Sapnap and his candy boy

Поведение Карла пугало его. Сначала Сапнап игнорировал тревожные посылы. Он говорил себе, что Карл перестал красить ногти и носить украшения потому что ему просто не хочется. Он говорил себе, что его энергия и любовь к жизни никуда не пропали, он просто повзрослел — и да, это чувствовалось так неправильно, но это ведь всё ещё был Карл, не так ли? Нет, это не был Карл. Это, блять, никак не мог быть Карл, потому что Карл не мог просто забыть о Квакити. Как вообще можно забыть одного из своих женихов, прям, блять, полностью, оставив только плохие воспоминания? Это было ужасно, странно, шокирующе — и, что ещё хуже, Сапнап ничего не мог сделать, чтобы исправить это! Каждый раз, когда он пытался поговорить с Карлом о Квакити, его жених начинал злиться и кричать на него, и в результате они ссорились и орали друг на друга, а потом не разговаривали неделями. Такого никогда не было раньше — Сапнап никогда не слышал, чтобы Карл повышал на него голос, когда был зол. Скорее дулся, строил обиженные мордочки и закутывался в одеяла, забирая вместе с собой все сладости из дома. Карл даже перестал есть сладкое! Что только Сапнап ему не приносил — и булочки, за которыми специально ходил к чертям на кулички (к Ники, с которой у них теперь были довольно натянутые отношения, но что не сделаешь ради любимого…), и разноцветный мармелад, и монстров, которых раньше прятал подальше от чрезмерно энергичного жениха, и шоколадных лягушек с наклейками, которые Карл коллекционировал, и какую-то дорогущую восточную сладость даже раздобыл через Фулиша. И все это было забыто и отвергнуто! Будто кто-то взял его Карла и заменил дешёвой подделкой. Сапнап настолько взволновался, что даже попросил совета у Паффи, которая обещала зайти к ним в Киноко и поговорить с Карлом. Но в нужный день его просто не оказалось в королевстве! Куда бы не заглядывал Сапнап, его нигде не было, и в результате Паффи пришлось вытаскивать его из панической атаки и отпаивать чаем, убеждая, что с Карлом все будет хорошо, что он сможет о себе позаботится и вернётся домой невредимым. И он, блять, вернулся! Через две недели, когда Сапнап уже весь извёлся. И ничего, ни слова не сказал о своём исчезновении. Заперся со своими книгами, игнорируя жениха полностью, будто его нет. Тут уже у демона не выдержали нервы. Чувствуя, что ещё чуть-чуть — и Королевство Киноко вспыхнет, как спичка, Сапнап бросил всё и пошёл к Квакити, в его шумный, сверкающий Лас Невадас, ставший прекрасным отвлечением. Кью нашёл его в казино и тут же забрал пьяного и не очень хорошо соображающего Сапнапа к себе, в простенькую, крохотную комнатку с кроватью, столом, шкафом и окном. Усадил на одеяло и просто… дал ему выговориться. Выслушал всё, что тревожило сердце его жениха, с обеспокоенным и печальным лицом. -…он как ебучая кукла, Квакити! У него нет никаких эмоций, кроме злости, увлечений, кроме его книжек, он почти не разговаривает со мной, не заботится о Королевстве Киноко, не общается с Джорджем и Тиной, пропадает на две недели — и даже, блять, не объясняет, куда он ушёл! — Сапнап попытался ударить рукой жёсткий каркас кровати, но Квакити вовремя схватил его за запястье, чтобы он не навредил себе. — Я пытался привести к нему Паффи, потому что подумал, что у него может быть депрессия или какая-то подобная хуйня, и его блять не было! Я уже просто не узнаю его, я был с ним с самого его первого дня на сервере и ещё никогда он не вёл себя так! Будто ему плевать на всё, понимаешь? Вот у него есть эти тупые книжонки, он с ними возится от заката до рассвета, потом спит и снова пишет! Ты хоть можешь представить Карла, который не ест сладкое — ебучих шоколадных лягушек, Квакити, он одержим этими лягушками, он когда их в первый раз