***
Скотт несколько часов безрезультатно стрелял из оптики в стену купола. Каждый удар по куполу просто испускал рябь красного цвета вокруг стен, прежде чем полностью исчезнуть. Это было бесполезное занятие, но учитывая, что нечем было заполнить долгие часы дня, в этом не было ничего удивительного. — Думаешь, мы должны остановить его? Хэнк выглядел взволнованным, его рука сжимала наполовину выпитую кофейную фляжку, а его волосы были в легком беспорядке. Когда Церебро исчез, а большая часть его лабораторного оборудования исчезла, он, как и все остальные, потерял цель. — Я не думаю, что он хочет остановиться, — сказал Питер. — Хотя он, вероятно, мог бы использовать перерыв на обед или что-то в этом роде. Я поговорю с ним. В мгновение ока он оказался рядом со Скоттом, который только что поправил забрало и смотрел в пол перед собой, напрягая плечи и опустив уголки губ в сердитой гримасе. — Эй, парень, ты в порядке? Скотт усмехнулся, вытирая пот со лба, где волосы прилипли к коже. — Нет. Есть какие-нибудь новости о Чарльзе и твоей сестре? Питер старался не вздрогнуть от яда в тоне Скотта. Остальные, кроме Чарльза и Эрика, на цыпочках скрывали тот факт, что Ванда была источником всего этого безумия, однако Скотт не пытался сдерживать свое презрение. — Извини, пока ничего. Если она не хочет, чтобы ее нашли, то ее не будет. — Круто. Это просто здорово, — горько пробормотал Скотт. Он поправил забрало и послал еще один короткий выстрел в купол, достаточно близко, чтобы Питер мог почувствовать силу удара на своей коже. — Без обид, но я не думаю, что ты собираешься разрушить купол, независимо от того, как долго ты стреляешь в него своими лазерами. Скотт обернулся так внезапно, что Питеру пришлось сделать шаг назад. — О, так ты думаешь, Питер? — рявкнул он, сжав руки в кулаки. Даже с закрытыми глазами Питер мог видеть яростное выражение лица Скотта, напряжение на его лбу. — Тогда почему бы тебе не сказать мне, как его сломать, учитывая, что все это из-за твоего проклятого близнеца? Попутно, может быть, ты мог бы спросить ее, какого черта она решила вовлечь всех нас в эту свою гребаную реальность. Честно говоря, между ней и Эриком твоя семья просто… Кем бы ни была семья Питера, он никогда не узнает. Визор Скотта замерцал, замигал и исчез, оставив Питера смотреть прямо на два зажженных луча красной оптической смерти. Шок от того, что он увидел глаза Скотта, заморозил его на миллисекунду, и если бы Питер не обладал своей мутацией, не было никаких сомнений, что его бы разнесло вдребезги. Он дернулся в сторону, спотыкаясь о ноги и дико крутясь, когда земля, на которой он стоял, была прорвана силой сотрясающих взрывов. — Черт! Скотт отшатнулся назад, в панике схватившись руками за лицо и зажмурив глаза. Встревоженный Хэнк мчался к ним. — Что случилось? Скотт, что только что произошло? — рявкнул он, скорее шокированный, чем рассерженный. — О боже, мой козырек, он просто исчез! - Скотт запнулся, слепо протягивая руку и хватая Хэнка за рукав. — Питер, я… он был прямо передо мной! Он- — Скотт, все в порядке! Я в порядке! Питер замахал руками и вскочил на ноги, хотя глаза Скотта были закрыты. — Сверхскорость, помнишь? Я вовремя уклонился. Все хорошо, братан. Скотт с облегчением прижался к Хэнку, прикрывая глаза рукой, и нижняя губа угрожающе дрожала. Питер сразу же распознал признаки надвигающейся истерики и указал на Хэнка, мотнув головой в сторону особняка. — Ладно, думаю, на сегодня достаточно волнений, — сказал Хэнк, держа руку на руке Скотта. — Давай вернем тебя в особняк, и я посмотрю, смогу ли я создать для тебя временный набор очков. Скотт молча позволил отвести себя обратно к особняку, выглядя неуверенно стоящим на ногах даже при поддержке Хэнка. Питер подбежал к ним и взял Скотта за другую руку. — Вот, ты со мной. — Спасибо… и мне очень жаль, — пробормотал Скотт с пристыженным видом. — Я был мудаком, я не должен был кричать на тебя. — Хэй, это круто. Я не виню тебя в… — Это не круто, Питер. Это отвратительно. Джин больше нет, а ты занимаешься этим даже