***
Мимолётное просветление заканчивается так же быстро и внезапно, как и начиналось, словно его и не существовало вовсе. С каждым днём Император всё ближе подбирается к вершине своего могущества, всё ниже опускаясь на самое дно. Он и представить не может, куда приведёт его избранный им путь. Он не ограничится лишь этим миром. Любой, кто добровольно не склонит голову, не падёт перед ним на колени — падёт от его меча. Днём Мо Вэйюй устраивает кровавый ад для всего мира совершствующихся, в хаосе стирает с лица земли деревни и города, безжалостным красным огнём выжигает землю. Разрушает их храмы, рушит святыни, берёт в плен заклинателей, которые ещё могут принести пользу или доставить иного рода удовольствие, а затем убивает, вырывает сердца, бросает в огонь или воду. А с наступлением ночи, стоит лишь забыться, закрыть глаза, провалившись в царство сна — и ему уготован персональный ад. Ад, в котором он раз за разом теряет дорогих ему людей. Ад, в котором он видит смерть когда-то горячо любимой матери. Когда он в последний раз кого-то любил? Как друга, как семью. Была ли у него вообще когда-нибудь семья? Не припомнить уже. Страшен тот ад, в котором его покидает — последний, кто у него остался — Чу Ваньнин. Не умирает, а уходит. Отказывается от своего ученика, больше не желая иметь с ним дела. И отчего-то Мо Жань не может его остановить. Кричит умоляюще, надрывая голосовые связки, в пустоту, проклинает, зовёт отчаянно. А его учитель, старейшина Юйхэн — он уходит, не оборачиваясь. Уходит, забирая с собой последнее тепло, последний и единственный лучик света. Представлять не нужно, достаточно воскресить образ, гордый силуэт красивого мужчины в белом, уходящего в даль. Даже трещина в небесах не сравнится с надколом в его сердце, оставленным в тот день, когда учитель бросил умирать сразу двух учеников. Комната, в которой больше некому зажигать свечи по вечерам. «Пусть мне хоть раз приснится Ши Мэй, молю! Я не хочу… не хочу забывать его лицо! — молит он каждый раз, но никто не слышит. — Я вижу лишь тёмную комнату напротив моей… Пусть придёт тот, кто раньше зажигал в ней свет!» Но комната останется тёмной. Ученик разочарован в своём учителе. «Чу Ваньнин, выбрать тебя — это было моей самой большой ошибкой!» Днём мысли о ненависти, а с наступлением тьмы этот странный сон, который Тасянь-Цзюнь видит из ночи в ночь, где такое обнадёживающее начало и такой ужасный конец, где звёздное небо и светлый день, где надгробие Чу-Фэй, где чёрный дождь и непроглядная тьма. Днём он умоляет небеса позволить ему увидеть Ши Мэя, пускай даже один единственный раз, не страшно, что во сне. Ночью в который раз убеждается в том, что небеса глухи к его мольбам. Не догадывается псина, что наяву ждёт её участь похуже. Нашли кошмары дорогу в наш мир, уже идут сюда из мира тех страшных грёз. Когда время приходит — тогда всё ломается, чтобы больше никогда не восстановиться. В тот день он вернулся во дворец Ушань, похожий на побитую жизнью собаку. Несмотря на это, его жажда крови всё ещё не была утолена. «Надеюсь, ты очень сильно скучал по мне, Ваньнин.» Верно, ведь с того самого дня, как Император проснулся сам не свой, как оставил учителя в своих покоях, как соизволил позаботиться о том, чтобы у Чу Ваньнина был вкусный завтрак, прошло несколько недель, и всё это время Тасянь-Цзюнь не желал его видеть. Это мимолётное проявление доброты уже начало медленно исчезать с его памяти. Угасать, как гаснет слабый огонёк в кромешной тьме, как жизнь Чу Ваньнина, в теле без золотого ядра. Этот достопочтенный не желает видеть учителя, который согласился стерпеть унижение и лечь под него, лишь бы Император не навредил любимцу небес, Сюэ Цзымину. На что он ещё готов пойти, чтобы защитить любимого ученика? Как же сильно, должно быть, он