Нижне-верхний ярус

— Лапы прочь!      — Ну, милый, чего же ты такой несговорчивый? — насмешливая издевка. Подняв ладони кверху, высокий брюнет отстранился, прислонившись спиной к известковой стене бара. Сложив руки на груди, провёл большим и указательным пальцами по гладко выбритому подбородку. Похотливые, камышового цвета, глаза сощурено продолжали, однако, оглядывать лакомый кусочек обалденно соблазнительной плоти невысокого хрупкого парня лет восемнадцати. Попивая красный напиток из бокала, тот сидел на табурете, упираясь носками белых кроссовок в круглые подножки. Облегающие светлые джинсы, перчаточного типа красная футболка — вызывающий и соблазняющий облик.      Облизав губы в предвкушении, когда зажмёт паренька в углу и позволит себе вольности, двадцатитрёхлетний студент «юрфака», отлепившись от бетонной опоры, ненавязчиво пододвинулся ближе к злобной недотроге, заняв соседний стул.      Зверский взгляд в его сторону.      — Отвяжись!      — Так уж и сразу? — тяну с сомнением, ненавязчиво отбивая чечётку по барной стойке, в углу которой оба сидели. Вокруг гремела музыка, феерия цветов разбрасывалась зеркальным шаром, прикреплённым к потолку и крутящимся вокруг своей оси. Двигающиеся в танце полуобнажённые тела, запах пота и страсти: где-то за специальными занавесками развлекались пришедшие только ради секса гости. Сам не пользовался услугами продажных мальчиков, но, как и любой парень с нетрадиционной (или частично нетрадиционной) ориентацией, наведывался в гей-бар «Скунс» по пятницам забавы ради.      Этот милый блондинистый парнишка приглянулся сразу, стоило переступить порог заведения. Он сидел в углу, как будто изолированно, и отшивал всех, кто проявлял к нему открытый интерес. Лицо замкнуто, в глазах смесь затравленности и бесстрашия.      «Может, первый раз? — подняв указательный палец, влажно облизал его языком и провёл по нижней губе чувственно-медленным движением. Лёгкие иголочки побежали по плоти, чресла напряглись от мысли, что таким же образом эта белоснежная недотрога примется соблазнять и доставлять мне удовольствие. — А задик у него наверняка девственно туг и приятен на ощупь, — небеса открыли свои объятия».      — Хватит таращиться! — яростное шипение в лицо размечтавшегося ловеласа. — Вон тот парень с тебя глаз не сводит, можешь отыметь его хоть на полу, возражать не станет, — ядовитая реплика.      Деланно причмокнул и посмотрел в сторону, куда кивнул собеседник.      — А, этот, — отворачиваюсь мгновенно. — Не интересен.      — Уже на полу? — грубый гарк.      — Не-е, у стеночки. Он стонал и извивался, как баба, которой вставили глубоко и резко.      — Ты что, «би»? — моргает снежное чудо.      А я счастлив — разговор, наконец-то, завязался.      — Неужели заметно? — киваю подтверждающе.      Почти обречённый вздох. Именно «почти», потому что в следующее мгновение парень выдаёт патетически.      — Козёл и даже этого не скрываешь. Много побед?      Счастье блекнет. Молчу.      «Оскорбление было? Ага. Размазать по стене надо?» — вот тут и выходила заминка: один удар и эльфоподобное чудо костей не соберёт, столь не состыкуются наши габариты. Впрочем, в сексе подобное недоразумение не остановит — поимею, однозначно. Пометавшись между агрессивным мордобоем и ответом на вопрос, выбрал второе.      — На королевское существование хватает, — грудь колесом, а глазки подход ищут к телу на табурете.      Раздаётся хмык и на полном серьёзе:      — Отодрать бы в зад, чтобы не похвалялся сытым чеширом.      — Харе мозги парить! Ты на меня даже не залезешь! — гаркаю обезумевшим монстром. Знаю, о чём говорю: рост мой метр восемьдесят восемь, плечи атланта, мускулатура Геракла: тренажёрные залы — страсть первая и основная. А напротив нечто мелкокалиберное, еле до грудных мышц макушкой достающее.      