+++
Бип… Бип… Бип… Что за надоедливый звук? Из-за него Уилсон не мог нормально спать. Почему он не прекращается? Он снова закрыл глаза и постарался уснуть. Бип… Бип… Бип… Что-то давило ему на грудь. Уилсон попробовал пошевелиться, и его бок пронзила боль. Он ахнул, а затем запаниковал, потому что не мог сделать полный вздох. Он приподнял голову, чтобы посмотреть, что случилось. Но вздрогнул, когда мучительно заныло в шее. Уилсон лег обратно с застрявшим в горле стоном. Начали всплывать отрывки из памяти: полет вниз со снежной горы с Хаусом, столкновение с камнями, и наконец, как он лежит на сыром снегу, не в силах пошевелиться. Где он? Где Хаус? Уилсон постарался поднять свою голову медленнее чем в первый раз. Это было не так больно. Он в больничной палате. Противным писком отзывался подсоединённый к нему кардиомонитор, а на соседней койке лежал Хаус. Диагност был либо без сознания, либо спал, но точно был жив. Этому Уилсон был рад. Его друг не умер, но Уилсон собирался убить его собственными руками за то, что сделал этот идиот.+++
Когда Уилсон очнулся в следующий раз, он быстро проверил свое тело на повреждения, ориентируясь на повязки и очаги боли. Вроде сломаны ребра, проверим. Не удавалось сделать достаточно глубокий вдох из-за тугой перевязки, соответственно все было неоднозначно. Мышцы ныли во всем теле, особенно в шее. Боль в брюшной полости. Стоп, в животе? Уилсон старался сесть как можно прямее, чтобы осмотреть себя. Потерпев неудачу, он нащупал больной участок пальцами и обнаружил повязку там, где должна была быть селезенка. И снова двигаясь как можно медленнее, чтобы не тревожить шею, Уилсон наклонил голову. Бинты были перепачканы запекшейся кровью. Выводы были неутешительны, судя по всему ему удалили селезенку, а это значит она разорвалась при ударе. Логично. Теперь видя всю картину целиком, он был поражен, что все еще жив. — Хорошо, что ты очнулся, — раздался голос человека, с которым Уилсону хотелось меньше всего разговаривать. Он осознано не смотрел на источник звука, надеясь, что, игнорируя его, тот проигнорирует в ответ. Последующие сорвавшиеся по глупости слова, Уилсон мог оправдать только морфием в его крови. — Ага, но не благодаря тебе. — Эй, — откликнулся Хаус, демонстрируя руки в синяках и ногу, замурованную в гипсе, — я не мог встать и лечить тебя. А я сразу говорил сделать тебе спленэктомию. Как всегда, самодоволен. — Ты говоришь так, будто ты меня здесь латал. — Ты говоришь так, будто виноват я. — О, не отрицай этого! — вскрикнул Уилсон, с уже покрасневшим лицом. — Все это твоя вина. Ты пытался убить меня. Нас обоих! Что за ненормальная версия Тельмы и Луизы? Хаус нахмурился. — Ты смотрел «Тельму и Луизу»? — Я был женат. Я видел этот фильм минимум три раза. — А я не был женат и видел только начальные титры. — Ага, но… Ох, ты все равно знаешь, чем там все кончается! — крикнул Уилсон и его передернуло, когда перевязка впилась в грудь, причиняя дискомфорт сломанным ребрам. — Конечно я знаю. Я просто хочу сказать, если мы с тобой Тельма и Луиза, то я та, что сексуальнее. Шутит. Он еще может шутить об этом. — Хаус, может ты и потерял смысл оставаться на этой бренной земле, но в следующий раз, когда захочешь довести дело до конца, не тащи меня за собой. — Черт, Уилсон. Это сани. У них нет ни руля, ни тормозов. Это был несчастный случай. И в нем нет глубокого смысла. Уилсон сделал глубокий вздох, чтобы ответить, но вместо этого зашелся в кашле. Было чувство, будто его ударили ножом. Поднятая рука давала понять, что разговор не окончен, черт, ему просто нужна минута. Он снова поперхнулся, хотя не было ничего, что могло раздражать горло. Ему просто не удавалось набрать достаточно воздуха. Уилсон попытался дышать глубже, но из-за тугой перевязки это получалось из рук вон плохо. Он изо всех сил пытался сесть или перевернуться набок, чтобы втянуть больше воздуха, но при каждом движении