®“Влечение”

Девочке тринадцать лет. У кого-то в этом возрасте уже были отношения, и эти люди не раз испытывали такое чувство, как любовь. Маринетт, что же, не понимала никого из таких вот «этих людей». Терять голову от кого-то настолько, чтобы просто при виде предмета воздыхания превращаться в растекающуюся в действиях и мыслях лужицу. Извольте, но Мари как ни старалась, не могла понять этих девушек. Ровно до момента, как в её жизни не появился тот улыбающийся мальчик, любезно одолживший зонт в непогожий день. Адриан был идеален. Добрый, красивый, умный и… и идеальный. Это бесспорно. Она видела его до этого. На плакатах, обложках журналов, в рекламе на телевизоре и в интернете. И как-то даже не обращала на него внимания, пока тот не появился в их школе, а месье Дамокл не представил его как нового ученика, которого просили «любить и жаловать». Маринетт презренно фыркнула на нового «избалованного» ученика богатых родителей, когда Хлоя с воодушевлением и нескрываемой радостью поприветствовала своего «Адрикинса». Он тогда смущённо улыбался, проходя на своё место, и у Дюпен-Чен возникли сомнения, ведь не может такой милашка быть таким, как Хлоя. Но после того, как ей на стул вероломно прилепили использованную жвачку, у Маринетт не осталось сомнений, что она возненавидит новичка точно так же, как уже долгое время питала злость и ненависть к этой безалаберной Хлое Буржуа. А он, должно быть, в характере своём был намного хуже своей подруги. На вид весь из себя милашка до противного сюсюканья, а на деле мнил из себя пуп земли просто потому, что носил громкую фамилию известного дизайнера — Агрест. Маринетт не любила двуличных ещё больше, чем злодеев, не скрывающих своей сущности. Но каково было её удивление, когда он извинился перед ней. Вроде бы, искренне. Приняв этот жест за отвлекающий маневр, Маринетт не так уж и придала значение его извинениям. Но то, что он дал ей зонт, выходило за все рамки её представлений о нём. И тогда она поняла, что он другой. Не похожий на всех остальных. Действительно добрый. И девичье сердце замерло в ожидании. Маринетт вдруг поняла, что никого ей не нужно больше. Адриан. Только Адриан Агрест. И началась долгая вереница одинаковых дней. Одного и того же: утро, будильник, выключить, проспать, школа целый день любования затылком Адриана и невозможностью заговорить за превращением в мямлезавра, акума, каламбуры Нуара, Лакичарм, «Получилось!», вечер, уроки любование плакатами Адриана, спать. Хотелось бы чего-то другого. Поговорить с ним, прогуляться. Но каждая попытка заканчивалась крахом, едва успев начаться. Так прошёл год, за ним шёл второй. И вот у Маринетт появился Лука. Такой же добрый, милый и отзывчивый парень. Её парень, на минуточку. И вот, желание девушки вроде бы удовлетворено, она любима, но… но не любит, увы. Нет, как друг, Лука действительно хороший. Всегда поддержит и поможет, успокоит и даст совет. Но сердце отчаянно просило другого. Того, чья фотография неизменно лежала под подушкой. Того, чьи плакаты давно сняты со стен. Ведь как-то нечестно по отношению к Луке получалось, когда с момента, как они начали встречаться, изображения Адриана даже не думали покидать своё законное место. Но честно ли думать во время поцелуев о губах другого? Честно ли представлять вместо рук Луки, обвивающих талию, ладони другого? Маринетт знала — нет. Совсем не честно, даже подло. Но продолжала так делать в надежде, что когда-нибудь Адриан покинет её голову и его место полностью займёт Лука. Так прошёл ещё один год. Маринетт ликовала и даже отметила красным маркером ту дату, когда впервые за весь день не вспоминала зеленоглазого блондина-одноклассника. Тикки тоже радовалась, а вместе с тем и тихо грустила. Ведь Кот Нуар всё так же ждал свою Леди и хранил ей верность. Адриан всё так же мечтал увидеть Леди Баг без маски. Плагг, видя как день за днём по своей Леди тухнет в клетке Габриэля Адриан, уже еле сдерживался, чтобы не сказать подчиненному: «Малой, глаза разуй, твоя Букашечка-Принцесса Маринетт уже несколько лет целует твои плакаты даже на улицах Парижа». Но каждый раз осекался за тихим расстроенным голосом Сахарочка: «Нельзя вмешиваться, Плагг».

