***
Звуков слишком много. Они повсюду, куда бы она ни пошла, где бы ни попыталась спрятаться. Они давят, утомляют, раздражают, а люди всё идут и идут за помощью, к ней или к другим членам семьи: убежали ослы, спрятался ребёнок, кто-то что-то скрывает, у кого-то что-то болит или что-то сломано. Да, к ней обращаются не так часто, как, например, к Луизе или Джульетте, но звуки не исчезают, они постоянно с ней. Долорес вставляет вату в уши, обматывает голову шарфом в несколько слоёв, только чтобы хоть кратковременную передышку от обилия звуков взять, но этого не хватает надолго. Только ночью наступает желанная тишина. Относительная тишина, так как звуков всё равно много. Долорес держится оптимистично: всё равно ей повезло, у неё есть дар, она слышит много чего интересного, знает секреты всех вокруг — по крайней мере тех, кто говорил о них вслух; она улыбается семье и другим жителям, заливисто смеётся, заряжая окружающих, но как-то ночью, после празднования её шестнадцатилетия со слишком громкими поздравлениями и музыкой, бесшумно закрывается в ванной и плачет под включённую воду. Долорес давится всхлипами, трёт лицо, не зная даже, как объяснить это состояние. Слёз слишком много, глаза начинает щипать. Она пытается успокоиться, дышит глубоко, умывает лицо ледяной водой. Что же с ней такое, поводов для слёз нет совершенно, а она… Слышит удар за стеной. Кто-то подслушивал её? Кто-то следил? Слышит глухой кашель, определённо мужской. А если бы она…если бы она раздевалась? Её колет признание: всё равно это было бы не так обидно. Сцена, свидетелем которой стал человек за стеной, постыднее во сто крат. Долорес в бессильной злобе поворачивает кран, вода перестаёт литься. Она даёт себе пару пощёчин, окончательно успокаиваясь, и убегает в свою комнату. Впредь нельзя допускать подобные минуты слабости. Призрак, чудовище ли за стеной — этого никто видеть не должен. Через несколько дней Долорес находит браслет со сложенным листком бумаги на пороге комнаты, будто кто-то приоткрыл дверь и оставил тут же, не заходя дальше. Браслет плетёный, зелёного цвета с узорами более тёмного оттенка, не самый аккуратный, с торчащими в паре мест нитками. Долорес сразу повязывает его на запястье. Он не подходит тону платья, но нравится безумно. В записке — направленная вниз неровная линия из слов "я***
Долорес исполняется семнадцать лет, теперь она собирает волосы в высокий пучок и иногда рисует стрелки. Она научилась контролировать свой дар, звуки больше не обрушиваются такой неконтролируемой волной, как раньше, теперь всё хорошо. В семье нет потрясений, так что всё просто отлично. Человек за стеной тише воды — она слышит его передвижения, но не более. Он так и не позвал её, хотя она ждала его зов, особенно в первый месяц после того предложения. Девушка уже и не надеется на какой-либо ответ с его стороны, но однажды, когда Долорес читает на кухне, она слышит его голос. Она увлечена книгой, проглатывает страницу за страницей, и неожиданно громкие ругательства резко отвлекают её от занятия. — Всё в порядке? — Да, просто ногу ушиб. Долорес впервые в жизни не верит своим ушам. Неужели он правда ответил? Она воодушевлённо продолжает: — Могу как-нибудь помочь? За стеной молчат. Видимо, он ответил, не задумываясь, и теперь жалеет об этом. — Я же не отстану теперь. До неё доносится усталый вздох. — Не надо, всё равно ничего серьёзного. На крайний случай у меня есть Леттины пирожки. Долорес подходит ближе к стене с семейным древом — голос слышен из-за него. — Кстати, спасибо, тот торт…ну, который ты оставила…тогда…тут, на столе…был очень вкусным… Он, похоже, смущается разговора даже больше, чем она. Говорит очень быстро, торопится, оговаривается. — Спасибо! — Долорес, с кем ты разговариваешь? Она закусывает губу и тревожно оглядывается. Бабушка спускается по лестнице и пока ничего не видит. — Продолжим в ванной. Приходи туда, — говорит она шёпотом стене и потом, уже громче, добавляет, — Да так, сама с собой! В ванной девушка оказывается через десять минут. Закрывает за собой дверь на замок, включает воду и тихо зовёт. Сначала никто не отзывается, и Долорес уже начинает думать, что он не пришёл, уже разочарованно подходит к крану, но тут раздаётся его голос. Он здесь. Она благодарит за слова о торте: всё же, в первую очередь пекла для него, но не договаривает, смущённая. До сих пор не может поверить, что он сейчас с ней говорит. Ей кажется, он сейчас улыбается. Спрашивает, как его зовут. Ей же надо как-то к нему обращаться. Тишина. Он не хочет назвать своё имя? Это же несложно, у каждого оно есть. Он снова говорит сбивчиво, повторяется, делая недолгие паузы. Долорес