боль пронзала с новой силой. Уилсон сбросил такие казалось тяжелые простыни, чтобы приподняться. Ощущения были отвратительны, и он не смог сдержать крика, все еще не получив нормальное количество кислорода в организм. Внезапно Хаус оказался рядом, подложив подушку под спину и придерживая Уилсона под ребрами, в попытке усадить его прямо. Уилсон слепо протянул руку, схватив друга за плечо, чтобы удержаться и пытался замедлить свое итак поверхностное и учащенное дыхание. Прежний гнев улетучился, когда Хаус в своем состояние прилагал все усилия, чтобы помочь ему. Потом он заметил, что поблизости с Хаусом не было костылей. — Ты только что дошел сюда самостоятельно? — Уилсон задыхался. — Если в последствии кости не срастутся, нужна будет операция, а в этой ноге и так нарушено кровообращение. Ты можешь ее потерять. — Я не собираюсь терять ее. Где черт возьми медсестра? — Отлично, — продолжил Уилсон. Ему стало немного лучше, и он не собирался так легко отстать от Хауса. — Ты действительно оставишь ногу, которая в последствии тебя убьет. Ты действительно хочешь, как можно быстрее умереть. — Нет, — Хаус говорил снисходительно. Он поднял изголовье кровати позади Уилсона и уложил его на спину. — А мне кажется да, — все никак не мог уняться Уилсон. — Подсознательно. Хаус закатил глаза. — Хватит упираться! — рявкнул Уилсон. — Я не собираюсь терять тебя из-за твоего глуп…- он откашлялся, прочищая легкие, — … глупого упрямства. — и снова кашель. — Ладно, ладно — сказал Хаус. — Только помолчи. — …умышленная слепота… — Замолчи и дыши, — уже рычал Хаус, прикладывая к лицу Уилсона кислородную маску. Но тот оттолкнул его руку. — Ты несчастен с ней. Это убивает тебя, и ты не можешь в этом, признаться. — Заткнись! — Хаус силой натянул на него маску. Уилсон все еще тяжело дышал, из-за чего у него уже начали гореть легкие. А из-за дискомфорта в груди, он напрягался, что не давало сделать ему нормальный вздох. Левая рука сомкнулась на правой Хауса, удерживающей маску. — Давай, Уилсон, дыши. Он пытался, но сломанные ребра не давали ему наполнить лёгкие воздухом. Он беспомощно закашлялся. Слишком туго. Грудь была слишком туго перетянута. Уилсон начал возиться с больничной рубашкой правой рукой, отчаянно пытаясь ослабить повязку. Когда его неуклюжие пальцы не смогли справиться с узлом, он попытался разорвать его ногтями. — Что ты…эти идиоты тебе ребра перетянули? — настороженно спросил Хаус, распахивая сорочку. — Черт, — лицо потемнело от гнева. — Как можно быть такими идиотами? Ты практически гипоксичен. Уилсон хотел сказать Хаусу, чтобы тот наконец замолчал и уже снял бинты, но его попытка была неудачна — грудь сжалась и позывы к кашлю вернулись. — Постарайся пока не говорить, хорошо? — Хаус взял что-то с подноса, лежащим неподалеку от койки. На этот раз Уилсон послушался. Просто не оставалось выбора. Что-то блеснуло в чужих руках и это что-то прошлось холодным шлейфом по его животу. В груди был пожар, но он наконец-то мог дышать. Делать глубокие вдохи было больно, но такой желанный воздух наполнял легкие, так что оно того стоило. Хаус плотно прижимал кислородную маску к лицу Уилсона. Не тревожа его, он обернулся к Энни, медсестре дежурившей этой ночью, которая сейчас стояла в дверном проеме с обеспокоенным лицом, и сказал: — Доктор Бекхэм не просто перебинтовал сломанные ребра Доктора Уилсона, а хорошенько так их затянул. Так что, скажите Доктору Кадди, что ради блага ее пациентов, он должен быть отведен за сарай и расстрелян. Также можешь передать, что Доктор Бекхэм больше не ведет Доктора Уилсона. Я этим займусь. Любое лечение, лекарство, процедура, даже стрижка ногтей — все согласовывать со мной. Ясно? — Я все сделаю Доктор Хаус, но сперва вы должны вернуться в постель. Вам не стоит ходить с такой ногой без костылей. Физиотерапевт не принес сюда их? — спросила Энни и продолжила свой яростный монолог, не дожидаясь