ненавидит его — Мо Жаня. Что ж, всё решено. Двери зала распахнулись. Тяжёлой, неспешной походкой Тасянь-Цзюнь зашёл в помещение, где отчего-то было невыносимо холодно. Ситуацию не мог спасти даже горящий в камине огонь. Чу Ваньнин, не поднимая голову, продолжил внимательно изучать какие-то древние письмена, сидя на холодном каменном полу. Рядом с ним находилась стопка аккуратно сложенных книг и парочка свитков, по внешнему виду которых можно было предположить, что повидали они в этой жизни многое. Приход Императора невозможно не заметить. Громкий хлопок двери и сквозняк, пробирающий до костей, слышны приближающиеся шаги. Чу Ваньнин ощутил тепло его горячих рук на своих плечах. Из-за своего высокого роста, Мо Жаню пришлось слегка склониться. Затем послышался тихий шорох дорогих тканей роскошных одежд, Мо Жань наклонился к учителю ближе. — Я здесь, Ваньнин. Ты не удосужился меня встретить, неужто не хочешь даже поприветствовать? — Чу Ваньнин ощутил обжигающе-горячее дыхание Императора на своей шее. Всё внутри сжалось от напряжения. За его спиной находился настоящий хищник, и оставалось лишь беспомощно подставлять ему шею, в надежде, что если жертва не будет сопротивляться, он потеряет к ней интерес. Ощущая, как чужие руки скользят чуть ниже, Чу Ваньнин поспешил уйти от этих прикосновений, но такую вольность ему не позволили. Мо Жань сжал его плечи немного сильнее. — Ты не рад возвращению этого достопочтенного? Не хочешь меня видеть? — и прежде, чем Чу Ваньнин успел опомниться и что-либо ответить, Тасянь-Цзюнь резко отстранился, словно намереваясь уйти. Резко замер на мгновение, а затем вновь, на этот раз очень грубо, схватил учителя за плечи и одним ловким движением развернул к себе лицом, смотря на него в упор. В фиалковых глазах Императора полыхнул опасный огонь. Старейшина Юйхэн стойко выдержал этот взгляд, со скрытым отчаянием наблюдая, как некогда красивое лицо искажает злая ухмылка, напоминающая оскал. Вот он — Собачий Император, во всей своей дикой красе. Чу Ваньнин, не ожидая от себя такого, случайно выпустил из рук свиток бумаги, тот упал на пол и покатился в сторону, раскрывая написанный в нём текст. До которого уже никому нет дела. — Отпусти, — его ответ прозвучал тихо, но твёрдо. Чу Ваньнин взял себя в руки, стараясь больше не смотреть на человека перед собой. Слышать, как в ответ Тасянь-Цзюнь лишь громко и безумно смеётся, было невыносимо. — Ты так ненавидишь меня?! — Мо Жань поднялся сам и одним сильным рывком поднял учителя на ноги, чтобы быть на одном с ним уровне. Повисло молчание. Ужасное. Не предвещающее ничего хорошего. Чу Ваньнин понял, что сейчас грянет ужас. — Отпусти, — пришлось повториться. Его не послушали. Вместо этого, Мо Жань, с довольной ухмылкой на лице, прижался к губам учителя в грубом, до жути отвратительном, властном поцелуе, напоминающим скорее весьма интересную пытку. Для Чу Ваньнина это было даже особо жестоким наказанием. Лучше бы его снова заточили в том холодном дворце, приковали цепями к стене, оставили одного — умирать, в холоде и одиночестве. Что угодно, но только не это. Снова. Это начинается снова. Он больше не выдержит. Одно желание — скорее бы ему настал конец, да только небеса уже давно глухи к его мольбам. Не желая продолжать, Чу Ваньнин упёрся руками в его грудь, стараясь оттолкнуть и разорвать поцелуй. Тасянь-Цзюнь снова почувствовал дежавю, в том его сне учитель отталкивал его точно так же. Он отстранился. Отпускать свою жертву не стал. Азарт заиграл в крови с новой силой. До чего же приятно и возбуждающе будет снова побороть сопротивление Чу Ваньнина и взять своё. — Ваньнин, вот почему ты гораздо интереснее любых наложниц. Жаль, что этого мало. Возвращаясь к нашему разговору, Учитель, что ещё ты можешь мне предложить? — он