***
– Как вы могли! – вскрикнула Джинни, когда близнецы выпрыгнули из кладовки. – Как вы посмели! – радостно вопила она, показывая на Падму и Гермиону. Она так визжала, когда пошла в кладовку за хлебом и увидела там братьев, что, кажется, ее визг был слышен на третьем этаже, в зале собраний, иначе как объяснить присутствие на кухне Малфоя, Забини, Финнигана, Томаса, Паркинсон и Браун. Они всей толпой вошли в солнечную кухню и теперь рассаживались за стол. Малфой бросил несколько хмурых взглядов на Гермиону и Нотта, которые сидели на краю стола, потом он поздоровался с остальными. Когда Джинни наконец успокоилась и наобнималась с Гарри и близнецами, они с Падмой и Лавандой разлили чай по чашкам и старым кружкам, а потом сели за стол. Падма подошла последней, и садиться она не спешила. – Падма, ты чего там? – спросил Фред, допивая свой чай. Половина присутствующих обернулась. – Нас тринадцать, – произнесла она, и все начали переглядываться. – Если я сяду за стол, то первый, кто встанет, умрет. – Ой, это все бред! – громко заявил Фред. – Да, Падма, садись давай, – махнул ей Симус. – Нет, я дождусь, пока кто-то доест. – Это все бредни Трелони, – отмахнулась Паркинсон. Гермиона только сейчас посмотрела на нее. Волосы Пэнси отросли, стали доставать до плеч, глаза стали более бесцветными, губы высохли, щеки впали, скулы стали острее. Война сказалась на ней так, как, кажется, ни на ком другом. Даже Лаванда иногда выглядела свежей и миловидной. Паркинсон же можно было описать как «Черная туча средь ясного неба». Она угрюмо смотрела на свою тарелку, поднимала старую розовую кружку к губам и молча пила горячий чай. Похоже, у нее болела голова или что-то еще, потому что ее лицо иногда кривилось, будто бы от резкой боли. Еще несколько человек настояло на том, чтобы Падма присоединилась ко всем за завтраком, и она наконец сдалась. Патил села между Джинни и Лавандой, прямо напротив Паркинсон. С двух сторон от которой сидели Забини и Малфой. Драко сел рядом с Гермионой. Он что-то увлеченно рассказывал Нотту, они то и дело усмехались и смеясь кивали. До Гермионы доходили обрывки фраз – кажется, они обсуждали школьные дни. Какие-то смешные моменты и еще квиддич. «Надо как-нибудь поиграть, когда нападения уменьшатся, Фред, Джордж, вы с нами?» – говорил Тео. – «Конечно, мы за!» – отвечал Фред. Она все думала про сон Нотта. Будто погруженная в транс, она проигрывала тот момент в своей голове снова и снова. Тот солнечный день. Ее крики в тишине огромного поля. Жаркий, солнечный день. Ветка, которая впилась в ее ногу. Поцелуй, который пронзил ее сердце. Сейчас ей было так тепло и хорошо, так уютно и спокойно. В этот момент Гермиона чувствовала себя в безопасности, ощущая рядом источник мягкого тепла. Кто-то уронил ложку, она со звоном ударилась о каменный пол, и Грейнджер оторвала задумчивый взгляд от чашки с чаем. Она вырвалась из лап раздумий и теперь словно проснулась: перед ней сидел Теодор, жмурясь от солнца и улыбаясь, такой же как солнце ослепительной улыбкой своему собеседнику, тот сидел очень близко к Гермионе. Она подняла глаза и увидела Малфоя, он в этот момент опустил взгляд на нее, как будто до этого момента она не существовала для него. Его левая рука, которая все это время так приятно согревала ее, опустилась со стола и уперлась в лавку, касаясь ее ноги. – Спасибо, девочки, за завтрак, – произнес Фред и поднялся. Гермиона всегда считала Сивиллу Трелони чуть ли не шарлатанкой. Она была уверена, что ее предсказания всегда были вполне предсказуемы и глупы, но почему-то в эту секунду сердце гриффиндорки на мгновение замерло. Она обратила внимание на Падму и Лаванду – любительниц предсказаний, они вздрогнули и переглянулись. – Пойдем, Джордж, надо рассказать Грюму о том, что мы нашли, – загадочно произнес Фред, на последнем слове бросая взгляд на Гермиону. Она вопросительно подняла брови, но он проигнорировал ее, и они с братом вышли из кухни. – Что ж, если Фред взял на себя честь быть убитым первым из нас, я, пожалуй, покину вас наконец, – сказала Паркинсон, поднимаясь. Остальные молча подвинулись, давая ей выйти из-за стола. Падма и Лаванда лишь бросили на нее презрительные взгляды и покачали головой.***
