Визенгамот вынести оправдательный приговор. К счастью, Кингсли тоже был полностью убежден, и поддержка министра, безусловно, склонила чашу весов в сторону награждения профессора Орденом Мерлина. К счастью, близкие, важные для Гарри люди, семья Уизли, Минерва МакГонагалл, Невилл и Луна искренне считали Северуса Снейпа героем войны. И Гермиона с Роном. Прежде всего они. Гарри не знал, смог бы он выдержать, если бы его лучшие друзья проявляли враждебность к профессору. Наверное, не смог бы, ему пришлось бы скрывать слишком большой кусок жизни от них, и это разорвало бы его на части. Но, к счастью, этого дополнительного испытания на его долю не выпало. И Рон, и Гермиона понимали и разделяли его чувства. В определенной степени, конечно, ведь они не были так затронуты поступками Снейпа, как плохими, так и хорошими, не они были их адресатами, если можно так выразиться. Не в их судьбе сыграл профессор столь роковую роль. А в его, Гарри. И поэтому Гарри так остро воспринимал все, что было связано с профессором. Он часто приходил в Мунго осведомиться о его здоровье, и колдомедики, зная, что министр и Мальчик-Который-Выжил интересуются их пациентом, не скупились на подробные ответы. По всему выходило, что прогнозы очень хороши, первая помощь, оказанная Гермионой, была своевременна, противоядие отлично подействовало, и факт пребывания профессора в магической коме был отнюдь не тревожащим, как мог бы предположить на основании своих скудных знаний Гарри, но, напротив, очень обнадеживающим, ибо чем дольше тот находился в коме, тем дольше и эффективнее магия лечила своего носителя. И Гарри не испытывал леденящего страха за жизнь профессора, как если бы она все еще висела на волоске. Напротив, когда он думал о профессоре, его охватывало такое светлое, радостное чувство, как будто… да, как будто он получил неожиданный подарок, нечто очень ценное, но при этом вполне материальное, очень нужное, чем непременно захочется воспользоваться. У него в животе теперь всегда дрожала эта особая струнка, которая отзывалась на мысли о Снейпе, это была дрожь радостного предвкушения, и Гарри прислушивался к ней, чем бы он ни занимался. А занятий было много. Они с Кричером приводили в порядок дом на Гриммо. Гарри очень дорожил этим домом, его собственным, где жили не только люди, которые его проклинали, как Вальбурга, но и те, кто его любил, как Сириус. Где девочкой в гостях бывала не только жестокая и истеричная Белла, но и холодновато-родственная Цисса или теплая, уютная Меда. Где собирались члены Ордена Феникса, где подавала ужин миссис Уизли, где за кухонным столом сидели Дамблдор, Сириус, Ремус, Фред, Тонкс — веселые, хохочущие, живые. Дом был полон воспоминаний, это были его воспоминания, его жизнь, его история. Ему было хорошо и уютно в этом доме с Кричером, для его друзей всегда найдется здесь место, а им с Кричером еще какое-нибудь помещение, которое нужно разобрать и отремонтировать. Гарри охотно занимался простым физическим трудом, даже когда можно было воспользоваться палочкой, чем вызывал неодобрение домовика. Но ему многому пришлось научиться у Дурслей, и он испытывал удовольствие, занимаясь этим для себя, в своем доме, а не из-под палки у дяди Вернона и тети Петуньи. Любил он и приходить с друзьями в Хогвартс, помогать левитировать камни и укладывать их в бреши в разрушенных стенах, ему казалось, что это лечит, лечит их раны и раны Хогвартса. Во время монотонной работы Гарри вспоминал потерянных им близких, но чаще всего он мысленно обращался к Снейпу, как к утерянному и вновь обретенному другу, повзрослевшему и много перенесшему Принцу-полукровке. Он о чем-то разговаривал с ним, спорил или просто занимался делами, ощущая присутствие Снейпа, и от того, что в его воображении профессор следил за ним, работа у Гарри шла особенно хорошо, он чувствовал себя уверенно, он все делал правильно. Часто они заходили поужинать в Нору и, сидя за кухонным столом, где собиралась вся осиротевшая семья, включая и Гарри с Гермионой, он посреди оживленного разговора вдруг вспоминал: «Снейп жив!» — и радостно колотилось сердце. А ночью, когда Гарри, отмывшись в душе от каменной пыли, ложился и закрывал глаза, эта светлая жилка дрожала сильнее. И Гарри полюбил мечтать, что вот он совершает что-то особенное, что-то, что обрадовало бы Снейпа, сделало его счастливым. Иногда на границе сна и яви он даже фантазировал, как профессора, к примеру, похищают недобитые Упивающиеся, а Гарри, опытный аврор из группы быстрого реагирования, вовремя его находит и спасает, и профессор, обращаясь к нему, благодарит его за спасение и… дальше его фантазия не заходила, а вернее всего, он к этому моменту уже крепко спал и, проснувшись, снов своих не помнил. И сейчас, в начале первого послевоенного августа, Гарри был... да, пожалуй, действительно был счастлив, первый раз у него возникло чувство, что он хозяин своей жизни. Что он может чего-то захотеть, что-то решить и просто это сделать. Он хочет поехать в Хогвартс, они все этого хотят. На седьмой курс пойдут и Луна, и Джинни, значит, на восьмой приедут и Невилл, и Драко. Это будет чудесный год. Нужно только протянуть руку, взять перо и пергамент и написать о согласии МакГонагалл. Гарри задумался, а друзья смотрели на него, сидя в обнимку, и тоже слегка улыбались.