Грибочек

«Быть или не быть» становится не таким уж неразрешимым вопросом, когда каждый день перед тобой стоят более важные дилеммы вроде: пакет или голубь; человек или столб; кошка или пень. Вам может показаться, что это нелепые для сравнения понятия, но для людей со зрением минус пять это – почти одинаковые вещи. Тэхён рефлекторно приоткрывает губы и щурится, как крот, который впервые вылез из норы и увидел солнце. — Нуна? Девушка с красивым фиолетовым каре совсем не по-женски басит в ответ: — Я тебе не нуна. Девушка оказалась вовсе не дамой, а Чон Чонгуком, молодым парнем с длинными прядями, забитым рукавом и кучей проколов на лице и в ушах. Так они впервые встретились. Тэхён бы не спутал никогда эту идеально мужественную фигуру с массивной грудной клеткой и узкой талией с особой женского пола, если бы надел очки, но он не надел. Поэтому размытое пятно, которое он увидел, как-то ошибочно было определено как «нуна». У Тэхёна близорукость, зрение около минус пяти, возможно, сейчас после всех просмотренных аниме оно упало ещё ниже, куда-то за плинтус. Мир не самое приятное место, и люди, в нём обитающие, по сути своей тоже крайне нелицеприятны. Если Тэхён надевает очки, то всё, что он видит, его если не разочаровывает, то точно не радует: кирпичные лица, мелькающие в потоке толпы, облезлая штукатурка на фасадах зданий, угрюмые лужи в трещинах асфальта. Но если не надевать очки, то он видит только цветные пятна, расфокусированные очертания, размазанные по краям: будто собственный артхаусный мир, где намеренно опускаются неприглядные детали. Тэхён смотрит на жизнь через розовые очки, которые подразумевают собой не ношение очков в принципе. — Гуки, смотри, грибочек, — он прищуривается, вглядываясь во «вроде бы подосиновик», и горбится, чуть склоняясь ближе к нему. — А, ой, это не грибочек. Это какашка. Чонгук под локоть тянет ошарашенного хёна в сторону от «неверно опознанного гриба» и в целях безопасности, чтобы Тэхён снова не споткнулся о бордюр, крепче сжимает чужое предплечье, ведя за собой. Тэхён, как слепой ёжик, вечно сталкивается лбом со всеми столбами и фонарями, тянется с томным «кис-кис-кис» к булыжникам, хватает инфаркт, когда не видит ведущую вниз лестницу, и уверенно делает шаг, проваливаясь ногой неожиданно на ступеньку ниже. Нельзя сказать, что Чонгук записался в негласные собаки-поводыри. Тэхён не беспомощный, у него всегда лежат очки в грудном кармашке, и он по необходимости их достаёт, сажает на кончик носа и рассматривает акции на большом подсвеченном стенде с меню Макдональдса. В общем, он смотрит лишь на самое необходимое. — Ох, господи, Гук, на крыше стоит суицидник, — Тэхён резко прерывает свой монолог о пользе моркови для зрения и бросает телефон на кухонную тумбу, подходя ближе к окну. — Он сейчас спрыгнет, — всматривается в форточку, и, пока Чонгук из динамика что-то ворчит, растягивает внешние уголки глаз пальцами. — Надо позвонить в службу спасения, он же, дурак, умрёт, — Тэхён суетится, быстро идёт в спальню за очками, и, надев их, возвращается на кухню, снова подходя к окну. — А, это антена... Чонгук перестал удивляться. Тэхён просто очарователен в своей слепоте. Когда он не может рассмотреть родинки на лице или шее Чонгука, он придвигается так близко, что носом почти утыкается в чужую кожу, и медленно, по миллиметрам ведёт самым кончиком от одного пятнышка к другому, грея дыханием. Строит карту звёздного неба. Так на коже Чонгука появляются новые и новые созвездия. Тэхён любит находить Орион и Волопас у него между лопаток, Цефей и Лиру на боках, он чувствует себя настоящим астрологом или звездочётом, не важно, кем, в сущности он – Тэхён, что вдыхает запах чистой одежды и видит маленькое расфокусированное пятнышко на фоне бронзовой кожи – первая звезда. И он двигается дальше к следующей родинке, медленно соединяя их, будто носом очерчивая невидимую линию, как в детской загадке. Чонгук дышит часто и взволнованно ёрзает, его всегда