Она плавает в формалине, Двигаясь постепенно, В мутном, белом тумане У меня её лицо, её имя. Никто не заметил подмены. Ключи проверяю в кармане.
Flёur — Формалин
Она проснулась в самый глухой час ночи, когда цветы скрывают кроны от синих лучей месяца, а темное небо прорезают вороватые метеоры. Проснулась вроде бы ни из-за чего… но ее наполняло жуткое, пробирающее до костей ощущение чего-то непоправимого. Сердце гулко колотилось, вызывая пульсирующую боль в голове. Подоконник серебрился голубоватым светом. Горшочек с астрой то исчезал, то появлялся вновь в этом неверном свечении. Она взглянула на часы, унимая дрожь. Четыре часа. Подруги давно во власти Морфея — сладко посапывают носом. Звук их мерного дыхания немного успокоил. Однако на дне души все равно остался липкий осадок. Утром она могла забыть о глупом ночном страхе, но вряд ли ей удастся так легко оттереть это черное пятно… Они накапливались, эти тягучие воспоминания, что наслаивались болотистым торфом, разрастаясь и разрастаясь. Спенсер с надеждой посмотрела на телефон. Может, это он вырвал из небытия, так напугав?.. А она спросонья пропустила звонок. Но, к ее большому удивлению, аппарат молчал. Что тогда? Очередной кошмар?.. Обычно, когда снился плохой сон, девушка запоминала его — пусть только рваные обрывки целого, но запоминала. И на этот раз была уверена: до пробуждения в сознании была только блаженная пустота, которая окончилась столь внезапно. И столь жутко. Не найдя ответа, Спенсер попыталась просто отогнать прочь тревожные мысли и заснуть. Лежала с плотно сжатыми веками добрые полчаса, но разум оставался по-прежнему ясным и лихорадочно-горячим. Так не годилось. Девушка села на постели, стряхнула одеяло с ног. Прохлада приятно коснулась подушечек пальцев, когда она опустила ступни на пол. Анна подошла к окну. Почему-то с беспокойством, хотя знала, что за стеклом лишь привычный двор кампуса. Ветра не было — флаг безвольно поник на шесте. Мотоциклы и машины дремали на парковочной зоне. Тихо, безлюдно. Стояла жаркая сентябрьская ночь, одна из последних жарких ночей в этом году. Луна. Она располагалась прямо напротив окна, словно кто-то выверил угол до каждого дюйма. Девушка улыбнулась ей, своей подруге по ночному бодрствованию. Идиллия, простирающаяся перед глазами, успокаивала взбудораженную кровь. Странное чувство горечи вскоре ушло, оставив после себя недоумение, но Анна все равно простояла у окна довольно долго. Часы на стене показывали половину четвертого. Скоро уже утро. Новый день… Кто знал, что его она встретит именно так… Наверное, пора скоро выходить. Анна прошла на кухню, чтобы чем-нибудь перекусить. Открыла холодильник, несколько секунд смотрела отсутствующим взглядом на пакеты с молоком и банки с ветчиной и закрыла, так ничего и не тронув. Ей не хотелось есть. Ну совершенно. Кто бы вообще мог в такой ситуации взять в рот хоть крошку? «Хорошо… Если понадобится, позавтракаю там, в столовой, или в какой-нибудь забегаловке», — мыслей в голове было много, и этот процесс размышлений невозможно было остановить. Ей не хотелось в университет. Возвращаться в замкнутый круг длинных лестниц и бесконечных недель. Кому в удовольствие вставать рано утром и поднимать свою тушку с нагретого места? Вечный сон, в таких случаях, казался райским блаженством. Спенсер с трудом просидела на кухне еще минут десять, уставившись в какую-то тень на стене. Из-за головной боли появилось слабое раздражение. Светлые пряди лезли в глаза, отчего девушке несколько раз приходилось поправлять волосы. Вернувшись обратно, в свою кровать, она все еще долго не могла заснуть. Сон, или его подобие, снизошел на нее около шести утра. И никакого желания просыпаться попросту не было. Около восьми девушка предприняла попытку сопротивления — ушла с головой под одеяло, отлично понимая, что через секунду злополучную тряпку с нее просто стащат. Так и вышло. — Эй, засоня! — Звонкий девичий смех