— А если они решат атаковать именно тогда, когда нас нет? — В Мафии и в Клане достаточно людей, чтобы справиться, Чуя.
— Мне обязательно ехать с тобой? — Да, у Тачихары и остальных своих дел достаточно, а ты должен быть под наблюдением, Чуя.— Зачем нам вообще туда ехать?
— Чуя, ты едешь в багажнике.
И Накахаре в это утро оставалось лишь согласиться через внутреннюю злобу и недоумение. Во-первых, он не понимал, зачем им ехать на источники, которые находятся в четырёх часах езды от Йокогамы. Во-вторых, его нервировало ожидание уведомления от Норайо и будущего задания. В-третьих, с Осаму о бытовых вещах спорить было куда тяжелее, чем о профессиональных. Если по поводу работы эта мумия возникала, действительно имея опыт, то по поводу повседневных вещей он делал это лишь из любви к ехидным улыбкам и поддразниванию. Всё началось с того, что по плану выехать они должны были в десять утра, а выехали в час, потому что с этим придурком собираться невозможно, да и желания не было. Много времени ушло на одни только споры. Ещё и эти чёртовы лимоны в багажнике, слишком уж хорошо зафиксированные, не дают покоя. Зачем Дазаю на горячих источниках целый ящик лимонов? Зачем Исполнителю в принципе туда ехать? Чуя уверен, что не ради отдыха, чистого горного воздуха и его, Накахары, компании (юноша вообще представить не может, как они не убьют друг друга за это время). У скумбрии всегда на всё свои мотивы, так что рвануть в разгар войны чёрт знает куда просто так — глупо. И Дазай не собирается давать ответы на его вопросы, а Чуя не собирается подыгрывать его веселью своей реакцией. Ну и закончилось всё в магазине, куда они заехали купить необходимое в дорогу. Именно там сильнее всего за это утро захотелось приложить Дазая чем-нибудь тяжёлым за его придирчивость в выборе продуктов. Какого черта они вообще спорят на такие темы?! Накахара медленно переводит нечитаемый взгляд на Осаму за рулём и думает: его жизнь превратилась в ад, где ему, видимо, не плохо так живётся, раз уж он привык ругаться со своим личным карателем на повседневные темы. — Включи кондиционер, — бросает Чуя, выныривая из размышлений, и убирает передние огненно-рыжие пряди, что падают на лицо, в небольшой высокий пучок. Снова отворачивается. Какая-то его часть испытывает ноющую обиду: разве он не заслуживает знать истинную причину их поездки? Он может понять, почему его не оставили в квартире — глупо рассчитывать на отсутствие навязчивой слежки. Уже может понять даже идиотское поведение Дазая — у того просто такая манера общения. Но не позволять ему быть в курсе дел, когда он уже стал частью всего этого дерьма с якудза? Дазай, подозрительно молчаливо сидящий рядом, включает кондиционер и делает радио чуть громче. И чего молчит? Вряд ли Исполнитель испугался угроз Чуи в магазине о том, что если не заткнется, обнаружит баклажан у себя в не самом пристойном месте. Начинают играть старые и известные песни, мелодии постепенно успокаивают и даже немного отвлекают от собственных размышлений. Видимо, у Накахары опять «всё на лице написано». — В какое хоть место мы едем? Где это? — спокойным тоном спрашивает парень, когда табличка о выезде из города мелькает за окном. Чуя стал куда тревожнее за эти месяцы, поэтому хочет знать хоть что-нибудь, чтобы быть готовым. Откуда ему знать, что Дазай не врет? Отвезёт его сейчас за город и убьёт там. И потом вряд ли кто-то найдёт тело наследника. Не то чтобы Чуя на сто процентов уверен, что Дазай хочет его убить. Не слишком логично для Исполнителя, хотя ему это свойственно — помучить первые часы, разогреть, довести до точки кипения, а после прихлопнуть. Но это можно было сделать и раньше... Накахара все еще нужен Портовой Мафии. Он не уверен в своих смутных мыслях и подозрениях, но так же не уверен и в Осаму, ни капли ему не доверяет, поэтому впервые за долгое время чувствует отголоски угрозы рядом с мужчиной. От неизвестности. — Посмотри по навигатору, — отвечает Дазай, улыбаясь уголком губ. Сегодня он одет в лёгкий бежевый костюм из льна: кофта да штаны. Все ещё странно видеть