Tower Bridge

Я помню день, когда впервые взял его с собой на выставку в музей современного искусства. Ему невероятно понравилось. Современное искусство — конёк Тэхена, хотя я все же думаю, что ему бы больше подошло что-то постарше. Он любит Ван Гога. Мне кажется, что они родственные сердца. Иногда, когда я думаю о том, какой Тэхен сейчас — меня берет почти львиная гордость за то, что многое он узнал благодаря мне. Сейчас я смотрю на него одетого во все черное. Съемки. Мы редко общаемся перед камерами и редко когда говорим в принципе. Большую часть времени между нами висит комфортное молчание двух интровертов, которые знают друг друга давно и хорошо. Сейчас в Корее дождливая зима в самом своем гадком проявлении. Серый свет сквозь густые, приморские облака портит все, но не его песочную кожу. Тэхён вырос греховно красивым. И еще он пока не осознает всю бесконечную, всемогущую природу своей красоты. Я вспоминаю его таким, какой он был когда нас только представили друг другу: Стеснительный, необыкновенный, неловкий, умный. Бесконечный потенциал. Я уже тогда знал, что ему открыты все дороги, а он выбрал меня. Выбрал нас. Выбрал неблагодарную историю в которой он никогда не получит столько, сколько заслуживает. Патологический пуффендуец. Сейчас его волосы длинные, натурального темно-шоколадного цвета. Его красят чаще всех нас, но естественный цвет идет ему, разумеется, больше всего. А может быть, я сентиментальничаю, вспоминая его еще совсем юным. Недавно Тэхен сделал завивку и ему чертовски идет. Таким он становится похож на героя французских фильмов, которые обожает и которые я терпеть не могу. Но иногда, когда парни идут на очередной фильм от Marvel, я выбираю с ним французскую комедию и смотрю больше на него, чем на экран. Я люблю то, каким он становится, когда изучает что-то цепляющее его сердце. Эта добрая слегка ироничная улыбка, понимающая любое, даже самое кривое человеческое появление стоит так много. У него многовековая душа способная на понимание даже самого непростого человека и я люблю это так сильно. Потому что я ведь тоже непростой человек. И он всегда принимал это. Декабрь свиреп. Даже слово «декабрь» звучит как-то щетинисто и резковато. Скоро Тэхену исполнится двадцать пять. Зима — это его время. Холод на улице контрастирует с излучаемым им шелковым теплом и оттого оно ещё прекраснее. Я вспоминаю один эпизод прошлой зимы — погода сейчас до ужаса похожа на ту, что была тогда. Эпизод, который всплывает в голове, когда снег опускается на город. Эпизод до того, как во всем мире надолго погас сиреневый свет. Это был… Лондон. Это был Лондон в самом своём омерзительностей проявлении. Я вспоминаю то, как мы с Тэхеном возвращаемся из кино в отель. Только что выпал первый и, возможно, единственный снег в этом году. Тэхен идет, шаркая широкими полами брюк по появляющейся слякоти. Снег комкующийся, мокрый — только такой здесь и бывает. Я собираю немного в ладони, сжимаю их и кидаю получившийся снежок в спину идущего впереди Тэ. Комок снега ударяется о его коричневое пальто, оставляя на нем белый след и Тэхен поворачивается ко мне с удивленным выражением лица, в которое тут же летит второй рыхлый снежок. — Намджун-хёёён, — ноет он, сам тут же опуская горячие ладони в снег и готовясь к ответному нападению. В оверсайз одежде он выглядит таким маленьким, хоть и почти вымахал с меня. Каким бы мужчиной он не был… В нем есть неистребимая хрупкость. Может быть, это его сердце. Может быть, это то, как он может расплакаться, поссорившись с кем-то из нас и успокоить его могу только я потому что таким людям как он… Всегда немного не хватает холодной рациональности. Может быть его излишняя начитанность и музыкальность, которой нет выхода. А может он просто такой и есть — вечный юный мальчик, тоненький как вишневая веточка ранней весной. Он всегда кажется мне вот таким — ранимым и немного потерянным. Как в тот момент, когда он повернулся таким ошеломленным тем, что я бросил в него снежок. Да, Тэхён взрослеет и взрослеет красиво. И быстро. Стареть он, кстати говоря, тоже будет красиво. Вопреки тому, что там у нас принято думать. Мы боремся минут сорок почти у входа в отель. Улицы пусты. В это время здесь почти никого нет. Только двое взрослых мужчин, что посыпают друг друга снегом. Хорошо, что мелкий нас не видит. Он бы не дал нам жить потом — стебал бы до конца дней. Ведь Тэхену такие вещи свойственны, а вот мне — нет. Но только Тэхен знает, что я, по правде говоря, люблю побаловаться. Ему можно доверить такие вещи. Хоть мальчик и вырос быстрее нас всех… Подобные проявления детскости он понимает тепло. Мне в лоб летит комок снега и Тэхен обеспокоенно подпрыгивает ближе, когда я, не удержав себя на ногах, падаю назад в сугроб. Он склоняется надо мной и теплое дыхание ударяется мне в