– Малфой, Забини и вы, Уизли, идете вот сюда. У вас будет очень мало времени, вам четверым необходимо пересечь эту местность примерно за пятнадцать минут. – Пятнадцать?! – в один голос удивились близнецы. – Именно! Я могу продолжить?! – раздраженно спросил Грюм. – Как только вы оказываетесь здесь, – он ткнул в точку на карте, – даете сигнал остальным с помощью монеты. Услышав об этом, Гермиона, кажется, покраснела. Они используют ее идею с зачарованными монетами! – Подслушиваешь? – вдруг произнес голос прям возле уха. Гермиона вздрогнула и резко обернулась. Позади нее, упершись о стену, стояла Паркинсон. – Почему ты не там? – поинтересовалась Гермиона. – Я слишком... м-м... заебалась, – ответила Пэнси, слегка закатив глаза. – Грюм сказал, что я свалю в первые десять минут, поэтому меня не пустили. – Ты знаешь, что это за операция? – Нам стоит отойти. Ты же в курсе, что Грюм видит тебя? – Пэнси зловеще улыбнулась и потянула Грейнджер к лестнице. Они спустились вниз и сели на кушетку у лестницы, Гермиона не должна была далеко отходить от лазарета. – Я точно не знаю, но они нашли что-то важное. Какую-то вещь, что ли. Пэнси пожала тощими плечами. У нее в руке был круглый леденец красного цвета, она то и дело засовывала его в рот, затем прокручивала и вытаскивала. – Вещь? Ты же знала о маховике? О том, что Малфой хотел найти его. – Конечно знала, – ответила Паркинсон, облизывая губы. – Как думаешь, это может быть он? – Даже если это и он, тебя, во-первых, не подпустят, а во-вторых, я сильно сомневаюсь, что операция будет удачной. – Почему? – Мы провалили за эту неделю три операции из пяти. Грюм отправляет всего четыре человека, чтобы забрать этот маховик. – Так ты знаешь весь план? – спросила Грейнджер. – Я же сказала: точно не знаю. Но Драко говорил, что Грюм хочет отправить четверых, так легче выбраться оттуда. – Ну да, меньше народу, – задумчиво произнесла Гермиона. – Тео рассказывал тебе про сон? – вдруг спросила Пэнси, и Гермиона была уверена, что она прожигает в ней дыру взглядом. – Да, – она подняла глаза на Паркинсон, та встревоженно разглядывала лицо гриффиндорки. – Я считаю, что это просто игра подсознания. Вы долго прожили вместе, возможно, он хотел тебя... какое-то время, и вот... Да? – вопрос Пэнси показался таким неуверенным, в ее лице было столько надежды, что Гермиона кивнула. – Да, наверное. Я... я не думала об этом, – кажется, она услышала облегченный выдох Пэнси. – А что такое? – Ну просто... да неважно. Я просто хотела знать, может, у вас что-то с ним было... – на последних словах она чуть прищурила глаза. Паркинсон была неуверенной. Первый раз в жизни Гермиона видела Пэнси такой, словно с нее смыли тонну надменности. Она сейчас выглядела как девчонка восемнадцати лет... как влюбленная девчонка. – Не было, – холодно ответила Гермиона, чувствуя, как что-то острое проникает в ее грудь и прокручивается. Раз. Еще раз. – Он мне так нравится... очень давно, – Пэнси подняла глаза на Гермиону. Она была такой честной, что гриффиндорку это поразило. – Я рада, что вы просто... ну, друзья. – Да. И еще раз.***
Ночью в доме было так же тихо, как и в пять утра. Но греметь было нельзя, в отличие от утра, поэтому Гермиона поставила стакан с огневиски очень аккуратно. Она закрыла бутылку и поставила ее на кухонную тумбу, а потом сделала глоток из стакана. Горло неприятно обожгло, и она зажмурилась. Это был уже второй стакан, кажется, но жгло так же неприятно. Она сидела на столешнице в одной мужской рубашке и ухмылялась, когда представляла, что это ее дом, никакой войны нет, и она просто выпивает в гордом одиночестве на своей кухне. Да, такая мысль ей определенно нравилась. Но тишина поглощала ее и напоминала, что она пьет не потому, что ей от этого хорошо, а потому, что, если она не выпьет, ей станет невыносимо плохо. Пэнси, чертова, Паркинсон. Теодор, пропади он пропадом, Нотт! Она хотела кричать и реветь от несправедливости. Она хотела вырезать из своей головы все мысли