возбуждала эта невинная интимность таких хрупких моментов, и Тэхён хочет проверить, убедиться, завёлся ли Чонгук на этот раз, и он отрывается от родинки под пухлой губой. Он был так близко, что запросто мог бы поцеловать его, но сейчас опускает голову и смотрит на ширинку Чонгука, но ничего кроме пятна чёрного цвета в тон джинс не видит. Вот чёрт, иногда стоило бы надевать очки. Ему приходится наклониться ниже, почти утыкаясь в его пах, и с такого расстояния ему удаётся определить явный бугорок в чужих штанах. — У тебя встал. Тэхён резко поднимает голову и смотрит в упор на Чонгука, а тот смог лишь поперхнуться воздухом от близости хёна в том месте и стыдливо залиться румянцем. — П-прости. Чонгук старается сесть иначе, спрятать стояк, торопливо крутясь на диване, как сурикат в своей норе. — За что? — Чонгук ещё больше ёрзает, оттягивая рукой ткань у паха. Он явно стесняется, что забавляет Тэхёна. — Чонгук, прекрати. Я просто могу тебе отсосать. Чонгук останавливается, замирает резко, и лишь голова его остаётся в движении, отрицательно качаясь из стороны в сторону. — Н-нет. — Ой, Чонгук, хватит, — фыркает Тэхён. — Просто иди сюда. Чонгук вразрез его словам пятится назад, отодвигаясь подальше от хёна. Тэхён начинает злиться и ползёт за Чонгуком, резко поваливая его спиной на диван и садясь на него сверху, чтоб не рыпался. — Боже, Чонгук, просто расстегни штаны. Чонгук всё ещё машет отрицательно головой, в этот раз усерднее, и старается закрыть пах, но Тэхён устраивает войнушку руками и, не совсем честно оттолкнув чужие пальцы, тянется к ширинке. Но расстегнув штаны и склонившись уже было над стояком, Тэхён останавливается. — У тебя трусы с железным человеком? Чонгук ладонями трёт лицо, стараясь скрыть смущение. — Нет, — при виде выгнутой вопросительно на откровенную ложь брови Тэхёна Чонгук сдаётся. — Это комплект. Тэхён подозрительно щурится на него, пока достаёт из нагрудного кармашка очки, чтобы самому убедиться. Он медленно косит глаза в сторону, смотрит на ступни Чонгука, а тот поджимает боязливо пальцы на ногах, что выглядит очень мило, как и носки с железным человеком, под стать белью, такие же смешные и нелепые. — Красиво, — бросает Техён, скорее не зная, как ещё это прокомментировать. А Чонгук стонет отчаянно и отказывается открывать глаза, ведь ему, очевидно, слишком стыдно сейчас. Тэхён аккуратно складывает очки и оставляет на тумбочке, чтобы не мешались, и всё же продолжает, стягивает с Чонгука джинсы с бельём до бёдер и устраивается поудобнее на его ногах, наклоняется к его члену близко-близко, рассматривая в миллиметре каждую венку, ловкими пальцами перебирает основание, невинно лаская и легко водя по стволу. Чонгук на это стонет, забываясь в своём стыде. А у Тэхёна сердце трепещет, он знает, что сейчас будет делать, и в груди заходится в нервном предвкушении. Тогда Тэхён целует, нежно губами прикасается к головке, мажет языком, самым кончиком, придерживая член рукой, облизывает верхушку и выводит по ней языком круги, берёт в рот лишь головку и посасывает её сладко, совсем немного двигая головой, и хлюпает, а после берёт за щёку и, подержав немного, вынимает, оставляя кучу блестящей слюны. — Нравится? — Тэхён не видит его лица, слишком далеко, и он полагается на слова. — Да, — простанывает Чонгук и запрокидывает в удовольствии голову. Тэхён лижет яйца, засасывает одно полностью и выпускает, прислоняется губами к мошонке и хрипит, пуская волны по телу Чонгука, улыбается своим действиям от понимания того, как он делает приятно тонсену. А после целует бёдра, губами собирает соль с кожи, языком ведёт к тазовым косточкам и останавливается. — Нашёл ещё одну. — Что? — непонимающе спрашивает сквозь пелену разомлевший Чонгук. — Родинку, — поясняет Тэхён и оставляет поцелуй на новой найденной звёздочке чуть ниже пупка. Он возвращается, берёт глубже, почти до половины, додрачивает рукой и водит головой, напрягая губы, чтобы не задеть случайно зубами. Он сосёт