дольше, чем все мы. Я не должен срываться на тебе; ты буквально умирал каждый день. - с другой стороны от него Хэнк скривился и посмотрел прямо перед собой. — Если кто и должен злиться, так это ты. Питер сочувственно похлопал Скотта по плечу. Крики Скотта беспокоили его меньше всего, но он ценил добрые слова. По правде говоря, он едва мог разобраться в собственных чувствах по поводу всего происходящего. — Ладно, это не круто, но мы с тобой крутые, так что расслабься. Нечего прощать. Скотт одарил его натянутой улыбкой, прежде чем исчезнуть, заикаясь, вспыхнув красным. В один момент он был там, а в следующий Хэнк, спотыкаясь, шел вперед, хватаясь только за воздух. Это было так неожиданно и резко, что Питер вскрикнул и в тревоге отпрыгнул назад. — Какого хрена! Хэнк пришел в себя, дико крутя широко раскрытыми глазами. – Что… куда он делся? — прохрипел он, сдвинув очки на нос. — Он исчез, — сказал Питер, воздев руки к небу. — Он исчез, он... черт побери, растворился. Он-боже, ты, блять, издеваешься, Ванда? Блядь! - Он ударил кулаком по коре дерева вдоль подъездной дорожки с такой силой, что она отозвалась эхом по его руке, и закричал от боли и гнева. Ни Ванда, ни красный купол над ними не ответили. Тяжело дыша, он отдернул окровавленную руку и сжал ее, чувствуя себя совершенно несчастным. — Мы должны вернуться, рассказать остальным, — сказал Хэнк так же сломленно, как чувствовал себя Питер. Питер кивнул, когда Хэнк пошел по подъездной дорожке, в последний раз оглядываясь назад. Не было никаких признаков того, что Скотт вообще был там, за исключением следов на траве, заканчивающихся всего в нескольких футах от них. Менее чем через десять минут, когда они сидели в кабинете Чарльза, известие об исчезновении Скотта стало похоронным звоном для всех надежд, которые у кого-либо из них оставались, найти Джин. Курт, который гудел от беспокойства с самого начала встречи, вероятно, с тех пор, как восстановил свои воспоминания, задал вопрос, который, несомненно, тяготил их умы. — Мы тоже исчезнем? Громкое молчание было достаточным ответом. Чарльз прочистил горло, выглядя глубоко измученным, когда приложил руку ко лбу и быстро взглянул на каждого из них. — Хотя никто из нас не может по-настоящему предсказать, что произойдет, само собой разумеется, что в конечном итоге да, мы тоже исчезнем. По комнате пронесся ропот беспокойства, и казалось, что температура упала на несколько градусов. Хвост Курта нервно дергался взад и вперед, и он выглядел так, как будто его вот-вот стошнит, в то время как Ороро прикрыла рот рукой и прислонилась к книжной полке, напрягая челюсти, когда она явно пыталась обработать слова Чарльза. — Мне жаль, что у меня нет лучших новостей, но на данный момент ясно, что эта реальность не продержится долго, и мы мало что можем сделать, кроме как подождать и посмотреть, что произойдет. Питер почувствовал, как рука Эрика коснулась его плеча, мягко сжав его. Он знал, что это было напоминанием его отцу, что он все еще здесь, все еще рядом, и одарил Эрика улыбкой, которая, как он был уверен, не достигла его глаз. Когда он оглянулся на остальных, то не мог не заметить, что комната залита красным. Сначала его глаза привыкли к глубине с тех пор, как впервые появился купол, но теперь, по какой-то причине, это было все, что он мог видеть.***
Несмотря на то, что происходило вокруг, Эрик не отказывался от утренней пробежки. Питер мог легко понять, учитывая, как часто бег спасал его рассудок в самые трудные времена цикла. Чарльз провел дни, неустанно разыскивая Джин и Скотта, но в то утро он наконец признал свое поражение, сказав Питеру: «Нет ничего, ни единого признака их, и не будет, пока мы все еще находимся в этом куполе. Теперь я это знаю. Это было трудно проглотить, но выражение агонии на лице Чарльза помешало Питеру настаивать на этом. Пока его отец бегал, Питер и Чарльз сыграли несколько партий в шахматы, чтобы отвлечься. В середине их пятой игры Чарльз потянулся за фигурой, когда остановился. — Моей ладьи больше нет, — раздраженно сказал он. — Не