издевался. Знал же, что Чу Ваньнину предложить ему нечего. Знал, что его даже тело уже не выдерживает. Даже так, у него имелись планы на этот вечер. Чу Ваньнин ответил молчанием. Лишь напряг руки, чтобы оттолкнуть Мо Жаня окончательно. В этот самый момент Мо Жань отчётливо ощутил, как что-то шевельнулось, изнутри чуть толкнувшись в грудную клетку, откликнулось на чужое прикосновение и начало искать выход наружу, ломая его рёбра изнутри. Ещё один неясный толчок, ощутимо сильнее предыдущего. Резкая вспышка острой боли. Мо Жань тяжело рухнул на колени, зажав себе рот двумя руками. В этот момент он напоминал рыбу, выброшенную на берег, которая задыхалась, беспомощно открывая рот, в безуспешной попытке получить жизненно необходимый кислород. Из груди вырвался хрип, слюна, вперемешку с кровью, стекала по подбородку. Только не это. Их - там много. Они реальны и действительно там живут, они и вправду пожирают его изнутри. Тысячи раскалённых игл пронзили его сердце, а далее последовала агония. Внутренние органы выжигало огнём, скручивая в тугой узел, задевая все нервные окончания в теле, а перед глазами расплывались разноцветные пятна. Как и в тех страшных снах, это нечто ломало все кости, заставляя его — Императора, наступающего на Бессмертных — согнуться в три погибели, лишая всякой возможности скрыть позорную слабость. Тасянь-Цзюнь едва ли смог удержаться, чтобы окончательно не свалиться на пол. Наяву, значит. Настигла псину кара небесная. Выходит, есть на свете справедливость? Даже смешно. Небеса опомнились лишь сейчас, долго же до них доходило. Тасянь-Цзюнь мысленно усмехнулся. Конечно же, он не удивлён. — Мо Жань… Мо Жань! — как сквозь пелену тумана, он услышал голос Чу Ваньнина, о котором этот достопочтенный уже успел забыть. «Ты всё ещё здесь… — в его понимании мира Учителю всегда было плевать. — Чего же ты не уходишь?» Что тебе мешает бросить меня так же, как уже однажды случилось? К горлу подступила тошнота, чувствуя которую, Мо Жань мог безошибочно угадать, чем его сейчас вырвет. Пришлось сильно стиснуть зубы, прикладывая все усилия, дабы сего не допустить. В попытках встать, Мо Жань обнаружил, что у него кружится голова и нет возможности видеть мир вокруг. Он уже приготовился встретиться головой с холодным полом и даже успел обрадоваться этому, ведь сейчас ему было невыносимо жарко. Он так надеялся, что холод немного облегчит его страдания, но вместо этого ощутил лишь что-то тёплое. От этого стало особенно дурно. Кто-то робко обнял его за плечи, придерживая, давая слабую опору. Этот кто-то действительно не хочет позволить ему упасть? Он не верит. Кто посмел коснуться этого достопочтенного?! В нос ударил знакомый запах цветущей яблони, заставляя Императора мгновенно прийти в себя. Агония ещё не прошла, но уже начала медленно отступать. Чу Ваньнин… Даже сквозь ткань одежд, Тасянь-Цзюнь может сказать, что у него очень холодные руки. Он хотел почувствовать холод, но это тоже оказалось неприятно. Опомнившись, Тасянь-Цзюнь резко отпрянул. Если эти твари отозвались именно на прикосновение Чу Ваньнина… — Мо Жань… — Это всё ты! Не смей прикасаться к этому достопочтенному без его позволения, это не…! — новый приступ тошноты и усилившийся металлический привкус крови на языке буквально застали врасплох, и Мо Жаню опять пришлось закрыть руками рот, прерываясь на середине фразы. Он попытался сглотнуть всё обратно, но ничего не вышло. Вместо этого он закашлялся, подавившись, и несколько капель крови, просочившись сквозь пальцы, упало на пол. — Тебе нужно к лекарю, я сейчас же… — Заткнись! — Тасянь-Цзюнь, наконец-то, поднимает свой взгляд на учителя. Смотрит с ненавистью. Затем тихо, медленно, с угрозой произнося каждое слово, добавляет: — Не смей. — Мо Жань… Ты не… В этот самый момент он одним резким