не понравится его ответ. Она хмурится, но смиряется с его нежеланием отвечать. Всё же она слишком взволнована тем, что он вышел на связь, так что толком и не переживает из-за его скрытности. — Бабушка сказала, что это просто большая крыса, когда я впервые тебя услышала. — Это в её духе, — Он хрипло смеётся и потом добавляет, — Прости, я…давно ни с кем не разговаривал, так что… — Да ничего страшного! Ещё разговоришься. Уж с ней-то, любительницей разговоров и сплетен… У него и выбора не остаётся. С этого дня они правда начинают регулярно общаться, практически каждый день. Он сначала пытается игнорировать её, но, как сам признаётся позже, слишком скучает по живому общению. К тому же она становится ниточкой, связывающей его с внешним миром.***
Долорес исполняется девятнадцать лет. Она танцует лучше всех в семье — лучше даже идеальной во всём Изабеллы, вышивает ярко-зелёных бабочек на юбке и по утрам кажется особенно сонной. Под глазами — тени, на лице — счастливая улыбка. Изабелла и тётушка Джульетта смотрят хитро, точно лисички, мама бросает подозрительные взгляды. Кажется, родня что-то подозревает. С человеком за стеной они общаются уже два года. Днём Долорес прислушивается: не позовёт ли он её? Не случится ли чего? Такого не происходило ни разу, но, кто знает, вдруг что-то изменится? Она проводит с ним ночи напролёт в разговорах, болтать с ним одно удовольствие. Они обсуждают книги, которые или читали раньше, или прочитывают сейчас (в таких случаях Долорес знакомится с сюжетом первая и после оставляет ему томик где-то под лестницей), она рассказывает ему о том, что происходит за пределами Каситы — он слушает с интересом, задаёт уточняющие вопросы про некоторых жителей и сам делится особо смешными эпизодами и своими наблюдениями. — Ты замечала, какое забавное выражение лица у Пеппы, когда Феликс делает что-то по-своему? Долорес не обращала внимания, но вот, когда представляется возможность, её не упускает. Камило пробует взять печенье со стола, но мама ему запрещает. Как это, испортит себе аппетит перед обедом! Она убирает банку на верхнюю полку, но Феликс достаёт пару штук и протягивает сыну после обещания съесть потом всё, что будет в его тарелке. Лицо Пеппы непередаваемо, и Долорес смеётся, привлекая внимание Мадригалей, обменивающихся неодумевающими взглядами. — Это было потрясающе, — эмоционально рассказывает она вечером, когда все расходятся по своим комнатам и ванна снова оказывается ею занята, — как я раньше внимания не обращала? Друг за стеной тоже смеётся. — На многие вещи внимания не обращаешь, пока в них носом не тыкнут. Долорес соглашается, задумчиво кивая, и приступает к рассказу о событиях дня. С ним уютно. Она сидит на полу, опираясь о стену спиной, и мысль о том, что он сидит точно так же с другой стороны, греет её и наполняет неясным волнением. Долорес знает, чем он увлекается, что любит, что не переваривает. Иногда он бросает фразы, за которыми, она чувствует, скрывается что-то более глубокое, чем Долорес может понять, но ей нет и двадцати, она не понимает многого. Он по-прежнему не называет настоящего имени — врать ей не хочется, но и правду сказать нельзя. Долорес с ним не согласна, разве может что-то её отвернуть от него? Нет, тем более когда ей кажется, что она самую малость в него влюблена. Эта мысль посещает её внезапно, когда Мирабель невзначай спрашивает не влюбилась ли её кузина? Долорес отшучивается, убеждая её в невозможности положительного ответа, но сама потом ходит весь день непривычно молчаливая. Разве такое бывает? Они же не виделись никогда, она не знает о нём ничего, чем можно было бы поделиться с семьёй: имя, возраст, внешность, её это не интересовало, стоило ему заговорить. Они просто… Разговаривали много, неужели ей этого хватило? Видимо, хватило. Не просто же так мысли о нём вызывают трепет. — Что такое любовь? — как-то раз спрашивает Долорес. Они снова болтают всю ночь. Скоро ей надо будет уйти, чтобы хоть немного поспать. Сначала ничего, кроме спокойного дыхания, не слышно, но через пару минут он отвечает: — Это…когда ты наполняешься теплом только при виде другого человека. Ему даже говорить ничего не надо, одна мысль о нем может тебя согреть. Ты можешь быть счастлив со стороны, не участвуя в его жизни, просто зная, что у него всё хорошо…тебе становится неважным, чтобы и тебя любили в ответ. Он говорит со светлой грустью, и Долорес снова кажется, будто в его словах кроется гораздо больше, чем она может понять, что он говорит не о любви романтической. — А ты…когда-нибудь…любил женщину? Долорес закусывает губу и теребит потускневший зелёный браслет. Она же не выдала себя дрожащим голосом? Он