могу вспомнить, куда я его положил. Питер вздохнул и начал двигать фигуры обратно в исходное положение, используя перечницу вместо пропавшей ладьи, но Чарльз несколько минут просто смотрел на нее, не делая хода. В конце концов, он протянул руку и опрокинул своего короля на бок, прежде чем отвести руку назад и положить его на стол. — Питер, у нас мало времени. Тон глубокой печали в его голосе вызвал у Питера нервные мурашки в животе и чувство страшного предвкушения, с которым он боролся с тех пор, как исчезла Джин. — Как ты думаешь, что произойдет? - он спросил. — Когда все рушится» — Я думаю… что в лучшем случае реальность Ванды находится внутри нашей собственной, но они не переплетаются. Я могу только надеяться, что она в конце концов оставила нашу собственную реальность нетронутой, построив что-то временное и автономное, и если это сломается, мы просто вернемся к нашей старой реальности. Я могу только надеяться, что это то, что случилось с Джин и Скоттом, — сказал Чарльз, говоря медленно, как будто тщательно подбирая слова. — Это… звучит не так уж плохо. А в худшем случае? — В худшем случае две реальности слишком запутались, чтобы их можно было разделить, не создавая долгосрочных последствий, которые потенциально могут положить конец миру, каким мы его знаем.Черт возьми, Ванда.
— Ладно, звучит довольно плохо, — пробормотал Питер, потирая виски. — Полагаю, нам просто нужно… что, надеяться на лучшее? — К сожалению, я не думаю, что у нас есть выбор. - снова то же выражение лица, снова тот голос, как будто Чарльз пытался совладать со своими мыслями. — Питер, я… последние несколько дней мучился вопросом, стоит ли говорить с тобой по определенному вопросу, и как бы мне ни было больно это говорить, я не… Он вдруг остановился, словно охваченный чем-то вроде горя, и Питер понял, что глаза профессора блестят от слез. — Ты думаешь, я не выживу, — закончил он. — Я так не думаю, Питер. Все это, каждая его часть, было результатом твоей смерти в тот первый день. Ванда создала эту импровизированную реальность в момент твоей смерти, и у меня есть основания полагать, что в этот же момент она и закончится. Было время, когда Питер приветствовал бы смерть, когда он едва мог поднять голову с подушки и часто представлял себе, как крыша обрушивается и убивает его там, где он лежит. В то время услышать слова Чарльза было бы благословением, долгожданным облегчением от бесконечных душевных мук, которые он испытывал. Теперь, однако, он не был вполне уверен в своих чувствах. — Так… это все, да? - он поднял одну из пешек перед собой, рассеянно перекатывая ее между пальцами. - Раз все это пройдет, то и я уйду? Чарльз молча кивнул, выглядя так, как будто это причиняло ему физическую боль, и Питер почувствовал прилив нежности к человеку, сидящему перед ним. — Спасибо, что рассказал мне, Чарльз. Я ценю его. - у него перехватило дыхание, но он проигнорировал это. Ему нужно было сказать это. — Думаю, в таком случае, я должен сказать тебе, пока у меня еще есть шанс… ты в значительной степени причина, по которой я вообще прошел через все это. Он сосредоточил внимание на твердости шахматной фигуры, гладкости дерева. Это было напоминанием о том, что эта реальность все еще не повреждена, что он все еще существует. Это было отвлечением от горя, которое он чувствовал. — Ты всегда мне верил, как бы безумно я ни звучал, хоть и не видел моих воспоминаний. Ты… ты научил меня играть в шахматы, и ты держал меня в здравом уме. Я и дня не мог просидеть в своей комнате, желая умереть, чтобы ты не заглянул и не убедился, что со мной все в порядке, ты был чертовски настойчив. Говоря это, Питер то ли смеялся, то ли плакал, он уже не был уверен; в этот момент все было так же. Чарльз потянулся, чтобы схватить Питера за руку, его глаза были красными и заплаканными. Питер крепко сжал его, болезненно сглотнув, когда понял, что это может быть один из последних разов, когда он разговаривает с мужчиной. — Я хочу сказать спасибо, и я люблю тебя. Эрик мой отец, но ты тоже всегда будешь моей