движением прижал Чу Ваньнина к стене, впечатывая его тело в холодный камень. Учитель больше не издал ни звука, стойко игнорируя боль и вспыхнувшие было перед глазами звёзды. — Не смей никого звать! — Император крепко сжал руки на шее учителя, теперь настало его время задыхаться. — Тебе приказано молчать. Под грудью снова что-то зашевелилось, Мо Жаню пришлось его отпустить. Он нерешительно сделал пару шагов назад. А затем покинул зал Даньсинь, едва ли не срываясь на бег. Провожая его тоскливым взглядом, Чу Ваньнин медленно опустился на пол, беспомощно съезжая вниз по стене. Если бы только Мо Жань обернулся, то увидел горечь и печаль на обычно бесстрастном лице своего учителя, его сильнейшее беспокойство в сердце, усталость и обречённость во взгляде. Стоило лишь чуть внимательней присмотреться, и он обнаружил бы бесконечное сочувствие во всегда холодных и безразличных глазах феникса. А коль бы продолжил смотреть внимательно, то открыл для себя то, что Старейшина Юйхэн все эти годы надёжно скрывал в своём израненном сердце под десятью замками — глубокую привязанность и такую чистую любовь, во всех её смыслах. И в тот момент он не смог скрыть все эти чувства за привычной маской отчуждённой холодности. Не в тот момент, когда его ученику стало плохо на его глазах, а он, как учитель, не в силах помочь. Что там говорить, Мо Жань бы никогда не принял его помощь. Чувствуя, как болит душа от переживаний за любимого человека, Чу Ваньнин с досадой проклинал свою беспомощность. В который раз он подвёл своего ученика. Из-за своей стеснительности он не позволил себе иначе прикоснуться к нему, кроме как взять за руки, чуть приобнять за плечи, стараясь обеспечить поддержку, пускай даже жалкое её подобие, но даже это всё равно тщетно. Мо Жань не обернулся. Даже обернувшись, он бы не поверил своим глазам. Скорее всего, вообще ничего не заметил. Мо Жань шёл так быстро, что не разбирал дороги перед собой. Пожалуй, люди его дворца были под защитой небес, иначе как объяснить то, что не считая пары слуг, больше никто не встретился на его пути, а значит, не попал под горячую руку. Тасянь-Цзюнь думал лишь об одном: нельзя позволить Чу Ваньнину увидеть, как его — Императора, наступающего на Бессмертных, на протяжении десяти минут нещадно рвёт чёрной липкой дрянью, вперемешку с кровью, на задворках дворца Ушань, находящегося на самой вершине пика Сышэн. Став на колени и оперевшись руками о землю, пытаясь отдышаться, Тасянь-Цзюнь равнодушно разглядывал то, что из него только что вылезло. Огромная лужа крови и парочка личинок, последнее — весьма занятно. Значит, всё-таки правда. «Любопытно. И как они не передохли, находясь во мне столько времени?» Он усмехнулся своим мыслям. Жаль, что вне его организма эти существа умирали всего за несколько секунд, а ведь он с удовольствием посмотрел бы, что из них выросло. Ухмылка быстро сошла с лица, когда он вспомнил, насколько позорным было его бегство. Убегая от Чу Ваньнина, он повёл себя как стеснительная девица, которая стыдится своего недомогания, по понятным каждому причинам. Вот же посмешище вышло. Готовившаяся выступить против него армия заклинателей, во главе с Сюэ Мэном, увидев такую картину, мгновенно воспряла бы духом, утратив всякий страх. Сюэ Мэн, козлина, точно обрадуется. А затем, не упуская возможность, раз и навсегда покончит с ним. Постойте-ка, а не Сюэ Мэн часом приложил руку к этой странной болезни? Эти твари не могли взяться из ниоткуда. Точно. Ранение от его меча. «Ты подписал себе смертный приговор, мразь.» Верно. Теперь птенцу Феникса точно пощады не будет. Не то чтобы у него до этого были шансы, а теперь же Мо Жань планировал издеваться над ним дольше, чем мог бы. Плевать, что Император Тасянь-Цзюнь стоит одной ногой в могиле, и черви уже лакомятся