увидел, неделю отказывался что-то кроме них есть! — Как будто он забыл все, что он любит, — пробормотал Квакити, и Сапнап яростно закивал. — Он вообще все нахрен забывает! Что ни скажешь, из башки тут же вылетает! — Сапнап поворачивается к Квакити и хватает его за плечи. — Это не наш Карл! Это, блять, вообще не Карл, это призрак нашего жениха, я не знаю что делать, я не- я не знаю! — из горла демона вырывается полухрип-полувсхлип, и он сжимается в углу кровати, обвивая себя руками и хвостом. Квакити вздыхает, подползает к нему и обнимает сзади, прижимаясь носом к волосам, как это любил делать Карл. Он не находил слов, чтобы утешить жениха, но он был рядом, когда Сапнап дрожал и плакал, потому не хотел, чтобы его любимый проходил через то же тяжёлое, душераздирающее одиночество, через которое когда-то прошёл сам Квакити. Сапнап буквально врывается в комнату Карла, уже не заботясь о замках и вышибая дверь с петель. Квакити за его спиной пытается схватить его за руку и удержать от поспешных решений, но пальцы Сапнапа выскальзывают из его неловкой хватки. Демон подходит к Карлу, сидящему на подоконнике и смотрящему на снег. Становится рядом, скрещивая руки на груди, ожидая реакции. Но Карл будто даже и не слышал ничего — смотрит пустым взглядом в окно, и злость на лице Сапнапа меняется на волнение. Он пытается как-то привлечь внимание шейпшифтера, размахивает ладонью у его глаз, но ни один мускул на лице Карла даже не дёргается, и Сапнап поворачивается к Квакити с явным беспокойством в глазах. Квакити подходит к Карлу и ощупывает его руки, скользит ладонью по лицу. Щёлкает пальцами у ушей, щиплет кожу. Никакой реакции. — Он… очень холодный, — встревоженный Квакити бросается к пульсу и морщится, — сердце очень слабо бьётся. Может быть, ты отнесёшь его вниз? Я видел камин… Сапнап тут же подхватывает Карла на руки и чуть ли не плачет, когда чувствует невероятную лёгкость его тела и выпирающие кости. Это было ужасно. Он будто увядал, как цветочек в холода, такой хрупкий, уязвимый. Карл не шевельнулся, когда его подняли, книга в фиолетовой обложке падает на пол, и Квакити тут же подхватывает её и нервно листает, пока Сапнап осторожно спускает солнечного мальчика по лестнице, опускает на диванчик и укутывает в одеяло, оставляет поцелуи на красивом лице и пытается дозваться до него, но единственное, что делает Карл — прижимается к его плечу и замирает, и вместе с ним замирает и сердце Сапнапа. Чья-то рука схватила его подбородок и потянула голову Карла вбок. Высокий, бледный человек с рогами как у него, но другой расцветки — чёрные с золотыми прожилками и прозрачными, будто бы стеклянными верхушками. Человек грустно посмотрел на него и нежно поцеловал в губы, поглаживая большим пальцем щеку. Что-то в Карле инстинктивно потянулось к нему, и он прикрыл глаза, позволяя человеку целовать его губы, потом подбородок, нос и лоб. Прикосновения человека разжигали смутно знакомое тепло  в его сердце… Может, они были знакомы в другом времени? Было ли это очередное его путешествие или он был дома? Карл уже не помнил. Будто все, что он знал, рассыпалось на части в его мозгу. — Хэй, солнечный мальчик, — пробормотал человек, и нежное прозвище почему-то резануло по душе Карла больнее, чем меч, — ты ведь знаешь, что ты всегда можешь поговорить со мной? Всё, что не произошло бы в твоей жизни, — человек стёр слезы второй рукой с его лица — он плакал? Почему он плакал? — всё, что с тобой случится, ты можешь рассказать мне об этом… Карл чувствовал, что в его голове нет слов — только пустота, дымка. Он потянулся к человеку, неосознанно выпрашивая ласки, будто бы котёнок, замерзший внутри. Будто он надеялся, что руки тёплого человека вернут ему память, но жар так и не смог дойти до