Исполнителя в одежде простого обывателя. Чуя бросает пустой взгляд на панель. — Тут нет навигатора. — Умница. И Накахара взрывается сразу же, как только глаза разгораются от злости, подаётся вперёд почти неосознанно. — Что за тупые шутки, придурок?! Тебе так нравится издеваться надо мной?! — рычит юноша, хватая Дазая за рукав и оттягивая кофту. — Ну-у-у, Морковка, полегче, я же за рулём! — смеётся в ответ Осаму, и Чуя резко и шумно выдыхает сквозь зубы, когда мужчина специально дёргает машину чуть вправо. Парень отсаживается и отворачивается к окну, скрещивая руки на груди и ругая себя: верить словам Дазая — себе дороже, но он всё же пытается найти опору хоть в каком-нибудь слове своего единственного попутчика. — Такаю-онсэн. Это в Фукусиме. Чуя бросает на мужчину недоверчивый взгляд, но Дазай выглядит вполне серьёзным. — Как ты едешь туда без навигатора и карт? — Дорогу знаю, — пожимает плечами Дазай, приоткрывая окно и позволяя свежему ветру ворваться в салон машины. Запах печенья и чего-то горьковатого только усилился. Значит, Осаму уже был там. Но Чуя все равно достаёт телефон, который был выдан ему ещё два месяца назад, чтобы вбить адрес и удостовериться, что это место действительно существует. Он практически не пользуется этим гаджетом, уже почти отвык в принципе от того, что у него когда-то был телефон, просто потому что это устройство явно набито всем чем только можно для слежки. — Не веришь мне? — Скорее ад замёрзнет, чем поверю, — честно бурчит Накахара, находя в интернете нужное место. И оно правда есть. Остаётся только выдохнуть, убрать телефон и проигнорировать самодовольное выражение лица Осаму. Когда Чуя спустя ещё двадцать минут поездки включает свою музыку, подключив телефон к машине тонким проводом, Дазай немного удивляется. Он обычно никогда не задумывается, какую музыку слушают люди — сам этим почти не увлекается, как-то не до этого. У Накахары же вкус чувствуется сразу: почти вся его музыка — это рок, в основном итальянский. А также французская попса и что-то из мировых хитов. Его музыка не бьёт по ушам, слегка, но интересует и, в целом, Осаму не против. Лишь иногда бросает взгляд на сидящего рядом парня, что забирается на сиденье с ногами, — рост позволяет, — и легонько, скорее всего, задумавшись, качает головой в такт песне. Видимо, Чую это успокаивает, раз он вскоре перестаёт выглядеть так враждебно и нервно. Это не удивительно — Осаму цель поездки всё ещё хранит в тайне, просто потому что так хочет. В нём нет глубокого стремления к самому отдыху, пускай и на это время найдётся, нет сильного желания предоставить и Чуе возможность расслабиться, но подобные мысли всё же прокрадываются. Дазай смотрит то прямо на дорогу, то иногда в окно, за котором мелькают высокие здания и маленькие домики, и не сразу замечает, что Чуя уж совсем притих. Он, повернув голову, натыкается на совершенно умиротворяющую картину — Чуя кажется ещё более уязвимым, когда сидит в углу кресла и склоняет рыжую голову на собственное плечо, задремав. Парень в шортах, поэтому на прижатых к груди острых коленках видны пластыри. Сейчас Накахара больше похож на драчливого подростка, чем на будущего оябуна якудза. И как такая хрупкость может граничить с мощнейшей силой? Его глаза закрыты, а дыхание спокойное и ровное. Брови разглажены, губы не поджаты — юноша спит, и в покое выглядит куда приятнее, чем когда ругается матом на французском как сапожник, что аж уши в трубочку сворачиваются (хотя этот акцент уже не режет так уши), и когда готов на убийство. Дазай лишь слабо улыбается и делает музыку тише, забирая у Чуи из рук телефон, что вот-вот вывалится, и откладывает его в сторону. За всю дорогу они останавливаются всего пару раз — в Токио и Корияме. Чуя просыпается от запаха свежей выпечки и кофе, когда желудок начинает сдавливать спазмами. Он быстро приходит в себя, ожидая опасности и не веря, что смог так просто вырубиться под тихую музыку и шум мотора, хотя это было ожидаемо — спал он ночью плохо. Парень натыкается взглядом на Осаму, негромко говорящего по телефону, потом