и удар подушкой по голове. — Ранние пташки скоро спать будут ложиться! — Отвяжись, — беззлобно огрызнулась Спенсер, приподнимаясь на кровати. — И ради Бога, выключи этот трезвон. Который час? Щелчок. Громоподобный джаз, изливающийся из динамиков магнитолы, смолк, и в комнате сразу стало уютно и спокойно. Лишь тихо журчала вода в ванной. — Восемь пятнадцать, — Кейт, оказывается, уже успела одеться и накраситься. Анну всегда удивляло молниеносное быстродействие подруги, так контрастирующее с ней самой. Люди, знающие их, подшучивали, что обе они прекрасно дополняют друг друга. Для полного счастья не хватало только некой «золотой середины», связующего звена, которое располагалось бы между ними. И оно, конечно, нашлось — в лице Роуз. «Золотая середина», как понимала Анна, сейчас принимала душ в ванной комнате. Она потянулась и встала. Окно распахнуто настежь, и пол безжалостно залит солнечной лужей. Анна ненавидела утро всеми фибрами души. Ненавидела вставать рано. В раннем подъеме чувствовалось отвращение и обреченность. Складывалось ощущение, что кто-то специально придумал изощренный способ пытки для таких людей, как она. — Увидимся на занятиях. — Решив, что миссия выполнена, Кейт пошла к выходу. Спенсер с недоумением посмотрела на ее спину в голубом топике: — Минутку… Куда ты так спешишь? Рано еще… — На утреннее свидание за чашкой кофе, — фыркнула она, тряхнув золотистыми локонами. — А все-таки? — Нужно получить из библиотеки кое-какие книжки. — А… Понятно. Ну тогда пока. В чем смысл просыпаться раньше всех и краситься? Осознанно променять несколько часов блаженного сна на свидание с каким-то парнем, работающим в библиотеке?! Хлопнула дверь. В ожидании, пока третья сожительница выйдет из ванной, девушка принялась застилать кровать. Почему-то немножко побаливала голова. Она вспомнила свое ночное рандеву: темное, осклизлое чувство случившейся беды. Такое не бывает просто так… Может, она опять схватила грипп? Зимой Спенсер полтора месяца провалялась в больнице, поверженная жесточайшей атакой болезни. А началось все тоже с безобидного кружения в голове. — Доброе утро, Ан-на, — пропела подруга. Роуз вышла из ванной, обернутая в белое махровое полотенце с едва видными розовыми полосками. Она прошла мимо девушки, окатив душистым ароматом шампуня, на ходу полируя ногти. — Роуз, — Спенсер придвинулась к ней, — посмотри-ка, у меня нет температуры? — Что? — Она испуганно вскинула взгляд. — Опять болит? — Я не уверена, но… Роуз пощупала лоб и облегченно рассмеялась: — Да все в порядке. По сравнению с твоим лбом моя ладонь горит огнем. — Значит, хорошо. — Анна кивнула и зашла в ванную. Температуры нет — не о чем беспокоиться. Время оклематься, отбросить ночные переживания и — вперед, на занятия. Начало учебного года — ей не хотелось бы с первых дней взять плохой темп. «Солнечное утро», — думала она, становясь под душ. Занятия, прогулки по кампусу… Жизнь хороша. Но что-то не ладилось. Вода из крана шла то слишком горячая, то до дрожи холодная. Девушка крутила кран, но не могла примкнуть к требуемому. Едва только начинало казаться, что идеал достигнут, как опять начинали нещадно стучать зубы. Словно злой дух, сидящий в трубе, подкручивал вентили, чтобы насолить ей. В общем, когда она выбралась из ванной, настроение не улучшилось ни на каплю. Роуз сидела на кухне, попивала кофе и без интереса смотрела ТикТок. Стрелки часов показывали без двадцати девять. Да что это такое? Неужели она мылась целых полчаса? Спенсер нахмурилась. Девушка и раньше замечала за собой некоторую медлительность, но не до такой же степени! Этим утром она била собственные рекорды. А всему виной — проклятое ночное беспокойство. По крайней мере, иных причин она не видела. Ночью в голову вечно лезут странные вопросы и переосмысление прожитого дня. — Будешь завтракать, Анна? — Конечно. Ты идешь или подождешь меня? — Ну если справишься до пяти минут девятого, — Роуз