семьей. — Спасибо, Питер. Я тоже тебя люблю, — сказал Чарльз, одарив его неуверенной, но искренней улыбкой. — Знакомство с тобой было прекрасным подарком; Я бы не променял это ни на что. Поскольку между ними больше нечего было говорить, они сидели в тишине и наслаждались обществом друг друга. В конце концов их прервало появление Эрика, который все еще был в спортивном костюме и выглядел очень усталым, хотя и не таким вспотевшим, как обычно. — Это было быстро, — прокомментировал Питер. Эрик обычно бегал трусцой не менее сорока пяти минут, однако с тех пор, как он ушел, не прошло и четверти часа. Эрик отрывисто кивнул, вытаскивая что-то из кармана и кладя на стол. Это была пара очков; Питер узнал в них те, что принадлежали Хэнку. — Я нашел это у озера, — сдавленно сказал Эрик. — Чарльз? Профессор неуверенно приложил палец к виску, на несколько секунд закрыв глаза. Еще до того, как он снова открыл их, Питер понял, что произошло с Хэнком.***
Без особых споров оставшиеся обитатели почти каждый день перебирались в гостиную: Эрик плавал в нескольких матрасах, а Питер носился вокруг, хватая одеяла и подушки из комнат, где еще оставался пол или какие-то предметы. Никто из них больше не хотел разлучаться, когда ничего не оставалось делать, кроме как ждать. Рэйвен, которая почти не сказала ни слова с тех пор, как исчез Хэнк, вставила один из немногих оставшихся фильмов в VHS-плеер и съежилась под одеялом вместе с Куртом, в то время как Ороро лежала, опершись на несколько подушек, с пакетом попкорна в руке. Чарльз сидел на краю дивана, держа Эрика за руку, а Питер и Эрик вместе сидели на диване, завернувшись в одеяло. В тревожной тишине они смотрели «Лису и гончую» Через четверть фильма, когда Чарльз на мгновение вышел из комнаты, а остальные были заняты тихим разговором друг с другом, Питер услышал тихий, довольный вздох отца. — Нине бы понравился этот фильм. - Потребовалось время, чтобы понять, что он разговаривает с Питером, который моргнул и уставился на него. — Она всегда любила животных. Это была ее мутация; она могла говорить с ними и даже управлять ими. Его глаза были далекими и печальными, но не надломленными, как будто он с любовью предавался воспоминаниям, а не глубоко горевал. — Ты никогда не говорил о ней, — осмелился сказать Питер. Он тут же почувствовал прилив стыда из-за того, как самонадеянно он звучал, как будто Эрик каким-то образом был обязан Питеру фрагментами своей жизни с Ниной. — Я имею в виду, не то чтобы ты должен был. Просто… удивлен, вот и все. — Я не мог заставить себя говорить о ней, — сокрушенно признался Эрик. — Мне стыдно признаться, что иногда мне казалось, что принятие тебя как моего сына каким-то образом предало ее. Было больно слышать, как Эрик говорит это вслух, но это не было неудивительно; Эрика всегда охраняли вместе с Питером, даже в те дни, когда он не знал об их связи. — В любом случае, я был дураком, если так думал, — продолжил Эрик, все еще глядя на светящийся экран телевизора. Казалось, он моргал больше, чем обычно. — Нина хотела бы иметь такого старшего брата, как ты. Я не могу придумать лучшего способа почтить ее память, чем поделиться с тобой своими воспоминаниями о ней. Питер натянул одеяло до подбородка, чтобы скрыть ухмылку, и они вместе досмотрели фильм до конца. Позже, когда его глаза начали слипаться от усталости, Эрик подвинулся так, что мог лечь головой на колени Эрика, а рука отца покоилась на его плече. Они закрыли шторы, чтобы уменьшить блики на телевизоре, так что, хотя был ранний вечер, Питер обнаружил, что уплывает от успокаивающего ощущения большого пальца Эрика, поглаживающего его футболку. Когда он проснулся, фильм все еще шел, и в комнате было достаточно темно, чтобы Питеру пришлось моргать, чтобы настроить зрение. Он мог слышать тихий шепот разговора и ощущал почти кровоподтек на плече. Он поднял голову, протер глаза и открыл рот, чтобы спросить, почему Эрик так крепко сжал его. Его отец смотрел прямо перед собой, его губы были сжаты в тонкую линию, а глаза потемнели от печали. В другом конце