на его покупки, и молча вылезает из машины, пока стоят, чтобы пройтись и подышать свежим воздухом — всё тело затекло от нескольких часов сидения в одном положении. Всю оставшуюся дорогу в машине ощущается приятное спокойствие: Дазай не заводит ненужных разговоров, Чуя ни о чем более не спрашивает, решая хоть немного отдохнуть от привычных шуток и бесполезной траты нервов. Не реагировать остро отчего-то никогда не получалось. Кому понравится, когда над ним насмехаются? Хотя страшнее всего Чуе становилось тогда, когда от шуток Осаму вырывались смешки и у него самого. ________ Чуя вдыхает поглубже — свежий горный воздух словно лечит при одном только вздохе. Пахнет тут очень отрадно и расслабляюще: чистой речной водой, пряными травами и зеленью, что повсюду. Здесь царит мирная деревенская атмосфера: в дали от города блаженная тишина, которую самому не хочется нарушать — потому говоришь специально чуть тише обычного. На нежно-оранжевое небо наплывают сумерки, под вечер тут словно быстрее темнеет. И десятки огоньков от лампочек, подвешенных на провода, тянутся от столба к столбу. Кругом лес, горы и чистейшая молочно-белая вода. Чуя не помнит, когда в последний раз видел хоть что-то красивее этого места; он не может оторвать взгляд от всего, что его окружает, поэтому в нем больше нет того негодования, что чувствовалось утром. Он ужасно устал за долгую дорогу и больше ничего не говорит: даже если они здесь не просто так, то он всё равно рад видеть всё это. В нем просыпается интерес к тому, как выглядят здешние горячие источники, в них хочется поскорее залезть — тело ноет от одного положения в машине. Он идёт по каменной тропинке за Осаму, что впереди несёт свои вещи; у Чуи тоже дорожная сумка на плече. Парень начинает думать, насколько тому было тяжело ехать четыре часа за рулём, но старается побыстрее отмахнуться от подобных мыслей в голове. Лимоны, что беспокоили его всю дорогу, всё ещё в багажнике, и это даже кажется чем-то абсурдным. Но Накахара выкидывает из головы любую лишнюю мысль — вокруг чересчур красиво. Они проходят через деревянную арку к длинному домику, и здесь, на территории, людей очень мало, что вызывает недоумение. Все они ходят в белых халатах или кимоно и сандалиях; лица спокойные, почти блаженные, и Чуя, чтобы не нарушить чей-то отдых, подходит к Дазаю ближе, говоря почти шёпотом: — Я думал, тут будет больше людей. — Такаю — не развлекательный район. Здесь всё ориентировано скорее на лечебные процедуры с ваннами и минеральными источниками, поэтому и людей немного. Да и в гостинице бронируют номера едва не за месяц — ограничено количество приезжих, — так же негромко поясняет Дазай, пока они идут дальше и поднимаются по лестнице в здание, что, судя по всему, было гостиницей. Чуя кивает, ещё раз окидывая местность взглядом и слыша, как под ногами тихо скрипят половицы — само место и домик снаружи кажутся старыми. Ему все ещё странно находиться вне города, в таком месте, но с каждой проведённой здесь минутой на душе становится спокойнее. Он натягивает на плечо сползающую хаори, чувствуя на коже лёгкий холодок — ветер в горах прохладнее, особенно под вечер. И эта прохлада даёт возможность вздохнуть с облегчением после душной дневной погоды. Чуя хмурится и подозрительно щурит глаза, замечая, что рядом идущий Дазай начинает мелко оглядываться, когда они заходят внутрь и направляются к ресепшену. Будто ищет кого-то взглядом, и это подтверждает догадку Накахары: они сюда не горами приехали любоваться. Их номер Чуя оглядывает заинтересованным взглядом, потому что впервые за все осознанные годы видит комнату, оформленную настолько традиционно. Стены из светлого дерева, украшенные редкими картинами, вместо привычных дверей — сёдзи, а полы покрыты татами. В середине небольшой, но уютной светлой комнатки с растениями в углу — два футона, и Накараха думает о том, что свой стоит оттащить как можно дальше. Желательно — в другую страну. Мебели мало: всё ограничивается длинным комодом и низким столиком у стены, на котором стоит икебана. Парню приходится