***

В какой-то день Маринетт спускалась по лестнице после уроков, предвкушая встречу с Лукой. Они договаривались, что после школы пойдут гулять и есть мороженое. И Маринетт всеми силами молила о том, чтобы Андре в этот раз вручил ей сине-голубые шарики, а не пшенично-зеленые. Кто-то с громогласным вскриком «Ой!» налетел на неё со спины. Маринетт, чтобы не упасть, пришлось зацепиться за поручни одной рукой, а другой схватить бедолагу на запястье. Рефлексы Леди Баг просыпались иногда, не иначе. Она проигнорировала слабый электрический ток, прокаливший кожу. — Аккурат… — к великому изумлению этот несчастно-злосчастный не был ни неугомонным Кимом, ни неуклюжим Максом, ни кем-либо другим. — Адриан? — Привет, Маринетт, прости, запнулся о свою же ногу. Вот ненормальный, да? — он нервно потёр затылок и усмехнулся, между тем приметив, как быстро среагировала девушка, успев схватиться за поручень. — Ты в порядке, не ушиблась? И вот опять… Опять он милый и добрый, опять заполняет её мысли и заставляет живот стягивать всё внутри от бабочек. Нет, Маринетт, соберись, не превращайся в лужу. Ты уже давно с Лукой, чтобы заикаться перед Адрианом! — Да, я в норме, — картинно поправив рукава пиджака, ответила она. — Ты цел? Адриан неуверенно кивнул, будто бы проверяя себя в мыслях: руки-ноги на месте, значит цел. То был первый раз, когда Мари смогла сказать больше одного слова нормально. Даже составить предложение и не умереть от передоза дофамина. Вот этот день она точно обязана пометить красным маркером в календаре. — Будь аккуратней в следующий раз, хорошо? Не думаю, что тебе на руку будет сломанная нога. Хорошего вечера. Мари пыталась усмирить умирающее от скорости своего же биения сердце, но получалось не очень. А ещё она сильно хотела поговорить (ведь впервые ей удалось выдать что-то членораздельное и вменяемое!) с Адрианом. Но она и без того опоздает на встречу с Лукой. — Маринетт, подожди! — когда она почти что вышла на крыльцо, Адриан позвал её. И вот опять место, где всё началось… В конце концов, действительно, она заговорила с ним впервые. И упустить возможность поговорить Агрест ни за что не мог себе позволить. «Ты не слышишь, Мари, ты не слышишь», — повторяя про себя, она до побеления кожи стиснула ремешок сумки ладонью. Но ноги всё равно остановились, ожидая одноклассника. — Могу я проводить тебя до дома? — любезно спросил Адриан. Маринетт же взвыла внутри себя. Лучше бы Адриан был таким же, как Хлоя, чтобы отказать ему было проще простого. — Да, конечно.