комнаты Питер мог видеть Рейвен, сидящую с опущенной головой и уткнувшейся в руки, плечи дрожат. Ороро сидела сбоку от нее, потирая ей спину, в то время как Чарльз говорил с ней тихим голосом, слишком нежным, чтобы его можно было услышать. По пустому месту на диване и опустошению в голосе Рейвен было ясно, что произошло. Не было ничего, что можно было бы сказать, чтобы улучшить ситуацию, поэтому Питер просто закрыл лицо рукой, пытаясь дышать сквозь боль, в то время как Эрик успокаивающе провел рукой по его волосам и пробормотал слова утешения. На следующий день, когда Рейвен нигде не было, а Чарльз провел день в объятиях Эрика, пока они обменивались тихим шепотом, Питер спустился в Комнату Опасности, где они с Рейвен тренировались вместе много лет. Он сидел в диспетчерской, глядя на пустой экран, который больше не работал из-за отказа большей части материнской платы, и фантазировал о том, что находится где-то совсем в другом месте.***
Единственным истинным благословением этого разрушения реальности было то, что будильник Питера дал сбой примерно в то же время, что и Джин, а это означало, что его больше не будили насильно под припев « Не переставай верить». Вместо этого этим утром он проснулся от того, что его кровать перестала существовать. У него не было времени смягчить падение, голова сильно ударилась о землю, а перед глазами вспыхнули звезды. Когда он потер голову и, спотыкаясь, вышел в холл к спальне Эрика, он услышал тихий разговор через щель в двери, и он остановился в нескольких футах от себя, пока не смог разобрать слова, интерес достиг своего пика. — ...блокируя мои телепатические способности, как бы я ни старался. Мои возможности ограничены, и я не могу этого изменить. — Тогда что мне делать, Чарльз? Сидеть здесь, ожидая милости собственной дочери, дочери, которая презирает само мое существование? Или, может быть, мне стоит просто посмотреть, как Питер страдает у меня на глазах, как это было с Ниной? Бог знает, что еще я успел сделать за эти несколько дней… Наступила долгая пауза, затем раздался звук катящегося вперед инвалидного кресла Чарльза. — Мне очень жаль, Эрик, правда. Ты знаешь, я чувствую твою боль, я хотел бы сделать что-нибудь, чтобы помочь. — Конечно, люблю, любовь моя, и я знаю. Я тоже знаю, как сильно тебе больно, — сказал Эрик, значительно более сдержанно, чем раньше. — Но… мой сын Чарльз — как я могу жить без него? Получить такое благословение с тех пор, как я потерял свою Нину, о чем я даже не подозревал, только чтобы его от меня оторвали… — Мы не знаем, что произойдет… Эрик издал нечто среднее между насмешкой и всхлипом. — Ты ошибаешься, Чарльз, и такой наивный. Нет, это мое проклятие - потерять всех своих детей. Подходящее наказание за мои прошлые поступки: уход от Магды, предательство тебя… Чувство вины, бурлившее в животе, Питера отодвинулось, чтобы дать отцу и Чарльзу уединение, в котором они нуждались. Он так долго не собирался подслушивать и знал, что услышал больше, чем Эрик когда-либо мог ему рассказать. Он не хотел думать о том, как вскоре Эрик будет переживать потерю еще одного ребенка. Вместо этого он направился на кухню, надеясь найти немного льда, чтобы приложить его к пульсирующей голове. Ороро стояла у кухонной стойки, водя пальцами по керамике и напевая мелодию, которую Питер не совсем узнал. Она смотрела вдаль, ее глаза остекленели, а на лице играла легкая улыбка. — Эй, — осторожно сказал он, выводя ее из транса. — Хотите блинчики с черникой? Я подумываю сделать кое-что. Он не знал почему, но вдруг почувствовал необходимость предложить Ороро блинчики. По правде говоря, в холодильнике почти ничего не осталось, и большая часть еды испортилась несколько дней назад. Поскольку день сбрасывался каждое утро, они не особенно нуждались в еде, но поскольку в особняке было мало дел, еда становилась способом скоротать время. Ороро моргнула, выглядя так, будто забыла, где находится, прежде чем покачать головой. — О, конечно! Звучит восхитительно, я бы с удовольствием. Он начал печь блины, позволив себе