лицо. Я чувствую запах жвачки и «Фанты». — Хён, больно? — Тэхен хлопает на меня своими большими глазами из-под влажной челки. Я отрицательно мотаю головой и он утешительно прижимается ко мне. Так Тэхён извиняется, когда ему неловко. Язык прикосновений у Тэ весьма своеобразный, но по-животному нежный. Всегда его любил. Мы оба устали. Мы лежим на снегу и пытаемся восстановить дыхание. Горящие щёки охлаждает и царапает морским ветерком. Тэхен прижимается ко мне так близко, что я перестаю ощущать холод. Будто по венам течет ароматный глинтвейн и пьянит. Я вдруг думаю о том, что этот мальчик всегда обязан быть любимым. Тэхён тоскует по дому больше всех нас — я это знаю. Потому что умение тосковать у него гипертрофировано. Когда он на несколько минут позволяет себе этот улетевший далеко-далеко взгляд в пустоту — я знаю, о чем он думает. — Тэхен, — Он вздрагивает потому что я редко зову его просто так по имени. Я позволяю себе обхватить его за плечо и мягко погладить — почти братский жест. Он ничего не заметит и не поймет, мы просто греемся. — Хочешь я сделаю так чтобы ты был свободен тридцатого декабря? Ты знаешь, что я не в силах сделать это в Новый год, но вот тридцатого… Ты бы хотел? Тэхен минуту смотрит на меня, а потом укладывает голову прямо мне на грудь. — Было бы здорово, хён. Я киваю. Тэхен этого не видит, но чувствует. Снег начинает идти снова. Снежинки сыпятся мне на лицо, но мы не уходим потому что Тэ такое любит. А я люблю моменты, когда могу побыть с ним чуть-чуть дольше. Тэ. Тэ-Тэ. Тэхен. Тэхен, когда это все началось? — Спасибо, — тихо говорит он. Я замечаю, что его голос начинает немного хрипеть. Смотрю на часы. Сейчас половина первого. Хочет спать. Чертовы часовые пояса, чертовы перелеты, но Тэхену идет Лондон. Ему идет его легкая консервативность и аристократичность. Ему идут влага, мосты, файв о клоки, британский акцент, интеллектуальные развлечения, запах выпечки, одежда в клетку, ироничность и внутренее одиночество. Тэхену вообще идет весь этот европейский шарм. Я вздыхаю, чувствуя приятную тяжесть на груди. Честно сказать, я и сам не помню, когда это началось. Помню только то, как чуть не разбил аппаратуру в студии после очередной передачи на которой Тэ заставили с кем-то пообжиматься. Фансервис. Мы все понимаем. Сейчас я гораздо более сдержан, но тогда… Тогда во мне что-то взорвалось. Больше, конечно же, от негодования по собственному поводу, но еще от мысли, что Тэхен вообще-то уже взрослый мальчик. Личная жизнь. Секс. Все дела. Наверное, это был единственный раз, когда я так взбесился. Сам не знаю, что на меня нашло именно в тот вечер. Потом все поутихло, уступив место снежной тоске, которая мягко укутала мое сердце. Я не знаю, что я чувствую. Я, может быть, не хочу его в привычном смысле этого слова. Или не позволяю себе его хотеть, но… Но что-то сладко ноет в самой закрытой части моей души, когда я смотрю на то, как он по-свински ест, когда корчится, если нам предстоит лететь в штаты и давать интервью, когда у него болят ноги после тренировки сильнее, чем у всех из-за плоскостопия и пускаю его полежать в своей студии, где есть удобный диван. Когда он засыпает там во время того как я работаю. Когда он делится со мной тем, чем не делится ни с кем другим. Когда он меняет прическу. Когда он говорит, что хочет еще одну совместную песню. Когда без стеснения входит в одном полотенце или когда просто сидит, подвернув под себя ноги и думает о чем-то своем. Когда он просит моего совета и я понимаю, как безропотно он верит мне. В моменты интимности между нами — мое сердце начинает биться сильнее. В моменты, когда он показывает, что я важен ему — оно начинает приятно болеть. — Красиво, да? — говорит он, смотря куда-то в сторону Тауэрского моста. Я вспоминаю его старое фото на фоне этого моста и думаю, что да, пожалуй, мост красивый. А ты просто прекрасен. Я накидываю ему на голову шарф. Еще один братский жест. Я же его хён. Я должен заботиться о нем. Усмехаюсь собственным мыслям. Тэхен подвигается ко мне еще ближе и, хвала сугробам, благодаря своему положению полусидя я могу уткнуться в его волосы. Они пахнут кондиционером, снегом и немного лаком. Они пахнут кунжутным маслом после того, как мы ели гёдзу в забегаловке напротив отеля. Они пахнут временем, когда он открыл мне свое большое, юное, уязвимое сердце и мы засыпали плечом к плечу после изнуряющих тренировок. Они пахнут теплом его тела. Я закрываю глаза, вдыхаю его запах и чувствую, как Тэхен несмело берет мою руку. Он тянет меня за собой, поднимаясь из сугроба. — Пойдем, хён. На его пальто налип снег, снежинки застревают в смольных кудряшках обрамляющих лицо. Тэхен не заботится о том чтобы отряхнуться. Все равно до отеля какая-то пара шагов. И пока мы преодолеваем эту пару шагов, он не отпускает мою руку.