не замечает её волнение. — Ну и вопросы у тебя. Бывало, нравились в школе девочки из параллельных классов, но дальше симпатии не заходило. Так, чтобы любить… Нет, такого не было. — Ну может…сейчас кого-то любишь? — Когда бы я успел? Нет, конечно, — до неё доносится смех, — и что это за порыв пораспрашивать о высоком? Влюбилась? В его голосе слышно улыбку, он говорит, как всегда, только хитринки больше, но Долорес чувствует себя дурой. — Эм…не знаю, как сказать, сама ещё не поняла до конца. Он мне очень нравится, с ним интересно, но, кажется, он не воспринимает меня, как…ну… — Как девушку? — помогает её друг, и Долорес поспешно соглашается, — в таком случае, он совершеннейший дурак, раз упускает такую очаровательную, полную достоинств тебя. — Ты про то, что у меня неплохой слух? Они вместе смеются, но он продолжает: — Про это я бы вспомнил в последнюю очередь. Ты невероятная и без дара. После этого разговора Долорес убеждается в одном: он не любит её, но, сам не зная, делает всё для того, чтобы она влюбилась сильнее.***
Долорес идёт за крысами. Услышала их возню, вышла в коридор, и вот, сейчас тихо преследует одну, отставшую от остальных. Крыса добегает до картины и подлезает под раму — удивлённая и взволнованная Долорес лезет за ней. Предчувствие встречи с ним, человеком за стеной, её другом, тайно и тихо любимым, заставляет щёки заалеть. Она тихо идёт по доскам, перепрыгивает прорехи, держась за стены. Сердце бьётся в районе горла и, кажется, вот-вот совсем выпрыгнет. Долорес доходит до комнаты, бегло осматривается и замечает его — мужчина крепко спит в кресле, лицо закрывают разметавшиеся волосы, плед сполз на пол. Она подхватывает его и бережно укрывает спящего, нежно проводит рукой по щеке, убирая волосы — и отшатывается в ужасе. Напротив сидит дядя Бруно, упоминания которого под запретом, который ушёл далеко за горы, которого быть здесь не должно. Ошибки быть не может: она видела его портрет в городе на стене, вместе со всеми Мадригалями, видела его дверь, в конце концов. Долорес быстрее бежит обратно. Это всё время был Бруно: когда она впервые услышала его шаги, когда он застал её плачущей, когда они разговаривали, когда она, несмышлёная дура, влюбилась! — это был её дядя. Так не должно было случиться, это неправильно. Она добегает до своей комнаты и запирается на ключ, не выходя вечером и прикрываясь головной болью. Она рыдает долго, так, что глаза начинают болеть. Почему он не сказал сразу? Почему не признался хотя бы через месяц? Она бы не отказалась от общения с ним, зато воспринимала бы его как родственника. Ничего этого бы не произошло. Но сейчас… Сейчас продолжать общение она уже не сможет.***
Долорес перестаёт с ним разговаривать. Ходит ещё несколько дней с красными глазами и убитым видом, вызывая волнение родни, но отмахивается от всех расспросов. Через неделю она включается в привычный ритм, ведёт себя так, будто ничего не случилось, но по ночам плачет в подушку, особенно когда слышит его, зовущего её и не понимающего, что случилось. Когда Мирабель спасает магию и Бруно возвращается в семью, она избегает встреч наедине. Он иногда пытается её подловить, но она ловко ускользает, сказываясь на неотложные дела или просто делая вид, что не замечает его красноречивых взглядов. Находиться с дядей в одном доме, постоянно ловить на себе его взгляды и самой постоянно смотреть на него, представлять, как всё могло бы быть, если бы их не связывало родство, и понимать, что ничего не прошло… Невыносимо. Через год Долорес выходит замуж. Матео Торрес, милый сын торговца, влюблён в неё и долго ухаживает, прежде чем она соглашается стать его женой. Вскоре они уезжают из Энканто. Она убеждает себя в том, что вышла за него по любви, а не из желания поскорее покинуть дом. О событиях в семье Мадригаль Долорес узнаёт из писем и приложенных фотографий, улыбается новостям, смеётся с историй, тихо плачет над кадрами, где запечатлён Бруно. Он всё ещё не привык, что теперь и его зовут на семейные фото, поэтому каждый раз неловко улыбается и прячется за спиной Августина, так что видно лишь торчащие кудри. Постепенно мысли о Бруно уходят далеко, перебиваемые насущными проблемами, так что всё налаживается. Долорес — счастливая жена и мать, всё хорошо. Матео работает, трудится без устали, целует её в висок, когда возвращается домой, и играет с близнецами, непоседами, каких поискать, пока Долорес готовит ужин и нежно смотрит на своих мальчиков. Проходит десять безмятежных лет, когда в одном из писем ей сообщают о смерти дяди. Её семья возвращается в Энканто, где воспоминания накатывают с новой силой. Но ведь всё давно в прошлом, правда?