его сердца и растопить его, не смог вернуть Карлу то, что когда-то ему принадлежало. Он закрыл глаза, усталость прижимала его к земле, невероятная сонливость накрыла его разум, как одеяло. Карл прижался к человеку, чувствуя, как его пылающие руки обвиваются вокруг талии путешественника. Это чувствовалось правильным, но осознание того, что он не может вспомнить имени человека, разрушало Карла, сжигало его дотла. — Не отпускай, пожалуйста, — прошептал Карл, утыкаясь лицом в плечо человека, — только не отпускай меня, я не хочу уходить. «Я не хочу уходить, я не хочу исчезать, я не хочу забывать» — хотел он сказать, но холод сдавил его грудь, замыкая слова в горле. Кажется, будто он был в одном шаге от смерти, в одном шаге от того, чтобы рассыпаться в пыль, из которой родился. Карл позволил усталости забрать его. Чьи-то мягкие, как лепестки цветов, ладони коснулись его запястий. В каждом движении рук чувствовались любовь и забота, и это согревало его сердце. Он решил посмотреть на человека, который держал его. Он попытался открыть глаза, но яркий свет ослепил его, и он снова сжал веки, морщась, потому что это было неприятно. Человек засмеялся — очень милым, кажется, женским голосом. Это не был насмешливый смех — такой чудесный смех, хороший, как звон колокольчиков на ветру. Он попытался встать, чтобы прикоснуться к незнакомке, прижаться к груди и слушать вибрации её смеха. Это казалось правильным. Но его ноги так дрожали, что он чуть не упал снова, и лишь поддержка доброй женщины помогла ему удержаться. Она была хорошей. Что-то в его разуме подсказывало, что хорошим людям нужно имя. Он не знал, как её звали, поэтому он решил звать её Колокольчик. Ему всегда нравились колокольчики. Он не помнит, почему. Он мало что помнит. Он, кажется, чувствовал жар на губах — призрачное ощущение чего-то, о чем его мозг пытался напомнить ему. Он помнил чьи-то руки — не такие мягкие, как у незнакомки. Грубые, сильные, в шрамах и мозолях, всегда очень горячие и сухие. Они были хорошими. Они были защитой. Имя человека с горячими руками казалось важным. Но он не мог вспомнить. Может, ему тоже придумать имя? Но как его назвать? Что ещё он любит? Он снова открыл глаза, уже почти не было больно. Была женщина. У неё было тёмное платье и большая шляпа. Действительно огромные поля. А ещё она была… мамой. Просто это слово возникало в голове, когда на неё посмотришь. На мягкие черты лица. На доброту во взгляде, которая, кажется, могла бы согреть весь мир. На улыбку, ласковую, красивую. Что такое мама? Он не помнил. Но это было красивое слово. Как её улыбка. Красивое слово для красивой улыбки. Мама Колокольчик. Хорошая. С ней комфортно. Будто ничего в мире не может тебя тронуть. А ещё возле мамы — нет, не так, возле Мамы! — был свет. Много света. Свет? Свет это тепло. Он помнил это. Может быть, назвать тёплого человека Светом? Но это неправильное имя для него. Хотя буква С звучала. С-с-с. Знакомое и правильное. Мама смотрела на него. Он посмотрел на Маму. Мама наклонила голову — как птичка. Как ворона. Что такое ворона? Почему-то вспоминались волосы цвета соломы. И тёмно-зелёные одежды. Может, тогда Ворона? Может, это имя! Он вспомнил ещё одно имя! — Привет, малыш, — заговорила вдруг Мама, и всё его внимание переключилось на неё. У Мамы был такой хороший голос. Успокаивающий. Тоже тёплый. Всё хорошее в этом мире — тёплое. — Привет, Мама! — прощебетал он, улыбаясь широко-широко. Чтобы Маме тоже было тепло, тепло от его улыбки. Мама нежно рассмеялась. Снова. Будто вновь зазвенели колокольчики. Красиво. — Ты помнишь что-нибудь, мой хороший? — спросила Мама, и он закивал. Он помнил. Он помнил много вещей! Воспоминания приходили к нему очень быстро, и их было так много! — Можешь сказать