замедлить темп, пока Ороро сидела за кухонным островком и наблюдала за ним. В наши дни было мало смысла использовать его суперскорость, это только делало все еще медленнее. Когда он начал разогревать сковороду, Ороро оперлась подбородком на руку и вздохнула. — Помню, почти каждое утро я готовила тебе кофе, а ты в ответ делал мне блинчики с черникой, — сказала она, ласково улыбаясь ему. — Тогда я бы открыл этот дурацкий шкаф, и все тарелки выпали бы, и вы были бы так любезны, чтобы поймать их или подмести, прежде чем я даже сообразил бы, что произошло. Питер оглянулся через плечо, усмехнувшись ее отсутствующему выражению лица. — О, черт возьми, этот проклятый шкаф, — пошутил он. — К концу я думал, что этот кабинет был врагом номер один. Теперь я действительно скучаю по нему. С тех пор шкаф вместе с его содержимым исчез. — Я знаю, что были плохие времена, но я помню и много хороших. Моя любимая часть каждого дня была, когда мы делились черничными блинчиками. - Она тихо рассмеялась. — Особенно в тот раз, когда мы сделали их сотню, и ты съел все до единого. Питер испытал множество эмоций с тех пор, как началась эта временная петля; экзистенциальный кризис, сокрушивший его, когда он чувствовал себя дрейфующим в море, разбивающимся на миллион осколков и падающим в бесконечную яму отчаяния. Он пережил самые высокие из взлетов и самые низкие из падений, время от времени задаваясь вопросом, сможет ли он когда-нибудь действительно сбежать из своей вечной тюрьмы.И все еще. Питер вспомнил.
Его соревнование по приготовлению блинов против Ороро с остальной частью команды Людей Икс в качестве судей. Сражаясь с Куртом за обладание поплавком-единорогом, пока Рэйвен и Ороро подстрекали их. Смотреть, как Джин падает на роликах, а Скотт падает, пытаясь ей помочь. Хэнк с бесконечным терпением учит его управлять X-Jet. Рэйвен тренируется с ним в Опасной комнате и снова и снова надирает ему задницу. Впервые обыграв Чарльза в шахматы, они потерпели сокрушительное поражение в следующих пятидесяти играх. Серенада Ванде с ее любимыми песнями Дайаны Росс. Наблюдая, как Эрик падает головой вниз в озеро. Скакать по камням с Эриком в том самом озере. Вызов Эрика на соревнование по сборке кубика Рубика. Слушать музыку с Эриком на крыше X-Mansion. Питер посмотрел на сковороду, где готовились его оладьи с черникой, и странное чувство умиротворения охватило его. Ороро была права. Было много, много хороших моментов. Он поставил горячие блины на тарелки, сбрызнув их кленовым сиропом и бросив сверху несколько ягод черники, прежде чем восхититься своей картиной — Ладно, Ро, будь готова к тому, что твой мозг взорвется. - Питер взял тарелки и размашисто повернулся. — Потому что после многих лет практики мне удалось приготовить лучшие блины… Он остановился, слова замерли на его губах. На кухне было тихо. Табуретка, на которой сидела Ороро, была пуста. — Мгм. Питер сглотнул ком в горле, поставив блины на стол; один перед тем местом, где сидел Ороро, а другой для себя. Он сел и тупо уставился на свои блины, вид которых уже не был таким аппетитным. По прошествии времени, которое показалось вечностью, он взял вилку и нож и начал есть в тишине.***
Место, которое Питер считал своим домом, раньше кипело жизнью даже во временные петли, когда там жили только девять из них. Теперь, когда он шел по его пустым и безжизненным залам, он почему-то казался намного, намного меньше, чем когда-либо прежде. На полу гостиной, столовой, кухни и многих спален теперь не было так много плитки и половиц, что Чарльз больше не мог перемещаться по этим помещениям, отводя их в свой кабинет на большую часть дня. Делать оставалось немного; еда пропала, книги исчезли, телевизор выключился накануне, а комнаты для занятий были совершенно пусты. Электрические розетки больше не работали, хотя, к счастью, сантехника была в порядке. Много лет назад, до временной петли, медленное ожидание было бы мучительным для человека со способностями Питера. Теперь он поймал себя на желании, чтобы часы замедлили ход и отсрочили