Искусство хорошего костюма должно (не)много вызывать

      Это больше не было совпадением.       Либо Усахара сделал что-то не то режиссёру и теперь ему таким образом мстят, либо тому просто очень нравилось видеть Урамичи в самых кошмарных одежках. Тобикичи поломал себе голову и пришел к выводу, что никто, даже Куматани, не смог бы узнать о его странном, извращенном желании. Так что нет, режиссер точно не мог иметь что-либо против Усахары, когда позволял ответственным людям создавать и утверждать все наряды Урамичи.       Первым делом, это был Бактериан, вместе с которым, стоило Тобикичи посмотреть на своего сенпая, начиналось до тошноты сильное биение сердца. Стоило ли говорить, что часть бедер, видневшаяся между этими мерзкими пурпурными шортами и высокими сапогами не осталась незамеченной? Конечно, ужасный костюм Икетеру тоже вызывал смех, но он точно не заставлял Усао-куна сглатывать и удерживать взгляд. Так почему когда дело дошло до Урамичи, всё сразу стало наоборот?       Усахара передал мяч маленькой девочке и сказал ей ударить главного злодея программы, молясь на то, что если сделать вид, что ничего нет, то это правда исчезнет.       Но один взгляд Омоты — и всё по щелку — только хуже. Теперь это был страх и желание. Усахара между тем мысленно поблагодарил всевышних — он бы точно умер без костюма в полный рост.       Тобикичи смотрел, как краснеет кожа сенпая от ударов мячиками, и как тот убегал со сцены с синяками. Так быстро, — подумалось ему.       Усахара также смотрел на него и в гримерке. Как Урамичи прикладывал компресс, полуобнаженным ругаясь от боли. Кажется, сердце от такого зрелища билось быстрее и быстрее. И все продолжал наблюдать за движениями сильных рук по телу, отчего дурацкая (и все еще неснятая) антенна вздрагивала…       Когда Куматани «застукал» за его пристальным наблюдением, Усахара дернулся.       Он, конечно же, сразу свёл всё в шутку, как бы защищаясь от появления всяких странных вопросов; бросил что-то вроде: «да я вот думал сказать что-нибудь нашему Братику-в-горошек», вместе с этим снимая голову зайчика. Икетеру на это лишь громко рассмеялся, а Куматани продолжил взирать на своего друга.       Тобикичи всё ещё продолжал говорить, когда услышал, что Урамичи зовет его, и в испуге подпрыгнул. Омота решил отчитать его, мол, не очень-то и хорошо называть других «Братиками-в-горошек!», но Усахара мог сосредоточиться только на шее его сенпая: место удара начинало багроветь.       Его живот как будто скрутило.       Это было похоже на засос. — Усао-кун, — обратился Урамичи к нему, — Что тебе от меня нужно?       И снова Омота в этом глупом наряде для шоу.       В глазах Тобикичи всё растворилось и он всё не мог понять, где они находятся; единственное, что он видел сейчас: это Урамичи, который сидел на чем-то, скрестив ноги. Усахара не мог оторвать глаз от его ножек, трепыхающихся бедер, а также высоких сапог, что только и делали вид еще соблазнительнее. — Чего…? — воздуха в лёгких начало не хватать, — Чего ты… Ты чего делаешь, Урамичи-сан? — Задаю вопрос, — сказал он, вставая. Тобикичи сглотнул: он следил как с каждым шагом лиловые сапожки оставляли на коже все больше и больше опечаток. Единственная мысль, которая молнией забилась в голове — это притянуть Урамичи ближе к себе, схватив за бедра. Разум пригласил его на сцену, где он мог хватать его ноги, сидеть между ними, поднимать их, кусать, оставлять засосы, целовать, заниматься с ним сексом.       Он никак не мог подумать о сексе с Урамичи Омотой. Не с тем человеком, которого он боялся и восхищался со времен университета. — К-какой, — заикаясь пробормотал Усахара, — какой вопрос? — Локация вновь размылась, теперь они, кажется, были в его комнате. Он упал на кровать. — Что тебе от меня нужно, — повторил Урамичи, — это простой вопрос. Не раздувай из мухи слона, — он сел на его бедрах сверху, и обхватив за голову, глядел на него из-под своих дурацких очков-звездочек. — Я… я не понимаю, — твердил ему Усахара, хватая чужую руку и пытаясь убрать ее, чтобы выбраться. Только вот Урамичи мог быть куда сильнее его, когда хотел. И никакие годы легкой атлетики не сравнились с тем, что он был бывшим профессиональным гимнастом. — Да всё ты понимаешь, — другой рукой Урамичи начал скользить по боку младшего, — Я хотел бы узнать, разве ты не хочешь пригласить меня на все эти дурацкие свидания, обвить мою ладонь своей? — Сенпай снова схватил его за руку и поднял к себе, с силой прижимая к своей щеке. — Или ты хочешь просто трахнуть меня? Избавиться от этого напряжения? — Рука Усахары медленно перемещалась с лица вниз и вниз по плечам Урамичи; касалась его губ, шеи, трогала поверх топа, а затем под ним, желая прижаться к его груди, сжимала его сосок. Омота на нем задыхался, стонал. — Достаточно, — пробормотал он, удаляясь. Урамичи уселся дальше, и Усахаре требовалась целая минута, чтобы понять, что происходит. — С-стой, минуточку, сенпай, что ты делаешь? — мямлил Тобикичи, наблюдая, как тот расстегивал его ширинку. — Я серьезно, чего ты…? — он кряхтел, пытаясь натянуть боксеры. — Нет, не надо, останови… — махает Усахара, стараясь остановить.       Омота смотрит на него, очки уже сняты, и Усахара может только наблюдать, как он облизывает губы, возясь с его членом. — Ты что, не хочешь, чтобы я отсосал тебе? — провокационно спросил он.       Усахара почти что задохнулся, но ничего так и не ответил. Последнее, что он увидел, это то, что Урамичи сунул его в рот. — Сенпай! — Усахара просыпается и прямо садится. Он весь в поту, а белый жилет, носимый им для сна, прилип к коже. В комнате было жарко и по-прежнему темно, а часы рядом с ним показывали только два часа ночи. Усахара стонет и снимает рубашку, обратно ложась в постели.       Он снова садится прямо. Ему тяжело. Мало того, что у него случился самый худший мокрый сон из его глупой 28-летней жизни и в частности про его приятеля, так он еще и проснулся как раз тогда, когда все уже было почти готово произойти. — Бля-а-а-ать, — тянет он. Ладонь пробирается в нижнее белье, и он гладит себя. Его мысли возвращаются к тому сну, который он только что видел, где он представлял себя с Урамичи. Его темп ускоряется, когда он думает о его синяках, о том, как чертовски хорошо выглядел Урамичи, если бы он прикоснулся губами к бедрам. Сосать и кусать его повсюду, думая о том, как бы он выглядел с засосами на груди, спине, шее… А те божественные звуки, которые он будет издавать с каждым толчком внутрь.       Дыхание Усахары ускоряется вместе с рукой. Стон вырывается из уст, когда он достигает пика с мыслями о виде взятого Омоты, полного ушибов и таким свежим в его голове.       Отвратительно.       Он хотел трахнуть Урамичи.