мне, что ты помнишь? Он так обрадовался. Маме было интересно, что он помнит? О, у него было так много вещей, которые он мог ей рассказать! И он говорил. Говорил про тёплые руки, они были такими хорошими, он хотел бы вернуться к рукам, чтобы они прижали его к себе. Говорил про мужчину с именем Ворон и пшеничными волосами, который ощущался родным. Отец-Ворон. И Мама. Отец и Мама. Звучало правильно. Говорил про человека с золотыми крыльями. И чувствовал спокойствие. Золото — это хорошо. Мама спросила его, почему золото хорошее. Он рассказал ей о золотых глазах человека с тёплыми руками. Золото — это тепло. Золото — это дом. Золото — это кольца на пальцах. Золото — его путеводная нить, чтобы вернуться. Вернуться… куда? Он вдруг почувствовал тревогу. Он не хотел уходить от Мамы! — Я не хочу уходить от тебя! — сказал он ей, и Мама грустно улыбнулась. — Ты должен, мой птенчик. Тебя ждут. Колокольчик села на землю и раскрыла руки, и он тут же прильнул к ней, в объятия, которых он так желал. Он не хотел уходить. Но Мама сказала ему рассказать о том, что он помнил, и он рассказал. Рассказал о запахе выпечки, когда на рассвете бежишь по мокрой от росы траве к старой булочной. Рассказал о сером замке с радужным флагом, розовыми фламинго и кудрявым человеком с глубоким голосом. Напоминало о Свете. С-с-с. Ему казалось, что имя человека с тёплыми руками плясало на его языке, пытаясь вырваться. С-Са? Са…п? Что могло быть дальше? Рассказал ей о высокой башне со следами копоти от фейерверков и взрывов. На закате башня окрашивалась в оранжевый. И её вершина всегда уходила в облака. Рассказывал о человеке, который всегда спал и всегда был счастлив. Потому что ему снились хорошие сны. И рассказывал о человеке, который всегда был несчастен — потому что он хотел вновь уснуть и вернуться в идеальный мир грёз. Его имя будто выплывает из тумана. Джордж. Букву Р он забавно тянет, и Мама улыбается очень ярко. Кажется, она гордилась им. — Вспомнишь что-то ещё, мой хороший? И он вспомнил. Вспомнил, как громкий, вечно ругающийся мальчик и его тихий, любящий цветы и пчёл друг вели высокого двухцветного… Ранбу по Прайм дороге. Они, кажется, были очень важны. Для мира. Для вселенной. Потому что сама вселенная рассказывала ему о них. Шептала их имена. Таббо и… — Томми, — шепчет Мама, и её голос такой печальный. Мама не должна быть печальной. И он просит вселенную рассказать ему о Томми и передаёт её слова Маме — о том, какой Томми храбрый, умный и сильный. Как много он сделал для сервера. Сервер — это дом? Звучит близко. Но и больно. Почему сервер — это больно, если это дом? Он пытается вспомнить. Кажется, в его разуме есть стена, которая мешает ему… Руки Мамы проводят по его голове, мягко массируя её, и он расслабляется. И тогда стена ломается. Он вздрагивает, каждая мышца его тела напрягается, и крик вырывается из его горла. Слишком много. Слишком больно. Вместе с кровью текут слёзы, гремят взрывы, вспыхивают, как угольки, здания, свистят клинки, лезвия, бесконечный водоворот хаоса, безумия, и все это связано с одним лишь словом. Сервер. Или, другими словами — Дрим. Он плачет. Плачет, прижимается к Маме, и она утешает его. Больно. Будто все, что произошло с сервером, теперь происходит с его телом. Разрушение, смерть и гниение. Алая кровь, алые фейерверки, алые лозы. — Это так больно, Мама, — всхлипывает он, — мне так больно. — Я знаю, лучик мой. Но ты должен увидеть это. И он видит. Видит, как расколотая земля окрашивается в оттенки багрянца, когда кроваво-красный рассвет освещает её. Её и фигуру с безумным смехом, которая встречает свою свободу от бесконечного шума поездов, которые никогда не останавливаются. Он видит шпиль, рассекающий небо, громкое казино и очень-очень одинокого