ответа. Она уложила Хауса обратно на койку, попутно ругая за то, что был нарушен постельный режим. Принесла Уилсону еще одну подушку, чтобы он мог опереться и не тревожить и так уже чересчур травмированные грудь и живот. В одно мгновение кислородную маску заменил катетер. Так же ловко и быстро она взяла забытые Хаусом хирургические ножницы и выкинула вместе с недоеденным ужином пока тот не видел. И все это не прекращая причитать о халатности к здоровью. — Пациент из палаты 704А оставил костыли при выписке. Я их принесу, прежде чем закончу смену, — наконец договорила она и уверенно вышла в коридор. Уилсон прижал подушку к груди и сосредоточился на медленных и ровных вдохах. Через пару минут он смог понять, как ему дышать, чтобы причинять как меньше боли своему телу. Но вновь вернулось беспокойство. Крушение было всего лишь несчастным случаем? Уилсон так не думал. Он мысленно воспроизвел поездку на санках. Адреналин накрыл его с головой: от скорости, полета со снежного холма, ветра, который бил его по лицу и радостных воплей Хауса за его спиной. Сани мчались к огромному камню, пока в последний момент не перевернулись, сбросив пассажиров, и не разбились на мелкие щепки. Почему сани завалилась на бок? Воспоминание о том, что сзади что-то сдвинулось и наклонило сани ровно на столько, чтобы их выкинуло, пронзило его. Что это… Как… Хаус. Хаус перевернул сани. Это могло значить, что он все время думал об этом, планировал. Уилсон внезапно почувствовал подкатывающий к горлу ком желчи. Хаус пытался убить себя, а он даже не понял этого. Уилсон хотел сказать так много, и он собирался это сказать. Он пытался быть хорошим парнем, но видите куда это их привело. Пора прекращать быть консультантом по любовным делам и чирлидером токсичных отношений Хауса. — Ты через многое прошел за последние годы, — захрипел Уилсон. Начало должно быть осторожным. Хаус впился в него глазами. — Я думал, что сказал тебе заткнуться. Уилсон невозмутимо продолжил: — Ты убедил себя в том, что Кадди — это твой единственный шанс, на счастье. Я держался от всего этого подальше и позволил тебе сделать выбор, но ты как всегда был слеп и не смог понять к чему это ведет. — Ты сам сводил нас в течении года. — Тогда я и правда думал, что она то, что тебе нужно. Потому что я хотел, чтоб ты был счастлив. И все еще хочу и именно поэтому я все это сейчас тебе говорю. Вчера ты стоял там на холоде и даже несколько раз поскользнулся на льду, пока Кадди катала Рейчел. Твоя нога болела и тебе было скучно. Ты ненавидишь все это, но при этом ты все равно оставался там, делая вид что тебе весело. Для чего? Ради секса? Он не может быть настолько хорош. — Уилсон, серьезно. Заткнись. — Заткнуться? Ты пытался убить себя. Я не собираюсь затыкаться. Она будет привлекать твой интерес этим снова и снова. Конечно ей нравится, что у нее под рукой всегда есть личный хромой жеребец и бесплатная сиделка. Это очень удобно. Но это…это не то что ты хочешь. Это не ты. — Я люблю ее. — Ничто из этого, что весит на тебе таким тяжелым грузом, не может быть достойно любви. Хаус отвернулся, теребя в руках постельное белье. — Даже если ты и прав, а это не так, инцидент был случайностью. Тяжело вздохнув, Уилсон продолжил: — А я уверен в обратном. Я видел, как ты ездил раньше. И я видел это сегодня. Ты знал, что делаешь, нацеля нас прямо на те камни, потому что ненавидишь свою жизнь и не хочешь признать, что отношения с Кадди сложились неудачно. Но видимо в какой-то момент рационализм взял над тобой вверх, и ты перевернул санки, спасая нас. Но подсознательно ты искал выход. Ты хочешь свободы, Хаус, и так или иначе ты ее добьешься. Хаус смотрел прямо на него, действительно смотрел и впитывал его слова, и на секунду в голове заиграли фанфары. Но этот контакт прервал медработник, буквально вторгнувшийся в палату с костылями в руках бубня что-то о неугомонной Энни. Хаус отвернулся. Когда