Чонгуку, старательно и тягуче, Чонгук стонет сладко, отзывается на каждое движение, разморённо, почти устало и вымотанно от долгих ласк, и собственный член дёргается от осознания этого факта. Начинает зудеть в паху, и он ёрзает, стараясь создать небольшое трение. Становится жарко в теле, но он выпускает побольше слюны, размазывает по всему стволу, берёт, сколько может, а рукой разминает яйца, пока Чонгук начинает дёргать бёдрами и вертеться. — Ах, хён. И он кончает, слишком сильно, и Тэхён давится, но всё же глотает большую часть. И улыбается, улыбается квадратной улыбкой, растягивая опухшие губы. Он этого не видит, не видит себя со стороны, но зато видит Чонгук и стонет от этого вида громче. Они немного запачкали спермой прекрасные трусы с железным человеком, Тэхён уверен, они у Чонгука любимые, но он хёна простит. — Теперь я. Тэхён смеётся и тянется к Чонгуку, находит ту самую родинку под губой и смотрит на неё слишком долго, а потом всё же целует, закрывая глаза, вслепую языком лижет то место, где живёт звёздочка, и нежно оттягивает нижнюю губу. Она горячая, мягкая, щекотно скользит по гладкой мокрой кожице на внутренней стороне губы, при каждом движении мокро липнет к собственной, и трепет в душе разжигается сильнее, чем когда он отсасывал. Тэхён закусывает совсем легонько кожу и запоминает этот момент – старается запомнить, как шумно выдыхает Чонгук и как от этого дрожит маленькая галочка его верхней губы. — Нет, хён, я серьёзно, — Чонгук несильно отталкивает его, пытается поменять их местами. — Ложись. Тэхён поддаётся, ложится на диван и запускает руку в свободные штаны, чуть сжимает собственное уже прилившее возбуждение и убирает её, когда к нему наклоняются. Чонгук раздевает его медленно: расстёгивает пуговичку на поясе, и Тэхён чувствует его прохладные кончики пальцев оголённым кусочком кожи края живота. Вжикает молния, и Чонгук медленно тянет штаны, стягивает с него штанину за штаниной, и, освободив от одежды, поддевает резинку трусов, поднимает за лодыжку одну ногу, затем вторую, спускает белье с коленей, снимает поочередно с каждой стопы уже просто мешающий кусок ткани. Тэхён не видит его лица – а как хотелось бы, – он видит лишь мутную фигуру с явно напряжённым силуэтом плеч и так и не застёгнутыми джинсами, он не видит чётко его глаз, но уверен, что в них блестят искорки страсти. И тогда он разводит ноги, приглашая, а Чонгук склоняется, идёт дорожкой поцелуев от колена к внутренней части бедра и тазовой косточке. Мокрые губы мягко касаются кожи, горячее дыхание щекочет, а рука медленно сползает на член, сжимает и дрочит грубее, чем делал Тэхён, не так ловко, но всё же приятно. Тэхён тает под лаской и сводит колени, скрещивая лодыжки на чужой шее, зажимает ногами Чонгука, а тот опускается совсем близко к паху, приподнимает его зад и раздвигает ягодицы. — Что ты… Тэхён не договаривает, ему утыкаются носом в мошонку, и горячий язык размашисто проводит между половинок. Тэхён выдыхает и, с трудом заставляя себя вдохнуть снова, закусывает ребро собственной ладони, больно впиваясь зубами. Язык обводит края дырочки, кругами ведёт вокруг, ласкает внешнее колечко и немного толкается внутрь. И так мыльный из-за плохого зрения взгляд плывёт, и Тэхён теперь видит всё, как сквозь пелену, он запрокидывает голову и прикрывает глаза, пока его вылизывают. Он сосредотачивается на ощущениях, ловит каждое ласковое касание, каждое приятное движение, он теряет зрение, слух, обоняние, весь становясь осязанием. Но всё же запоздало слышит, как хлюпает Чонгук там, внизу, слышит его шумное дыхание, что горячим потоком воздуха растворяется на коже. — Расслабься, — говорит Чонгук. Он расслабляется, тогда Чонгук проталкивает язык внутрь, и становится очень горячо и влажно, он чувствует каждое движение его внутри. — Я вставлю палец, ладно? Тэхён кивает, и одна фаланга медленно погружается в него, оттягивает край стеночки до ноющей боли, чтобы язык мог протолкнуться глубже, и он чувствует