— А знаете, князь, вы мне очень нравитесь. Давешний ваш случай у меня из ума нейдет. — Да и вы мне очень нравитесь, Коля. — Послушайте, как вы намерены жить здесь? Я скоро достану себе занятий и буду кое-что добывать, давайте жить, я, вы и Ипполит, все трое вместе, наймемте квартиру;
а генерала будем принимать к себе. — Я с величайшим удовольствием. Ф.М.Достоевский, «Идиот»
- Какой же вы невинный, князь! — будто бы защищаясь вскрикнул Коля Иволгин, когда тот застал его со старшим братом Ганей в позе 69 на круглом столе овальной формы. Мышкин потерянно молчал. - Ну да… — смешался Коля. — Я думал, вы в игре. Вы помните, когда я вас звал ещё снимать квартиру с Ипполитом втроём и сказал, что вы мне нравитесь, а вы мне ответили взаимностью... я… я то самое и имел в виду. Вы не поняли намёка? - Идиот! — скрежетал Ганя зубами. - Князь свой человек, а не идиот, а я без предрассудков и не стесняюсь. Мы возьмём с него честное слово, что он никому не скажет, — попытался предупредить Коля вспышку гнева. - Да ты идиот, Коля, озабоченный! — заорал Ганя на брата. — Твои озабоченные намёки только такой же озабоченный, как ты, и поймёт. - Вы если против меня как жильца теперь, я сейчас же съеду, — примирительно сказал Мышкин. — Я очень даже вас пойму. Я, может быть, и правда, слишком простодушен. Конечно, даю вам честное слово, что никому не расскажу о том, что видел. - Ещё бы вы не дали! С меня позора на всю мою жизнь довольно, — Ганя вдруг схватил князя за руку, даже взяв его ладонь в свою. — А не пройдете ли со мной в комнату на минутку, если вы не очень спешите? Мне нужно ваше мнение. - Я с большим удовольствием, Гавриил Ардалионович, — ответил ему князь ласковым пожатием. - Вот и славно. Коля, ты можешь присутствовать при нашем разговоре. Только оденься. Мышкин вошёл и послушно опустился в большое кресло, которое Ганя указал ему. Ганя потуже запахнул короткий халатик, под которым, как казалось князю, ничего не было, и расположился в таком же кресле близко-близко напротив. Коля оделся и сел на пушистый ковёр под креслом брата. Ганя заметил этот манёвр и накрылся пледом, чтобы не светить своими чреслами. «Коля ведёт себя совсем как собака, — подумал он, впрочем, больше с возбуждением, чем с негодованием. — Ему постоянно нужно видеть и не только видеть мои гениталии, как любимую соску. Он никогда не засыпает, пока они не окажутся у него в руках, и не только в руках… Такой милый на людях и такой избалованный и капризный со мной мальчик. Он готов решительно на всё, когда его лишают любимой игрушки, и тогда игры с ним становятся такими откровенно собачьими... Боже, что это я. Я ведь о чём-то хотел спросить его», — посмотрел он на князя. - Ах да, вот… Князь, скажите, как вообще возможно жить после того позора? Вы говорили, что это пройдет. Но мне кажется, что я до сих пор не научился жить с этой болью. Ганя говорил о пекле той ночи, из которого он вышел с обгоревшим свёртком, и к утру был чудом принят в рай. Он горько прорыдал тогда два часа в объятьях князя, поправлявшего ему волосы и промакавшего слёзы платком, суетившегося вокруг него: подававшего подушку, водички, покурить; и в своих фантазиях возвращался к этому как к самым счастливым двум часам, которые он прожил на Земле. Мышкин был единственный человек, кто принял и пожалел Ганю за его слабость. Ганя сознавал, как это низко, но упивался жалостью к себе, и ещё жалел кое о чём, что тогда могло бы быть, но чего не было… - Да, вы очень сильно опозорены, — ответил князь, глядя на него очень серьезно. Он хотел сказать не совсем то, но вырвалось именно это с какой-то досады и возникшего вдруг лёгкого желания поддразнить Гавриила Ардалионовича. - Но что же вы прикажете теперь? Раз я даже подлецом не мог сделаться, а просто позорное ничтожество, стало быть, может, и не нужен я вовсе в этом мире? Совсем бесполезен? Собственно, ваше мнение. Мышкин понял, чего добивается Ганя, и жалеть его не стал. - Знаете, Гавриил Ардалионович, если бы вы поняли, что все ваши амбиции не стоят… вот какой бы вы были человек! Какие-то иллюзии вас заставили поступить мелочно и ничтожно, и те же иллюзии тянут вас сейчас на дно. - Иллюзии, амбиции, не стоят… а что же стоит тогда? Я тоже хотел жить, у меня была мечта. Пусть не такие там возвышенные, как у вас. Если не мог я любить Настасью Филипповну, как вот вы любите. То есть я когда-то её, но потом…, — совсем смешался он, не в силах составлять предложения и напряжённо растопыривая пальцы руки, будто пытаясь что-то вдавить в пол. — Знаю я, сейчас вы заладите, что я не посчитался с её чувствами, что я эгоист… Стыдно! Эгоисты все, но все шишки почему-то на меня летят. - Вот именно, — вызывающе встрял Коля, резко подскочив и не дав князю открыть рот, — любите вы больно Настасью Филипповну, поэтому для вас она совершенство, а Ганя ничтожный. Да вы знаете, какой Ганя красавец! Может быть, ты глупый, Ганька, я тут тебя не защищаю, — обратился он к брату, и снова перескочил на князя, — но он был достоин лучшей доли. Сколько людей похуже него счастливо женятся по расчету, делают карьеру, копят богатство, и хоть бы кто их наказал! Ему же начали совать эту скверную женщину против его воли, а она над ним — издеваться! - Я вас очень хорошо понимаю и ни в чём не виню. А Настасью Филипповну я вам всё-таки в обиду не дам. Желающих растоптать её и так много. К вам же, Ганя, по-моему, все по-доброму относятся, несмотря на всё. А женщине и там, где нет позора, позор припишут. Вот что скверно, а не женщина скверная. Вы только подумайте, насколько она беззащитней вас! Ганя молчал в задумчивости. Слова князя вводили его в какой-то транс. Честно говоря, Ганя ожидал от себя и уже рисовал себе картины, что в конце этого разговора он совсем разобидится и разругается. Но ожидания вновь обманули его, они с князем вновь расставались друзьями. Расставались? Нет, этого нельзя допустить. Он поспешно сполз на пол, оказался на коленях перед князем и взял его за изящные бледные руки. - Послушайте, живите с нами, не думайте никуда съезжать из-за того что вы видели. Я хочу, чтобы вы всегда были рядом. Большей чести и награды мне в жизни не будет. Коля видел сзади, как неприлично задрался халатик Гани, он видел, каким полным любви взглядом смотрел на него Мышкин. Коля мог бы ревновать брата, но он сильно любил и князя тоже. Сейчас же Коля был вообще как бы под гипнозом и испытал какое-то просветление. И единственное, что ему хотелось: подбежать к брату, взять его сзади и засадить ему с таким глубоким нежным чувством, какого он прежде не испытывал.