им живьём. Он принёс многим людям бесчисленное множество невыносимых страданий, нет ничего удивительного в том, что, увидев его боль, в глубине души они вздохнут спокойно. Они будут осуждать его, раз за разом повторяя, что так ему и надо. И Мо Вэйюй где-то, в самых дальних уголках сознания, с ними согласен. Он заслуживает казни, а не сочувствия. Он отправится в ад. И заберёт их всех с собой. В холодной земле гнить одному слишком скучно, а раз казнь не заставила себя долго ждать, то… у них нет иного выбора, кроме как отправиться с ним. Настал конец его эпохи. Вытерев кровь с уголков рта, Император неспешно поднялся на ноги. Прислонился к стене, в поисках опоры и в попытках привести в порядок сбившееся дыхание. Он всё ещё чувствовал себя паршиво. Этот день полон сюрпризов. Сегодня эта внезапная боль была такой силы, что ненадолго выбила его из колеи. И сон, который стал реальностью. Кто бы мог подумать, что дикий ночной кошмар настигнет так внезапно, а самое отвратительное — что не удалось скрыть это от Чу Ваньнина. Теперь тот знает, что с ним что-то происходит. Учитель нашёл его слабое место. Сбылась первая часть сего ужаса. Вторая — смерть учителя. Это и вправду возможно и случится в скором времени? Он должен… Беспокоиться? О чём конкретно ему переживать? О том, что Чу Ваньнин использует полученную информацию о его слабости, чтобы помочь заклинателям выступить против этого достопочтенного и одержать победу? Или же сам выступит против? Вероятно. Этот праведник, пусть даже лишившись совершенствования, ни за что не упустит шанс уничтожить страшное бедствие, являющееся раковой опухолью для всех трёх миров. Или же следует беспокоиться о том, что Чу Ваньнин умрёт и оставит его, тем самым лишив себя — достойного противника. Вот, во всей красе — она — логика его безумия. В глубине своей гнилой души Мо Жань тревожится лишь о том, что его учитель умрёт. Он не хочет, чтобы Чу Ваньнин умирал и никогда не хотел этого, но глупая собака ни за что не признается, что и у неё в груди что-то болит.***
Боль наяву оказалась действительно адски мучительной. Настолько, что Мо Жань не мог вообразить, куда себя деть во время приступов, которые, благо, случались не часто, но достаточно, чтобы подпортить жизнь и нанести немалый вред его духовной энергии. И телу, которое всё ещё не восстановилось от предыдущих ранений. Из-за чего он должен, как паршивая шавка, сидеть в своей будке и зализывать раны. Наступление на дворец Тасюэ в горах Куньлунь придётся немного отложить. Если так пойдёт и дальше, то вскоре он будет неспособен управлять своей техникой и создавать новые шашки для Вэйци, его многомиллионная армия выйдет из-под контроля. Если это не остановить, он не будет считаться опасным противником. Ещё одним неприятным сюрпризом стало приближающееся искажение ци. Не чувствовать порой неправильное движение энергии в теле было просто невозможно. Тасянь-Цзюнь не скажет никому о том, что с ним что-то не так. И никто не заметит. Казнь ждёт всех, кто узнает или посмеет заподозрить неладное. Чу Ваньнин, который в кои-то веке видел то, чего видеть не следовало, оставался неприятной проблемой и был заключён под арест во внутренних покоях дворца. Но он всё ещё мог выйти. Подарить учителю смерть сейчас Мо Жань не мог, а оставить жить, заставив молчать — бессмысленно, но именно это он и сделал. Заставлял жить. Во всех смыслах. Даже в тех, о которых сам не догадывался. Беспомощность не входила в планы. Как и то, что последующие несколько недель Мо Жань был вынужден скрываться во дворце, безрезультатно залечивая раны, не подпуская к себе никого из прислуги и уж тем более, избегая любых встреч с Чу Ваньнином. Следующей своей целью Император намеревался убить двух зайцев одним выстрелом: увеличить власть и окончательно устранить убогих мятежников. Когда дворец Тасюэ падёт, когда кровь окрасит алым цветом нетронутый веками снег на горных вершинах — тогда эта война будет окончена.***