по душе этот минимализм в номере, но больше всего — нежный, едва уловимый запах трав и чая. Сердце тоскливо сжимается в груди от того, насколько ему здесь уютно, но как сложно принять всё, что связано с Японией. — Нравится? Негромкий голос прямо над ухом заставляет мелко вздрогнуть от неожиданности, и Накахара вскидывает голову в сторону Дазая, что до этого отстал от него по пути в номер. — Если хочешь, можем попросить убрать один футон, — говорит Исполнитель с нотками издёвки, заставляя нахмуриться и отойти вглубь комнаты, скинув до этого обувь. — Попроси себе отдельный номер, придурок, — ворчит парень, рядом с комодом сбрасывая с плеча дорожную сумку. Вещи разбирать смысла нет — уезжают они завтра утром, если верить графику Осаму. — Чуя, ты такой вредный. А если ночью будет холодно? — Можешь поджечь себя. С радостью на это посмотрю, — Чуя тоже тянет ухмылку, придавая ей тень безумия, опасно глядя на Дазая исподлобья. Тот сначала вопросительно изгибает бровь, морщась, а потом разочарованно качает опущенной головой, вздыхая. — Ты порой пугаешь меня, юный господин. Мужчина тоже проходит в номер и закрывает за собой сёдзи. Это ощущается… непонятно. Они вроде и живут в одной квартире уже два месяца, а Чуе всё равно не по себе, пока он отрезан от Йокогамы. — Сообщений от Хаяси не приходило? — интересуется юноша, садясь на корточки и доставая необходимые вещи — купальные шорты и полотенце. На их футонах уже лежат две пары лёгких белых кимоно, похожих на те, что Чуя видел на людях снаружи. — Я бы сообщил тебе об этом. Норайо не объявится так быстро, он не из таких людей. Накахара поджимает губы и теперь смотрит на Исполнителя задумчиво. Вряд ли Дазаю известна ещё какая-то информация о Главе вражеского клана, кроме той, что дошла до всех в Мафии. Осаму делает выводы о Хаяси из своих размышлений, и Чуе кажется, что он прав. Не надо быть шибко умным человеком, чтобы, живя рядом с Дазаем, понять — тот читает людей слишком хорошо. В этом и проблема. Осаму смотрит в ответ, и Чуя, поняв, что задумался, моргает и отводит взгляд, снова переводя внимание на дорожную сумку. В ней на данный момент нет больше ничего нужного, но смотреть в карие глаза сейчас не хочется. — Ты голоден? — Дазай застает врасплох даже таким вопросом. Чуя кивает, вставая на ноги. Из-за обстановки постепенно закрадывается неловкость. _______ Каждая ранка на теле слабо ноет и отдаёт болью, стоит только убрать волосы в высокий пучок и полностью зайти в горячую, но приятную по температуре молочно-белую воду. Мышцы, напряжённые до предела, расслабляются почти сразу — остаётся только сдержать облегчённый выдох. Чуя долго не решался снять собственное кимоно и остаться только в шортах — дело не в том, что он стесняется, это не так. Его крайне раздражают мелкие редкие шрамы и ранки на коже, что появились за два месяца жизни в Мафии. Все тело покрыто синими и багровыми синяками, маленькими и крупными. Пластыри пришлось снять, а такие дефекты на собственном теле ему никогда не нравились. Всё это хочется скрыть и спрятать, пускай на источнике практически и нет людей — Чуя, Дазай и ещё двое мужчин, сидящих на другом конце. Они негромко, почти не слышно, переговариваются между собой метрах в десяти от них с Исполнителем. Повреждённую кожу неприятно щиплет от минеральной горячей воды, слабо жжёт, и нужно время, чтобы привыкнуть и перестать тихо шипеть. Чуя сводит брови, шумно вздыхая — горячая вода, от которой идёт густой пар, тут же поднимает температуру тела и заставляет покрыться румянцем. Правую руку парень старается в источник не опускать. Рана только-только начала затягиваться, и ей было бы полезно побыть в лечебной воде, но такую боль Чуя бы не вынес и сразу же вылез бы. Он закидывает локоть на камень и медленно переводит утомлённый взгляд на Осаму. Тот молчит. Это непривычно. Обычно его не заставишь заткнуться, но сейчас на чужом лице сидящего напротив человека нет и тени свойственной ему задумчивости и сосредоточенности — таким Дазая Чуя видит впервые. Просто расслабленным, с прикрытыми веками, опустившимися