человека. Он видит чёрно-желтые стены, и это воспоминание кажется ему чужим. Будто оно принадлежит не ему. Вселенной. Он видит заснеженную землю и маленькие домики рядом с настоящим гигантом среди зданий. Кажется, это хорошее место. От него веет счастьем, но почему-то и пустотой. Будто там уже никто не живёт, и лишь остатки былой радости гуляют по улицам вместе с ветром. Он видит песок, много песка, и кажется, что за ним что-то скрыто, что-то грандиозное, но оно так и не откроется его разуму, потому что другое воспоминание выходит вперёд, и оно кажется более важным. Дорога из светлых досок, такая длинная, будто она никогда не кончается и ведёт во все части мира. Он видит, как глубоко под землёй расцветает зло, и видит, как это зло захватывает и искажает сердца тех, с кем он делил его сервер-дом. Скеппи. Энтфрост. Понк. Панц. Ханна. Так много имён… Бэд. Бэд? Это кажется важным. Это напоминает ему о его Свете. Напоминает о человеке с рогами и хвостом. О человеке с тёплыми руками. Сап. Сап…нап? Сапнап! Сапнап — это пламя. Но это хорошее пламя, которое защищает его. Это комфорт. Это — это ведь дом, да? Кажется неполным. Что ещё должно быть в доме? Он смотрит на свою руку. На два золотых кольца. Золото — это дом. Золото — это тепло. Золото — это Сапнап. Золото — это крылья. Крылья одинокого человека. Золото — это Квакити. Он снова вздрагивает, его сердцебиение ускоряется до безумия, и он вырывается из рук Мамы. Квакити. Дома. Один. Разрушен. В опасности. Он поворачивается к Маме — к Кристин, её зовут Кристин, богиня смерти, ведь так? Кристин улыбается. Кристин отпускает. — Возвращайся домой, Карл. Мир погружается в темноту. Капельки кипящей воды падают на его кожу, заставляя открыть глаза — это сложно, но он справляется. Он поднимает глаза и смотрит на Сапнапа — он плачет, прижимая к груди его тело. Плачет так, будто его сердце разрушается. Карлу это совсем не нравится, и он касается рук Сапнапа и пытается позвать его по имени, но горло издаёт лишь хрип, видимо, пересохло, ведь он так много говорил. Он же путешественник во времени. Он должен знать всё, что происходит с сервером. Но сейчас он хотел лишь знать, как ему успокоить Сапнапа и как ему спасти Квакити. Демон, наконец-то замечая, что он двигается, прижимает его к себе ещё крепче, вцепившись когтями в волосы и спину, будто кто-то забирал у него Карла. Но Карл знал, что смерть не хотела, чтобы он уходил. Кристин хотела, чтобы он жил. Может быть, когда-нибудь он поймёт, почему она пощадила его, может, вспомнит, как он звал её Мамой, может, вспомнит, как и кем он был создан. Но это не было самым главным сейчас. — Я не ухожу, Сапнап. Я больше никуда не ухожу, обещаю, — шепчет он жениху. — Я не отпущу тебя снова, солнечный мальчик, — отвечает Сапнап ему. — Я люблю тебя. Они замирают, тихо плача - оба, не знающие даже, плачут ли они от счастья или от грусти, слишком много эмоций сдавливало их сердца. Молчание нарушается Квакити, который, чуть ли не бегом спускаясь с лестницы, кричит что-то про книгу и путешествия во времени, а потом замечает нежную сцену и подходит к ним, заглядывая в золотые глаза Карла, который вырывается из объятий Сапнапа, вызывая у того недовольный крик. Квакити пытается что-то сказать, но Карл лишь качает головой и врезается - буквально - в жениха, обвивая его руками-тянучками, впервые за долгое время меняя человеческие формы своего тела. И Сапнап, и Квакити растеряны, но не задают вопросов - демон встаёт и прижимается к спине Карла, обнимая обоих женихов и роняя слезы на яркую фиолетовую толстовку. Кью, ещё не знающий, что произошло в последние десять минут, просто принимает их, откладывая все разговоры на потом. Он ведь тоже скучал по ним. Женихи наконец-то вместе, как всё и должно быть.