Этой весной проливные дожди накрыли земли Сычуань. Его странный недуг стал причиной любви Императора к одиноким прогулкам под дождём. Находясь во дворце, Тасянь-Цзюнь не мог нормально дышать, внутри помещения лёгким не хватало воздуха, и ему казалось, что вот-вот он начнёт позорно задыхаться. Поэтому Мо Жань часто выходил на улицу и просто стоял под дождём, ничего не выражающим взглядом смотря в даль. В такие моменты его безумное сердце не слишком болело. Каждый раз промокая до нитки, он никогда не брал с собой зонт. Цветёт весна и яблони в цвету. Дорога, ведущая к спуску с горы, усыпана белыми лепестками. В один прекрасный день, на этой самой дороге Тасянь-Цзюнь заметил дождевого червя. Ему никогда не было дела до окружающей его природы, он никогда не увлекался живыми существами, а учение Чу Ваньнина о каждой жизни, которая якобы является священной — он и вовсе считал глупым и до безобразия лицемерным высказыванием. А сейчас почему-то даже проникся чем-то похожим на жалость, наблюдая за сокращениями маленького слабого тельца, медленно двигающегося к центру дороги. «Глупое насекомое, зачем ползёшь туда, где тебя растопчут?» Не долго думая, он уже наклонился, намереваясь взять животное в руки, но внезапно, что-то вспомнив, замер. — Бугуй. В руке появился меч. Нельзя трогать руками. Мо Жань, медленно приседая, аккуратно поддел краем меча хрупкое создание, изо всех сил стараясь не повредить его. Вышло далеко не с первой попытки, потому что его движения были очень неумелыми и от того немного грубыми, пускай и не несли в себе цели навредить. Бугуй… На войне это острое лезвие проливает кровь, его мощь может разрушить горы и иссушить реки, но до чего же сдержана эта сила, когда Мо Жань с его помощью осторожно перенёс дождевого червя в кусты, подальше от дороги. Даже заботливо переместил червя на землю, чтобы он уж точно был в безопасности. — И больше не выползай, куда не надо. Оглянувшись, он понял, что таких глупых насекомых ещё несколько, а это только в пределах его видимости! Откуда только берутся?! Не желая попусту терять времени, Тасянь-Цзюнь уже было потянулся за очередным животным, как вдруг понял, что использует свой меч вовсе не по назначению. Забавно, этим мечом он забирал тысячи людских жизней, а сейчас он изо всех сил старается не поранить дождевого червя. Куда же подевались его тёмная аура, жажда крови и смертоносная неудержимость? Усевшись на землю, он задумчиво уставился на свой меч, из-за чего не услышал, как неподалёку раздался тихий звук шагов, на который Император не спешил обратить внимание, как и на посмевшего потревожить его человека. Он всё ещё стоял на коленях, глядя на меч, словно впервые видит своё божественное оружие. Подобно ребёнку, познающему этот мир. Бугуй можно использовать… так? — Ваше Величество, Вы… — Евнух Лю замолк на полуслове, не в силах поверить в увиденное. Он также опустился на колени, стоя в нескольких чи от Императора, который, чуть склонив голову, наконец обернулся. — А, это ты, старик Лю, — в голосе прозвучали незнакомые доселе нотки растерянности. Не может быть. Это мираж, наяву такое просто невозможно. Ему кажется. Ему всё показалось. — Этот старый слуга предлагает Вам пройти во дворец, так как беспокоится, что под дождём Вы… — Нет! — громкий голос Императора в мгновение заглушает даже шум дождя. Тасянь-Цзюнь помолчал, что-то обдумывая, а потом продолжил. — Евнух Лю, ты видишь этих насекомых? Чего было ещё ожидать от сумасшедшего? — Да, Ваше Величество. Это дождевые черви. — Я не хочу, чтобы они выползали на дорогу. Убери их. Тихо вздохнув, пожилой мужчина протянул руку, чтобы