нарушитель ушел, все еще говоря себе под нос, диагност повернулся обратно. Уилсон сразу увидел, как между ними выросла стена. Опять. Он был однозначно дальше, чем прежде. В комнате воцарилась тишина. Мысли Уилсона крутились в его голове, превращаясь в огромный снежный ком, который катился по склону прямиком на острые камни, как он и Хаус недавно. Он знал, что был прав, и боялся, что может произойти, если Хаус останется с Кадди. Хаус все время, которое его знал Уилсон, творил безрассудные и саморазрушительные вещи. На этот раз не было сомнений, что целью Хауса было не «почти умереть». Передоз, удар током, тромб — список можно продолжать бесконечно. Это было хуже всего, ведь всех, кого волновал Хаус, не заботились о нем самом. Но в этот раз он однозначно искал смерть. Знакомое чувство отчаяния и беспомощности переполняло. Хаус считал, что их дружба не стоит того, чтобы жить, а Уилсон…ему нечем было возразить. С соседней койки послышалось бормотание, которое было сложно разобрать: — Я видел. — Видел, что? — спросил Уилсон, хотя и боялся ответа. — Я действительно видел Тельму и Луизу, — выпалил на приглушенных тонах, будто сознался в нечто большем, чем просмотр фильма о цыпочках. Сердце перевернулось. Хаус признал, что он хотел сделать. Хаус искоса глянул на Уилсона, быстро переводя взгляд то вверх, то в сторону, и так по кругу. Это показывало насколько сейчас он был уязвим. Была некоторая беспечность, которую Уилсон выработал с годами для таких вот случаев. Но теперь она была сломана. Хаус хотел умереть — пытался умереть, и, если не решить проблему, он попытается снова. Уилсон не мог его потерять. Грядущие долгие, пустые годы были бы невыносимы. — Не делай этого. Не оставляй меня здесь одного. Хаус лишь пожал плечами. — Я вообще-то пытался забрать тебя с собой. Подсознательно. Злишься из-за этого? — Да, но… С меня хватит… — Но ты зол не из-за этого, а из-за того, что я могу тебя бросить. Сейчас Хаус просто пытался отвести разговор о себе. Страх накатывал бесконечными волнами. Если Хаусу сейчас замкнется, то попытается убить себя снова, чтобы подтвердить свои слова. — Даже не пытайся. Это ты тот, кто хотел убить нас. — Ты не остановил меня. — А ты меня не предупредил! — Я тоже видел, как ты ездишь, — слова вылетали все жарче и быстрее. — Ты прекрасно знал, как можно развернуться, как затормозить и наконец, как спрыгнуть. Но ты ни сделал ничего из этого. — Что? О чем ты вообще? Хочешь сказать — это моя вина? Потому что именно ты, тот чьи ноги были нашими рулем и тормозами. — Ты мог бы извернуться и попробовать. Но ты даже этого не сделал. Единственное твое действие, ты наклонился вперед. Весьма энергично. — Я… Это смешно. Это было невозможно. Неужели он и правда… — На то что я тебя чуть не убил, ты злился только когда очнулся. Но потом единственное что тебя волновало было мое состояние. Даже в разгар дыхательной недостаточности. — Годы практики — процедил Уилсон. Сарказм зажег задорные искры в глазах Хауса, но те быстро погасли. — Я так не думаю. То, что ты только что сказал. Ты не хочешь, чтобы я умер и оставил тебя. Должно быть, я понял это и решил прихватить тебя с собой. — То, что меня бросила девушка, не означает, что я склонен к суициду. Хаус проигнорировал это. — Вероятно, впервые в жизни вы сказали правду женщине, и она вас бросила за это. Тебя отвергли не за измену или за то, что ты работаешь сутками. Нет. Тебя бросили за твою искренность. И так, ты снова одинок и в депрессии. Ты думал, что любишь Сэм, и что она твой единственный шанс в последующем браке. Ты даже не понимаешь, что это не то что ты хочешь. Не совсем то. — Ага, не совсем. Просто безумие. Хаус пытался вместо копания в своих проблемах, порыться в проблемах Уилсона. Вот и все. Ничего из этого не было правдой. — Если бы ты хотел жениться, — резко сказал Хаус, — ты бы уже давно это сделал. Вот оно. Уилсон в свободном падении, а вокруг только