***

В тот день с Лукой они так и не встретились. И Маринетт до конца своих дней будет корить себя за то, что почти променяла своего парня на другого. Того, к кому очень давно питала что-то большее. Она понимала, что всё было простой влюблённостью, интересом. Ровно до момента, пока не убрала все плакаты со стен. Мари скучала. Скучала за возможностью без угрызений совести подумать об Адриане, полюбоваться его идеальными фото, попредставлять их совместную жизнь и что они могли бы вытворять друг с другом, живя вдвоём. Она допускала, что могла влюбиться только в обложку, самостоятельно додуманную до идеальной картины. Понимала, что не знает Адриана как человека. Всё, что она получала — лишь рассказы Нино о нём Алье, услышанные краем уха; то, как Адриан вёл себя в классе, с друзьями и ещё где-либо. Где угодно, но не наедине. Она хотела убедить себя, что всё, во что верила до этого — лишь додуманные плоды её воображения, а не настоящий Адриан. Это могло бы помочь отпустить и успокоиться, но нет. С каждым безумно быстрым днём их общения, Мари понимала, что Адриан почти такой же, каким она его и представляла. Со временем она начала открывать всё новые стороны в нём, до этого глубоко спрятанные в душе и закрытые от чужих глаз. Итак… а) Адриан был закрытым парнем; б) у Адриана были проблемы с отцом; в) Адриану недоставало внимания, из-за чего он любил привлекать его к себе; г) Адриан умел флиртовать. Первое она поняла тогда, когда он начал рассказывать ей о себе. То, чего не слышала от Нино или Альи. Естественно, вскользь упоминал об отце: насколько он строг и не общается с сыном просто так. Любовь ко вниманию Маринетт разглядела в нём не сразу. Лишь моментами задумывалась об этом, когда они сидели у неё в гостиной и Адриан, что-то безустанно говоря, разбавлял вопросами: «Ты слушаешь? Тебе точно интересно?». Или когда они проводили время вместе и Адриан слегка эгоистично (что было редко!) тянул канат примеров в свою сторону. А флиртовал Адриан действительно по-нуаровски. Больше ни с кем Маринетт не могла сравнить его многочисленные комплименты в её сторону и какие-то двусмысленные фразочки.

***

День за днём Дюпен-Чен всё больше осознавала, что с Лукой она быть не то что не может, а не хочет. Ни в каких аспектах. И нет, это не он её не достоин, а она его. Но тогда другой вопрос. Достойна ли она Адриана при таком раскладе? Нет, наверное… Но Мари слишком эгоистична, и своего счастья она не хотела упускать. И не сделает этого. В день расставания с Куффеном она чувствовала неописуемое облегчение, но вкупе — гнетущую тяжесть. С одной стороны, теперь не придётся врать и извиваться в оправданиях, с другой, Лука ведь столько времени потерял рядом с Мари, лелея тлеющие надежды. А она уже через пару недель спокойно обнималась с другим.

***

Маринетт и Адриан взрослели… Мари начинала понимать, чем с самого начала вызывались тучи бабочек в животе. И почему, когда Адриан нечаянно касался её спины, бедра, плеча, ключицы в самых разных обстоятельствах: когда они смотрели вместе фильм, лёжа на диване, или просто обнимались при встрече; тянуло чуть ниже пупка и загорались щёки. Влечение. Действительно оно. В самом своём настоящем проявлении. Усилилось это тогда, когда их губы соприкоснулись. Случайно, непредвиденно. Маринетт сидела на своей кровати, а Адриан подходил к ней. И запнулся. И налетел на Мари. Так быстро и резко, что она не успела среагировать. Оба в страхе закрыли глаза. Она упала на спину, а он приземлился сверху. Благо, успев упереться о локти, чтобы не придавить её своим телом. Но лицо не убрал никто из них. И потому губы одного накрыли губы другой. У Маринетт мгновенно вспыхнуло всё внутри синим пламенем. Кожа загорелась так, что всё вокруг должно было задымиться и пропахнуть гарью. Адриан через секунду отстранился с неловким смешком и виноватым «Ой…». Но не встал с неё. Мари всё так же лежала под ним, смущённо и удивлённо хлопая васильковыми глазами. А что в таких ситуациях говорят, не напомните? — Ты красивая, Маринетт, — вовсе невпопад вымолвил Агрест. Ладно, а что говорят в таких вот ситуациях?! … Ничего кроме благодарности Маринетт не смогла ответить. Возможно, потому что тело било мелкой-мелкой дрожью — не заметишь, — а в горле вмиг пересохло. Что уж говорить, если оба через пару минут преспокойно разговаривали и смеялись над глупой шуткой. Как будто ничего и не было. Хотя, Маринетт не скроет, хотела бы большего, чем просто незапланированный чмок. В копилочку ещё пара фактиков: д) У Адриана губы на вкус как мята с мелиссой. е) А ещё мягкие…