убрать розовое тельце с глаз долой. — Не так! К ним нельзя прикасаться, от этого они умирают! Незаметно вздрогнув, слуга испуганно отвёл назад руку, затем неверяще поднял голову, желая убедиться, не подводят ли его собственные уши. Он только что не ослышался? Нет. Ни разу. Выпрямившись, Мо Жань нашёл ещё одно насекомое, раздался срежет металла о камни, дождевой червь очутился на плоской поверхности меча. — Этот достопочтенный не хочет им навредить, ты тоже, не смей их поранить! Пожалуй, до этого момента старый Лю Гун полагал, что успел повидать всё на своём веку и впредь ничему не удивится. Но он был так удивлён, что забыл подняться с колен. — Чего застыл? Делай, что приказано! Слуга был вынужден немедленно последовать этому приказу. Жизнь, как оказалось, всё ещё была полна сюрпризов. Наступающий на Бессмертных Император понимал, что сейчас творит нечто немыслимое, но казалось, что уже не мог остановиться. Ползать на коленях в своём же саду и спасать дождевых червей, на которых он сроду клал огромный… Да какая разница, к чёрту! Из-за дождя несколько прядей волос выбились из общей причёски и теперь красиво обрамляли лицо, смягчая его черты, придавая им особое очарование. Он снова выпрямился и встал, как вкопанный. Что за безумие? Стоя под дождём, он закрыл ладонью глаза, но крепко сжимал рукоять меча свободной рукой, держа его ровно, не позволяя червю соскользнуть с поверхности. Стараясь привести мысли в порядок, но мучаясь от нестерпимой головной боли, он вдруг понял, что жемчужные нити, которые постоянно лезут в глаза, ему жутко мешают. Тасянь-Цзюнь внутренне боролся с необъяснимой тягой побеседовать о прошлом. Прошла минута. Его посетило неуловимо-странное чувство и он решил заговорить. — Старик Лю, скажи, раньше у меня была другая причёска, так ведь? Лю Гун, послушно выполняющий приказ, вооружившись двумя листочками какого-то дерева и упорно старающийся обхватить ими очередное насекомое, дабы переместить его в безопасное место, тут же поднял голову и сложил руки в уважительном жесте, не поднимаясь с колен. — Верно, Ваше Величество. Раньше Вы…— договорить ему снова не дали. — Лента для волос, да? — эту, казалось бы, давно позабытую деталь, Мо Жань помнил из сна. Жаль, что во сне он ни разу не видел себя со стороны, но даже так был уверен, что такая лента у него была. — Всё так. Похоже, раньше он действительно собирал волосы в высокий хвост или что-то похожее, и эта синяя лента не просто прочно засела в его подсознании, а была прямым отголоском прошлого. — Ваше Величество, во дворце осталось… — Молчи! Этот достопочтенный не просил тебя напоминать ему! Продолжай свою работу! — убрав ладонь от лица, он снова опустил взгляд на Бугуй в своих руках, чуть помолчав, задал вопрос вновь. — А раньше я уже делал что-то подобное? — он указал взглядом на пытающееся уползти животное, чудом ещё не упавшее с меча. — Никак нет. — Вот как… — Мо Жань ответил слегка охрипшим голосом. — Значит, раньше никак нет… Если ничего похожего не случалось в прошлом, как объяснить из ниоткуда взявщееся чувство дежавю? Может, он просто забыл? Евнух Лю служил ему всего лишь последние восемь лет, он ведь не может знать, что было до этого. Но сколько бы Мо Жань ни напрягал память, вспомнить никак не мог. Что было до того, как он попал в орден Жуфэн? Навсегда стёрлись из памяти лица родителей. Кажется, мать оставила его не в столь нежном возрасте, чтобы он не смог запомнить её облик. Пусть многие люди забывают своё детство, но у него всегда была хорошая память. Пусть даже он не помнит своё детство, но вот юношеские годы он же не мог позабыть. Так почему тогда… Что же такое, вашу мать, он вытворяет? На лице отразилась усталость, Император уже в который раз тяжело вздохнул, стараясь не думать о своём дурацком виде в