холодный обжигающий снег. Если бы он и правда нуждался в этом, у него не было бы трех неудачных развалившихся браков за плечами. Хаус прав. — Ты вообще без понятия что хочешь, — продолжил Хаус. — Только знаешь, что у тебя этого нет. Ты такой же несчастный, как и я. У тебя была возможность спрыгнуть с саней, но ты остался. Тебе хотелось принять мое предложение; одна последняя поездка со мной, и потом больше не притворяться кем-то, кем ты не являешься. Никакого одиночества. Никаких неудач. — Хаус, — попытался возразить Уилсон. — Я не хотел…я не… — Почему же ты тогда не остановил нас? Почему наклонился вперед? Неужели он действительно это сделал? Был ли он в своем уме тогда. Неужели что-то в нем хотело такого конца? Уилсон снова представил их скат. Они спускались по крутому склону, улетая словно птицы, прочь от Кадди и Рейчел. Прочь от всех утомительных обязательств. Впереди он опять увидел лысую гранитную поверхность камня и теперь был уверен, что в тот момент, он выбрал бездействие. На самом деле ему не претили скорость, кусающий ветер, и успокаивающее присутствие Хауса, когда они вместе мчались к своему последнему пункту назначения. Это было похоже на побег. На свободу. Уилсон растеряно повернулся к Хаусу. — Я… — он не мог выговорить больше, но в его голове уже укоренилась неизбежная правда. — Все в порядке, — облегченно выдохнул Хаус. — Ты не ошибся. Мы оба должны быть свободны.+++
Уилсон бросил последний чемодан Хауса в багажник Volvo. За семь недель Хаус научился ловко передвигаться на костылях (хотя ему не привыкать). В последний раз проверив трос, удерживающий прицеп с его драгоценным байком, он скользнул на переднее сиденье автомобиля. — Ты точно взял все заявления? — Конечно. Но имей ввиду, тебе придется укротить безумца внутри, пока не пройдет испытательный срок. — Что бы мне и моему лучшему другу достались места в больнице лучше, чем Принстон. Не вопрос, я могу играть милашку несколько лет. Уилсон скептически поднял бровь. — Серьезно, Хаус, они дают нам огромную возможность. Нам будут нужны финансы и хороший персонал. А также друзья в комитете. Пенсильванский университет сильно нуждался в таких специалистах как они. У них слабая онкология и им не помешал бы новый руководитель отдела, который бы внедрял новые идеи и вдохнул новую жизнь в их проекты. Но по сравнению с мыслями о новом диагностическом отделении, которая действительно заставляла пускать слюни, эта должность была ничем. Работники университета согласились практически на все условия, которые выдвинул Уилсон, в обмен на гарантию того, что Хаус будет проводить семинары каждый год, а Джеймс положит начало их застопорившейся программе исследования рака. — Хей, внутри меня самый добрый и ласковый безумец. Мне даже доверяли детей. — Однажды. И она проглотила десять центов. — Ладно, плохой пример, — признал Хаус. — Не беспокойся. У меня есть козырь в рукаве. Новый главврач был моим куратором на последнем курсе в медшколе. Я все еще нравлюсь ему. — Может у него маразм? — съязвил Уилсон. — Так он…помнит тебя? — Как он может забыть студента, который познакомил его с любовью всей жизни? — Ты познакомил его с женой? — Нет. Билли Холидей. Уилсон усмехнулся и сказал: — Главврач, который тебя знает, и при этом все равно нанял тебя, любит блюз. На самом деле, может все не так запущено. — Он не тот, кто будет контролировать каждый твой шаг. Если работа кипит, он счастлив. В любом случае, у меня есть еще один знакомый в штате. — Что? Как? Ты даже не смотрел заявления. Уилсон прекрасно об этом знал, потому что заметил, как стопка с заявлениями покрывалась журналами, листовками с рекламой китайской кухни и обертками от леденцов. В один момент Хаус просто собрал весь этот беспорядок в сумку и назвал это папкой с заявлениями. — Я знаю его немного по другой работе, — сказал Хаус. — Технически, он будет ординатором, а не моим подчинённым, но он