его в себе, как он юрко выводит узоры, и палец, что двигается точно в такт и немного тянет мышцы. Он смотрит вниз, видит нечёткую фигуру Чонгука, что устроилась меж его ног, видит его фиолетовый затылок и длинные пряди, что размытыми линиями спадают на лицо. Тэхён зарывается руками в волосы, мягкие локоны кажутся струящимся шёлком, когда он пропускает их меж пальцев. Он играется с ними: поправляет Чонгуку чёлку, чтобы не мешала ему лизать, взъерошивает волосы на затылке, сжимает у корней и властно тянет, направляя его движения головы так, чтобы он попадал в самые приятные точки, и утыкается взглядом в белый потолок, похожий на мыльный молочный океана с маленьким островком в виде потолочной лампы-блюдца. — Здесь, Гуки, прям вот тут. Чонгук проталкивает палец глубже, найдя простату, начинает её стимулировать, пытаясь достать до неё и языком. А Тэхён, наверное, скоро вырвет ему волосы, так сильно он их сжимает, всё тянет ближе, вместе с головой, заставляя Чонгука полностью уткнуться в его зад, настолько сильно, что он чувствует, как крупный нос Чонгука с каждым его движением трётся о его мошонку. В какой-то момент становится слишком приятно, движения кажутся уже с перебором, всё его тело напрягается и дрожит. Техён начитает крутить задницей, шурша подушками дивана. — Подрочи мне, — просит он. И Чонгук тянется свободной рукой, что до этого придерживала его за ягодицы, к члену, сжимает пальцами головку и быстро начинает водить по стволу, вот так сразу. Тэхён теряется, он бубнит что-то вроде «не так быстро», но Чонгук не останавливается, продолжает толкаться пальцем и языком в простату, слюнями, кажется, заливая весь диван. Тэхён не выдерживает, кончает – дрожь крадётся по телу холодными мурашкам, всё оно от макушки до пят, становясь невесомым, расслабленно немеет и тянет покалывающим послевкусием. Колени сами по себе сводятся вместе, будто в спазме, и он сжимается и больно тянет Чонгука за волосы на себя, придвигает его лицом к лицу ближе некуда, чтобы наконец посмотреть в его глаза, и видит в них пьяный блеск, о котором и думал. И выдыхает. И целует снова, сжимая его сильные плечи, долго и прекрасно. Тэхён очень хочет надеть линзы в следующий их раз, чтобы видеть эти тёмные глаза, видеть его татуировки на теле, его румянец, его переливающиеся мышцы, и видеть фиолетовые пряди, чтобы не только чувствовать их гладкость, но и смотреть, как они рассыпаются под его пальцами, как мокро блестят от пота и прилипают к вискам. Тэхён из всего неприглядного мира хочет видеть только Чон Чонгука. Тэхён чуть щурится, он подходит к знакомой фигуре, к спине в виде идеального перевёрнутого треугольника, только Чонгук без своего ореола фиолетовой гривы, вроде в шапке какой-то. В апреле. Тэхён легко хлопает его по плечу, молясь, чтобы он снова не ошибся человеком и чтобы не пришлось извинятся перед незнакомым аджосси, мол, простите, перепутал. Чонгук поворачивается с протяжным «хён» и знакомой заячьей улыбкой. Техён моргает пару раз. Кажется, что Чонпунцель обрезала свои волшебные волосы: ровный край чёрной челки под горшок, покороче выстрижено у висков – будто грибочек с ушами и глазами, а не человек. Тэхён спешно достаёт из нагрудного кармашка и надевает очки. Не кажется. — Чонгук, ты зачем подстригся? — он почти плачет. Мир не может вынести потери такой красоты. — Ты и так страшный был… — Не нравится? — у Чонгука оленьи глаза кружочками. Тэхён смотрит на этого грустного тушканчика, и сердце сжимается, он с отчаянием спрашивает: — Зачем? — Кончики от краски испортились. Хочу походить с натуральным цветом, — у Тэхёна столь надломленный взгляд, что Чонгук спешит добавить: — У меня волосы быстро растут. Я снова буду отращивать, до ключиц где-то, чтоб хвостик легко завязывался. Тэхён подходит ближе, вздыхает, носом утыкаясь в чужие ключицы, очки немного съезжают, и он поднимает голову, смотрит в упор сквозь блики на стёклах с самым серьёзным лицом: — Когда отрастишь, дашь заплести косички?