этот момент. В конце-то концов, он самый сильный заклинатель мира совершенствующихся, с ним никто не сравнится, а следовательно, достоинства от него не убудет, даже если он решит спасать дождевых червей, ползая на коленях под дождём, пусть хоть задницей к небу! Воспряв духом от этих мыслей, Мо Жань уже было сделал шаг, чтобы отпустить мелкую тушку на вольный выпас, как почувствовал, что дождь внезапно прекратился. Нет, всё не так. Это не дождь прекратился, это над ним поместили зонт из белой промасленной бумаги, расписанной каким-то замысловатым узором. Кажется, это были ветви цветущей сливы, а может быть и дикой яблони, кто знает. Ни к чему такие мелочи. Резко вскинув голову, Тасянь-Цзюнь в упор посмотрел на человека, стоящего перед ним. Чувствуя, как нарастает гнев, он не собирался сдерживаться. — Кто разрешил тебе выйти?! Он хотел было сказать что-то ещё, но едва не задохнулся от злых слов, застрявших на языке, потому что заметил, что Чу Ваньнин держит над ним зонт, в то время, как сам стоит под стеной ледяной воды, капли дождя стекают вниз по его щекам, а волосы и ослепительно-белые одежды быстро становятся мокрыми. — Не стой под дождём, — игнорируя его слова, Чу Ваньнин отвернулся, устремляя взгляд в куда-то в сторону, словно мыслями находясь очень далеко. — Ты мог бы использовать духовную силу, прежде чем хвататься за меч. Сказаное им прозвучало так, что Мо Жаню на секунду показалось, что он вернулся в своё прошлое, до своего становления Императором, в то время, когда Чу Ваньнин был его наставником. Чу Ваньнин… Вот кого он спросит, как собирал волосы в том далёком прошлом, будучи учеником. Мо Жаню казалось, что это стоит сделать сейчас же. Ему жизненно необходима эта информация. Стоило встретиться с учителем взглядом, как Тасянь-Цзюнь мгновенно очнулся от недолгого ступора. Точно! Он совсем забыл, что на самом кончике его меча находится дождевой червь, который вот-вот упадёт. Быстро закинув животное в первый попавшийся куст бузины, Мо Жань убрал Бугуй. — Возвращаемся. Всё ещё борясь с раздражением, он не принял зонт из рук Чу Ваньнина, вместо этого просто взял мужчину за руку, крепко сжимая его холодную ладонь, и повёл во дворец. Чу Ваньнин послушно шёл за ним, чувствуя, как непривычное тепло в ладони едва ощутимо греет сердце, пусть даже причиняя боль. К боли, по крайней мере, он привык. В этой жизни, потеряв всё, даже золотое ядро и самого себя, у него всё же осталась капля гордости, которая не позволит признать, что он настолько жалок, что одной маленькой клеточкой своей души всё ещё мечтает держать Мо Жаня за руку и готов пойти за ним на край света. В этот дождливый весенний день, в израненном, едва живом сердце старейшины Юйхэна, острой занозой поселилась надежда, от чего оно стало кровоточить ещё сильнее. Он думал, что всё потеряно. Возможно, так оно и есть. Сегодня он увидел призрака из прошлого. Мо Жань не помнит, как раньше спасал дождевых червей, но это не помешало ему сделать это снова. Мо Жань не помнит своего прошлого, но это прошлое помнит Чу Ваньнин. Обливаясь кровью, его сердце не переставало биться. Казалось, что уже и не перестанет. Зайдя во дворец, Мо Вэйюй привёл учителя в те же покои и снова запер его там, путь на свободу был закрыт. Чу Ваньнину свобода была не нужна. Смотря в окно, он крепко сжал в руке бумажный лист с перевёрнутым символом любовного заклятия. Он знает о цветке. Стук его сердца стал ещё быстрее. До этого дня он считал, что уже мёртв. До этого дня он считал, что невозможно второй раз влюбиться в одного и того же человека. Человека, которого другие считают самым страшным и жестоким тираном эпохи. Человека, которого на самом деле прокляли, но ни одна душа об этом не подозревает. «Просыпайся. Просыпайся, Мо Жань.» Но рассвета пока не видать…