взглянула на запястье, где тикали золоченые часики, — то можно и вместе прогуляться. В такое утро не пристало одной шататься. — Оно и верно, — согласилась Анна, застегивая пуговицы на блузке. — Хороший денек выдастся, я думаю. — Есть планы? Спенсер прошла на кухню, села за стол, налила себе кофе и добавила в него две ложки сахара. — Да так. В кино на вечерний сеанс. Утром есть совершенно не хотелось. Вид печенья в пакетике был не воодушевляющим. Девушка остановилась, не дожевав его краешек. — Собираешься после сеанса еще куда-нибудь пойти? К нему домой, например. А может, сведешь сюда и познакомишь с нами? Хочется узнать поближе, что это за фрукт такой — «Твой Брат». Она задумалась. — Не знаю, Роуз. Честно говоря… Как можно описать человека, которого не знаешь? И не стоит называть его моим братом. — «Монстр — более подходящее по смыслу слово». Альтернативы нет и быть не может. Анна не могла назвать его своим родственником, хотя была уверена: они похожи внешне, как близнецы. Для нее он был реальнее собственной семьи. Те люди, что ютились с ней на общем фото, казались минутным сном, незнакомцами. Девушка не знала их, однако они знали ее. Странное чувство приевшегося фальшивого мира. Спенсер опустила сосредоточенный взгляд на собственные руки; родители для нее были незнакомцами с первых глав книги. Героями, о которых и толком ничего не знаешь и знать не захочешь. И она не чувствовала ровным счетом ничего, когда уходила из дома, отец орал исступленно, во всю глотку, а мать рыдала. Ни жалости, ни угрызений совести… Ничего… И это пугало… Если бы ситуация происходила год назад, то у нее не хватило бы смелости. Запуганная обществом серая мышка, вечно обвиняющая себя во всех смертных грехах. Разве у такого человека будет столько смелости? У нее была только ненависть к каждому дню своего существования. Ее мать серьезно больна и все время проводит дома, сидя в четырех стенах и убирая целые стопки одежды. Только два или три раза в неделю она ездит на работу. Иногда Анна слышала в свой адрес не очень приятные высказывания, и почти всегда это касалось уборки. «Ты должна заслужить право на свое проживание в этом доме!», «Ты ничего не делаешь и не помогаешь, а вот дети Таи ей всегда помогают». Разве человек что-то кому-то должен доказывать? Жить словно в клетке, где твои вещи обыскивают, если ты возвращаешься домой? Проще умереть, чем гореть в этом аду. Роуз щелкнула пальцами: — Тогда уже пора. Ну ты понимаешь… — Наверное, — задумчиво сказала девушка, вытирая рот салфеткой. Хотя время еще оставалось, есть почему-то расхотелось. — Правильно. — Роуз одарила ее фирменной, задиристой и нахальной, улыбкой. Она считала это умение одним из залогов своего успеха. — Надо же чем-то дополнять университетское образование, а? — Стопроцентно. — Анна взглянула на электронные часы на холодильнике и встрепенулась: — Черт, мы опаздываем. Я уже закончила. Пока Роуз ушла в комнату за сумочкой, она подошла к окну. Синее небо, дружный смех, и флаг гордо реет на ветру, напоминая всем, что они полноправные студенты университета. Солнце только поднималось, набирая силу. Анна посмотрела на него, и вдруг ей стало невыносимо тоскливо от того, что вскоре светилу суждено скрыться за неумолимой черной тенью. В Краснодаре часто можно увидеть солнце. Город больше походил на муравейник, наполненный кучкой незнакомых лиц, вечно спешащих по своим делам. Почему-то для всех это является нормой иметь работу. Но взгляд на «норму» со стороны вызывает опустошенность и чувство обреченности.***