о нем и все воспоминания. Это гребаное солнце, что так красиво освещало его изумрудные глаза и Малфоя, который смешил его своими историями, заставляя улыбаться этой чертовой с-ума-сводящей улыбкой. Малфой, сукин сын! Она не понимала, почему ее тело так реагирует на него. Как только она ощущает тепло его рук, тела... неважно, ее тело сразу же расслабляется, и она чувствует себя как никогда спокойно и... на своем месте? Хм. Это невыносимо, чувствовать это все. Все сразу, одновременно. И каждый день делать вид, что все в порядке. Гермиона в очередной раз отпила из стакана, поставила его и откинула голову назад. Луна заглядывала в окна и освещала стол и лавки, стоящие напротив кухонного гарнитура. Гермиона наблюдала, как за окном шевелятся ветки деревьев на ветру. Она хотела бы улететь отсюда. В Австралию, туда, где ее родители. Она бы пекла с мамой печенье и слушала, как отец комментирует последние новости из газеты, а вечером они бы смотрели какой-нибудь фильм, и мама обязательно бы громко переживала за героев... – Грейнджер? – она вздрогнула, заметив фигуру в дверях. – Ты пьешь?! Тон был довольно удивленным. Конечно, она узнала этот голос. – Малфой, – кивнула она. Ее язык заплетался, а в глазах было мутно, и Гермиона уверена, если бы она сейчас резко встала, то ее бы унесло куда-нибудь в район кладовки. – Почему всегда именно так? – спросил он, разводя руками. – О чем ты? – она приподняла бровь, уверенная в том, что он это видит. Луна хорошо освещает ее. – Это становится нашим клише. Эти встречи посреди ночи. – А... ты об этом, – еще глоток огневиски. – Присоединяйся. Она махнула свободной рукой на бутылку. – Мне завтра на операцию. – О, – протянула она, – серьезный малый. Она не знала зачем, но ей хотелось это произнести. И еще она хихикнула. – Малый? – Гермиона услышала, что он улыбнулся. Малфой сделал несколько шагов и встал напротив нее. – Много ты выпила? – Достаточно, чтобы быть вежливой с тобой. – Или дерзкой. – Для этого мне пить не обязательно. – Давай ты поставишь это... – он потянулся к ее стакану, чтобы выхватить, но Гермиона убрала его за спину. – Тебе не стоит больше пить. – Почему? – ответила она, всматриваясь в его лицо. Теперь она видела, что он немного хмурится и пристально смотрит на нее. – Потому что ты свалишься. Ты не дойдешь до второго этажа, а завтра тебе еще Уизли выхаживать. – О, Рон, – вздохнула она, по-щенячьи округляя глаза. – Бедный Рон. Ты видел, какая у него рана? Мне так жаль его. – Грейнджер, дай стакан... – Не-а. И какая тебе разница вообще? Почему ты все время где-то... все время где-то неподалеку? – Что? – Ты постоянно возникаешь из ниоткуда. – Ты несешь бред. Он наконец отобрал стакан и поставил его подальше от нее. Гермиона все это время наблюдала за его действиями, и вот теперь, когда он выпрямился, она стала изучать его лицо. Глаза привыкли к темноте, и она могла рассмотреть его напряженно сжатые губы и хмурый взгляд. – Малфой, – шепчет она, чуть поддаваясь вперед. – Что? – он будто магнит притягивается ее взглядом и тоже подается вперед, упирая руки по бокам от нее. – Зачем ты меня трогал за столом? – спрашивает она, и ее губы растягиваются в самодовольной улыбке. Кажется, Драко видит ее в таком виде впервые и не может перестать смотреть. Он улыбается. – Трогал? – Да. Рукой, – она проводит своей ладонью по оголенной ноге, рядом с его рукой. Драко следит взглядом за ее движением. – Я случайно, – отвечает он с такой же самодовольной улыбкой. Их носы почти соприкасаются, а дыхание касается их губ. Малфой подходит, раздвигая ее ноги, и она разрешает ему. Соглашается. Он подходит ближе, опускает руки на ее бедра, проводит вверх, подтягивая рубашку и сильно сжимает в талии. Он слышит ее рваный вдох. Он чувствует, как она тянется к нему. – Малфой, – шепчет она снова, и он закрывает глаза. Сильно зажмуривается и затем наклоняется к ее шее. – Ты слишком пьяна, Грейнджер, – произносит он, опаляя ее шею горячим дыханием. Она чувствует миллион мурашек на спине и руках. – Давай-ка мы тебя снимем отсюда, – говорит Малфой и поднимает ее с кухонной тумбы.