уголками губ и откинутой назад головой. Словно в данный момент мужчину совершенно ничего не волнует. Тёмные волосы, что обычно прядями спадают на лоб, зачёсаны назад, полностью открывая блестящее лицо. Накахара опускает подбородок, не сводя с мужчины изучающего взгляда, и не может разобраться в собственных мыслях. Его уже не так сильно тревожит то, как он привык к этому лицу, хотя иногда всё ещё ощущает опасность рядом с ним. Теперь он просто старается не обращать на это внимание, спустив всё на самотёк. Они с Дазаем — не друзья и никогда ими не будут. Партнёры в общем деле, возможно, напарники, но не более. Тогда откуда такой интерес к этой персоне? Дазай — загадка, над которой хочется поломать голову. Хотя в процессе можешь вовсе её лишиться. А ещё Осаму, понятное дело, без своих идиотских бинтов. Он так же, как и юноша, только в шортах, и на смуглой коже, особенно по плечам, груди и рукам ползут кривые белые линии. Шрамы мужчины пускай были и тонкими, но явно глубокими. Как от лезвия. Чуя, когда они спускались к источнику, заметил их и на спине Осаму. Эти следы, хоть и старые, не похожи на его собственные — от боя. Они словно были… следствием жестокого издевательства. Что же пришлось пережить Дазаю, что был лишён детства и с четырнадцати лет является членом Портовой Мафии? — Дазай, — негромко зовёт Чуя, поджимая коленки к груди и чувствуя, как щиплет ссадины на них. Пар заставляет лицо покрыться испариной, раздражая скатывающимися к подбородку каплями, но Чуя почти не двигается, исподлобья глядя на Исполнителя. Дазай издаёт вопросительное мычание, открыв сначала один глаз, а затем второй, и вот уже заинтересованно смотрит на Накахару. — Какова, по-твоему, вероятность победы над Хаяси? — спрашивает Чуя, наблюдая, как Осаму словно раздражённо выдыхает. — Чуя, ты хоть десять минут можешь не думать об этом? — с нотками насмешки спрашивает Исполнитель и вдруг закатывает глаза, из-за чего в грудь толкается слабое возмущение. Но Чуя продолжает смотреть выжидающе. — Я не высчитываю вероятность, а действую. Хаяси нанесли большой ущерб Мафии, тогда они были на шаг впереди, сейчас — мы. Остаётся только бороться, и с такими как они справиться возможно. Его голос звучит достаточно равнодушно, давая понять, что тема ему совершенно не интересна. Чуя понимает, что Хаяси — это угроза для него самого, неопытного в этом человека, но не для Осаму. — У Портовой Мафии таких противников было много, так ведь? — Достаточно. — И мой Клан — один из них? Дазай чуть опускает брови, а затем и голову, хмыкая. — У Портовой Мафии нет друзей и союзников, Чуя. Договорённость с твоим кланом рухнет сразу же после войны, потому что да, мы враги. И с врагом ты сейчас расслабляешься на горячих источниках, пока твои люди отдают жизни. Чуя накрывает плечи ладонями, кивая. — И ты собираешься состоять в Портовой Мафии всю жизнь, если, конечно, организация вдруг не перестанет существовать. Чуя знает, что ходит по минному полю — эта беседа в любую секунду может закончиться игнорированием или тупой шуткой. Осаму же вдруг тихо смеётся, качая головой. — Всю жизнь? Лисёнок, такие как мы долго не живут, — спокойно отвечает Дазай, и Накахара набирает в лёгкие побольше воздуха, что пропах травами и свежей речной водой. — Портовая Мафия давно стала фундаментом Йокогамы, она не падёт просто так, а вот я — не бессмертный. К счастью. Никто не знает, чем всё кончится. — Никто ведь после завершения войны просто так не отпустит меня в Накахара-кай, я прав? — тихо спрашивает Чуя, опуская взгляд. Он звучит хоть и негромко, но твёрдо. Ему не нужна лживая надежда и чувство жалости. Если придётся бороться — значит, так и поступит. И парень уверен — Осаму это видит. — Быть кумичо — твоё законное право с рождения, и- — Это не так, — перебивает его Чуя чуть громче, чем хотел, и невольно оглядывается, но внимания они не привлекают. Всё так же, как и было: тихо беседуют двое незнакомцев, где-то за высокой перегородкой и деревьями слышится приглушенный смех, шелест листьев и шум воды в реке. — Чихэру должен был быть