***

А время шло дальше, не омолаживая никого и ничего. И парочка взрослела больше. На смену неуклюжим детским чмокам в щёчку пришли поцелуи. Настоящие, долгие и томные. Такие, от которых хотелось визжать на весь Париж и одновременно молчать так, чтобы никто не узнал. Ведь это что-то личное. О котором знать всем не нужно. И это действительно усиливало все чувства в стократ, превращая их в нечто гигантское, феноменальное. В нечто новое и уникальное. В опыт. Когда оба поняли, что искренние и томные поцелуи уже изжили своё за слишком единообразным и частым применением, случилось иное. В один из вечеров, когда они с Адрианом смотрели фильм, лёжа на кровати, ему наскучил ванильный сценарий. Он мешал смотреть кино своей девушке, слишком смешно шутя там, где нужно плакать от милоты. — Ну Адриан, хватит, — смеясь, Маринетт хлопнула его по плечу, высвободившись из его объятий и перевернувшись с бока на спину. Агрест, уперев голову о ладонь, уставился в глаза девушки. В приглушенном свете ночника и гирлянды они казались глубоко-бездонными, как ночной купол неба, а лампочки отражались в них бриллиантовым отблеском далёких звёзд. Она был красива. И нет, не описать того, как Адриан её видел, слышал и чувствовал. Это сама картина Ван-Гога «Звёздная ночь» во всём её великолепии. Это сам «Вальс цветов» Чайковского… Это сама Маринетт. Настоящая, красивая, изящная, милая, притягательная. — Что? — заметив, как пристально и обольщающе Адриан её рассматривал, спросила Мари. Он же без слов потянулся к ней, прислонившись своими губами к её. Они оставили на себе ягодную сладость чая голубики с клубникой, который она пила чуть ранее. Его ладонь, чуть задрав низ её майки, легла на бок, и Маринетт автоматически прильнула к Адриану. Он касался её так до этого, но всё равно что-то подсказывало, что сейчас это всё не так. Всё так непривычно-круто по-другому… Она обвила руками его шею, зарывшись пальцами в блондинистые волосы и чуть потянула их. Такое они проделывали много-много раз. Столько, что Маринетт даже не смущалась тому, как они сейчас целовались. Адриан, скользнув ладонью Мари меж лопаток, лёг набок и притянул её к себе. Оба чувствовали накаливающуюся обстановку и то, как было волшебно. Маринетт, не желая отступать, схватила футболку Адриана на спине и потянула вверх, чтобы попытаться снять. Он же сделал то же самое с её майкой и начал оставлять горящую дорожку поцелуев от губ по линии челюсти и до ключицы. Внезапно Адриан куснул Маринетт в шею, как истинный хищник, словно дикий кот. Когда услышал рваный выдох Маринетт, больше походивший на стон, понял, что всё делает правильно. Но всё же оба дополняли друг друга. Приятное сделает Адриан, Маринетт ответит тем же. Аккуратно, не спеша… Они словно делали что-то запрещённое. Что-то, ощущения чего им понравятся, и Адриан с Мари обязательно пристрастятся. Что-то, что приносило неописуемое реликтовое удовольствие, волной растекающееся по телу и пробивающее мелкой дрожью. Что-то, что действительно превращало Маринетт в лужицу со сбивчивым дыханием и неверием в своё счастье. Что-то, чего хотели оба. Что-то, что не удовлетворяло влечения, а разыгрывало его сильней. И уж не ясно, гормоны это или нет, но чувства здесь играли весомую роль. Такие же бурные, как и раньше. Лишь более взрослые и адекватные.