Навеки и дольше

I'll meet you at the divide To break the spell A point where two worlds collide Yeah, we'll rebel

Ну и что я могу сказать? Да, мне стыдно за то, что я так встревожился от одного только сна. Да, мне стыдно, что я не пришёл вчера на встречу. Да, мне стыдно, что я повёл себя, как параноик. Нет, я не знаю, почему я так волновался за отца Пола. Глупо? А как же. Было ли мне неловко смотреть ему в глаза? Куда без этого. Но я всё-таки пришёл.  — Райли! Ну наконец-то. Ты опаздываешь. Я уж было подумал, что ты снова не придёшь, так что рад, очень рад видеть тебя. Присаживайся, в ногах правды, как говорится, нет. Отец Пол ведёт себя спокойно и непринуждённо. Смотрит на меня с улыбкой тёплой, приветливой, как будто мы с ним давние друзья, собравшиеся выпить в баре да поболтать о всяких пустяках. Это, конечно, не так. Хотя ощущения остаются, и, наверное, причина может быть только одна — он ждал меня, словно друга. Я это чувствую. Некоторые вещи поменялись за то время, пока мы с отцом Полом общались. Его советы были неплохими. С письмами, например, — хорошая ведь идея, разве нет? Когда я начал их писать, мне было трудно. По началу ощущения были такие, словно я насильно выдавливал из себя слова. Какое-то странное, удушающее чувство, — воздуха будто почти что не остаётся, а ты всё пишешь. Думаешь обо всём, что когда-либо сделал не так, вспоминаешь, ни одну деталь стороной не обходишь. Перед тобой встают лица родных, важных людей, то разочарованные, то обиженные, то полные непонимания. И всё ты записываешь. Пока не замечаешь вдруг, как на листке появляются мокрые пятна, размывающие буквы. И когда сказать уже нечего, когда вытащил из себя каждую эмоцию, чуть ли не насильно выдрал и пригвоздил к бумаге, становится легче. Сначала пусто, потом легче. Начинаешь дышать. Иногда мне кажется, что отец Пол ждёт от меня такой же искренности. Он знает, каким я могу быть, или, по крайней мере, догадывается. Его глаза не такие же, как во сне, но есть одно весомое сходство — они словно глядят сквозь плоть и зрят, как жизнь, запертая во мне, ртутью циркулирует по лабиринтам «счастья». Мои мысли для него словно бы понятны, и он заранее, оптом простил мне любую неосторожность, любые погрешности в вычислениях смысла. Иногда мне кажется, что отец Пол дождётся от меня этой искренности. Его глаза не такие же, как у меня во сне. Не светятся потусторонним желтоватым светом, это не тот взгляд хищного существа. Они человеческие. Глубокого карего цвета, пожалуй, медового оттенка. Красивые, надо признать. Но я чувствую, и не знаю, как объяснить, что он видит меня насквозь, этими самыми глазами, и доглядится, ох, доглядится рано или поздно до самого меня, и тогда он пожа…  — Райли.  — А?  — Ты меня гипнотизируешь, или сам впал в гипноз?  — В каком смысле? Отец Пол усмехается.  — Я тут сижу, рассказываю тебе что-то, и, спешу донести до твоего сведения, не о пустяках болтаю, а что же делаешь ты? — он вопросительно выгибает бровь, и лицо его принимает насмешливо-шутливое выражение. — Не знаю, в каких облаках ты витаешь, но в реальности ты уже несколько минут молча смотришь мне в глаза. Ты думаешь таким меня смутить, или уничтожить взглядом решил?  — Да у вас просто… глаза красивые. — выдаю я, не раздумывая ни секунды, и практически сразу мысленно бью себя по лицу за эту глупость. Выкрутился, называется, из положения. Глаза у него красивые, ну да, Райли! Но, справедливости ради, реакция отца Пола того вполне себе стоит. Сначала он смотрит на меня удивлённо, потом непонимающе, потом смущённо, и все эти эмоции смешиваются на его лице в некий сумбурный коктейль под названием «Что я только что услышал». И выглядит он в этот момент до такой степени забавно, что я, не выдерживая, начинаю тихо смеяться, а потом и вовсе покатываюсь со смеху. Через какое-то время смеёмся уже мы оба, при том положительно не понимая, в честь чего это. И мне так легко становится. Просто на мгновение. Ощущение причастности, словно мы действительно старые друзья в баре.  — Простите, — сквозь смех еле выдавливаю из себя я.  — Ничего, Райли, — отец Пол улыбается. — Спасибо за комплимент, крайне неожиданно. И я рад видеть, что ты смеёшься.  — Да? — я на мгновение задумываюсь. Чему здесь радоваться?  — Да, — отвечает он всё так же тепло. — Ты редко смеёшься, Райли. Редко улыбаешься. И оттого лишь ценнее видеть тебя в такие моменты, хотя, признаться, хотелось бы мне, чтобы они случались чаще. Мир вокруг прекрасен, Райли. И ты часть него, такая же прекрасная. Обрати внимание на солнце — ощутишь свет и тепло, посмотри на растения, цветы, на их хрупкость — ощутишь заботу и веру, оглянись вокруг — сколько людей в этом мире? Миллионы, Райли, среди них много хороших. Ты не один. Взгляни на себя, в конце концов, и ты поймёшь — ты часть всего этого.  — Вы так уверенно говорите о мире, — я слегка печально усмехаюсь.  — Бог не дал мне поводов сомневаться.  — Разве в мире, по-вашему, всё красиво?  — Именно так, Райли.  — Вы находите Джо красивым, отец Пол?  — Джо? — он смотрит на меня удивлённо. — Почему ты спрашиваешь?  — Пьяница, — пожимаю плечами. — И это как минимум. Вы видите Лизу на каждом служении, достаточно часто. Она ведь с таким доверием к вам, должно быть, относится. Она слушает вас, — я чувствую, как от моих слов о Лизе отец Пол напрягается. — Неужели вы в такие моменты не презираете его?  — Что ж, полагаю, иногда я чувствую что-то наподобие неодобрения. Но история бедной Лизы — это история её и Джо, только их. Если она простит его — прощу и я. Простит и Бог.  — По-вашему, это возможно, чтобы она его простила?  — Я думаю, да, Райли. Когда-нибудь, — в его взгляде чувствуется уже знакомая, привычная мне тоска. На секунду мне кажется, что отец Пол понимает, что это такое — ждать прощения. Вечно ждать. — Мне, по крайней мере, так кажется. Её душа слишком чистая, чтобы осквернять её ненавистью.  — Никто здесь не считает Джо хорошим человеком, вообще никто. Пьющим животным, не осознающим свои действия — да, вероятно. По его вине пострадала Лиза, и это справедливо. Но, допустим, Джо единственный во всём мире — ложка дёгтя в бочке мёда. Джо часть этой прекрасной реальности, он и есть реальность, имеет на неё такие же права, как и вы, и Лиза. И неужели вам приятно думать о том, что вы с ним одной, по сути, крови, что он вовсе не иномирец, а самый что ни на есть человек? Но и ведь Джо вовсе не один. В мире миллионы убийц, насильников, лгущих чиновников. Вам нравится думать, что вы часть этого, и что абстрагироваться никак нельзя, ведь вселенная едина и целостна? Всё ещё красиво, по вашему? Отец Пол молчит. Он о чём-то размышляет, уставившись в пол.  — Да, — говорит он, поднимая наконец на меня взгляд. — Они имеют шанс раскаяться перед Богом. Все эти люди могут искупить свою вину, сделать что-то хорошее, не сдаться, компенсировать.  — Компенсировать?  — Полагаю, так. Я усмехаюсь, но всё так же печально.  — Неужели нет в мире человека для вас, отец Пол, которого ничем, никем и никогда не компенсировать, чью боль не стереть?  — Ох. Он тяжело вздыхает, напрягается, силится что-то сказать, но молчит. Кажется, он испытывает целый калейдоскоп эмоций.  — Простите, если задел вас, — я чувствую необходимость это сказать. Я действительно не хотел бить по больному, и если случайно затронул то, что не должен был — обязан извиниться.  — Нет, Райли, всё хорошо, ты задаёшь правильные вопросы, — он мотает головой, словно отрицая все те эмоции, что секунду назад отразились на его лице. Но я-то не слепой, я видел. — Нет, я не уверен, что для меня была бы возможна компенсация. Ни одного человека, по сути. Все мы уникальны, прекрасны, и теряя одного — мы теряем истории, тысячи историй. И есть много людей, которых ничто и никто для меня бы не заменил. Но оглянись вокруг, Райли, — отец Пол разводит руками. — Даже на этом острове живые люди, они думают, мечтают, внутри них целые вселенные, и, полагаю, каждый из них хоть когда-нибудь думал о чём-то действительно прекрасном. Пусть никто не без греха. Они меняются, Райли. За одно это их можно любить.  — Я сбил человека. Воцаряется душащая, давящая тишина.  — И вы об этом помните. Думаете, вам было бы больно в один день узнать, что меня больше нет? Отец Пол смотрит на меня прямо, но молчит, словно не смея произнести и слово. Я не могу точно сказать, что же за чувства его одолевают сейчас, но, мне кажется, ему почему-то… … страшно? То, что происходит дальше, я не успеваю даже толком отследить — слишком быстро. Отец Пол поднимается, подходит ко мне близко, словно так же, как это было во снах. На мгновение я пугаюсь, вздрагиваю. Что он сейчас сделает? Но отец Пол вдруг подаётся ко мне и обнимает, крепко прижимая к себе. Как странно и неловко, зачем это? Чего он добивается таким образом?  — Что вы… делаете? — я слышу свой голос, но не узнаю его — какая-то непонятная дрожь в нём появляется.  — Знаешь, Райли, ты один из тех, кого я считаю частью этого мира безо всякой задней мысли. Ты не Джо, как бы то ни звучало страшно, и как бы мне ни хотелось ко всем относиться одинаково. Ты меняешься, Райли, ты живёшь, и ты заслуживаешь уважения. Да, ты сбил человека. И никогда не сможешь попросить за это прощения — не у кого спрашивать. Но я отказываюсь верить в то, что ты плохой. Ты приходишь ко мне, говоришь о Боге. Одни бы не осмелились такое сказать, другие бы давно плюнули мне в лицо и ушли. А ты приходишь. Это был инцидент, Райли, несчастный случай, и я солгу, если скажу, что не догадываюсь, как мало для тебя это изменило. Но я не верю, не могу верить в то, что ты убийца. Ты пострадавший. И ты сам… …  — Некомпенсируемый. Я чувствую тепло. Настоящее. Живое. Тепло, которое ни с чем не спутаешь, ни на что не обменяешь, за которое душу продашь — не пожалеешь. Я обнимаю его в ответ. Возможно, чуть крепче, чем мне бы хотелось.  — Вы так считаете?  — Да, Райли, — он отстраняется, смотрит мне в глаза. — И начни уже обращаться ко мне на «ты», Бога ради.  — Хорошо. Да. Конечно, как вам… тебе удобнее. На секунду я замечаю, что в его взгляде есть словно бы живой, ласковый огонёк.  — Райли, кажется, идут на пользу встречи с отцом Полом, — мама улыбается, обращаясь к отцу. Мы ужинаем вместе, всей семьёй. — Как они проходят? — спрашивает она уже у меня.  — Нормально, — я пожимаю плечами. — Удобно, что не нужно мотаться на материк.  — Отец Пол очень добр к тебе, это замечательно.  — Разве ты не был у Эрин сегодня? — Уоррен усмехается, хитро прищуривается. О чём вообще думает этот парень?  — Уоррен! — мама недовольно хмурится.  — Что?  — Да, я был у Эрин, — абсолютно спокойно говорю я. — Не думаю, что это криминал.  — Конечно нет, родной, — Мама осторожно кладёт руку мне на плечо и ободряюще улыбается. — Мы только рады, что ты проводишь время в хорошей компании, и находишь, чем себя занять. Правда, дорогой? — она оборачивается к отцу, который, кажется, и вовсе нас не слушал. Он кивает. — Вот видишь? Это ведь замечательно, милый. Эрин очень хорошая девушка, она всегда нам нравилась, и мы очень рады, что ты находишь с ней общий язык.  — Это не то, о чём ты, возможно, думаешь.  — Ох, Райли, не нужно оправдываться, тебе ведь не пятнадцать лет. Я чувствую себя неловко. С чего это она решила вдруг обсудить мою личную жизнь?  — В любом случае, я лишь пытаюсь сказать, что ты выглядишь значительно лучше, чем обычно, и мы правда рады за тебя, Райли. Лучше, чем обычно? Вот как, значит. Нет ни одной лишней мысли в голове, когда я наконец ложусь спать. Я не боюсь кошмаров, не боюсь и того, что последовало бы за ними на утро. Мне на удивление легко. Тревожность меня не преследует, и я не думаю о том, что станется завтра. Только спокойствие и лёгкая усталость. Как давно этого со мной не случалось? Ночь спокойна. Мне снится лодка. И ничего более.