наследником, а меня отправили подальше, — в его тоне нет обиды, лишь суровость. Чуя упоминает погибшего старшего брата без внутренней боли, как это было с родителями. В детстве брат должен был быть ему наставником, но они почти не виделись, воспоминаний крайне мало — одно имя да семейный статус. — Жизнь меняется, когда ты этого не ждёшь. Судьбой оправдываются глупцы, но что плохого в том, чтобы думать, что что-то происходит неслучайно? У нас у всех свое место, и, рано или поздно, мы на него встаём,— говорит Дазай, глядя ему в глаза, и Чуя поджимает губы, задумываясь. Несмотря на слова Дазая о том, что это его право по рождению и держать его не станут, Чуя уверен в обратном. Пока он выгоден Портовой Мафии из-за союза, но затем его существование станет для них помехой. Придётся подыграть. — Как ты узнал, что мне передали информацию о клане? — немного погодя говорит Чуя, невольно опуская взгляд на мокрые крепкие плечи Дазая, по которым скатываются капли воды, но почти сразу же снова заглядывает в лицо. — У нас что, викторина? Или тебя от горного воздуха так несет, Морковка? — опускает брови Осаму, но враждебно не выглядит, скорее… любопытствующе. Накахара не желает отвечать, лишь ждёт, поэтому Дазай вздыхает, напоминая уставшего человека, которому не дают покоя (так и есть, вообще-то), и отвечает уже серьёзнее: — Это же очевидно: попадая в незнакомую опасную обстановку, первым делом ищешь всевозможную информацию, которая поможет выжить. Да и глупо предполагать, что ты не захочешь знать о семье. А ещё у меня глаза и уши повсюду, Чуя. — И ты знаешь, кто мне помог? Дазай смотрит на него твёрдо, без намёка на издёвку, и Чуя отвечает таким же прямым взглядом, испытывая. — Зачем ещё кумичо нужен Главный Советник и правая рука? Накахара ещё несколько долгих мгновений что-то ищет в карих глазах, и внутри всё тревожно сжимается, потому что своими поступками не хочется усугублять и так шаткое перемирие в союзе. Но парень выдыхает и отводит взгляд в сторону: отчего-то в нём просыпается уверенность, что это никак не повлияет на договорённость. Будь кто другой на месте Исполнителя — возможно. Но не в данной ситуации. — Как ты считаешь... — начинает тихо Чуя спустя пять минут молчания, и пальцы сжимают кожу на плечах сильнее, потому что этот вопрос перейдёт очередную границу. — Из меня получится оябун? Накахара, говоря это, кидает лишь один быстрый взгляд в каштановые глаза, находит в них секундное замешательство, и тут же снова опускает собственные в воду, сквозь которую виднеются красные колени. Он ждёт ответа с тянущим чувством под ложечкой и не знает, зачем ему нужно мнение Исполнителя, но не хочет, чтобы Дазай отмахнулся шуткой. — Думаю, я наживу себе достойного врага в твоём лице, юный господин. Эти слова заставляют моргнуть, посмотреть на мужчину с чуть поднятыми бровями, увидеть уверенную ухмылку, а затем кивнуть удовлетворённо. Становится уже совсем душно из-за пара и горячей воды, тело накрывает истома, но ритм сердца в грудной клетке чуть учащается. Чуя знает, что за этими словами, как и всегда в случае Дазая, стоит смысл больший, чем кажется. Парень не пытается его там найти или придумать, всё для него и так понятно — Дазай, что ещё два месяца назад называл его жалким и хрупким мальчишкой, признаёт его силу. Это отзывается внутри неоднозначно, несвойственно и пугающе тепло. Но от слова «враг» всё равно становится не по себе. Даже если это будет не скоро, его жизнь снова наберёт обороты. Уже не будет квартиры, к которой Чуя привык, не будет тренировок с Осаму и Акутагавой, не будет паники и подозрений — будет лишь его клан, власть и огромная ответственность. Штаб где-то на севере Йокогамы, новые лица и новые обязанности. В сознание закрадывается противный страх перед неизведанной бездной будущего, потому что менять привычки тяжело, а ожидать неизбежного — тревожно. — К тому же, Накахара-кай сможет положиться на того, кто за это время ни разу не попытался сбежать из необходимого клану заключения. Или ты что-то замышляешь, Кицунэ? — последние слова Дазай говорит