— Если переложить все доводы автора о физической боли на мои вопросы о причинности душевной боли, то ответ опять же сводится к одному — так возжелал бог. Но это не ответ на главный вопрос книги: «А где бог, когда я страдаю?». Где же он, если он так возжелал, то почему не рядом? Почему не дает мне сил пройти этот путь, не потеряв себя в бесконечности причин, следствий и не находя ответ. И главное, почему он не возжелал, чтобы боли не было вообще? На этот вопрос автор (в рамках физической боли дает ответ), с которым я не могу согласиться. Мне кажется — может, и наивно, — но если бог может придумать мир без боли… Он может сделать его совершенным, чтобы самой потребности в боли не было. Как и потребности во зле… «Этого мира словно не существует. Все вокруг ложь и иллюзия», — Анна с усталостью и некой обреченностью смотрела на всех людей, окружающих ее. Ложь не может быть столь реалистичной, а чай в руках теплым. Восприятие реальности было таким… Обрывочным, а время быстротечным. — Анна, а ты веришь в Бога? — Девушка смотрела на нее с интересом и вызовом. — Это все из-за того, что мы сегодня проходили Марию Тюдор? Не думаю, что люди того времени были в восторге, когда их сжигали на кострах. Человеческое тело выделяет не запах благоухающих цветов… Это… запах смеси газов… сероводорода, аммиака, меркаптаны… Я не особо осведомлена… но это похоже на тошнотворно-сладковатый запах… Касаемо Бога. Бог — истина для сердца и гипотеза для ума. И если ты разговариваешь с Богом — ты верующий, если Бог разговаривает с тобой — ты психически больной. Я больше склонна верить, что при помощи совпадений Бог сохраняет анонимность. Уходящее солнце выглядывало из-за горизонта и окрашивало пол в багровый цвет. Вокруг за низкими прямоугольными столиками сидели люди. Пожилая супружеская пара справа тихо беседовала о чем-то своем. Но большинство посетителей в закусочной просто сидели, уставившись на еду, и хмуро поглощали свои порции под аккомпанемент звука моторов машин за окном. Спенсер уставилась на столик слева. Две девушки, почти ее ровесницы, что-то бурно обсуждали, эмоционально жестикулируя руками. Пока в кафе не вошла растерянная и промокшая от дождя незнакомка. — Я могу предположить, что она планировала встречу с вон той особой за вторым столиком, — начала Анна. — С чего ты взяла? — без особого интереса спросила Роуз. — Она смотрит на нее и резко отводит взгляд, как бы отвлекаясь на посторонние предметы, хотя в голове уже выстраивается определенный смысл, поэтому, когда к ней подошел официант и предложил выбрать столик, девушка продолжила смотреть по сторонам и на свою знакомую. Она не ожидала ее здесь увидеть. О, а вот ее знакомая спешит поскорее убраться отсюда, словно они договаривались о встрече, но что-то пошло не по плану, и она пришла с другим человеком. Теперь вот пытается найти оправдание своему поступку, думает, что это можно загладить простыми объяснениями… Могу предположить: встреча у них сорвалась из-за денег, поскольку та особа, что торопится уйти, растерянно поглядывает на свою карту и подругу. Она не спешит платить за заказ. Официант, наблюдающий за всей этой сценой, беззаботно махнул рукой; озадаченное выражение потихонечку сползло с его лица, а рука непроизвольно задержалась на затылке. Роуз, не зная, как реагировать на всю эту ситуацию, задержала взгляд на подруге, которая с нескрываемым презрением смотрела на уходящую особу. По-любому, когда они придут в общагу, Анна снова будет пить таблетки от головы. Что сказать, боль стала их новым соседом, но Роуз Браун это особо не волновало, ведь от боли мучается не она, однако… С тех пор, как Спенсер «подменили», девушка не в восторге от того, что иногда ловит на себе взгляд льдисто-голубых глаз. Это немного страшно, когда тебя словно прожигают взглядом. Со слов Анны, у нее есть брат близнец, но ни одной фотографии с ним нет. Будто речь шла о призраке, а не о живом человеке. К тому же Роуз все еще не может забыть особу с вечно недовольным лицом и депрессивными цитатами в инстаграме. Анна никогда не использовала свое настоящее фото, потому что боялась реакции людей. Ее новая версия кажется увереннее и не нуждается во мнении других. Но эта самонадеянность может оказаться лишь игрой на публику и ничем больше. Что Роуз точно знала: у Анны Спенсер не было брата.