справится. — Ты вот так просто соглашаешься быть чьим-то учителем? — Его зовут Скотт. — Ужасно знакомое имя. Погоди…это тот старик, с которым ты беседовал несколько лет назад. Он теперь врач? — Ага. Он все-таки послушал мой совет и поступил в медицинский, но немного вне некоторых требований. Увидев недоверчивый взгляд Уилсона, Хаус добавил: — Возможно я потянул за кое-какие ниточки, чтобы это произошло. Сейчас это не важно, он уже четвертый год в университете ищет работу, а у меня как раз есть свободная вакансия. Идеальное совпадение. Пораженный Уилсон кивнул. — А я вот даже не смотрел свои заявления. Я оставил их на послезавтра. — А что же завтра? — Игра Флайерс, — восторжествовал Уилсон. Достав два билета из кармана и помахав ими перед лицом друга. Хаус выхватил их из чужих пальцев и взглянул на места, напечатанные на обратной стороне. Он оценивающе присвистнул. — Я забираю все, что рассказал о тебе главврачу. Уилсон выехал на шоссе. Примерно через час они будут в своем новом доме. Друг Бонни, их агент по продаже недвижимости в Филадельфии, пропустил вчера грузчиков, поэтому Уилсон знал, что коробки с вещами и мебель будут просто разбросаны по помещениям. Но у них было время разобраться во всем, встать на ноги и обсудить все детали до начала работы. Все это было прекрасно. Убежать из Принстона и прошлого. Там было удобно и привычно, но все же это было ловушкой. Давно пора было начать все с чистого листа. — Я рад, — медленно сказал Уилсон. — Мне кажется все это правильным. — Означает ли это, что тебе лучше? Они не говорили о том, что произошло, но тогда стоявшая за плечами смерть потрясла их. Хаус устраивал все больше слежек за ним, а Уилсон загнал Хауса на стену, спрашивая, в порядке ли он. Но в то же время они оба усердно и быстро работали, чтобы вырваться из Принстона. — Я… — «в порядке» начал было Уилсон. Его стандартный ответ на этот вопрос. Потом он понял, что с ним действительно все в порядке. — Да. Хаус не ответил, просто задумчиво посмотрел на него. — Сделайте мне одолжение, — сказал Уилсон. — Когда мне станет одиноко, и я снова начну искать пассию и думать своим членом… если я попрошу тебя продать мне долю квартиры, чтобы туда переехала девушка, пожалуйста, скажи «нет». — С чего ты взял что я позволю тебе чувствовать себя одиноким? Взгляд Уилсона обратился к Хаусу. Между ними пробежала искра; что-то, что Уилсон думал, он давно потерял, вернулось. А может оно никогда и не терялось. — Нам лучше вместе, — объяснил Хаус. — Ты говорил, что это ошибка. Прошло двадцать лет, а Уилсон все еще помнил каждую деталь того разговора. — Я был неправ. Все остальное было ошибкой. Не ты. — Мне… нужно подумать об этом. Если мы снова облажаемся, можем потерять друг друга. — Ты не потеряешь меня. Уилсон сглотнул. Он не позволял себе думать об этом долго, так что даже не знал, что чувствовал по поводу этого. — Просто дай мне несколько дней, хорошо? — Без проблем, — Казалось, Хаус был чрезвычайно доволен собой. Он, очевидно, думал, что знает, к чему приведут раздумья Уилсона, и, вероятно, был прав. Уилсону внезапно захотелось прямо сейчас оказаться в их новом доме. Они проехали несколько миль молча. Хаус вытащил три маленькие бутылочки с ибупрофеном и начал жонглировать. Он кинул одну в Уилсона и попал в руку. — Не кидайся в водителя, — запротестовал Уилсон, и Хаус немедленно швырнул вторую бутылку ему в лицо, а третью — в промежность. Уилсон вздохнул и поднял глаза к небу. — И я снова съезжаюсь с этим человеком. Человек, который разбил мне сердце, который думал, что будет забавным заставить меня обмочить диван, который регулярно подмешивает мне наркотики, а иногда и моим соседям. Я, должно быть, сошел с ума. Хаус засмеялся. — Ты любишь меня таким, какой я есть. Уилсон оглянулся. Прошло слишком много времени с тех пор, как он видел хулиганскую ухмылку Хауса. Это зрелище согревало. — Ага, — сказал он нежно. — Люблю.