чуть шутливо, вмешивая в голос наигранное подозрение и прищуривая глаза. Чуя отвечает ему томной улыбкой. Да, ты прав. ____ Юноша невольно жмурится, чувствуя чужие пальцы, и мелко вздрагивает, когда подушечки проходятся по чувствительному месту, сбоку по рёбрам. Щекотно, хочется уйти от прикосновений, но парень терпит, сжимая пальцами подушку, в которую утыкается лицом. Пальцы Дазая почти невесомо проходятся где-то под лопатками, как всегда горячие, но по полу из-за приоткрытых сёдзи бежит ветерок, холодом отдаваясь на стопах и спине. — Хватит дёргаться, подставка для шляп, — говорит голос над ним, и в ответ хочется зарычать или зашипеть, как дикий зверь. — Ты такой чувствительный, — чужой смешок вызывает под тонкой кожей бегущее муравьями раздражение. — Никогда больше не приму твою помощь, понял, скумбрия?! Осаму коротко смеется, продолжая касаться где-то на уровне поясницы, и Чуя себе же удивляется, когда чувствует, как начинают гореть щёки и уши. Хочется накрыть подушкой голову, но это вызовет только вопросы и насмешки. Приходится терпеть. В номер они вернулись только что, Чуя не выдержал больше получаса в горячих источниках — слишком душно, а жару юноша плохо переносит, поэтому заявил, что хочет вернуться в комнату. Да и усталость после долгой дороги накрыла с головой, глаза уже начали слипаться. Он, войдя в номер, скинул верхнюю часть кимоно, приступив к обычной его вечерней процедуре — нужно было помазать синяки и ранки мазью, что дала когда-то Йосано. И Чуя, сводя брови и сосредоточенно поджимая нижнюю губу, всегда прекрасно сам с этим справлялся. Конечно, до спины руками сложно дотягиваться, какие-то ранки и ссадины оставались необработанными, но всё же. А сегодня Осаму, шрамированый гад, увидел, как Накахара крючится перед небольшим зеркалом у комода, и вдруг предложил свою помощь. И черт знает, почему разморённая после источников и дороги глупая рыжая голова дала своё согласие. И вот теперь Чуя лежит на животе на своём футоне, что успел отодвинуть к стене, подальше от спального места Исполнителя, и хмурится, пожалев о своём решении. Чужие пальцы в лечебной мази проходятся по распаренным ранкам достаточно аккуратно и осторожно и растирают желтоватые синяки на теле. Накахара дёргается только в двух случаях: когда Дазай то ли специально, то ли ненароком нажимает на синяки чуть сильнее и когда чувствительное тело отзывается на щекотку мурашками. — Эй, давай-ка полегче! — шипит юноша, поднимая голову и кидая недовольный взгляд на Дазая, когда горячая ладонь слишком ощутимо нажимает на синяк сбоку. Но в ответ Осаму лишь утыкает его обратно в подушку лицом, нагло ухмыляясь. — Что ты- — Тише, Чуя, стены тут тонкие, мало ли что люди подумают, — расслабленно говорит мужчина, сидящий рядом на коленях, проходится ещё раз по месту на плече пальцами и убирает руки. Наконец закончил! — Ты такая неженка. Чуя садится на футоне резко, тут же натягивая на себя лёгкую белую футболку из хлопка, — чтобы травмированная кожа лишний раз не раздражалась, — и фырчит под нос. — Замолчи. С твоими руками только на заводе работать. Чуя бессовестно врёт, вставая на ноги и отходя к дорожной сумке, чтобы убрать мазь. Руки у Дазая ни капли не грубые, наоборот, мягкие и тёплые, но хрен когда Чуя в этом кому-нибудь признается. — Чу-у-я, — Исполнитель поднимает перед собой ладони, смотря на них с театральным трагизмом. — Неужели ты правда так думаешь?.. — и поднимает на него невинный расстроенный взгляд, заставляя повести бровью. Этому придурку нечего делать в Мафии — по нему но плачет. Засыпать в одной комнате с Дазаем оказывается непривычно, но Чуя почти не думает об этом перед сном. Футон оказывается маняще тёплым и уютным, и стоит только глаза закрыть — парень сразу же проваливается в крепкий, безмятежный сон. Сердце бьётся мирно, и совсем нет сил о чём-то тревожиться. ____ Природа здесь дышит первозданной красотой, наполняет лёгкие свежими ароматами, не позволяет отвести от себя взгляд. Чуя сегодня просыпается раньше Дазая, но телом впервые за долгое время чувствует — выспался. Двигаться получается легко и свободно, пускай ранки всё ещё саднит. Парень выбирается из номера тихо, накинув на себя кимоно, чтобы пройтись немного по окрестностям в одиночестве и понаблюдать за пейзажами, покрытыми утренним туманом. Совсем рядом — горы, украшенные нежной весенней зеленью. Сначала нужно многое обдумать, разложить все мысли по полочкам, а затем вовсе перестать размышлять, представляя, что всё пережитое до этого — дурной сон. Обходя территорию гостиницы, Чуя решает не уходить далеко, чтобы в случае чего Осаму смог его найти, как проснётся. Мысли о том, что сегодня ночью он не слышал криков, врываются в голову невольно, как навязчивый рой мух, от которых бесполезно отмахиваться. В номер Чуя возвращается не скорее, чем через час, решая всё же проверить мужчину, и брови сами поднимаются вверх, когда глаза натыкаются на Дазая, что, кажется, давно встал, уже успел одеться и начать собирать сумку. Он выглядит сосредоточенно и задумчиво, наматывая последние бинты на кисть руки и хмурясь, но тут же меняется в лице, когда видит наследника. — Я уж подумал, что ты в лес сбежал. Где был? — спрашивает с улыбкой мужчина, пока парень проходит в комнату к столику, чтобы взять бутылку с водой. — Гулял. Ты уже собрался? Мы спешим? — Нам стоит отправиться через… — Исполнитель кидает взгляд на наручные часы, молчит несколько секунд, словно делая подсчёты в голове, а затем поднимает голову, улыбаясь. И эта улыбка не вызывает хорошего предчувствия. — Семь минут. Так что поторопись, Чуя. И юноша едва водой не давится, только приложив горлышко бутылки к губам. — Что?! Ты раньше сказать не мог об этом?! Чуя возмущается, но быстро идёт к своим вещам, чтобы переодеться и наскоро забросить всё в сумку, а затем всё же останавливается, хмурясь. — Семь минут?.. Дазай, к чему такая спешка? Что происходит? — подозрительно и негромко спрашивает Накахара, щурясь. Внутри всё напряглось в ожидании опасности. — Узнаешь через… шесть минут. Тебе стоит ускориться, — говорит Осаму с огоньком в глазах, хватая сумку и следуя к выходу. — Жду в машине. И Чуя действительно узнаёт всё через шесть минут, тяжело дыша и быстро садясь на переднее сиденье, как только бросает сумку на заднее. Он не знает, чего ожидать. Внутреннее состояние из спокойного слишком резко сменилось взволнованным, плохое предчувствие накрыло с головой, оттого дышать трудно. Чуя нетерпеливо смотрит на Дазая в ожидании ответов. Что, мать твою, происходит? Где-то вдалеке раздаётся взрыв, на мгновенье оглушая и заставляя вздрогнуть всем телом, обернуться в поисках источника такого шума. И всё, что Чуя видит в окне перед тем, как машина трогается с места — это близлежащее к их гостинице здание, взлетающее на воздух. Куски домика, стены, крыши, всё разлетается по округе, поднимая пыль. До ушей доносятся чужие испуганные крики, что никак не соответствует утренней атмосфере этого места, заставляя внутри всё похолодеть. — Какого хрена?.. — тихо, шокировано выдыхает Накахара, его горло сжимает спазмом, а глаза расширяются в изумлении. — Задание, Чуя, — весело отвечает Осаму, и парень медленно разворачивается к нему лицом, пока тот выезжает на ровную дорогу, пожимая плечами. — Ты что натворил? Там же… Там же люди… — воздуха в лёгких не хватает, чтобы говорить громче. — В Такую-онсэн восемь гостиниц, Морковка. Одну из которых пару дней назад полностью снял мужчина по имени Вей Ганг, — поясняет Исполнитель, опуская козырёк со своей стороны. — Он предал Портовую Мафию, перешёл на сторону нашего дорогого знакомого Хаяси. Мы четыре месяца его искали, а этот идиот засветился тут. Предателей всегда ждёт одно — смерть, — хладнокровно говорит Дазай с серьёзными выражением лица, и парень сглатывает, моргая. Всё тело на миг перестаёт слушаться от накрывающего жуткого чувства. — Но как ты?.. — Лимоны, Чуя, — те самые, что не давали ему покоя. Лимоны?! — Это бомбы одного нашего сотрудника. Не буду вас знакомить, а то всё кончится дракой. Ну как тебе, впечатляет? Дазай поворачивает к нему голову, и его губы расплываются в опасной улыбке.