Блондинчик поворачивается всем корпусом, ногу на ногу закидывает. Ещё сигарету в зубы и франт готов. Насмешливый прищур, наклон вперёд, язык провокационно облизывает верхнюю и нижнюю губу окружным маневром.      Мой «не разлей вода» дружок в штанах дёргается, столь размечтался ощутить влажное скольжение от основания до головки. Внушительная выпуклость под материей замечена, коварная усмешка и:      — Скалолазанием не увлекаюсь, но в собачий спорт поиграю с удовольствием. Прогнёшься под меня? — сатанинский блеск в глазах.      Нервно сглатываю.      «Откуда взялся маньяк вместо смущённого первопроходца? Клянусь своим достоинством, подобная метаморфоза пятой точке неприятностями грозит!»      — Не нарывайся, — шиплю и, для пущего эффекта, выпрямляю спину, пытаясь задавить оппонента собственным превосходством.      Разочарованный фейс.      — А, слабачок…      «Дрянь дело, за больное место цапнул» — в школе долго не мог нагнать в росте сверстников, отчего являлся мальчиком для битья вплоть до шестого класса. Надоело терпеть тумаки, и принялся доказывать всем и вся, что сильнее многих. Но с той поры слово «слабак» — красная тряпка для быка.      Хватаю за грудки и вплотную подтягиваю ухмыляющегося гада.      — Ты кого в помойные отбросы заделал?      Гремит музыка, несётся галопом сердце в груди от жажды убийства, сатанеют глаза, привыкшие видеть к себе иное отношение за прошедшие со школьных лет годы. Душит воздух, пропахший одеколоном и потом, развратом, с примесью заупокойно отодранных задов за занавесями у ближней боковой стены. Разношёрстная толпа танцует под медленную музыку, кто-то в ярких блестящих одеждах, другие одеты по-деловому и пришли сюда ради милых молодых мальчиков, ищущих приключений на необъезженное очко. Куда ни глянь — целующиеся, зажимающиеся по углам парочки: дойти до специально отведённых комнат у кого-то — ни сил, ни желания.      А мелкий засранец цокает языком и вдруг колено к моему паху прижимает, чуть ли ни нежно.      — Слабачок, — издевательский смешок, — в этом месте какой-то мини-пистолетик. Ни на что не годен, — дёргаюсь разъярённым гризли, а парень прибавляет, огладив мой подбородок почти нежно: — Хочешь доказать обратное?       Побелевшие пальцы, уже готовые сжаться в полноценный кулак и съездить по ухмыляющейся физиономии, замерли от вкрадчивого вопроса. Буря в душе превратилась в штиль.      «Это у него такая прелюдия?» — отступаю, по волосам широкой ладонью провожу и ловлю вопросительный взгляд знакомого бармена. Было дело, хорошо оторвались у него дома в разных позах, да и в минете тот поднаторел прилично. Однако повторно опробованным товаром не пользуюсь, поэтому просто бросаю:      — Плесни чего покрепче.      — Будет сделано, — долетает сквозь шум и гам. Парень не дурак, понял, что ничего не светит, и вернулся к исполнению прямых обязанностей.      Жду заказ. Молчу. Зарвавшегося малорослика изучаю на наличие шизофренических отклонений, уж больно непостоянный какой-то. С одной стороны — «лапы убери!». С другой — «отымею в зад». А теперь и до «продемонстрируй всё, на что способен» дошло, даже стон слышу после этой фразы. В какую же из представленных реальностей верить? Я не романтик: дайте привлекательную дырку — задолблю до потери сознания. Да и гениальным, лабиринтного типа, мышлением не страдаю, чтобы разгадывать грёбаные ребусы. Сажусь обратно на табурет, облокачиваюсь локтем об отполированную до блеска коричневую поверхность и всё так же задумчиво оглядываю заинтересовавшее многоплановое недоразумение.      — Представляешь под собой? — вкрадчивость елейного ангела прокатывает мурашками по коже. Настораживаюсь. Слишком откровенная слащавость повисла в прокуренном, местами задымлённом сигаретным дымом, воздухе. А в голове отчего-то услышанная в детстве строчка из какого-то произведения всплыла: «И раскрыла мухоловка свои объятия, опьяняя ароматом нежным. Жертва летит по следу и, хап, съедена с потрохами»      — Больше не интересует! — выдаю раздражённо, что-то подсказывает — пора валить подобру-поздорову. Чёрт с ним, с трофеем, иной найду, вон полный танцпол крутящихся «возьми меня — я весь твой». Выберу кого с более нормальной и предсказуемой психикой. Но сойти с седалища не успеваю. Парень вскидывает бровь, рука вниз к ширинке и он широко разводит обтянутые джинсами ноги.      — Прям уж, так — нет? — провокационный хмык, а пальцы нежно, завораживающе, выпуклость гладят через одежду.      Кадык дёргается от нервного сглатывания, прикипел взглядом к совершающим круговые движения тонким пальцам; скребущий звук, когда его ногти задевают зубчики молнии. Гипноз. Приворот. Необратимая реакция и уплотнение в штанах в два раза увеличивается. Жарко. Горю. Хочу его! Спаситель бармен ставит на стойку стакан, разворачиваюсь, хватаю и залпом опрокидываю вовнутрь. Обожгло огнём, аж глаза заслезились. Ловлю ртом воздух, но лучше так, чем пускать слюни, как подросток в пору сексуального созревания. Ищу безумным взглядом за кого бы другого зацепиться.       «Чувство самосохранения? Возможно», — нутро бьёт тревогу, а я привык доверять инстинкту: охотник, как ни как. Не раз и не два предчувствие выручало в самые тяжёлые жизненные моменты: взять хотя бы случай с аварией, когда погибло два друга. Собирались тогда на море — гулянка, пьянка, девочки. Но меня скрутило в бараний рог, да в ушах зазвенело до глухоты. Сразу понял — лажа. Сослался на вымышленные проблемы — не говорить же правду? — а утром узнал о столкновении легковушки друзей с фурой на крутом повороте. Проняло. С той поры, а прошло более пяти лет, ощущениям доверяю почти до фанатизма. Сейчас же пора мотать в дебри порока, но сколь бы привлекательным ни был объект напротив: «Чур меня!»      Моё невнимание блондину явно не понравилось. Тот соскакивает с табурета, хватает за ворот рубашки, и опомниться не успеваю, волочёт за собой, словно собачонку непослушную. Дёрнулся в попытке вырваться, но ворот рубашки начал душить до кашля, столь сильной оказалась хватка у хрупкого, с виду, паренька.      Предупреждающий зырк голубых глаз:      — Не рыпайся, — в следующий момент заводят за одну из тяжёлых штор, а за нею дверь. Ручка поворачивается, и мы оказываемся в кабинете с мягкими кожаными креслами, диваном, дубовым столом и мини-баром. Щелчок замка за спиной. Разворачивают к себе лицом, толчок, от неожиданности теряю равновесие и плашмя растягиваюсь на диване. Малый споро принимается расстёгивать мою рубашку, вытягивая ту из серых прямого покроя брюк.      «Ничего ему приспичило» — офигеваю, а звон в ушах всё сильнее и громче, пусть раньше я его почти не различал в шумном диско-пространстве.      Блондин тянет полы рубашки вверх, на каком-то автопилоте поднимаю руки для более лёгкого снятия и рукава вдруг стремительно оплетают запястья, затягиваясь узлом.      — Э-э! — ору в голос.      «Попал, мать вашу!» — одного не могу понять, если сейчас глохну от дребезжащего сигнала тревоги в голове, где эта грёбаная система безопасности была, когда наглым нахрапом решил заполучить хрупкую «недотрогу»?      Коварная ухмылка блондинчика опускает кишки ниже пола. Звук расстегнутой молнии и штаны вскоре отлетают в сторону. Попытался встать на ноги, но увесистый шлепок ладонью в грудь пришиб к спинке дивана, не пошевелиться. Офонарело пялюсь на хлюпика с убойным ударом маститого боксёра в тяжёлом весе. А он избавляет моё, нервно дёрнувшееся в нехорошем предчувствии, тело от последнего предмета одежды и, с примесью иронии, изучает восставшую палицу божественного вдохновения.      «Иначе как? Я этим орудием столько «дверей» поотпирал и стольких людей вдохновил на великие свершения, что деяния святош отдыхают!»      — Ножки раздвинь, — рвёт пространство приказ.      Ошарашенно таращусь: «Я всегда сверху!»      — Не дождёшься!      Наклоняется и больно за соски щиплет.      — На сегодня — ты снизу.      — Мразь! Развяжи, сейчас же! — ору во всю силу лёгких, а двинуться не могу: приморозило к дивану намертво.      «Что за гадство?» — будто электрошокером перешибло: парализовало, пусть и чувствую гуляющие иголочки по онемевшему телу.      — Не раньше, как сниму пробу, — облизывается гадёныш и в глазки заглядывает с садистским прищуром. — Заниматься обращением приятное занятие, — тянет довольный донельзя.      — Чего?      Блондин наклоняется, рука к паху, касается яичек, ниже, к дырочке моей неприкосновенной. Оглаживает и одним пальцем внутрь ныряет без всякого предупреждения. Дёргаюсь, но стиснув зубы, не издаю ни звука — кукиш ему дополнительной радости от моего унижения. А парень, будто потеряв интерес, отстраняется и, поворачиваясь спиной, начинает раздеваться, бросая на одно из кресел предметы туалета. Слюноотделение началось по мере оголения стройного подтянутого тела с бледной гладкой кожей. Звон в голове отступил на задний план перед звериной похотью, и совершенно отчего-то забылось, что в невыгодном положении — я. Выступ лопаток особенно заинтересовал, сглатываю, поневоле представляя, как влажно и основательно изучаю образованную крутым подъёмом ямочку на спине.      Парень поворачивается и ловит голодный взгляд. Стремительный рывок вперёд, хватает за плечо и словно пушинку переворачивает, уткнув лицом в красную обивку дивана. Резкий запах, абсолютно не скользящая поверхность. Двинуться не могу — парализация устойчива, а нервы оголены до предела, чувствительность феноменальная. Ощущаю скольжение языка по шее — дрожь; рук по бокам — гордый стояк; ладонь ниже, ещё ниже к чёрным курчавым волоскам. Вкрадчивость пальцев наполняет пространство жаром, начинаю полыхать огнём, а его руки холодны, но этот контраст лишь стремительней сносит крышу. Поступательные движения. Туда-сюда. Туда-сюда. А губы продолжают засасывать кожу до синяков в районе пульса, задевают дёрнувшийся кадык, когда нервно сглотнул от прижавшегося к разделительной черте ягодиц внушительного «ого-го».      «Матерь божья! Да он порвёт меня в клочья!»      — Не вздумай! — цежу сквозь срывающееся дыхание.      Смешок.      — Глубоко и грубо. Признай своего Хозяина! — неоспоримый приказ.      — Хрена лысого!      — Не сегодня, — руки к животу, рывок и бёдра выпячены кверху, а ноги резко разведены в стороны, отчего в буквальном смысле пропахал носом кожу мебели, пока не уткнулся в промежуток между подлокотником и сидением. Стою раком, пошевелиться не могу. — Прекрасный вид, — тянет сволочь и без дальнейших разговоров прорывает проход святая святых возмущённо дёрнувшегося ануса.      Срываю связки: не до гордости, мать твою, когда таранят буром, разрывая до крови.      ***      Кап-кап.      Металлический запах растекается туманящим разум облаком экстаза. Блондин подался назад, покидая обволакивающую теснину, падает на колени и вот мерно слизывает красные струйки, прорывается глубже вёрткой змейкой языка в пульсирующую вздувшуюся дырочку, чтобы достать больше живительного нектара.      Блаженство.      Рай.      Экстаз обладания, чарующий аромат рубиновой жидкости на продолжающем дрожать от пережитого потрясения мускулистом теле. Это не слабость — насильник знает. Секс с вампиром для человека убийственен, каждая ранее выбираемая жертва умирала мучительно в течение суток. А обращением блондин предпочитал не заниматься, и так наплодил много тех, кому место в аду. Но этого он убивать не хотел. Жажда. Дикая. Голодная. Сводящая с ума. Его кровь — наркотик, запах — афродизиак.      «Мало» — блондин отстранился и подобрался ближе к верхней части шеи жертвы.      — Сладкий, посмотри на меня, — тянет в самое ухо, осторожно прикусив раковину заострившимися зубами.      Брюнет ошарашено вскидывается от неуместного обращения и замирает ледяной скульптурой под немигающим взглядом голубых глаз с пульсирующими зрачками. Те приближаются, размываясь в двухцветные пятна, время останавливается, дыхание исчезает, мир тускнеет, веки опускаются.      Укус — неизбежность единства.      Боль — за ширмой неподвижности.      Радость — в холодеющем теле.      Страсть — в оживающем сердце.      Голос — полное подчинение.      ***      Человек умер. А душа? Текут минуты, ожидает время, когда стрелки жизни вновь пойдут по кругу. Слагается новая история о сильных союзниках и непримиримых врагах. Не об этих, но о них. Брюнет и блондин. Вампир и его детище. Скоро мир узнает об этой паре: кому-то повезёт увидеть тех в добром расположении духа, другим откроется тёмная сторона ледяных сердец. На всё воля случая, непримиримость обстоятельств. А пока текут минуты. И в кабинете с красной кожаной мебелью и баром, с отнюдь не алкогольными напитками, двое лежат на диване. Миниатюрный, с виду восемнадцатилетний, парень улыбаясь тихо шепчет заклинание пробуждения:      — Сна нет — ты мой!      Брюнет дёргается, судорожно втягивая воздух.      «Зачем? Мёртвые не дышат».      Поцелуй с металлическим привкусом и новообращённый жадно отвечает, высасывая кровь из выжидательно приоткрытого рта с острыми, словно бритва, клыками. Ногти рвут узкую спину, удерживая склонённую голову в кольце связанных рук, вот открываются глаза. Рычание, захват, и блондин в мгновение ока оказывается снизу.      ***      Я сверху. Рву в клочья сдерживающую материю — руки свободны. Сила, мощь: ощущаю их каждой мышцей, в движении, даже дыхании. Голоден, очень. Пространство заполонено кровавым маревом, но узкое лицо напротив вижу чётко и ясно. Хочу его крови, но больше всего жажду удовлетворить дикое животное желание, опаляющее огнём чресла. А голубые глаза смеются.      — Хочешь внутрь?      — Да, — отвечаю покорно, но не двигаюсь, будто жду чего-то.      Блондин притягивает за шею ближе: состыковка взглядов неминуема. В глазах — страсть. Пульсация моего налитого органа, словно готова разорвать плоть на части. Хочу выплеснуться в его тугое нутро, скинуть наваждение, душащее голодом. Теперь знаю о блондине всё: его память — моя память. Вампир. И я уже тоже не человек. Страха нет. Ничто не волнует кроме двух вещей: его ануса и его крови. Да, именно в такой последовательности, или всё разом, если хозяин разрешит. Позволяю огладить волосы, широкие скулы, шею, грудь: слуга вампирской воле послушен во всём. Но всё равно рвёт нутро, туманя разум, когтистая похоть. Хочу смять в объятиях, соединив тела, и вырвать крики страсти из холодного рта, хоть на миг отогреть наши полуживые души.      И тишина внутри кабинета, и шум гудящего, словно улей, бара за дверью. Две застывшие фигуры на диване, монолитная и хрупкая, глаза в глаза, секунда к секунде. Вздох.      Срывая волю в кровь, прародитель вампиров уступил желанию выбранного им супруга. И впервые в жизни стены мира ловили стоны страсти существа, никогда не прогибавшегося под кем-либо. Того, кто всегда повелевал и впервые стал обладаемым. Неожиданный обмен взглядами у барной стойки предрешил его судьбу. Попытку же отделаться от нахального верзилы породил страх убить его своею страстью. А когда стало ясно, что брюнет собрался искать иного партнёра, ревность, впервые испытанная представителем древней расы, заставила схватить того и утащить в своё логово.      Так началась данная история. А в стенах бара страсть горела, и мир менялся, но сам не знал об этом. И текла кровь по обнажённым телам, где два стона слились в один цельный.