неизбежное. Эрик больше не выпускал из виду ни Питера, ни Чарльза, оставаясь напряженным и расхаживая взад-вперед по комнате, что-то бормоча себе под нос. Время от времени он стоял у одного из окон и смотрел на купол снаружи, его лицо было хмурым, а глаза потемнели от ярости. Пока Чарльз устанавливал для них шахматную доску, Питер большую часть времени сидел на подоконнике, наблюдая, как потрескивает и шипит купол снаружи, чувствуя себя оцепеневшим, пока тикали часы. Он задавался вопросом, где были остальные и живы ли они; Нашли ли Джин и Скотт друг друга, беспокоился ли Хэнк о том, что все трое все еще здесь, крепко ли Рэйвен обняла Курта, увидев его снова, навела ли Ороро грозовую тучу на особняк в своем беспокойстве. Он задавался вопросом, думали ли его мама и Лорна о нем, живы ли они вообще. Телефонов уже давно нет, но после противостояния с Вандой через Церебро не было никакого способа связаться с внешним миром. По крайней мере, у Питера все еще был его верный плеер, а это означало, что он мог слушать свою музыку и вспоминать лучшие времена. — Питер? — Хм? - он огляделся и увидел, что Чарльз указывает на шахматную доску. К этому моменту большая часть фигур вышла из строя, поэтому они заменили их солонками и перечницами, маленькими безделушками и несколькими листками бумаги с надписью « белая пешка » или «черная пешка», нацарапанной подчерком Чарльза. — О, верно. Он передвинул первую фигуру, и они начали матч. Через три хода Питер понял, что проиграет. Он едва мог сосредоточиться на игре, и, по правде говоря, он был очень голоден, но он знал, что Чарльзу нужно что-то, чтобы отвлечься от окружающего их статического шума. Он передвинул кусок бумаги, солонку, и Чарльз поймал ее. Чарльз передвинул скрепку вперед, Питер заблокировал ее. Питер сделал рокировку своему королю, маленькому красному кубику, и продолжил борьбу, несмотря на неизбежный проигрыш. На стороне Чарльза лежало несколько листов «залоговых» бумаг, тогда как у Питера было только два, а также перечница, которую он держал в руке. В конце концов, когда Питер потерял свою ферзя — монету в один британский фунт, любезно предоставленную Чарльзом, — он понял, что находится в одном шаге от мата. Он крутил между пальцами пустой перечницу, водя пальцами по гладкому стеклу, ожидая характерного постукивания импровизированной шахматной фигуры по доске. Это не произошло. Он услышал скрипящий звук, как будто кто-то сел на стул, и тихий болезненный вздох. — Ты не собираешься поставить мне мат? — спросил Питер, глядя на доску. Ответа не последовало, и Питер ощутил трепет в животе, повернув голову к окну и упрямо не сводя глаз с красного купола снаружи. Его сердце колотилось о грудь так сильно, что это было мучительно. Наконец, когда он собрал остатки мужества, оставшиеся внутри него, он глубоко вздохнул и посмотрел. Эрик наклонился вперед в своем кресле, одной рукой прикрывая рот, другой нежно сжимая подлокотник пустой инвалидной коляски перед ним. Его глаза были красными, его дыхание было спокойным, когда он сидел, невидяще глядя перед собой. Ни один из них не двигался, казалось, часами, глядя на пустую инвалидную коляску с тяжелым сердцем. Наконец, когда яркий свет купола стал темно-красным, а снаружи садилось солнце, Эрик встал, сжав кулаки и трясясь рядом с собой. Защелка одного из окон щелкнула, и в следующую секунду вся рама была вырвана силой Эрика и с грохотом швырнул на землю вниз. — Святое дерьмо! - Питер вскарабкался с подоконника в груде конечностей с широко раскрытыми от шока глазами. —Чувак, какого черта ты делаешь? — То, что я должен был сделать с самого начала, — сказал Эрик, дрожа от ярости. Он поднялся с земли и вылетел в окно, оставив Питера стоять в офисе и смотреть на рушащиеся кирпичи вокруг него. Вырвавшись из оцепенения, Питер вылез через массивную дыру в стене и помчался вниз по стене особняка, подбегая к парящей фигуре Эрика. Эрик приземлился на полпути между особняком и куполом, повернувшись лицом к особняку Икс. Он взглянул на Питера, словно подтверждая, что он рядом, прежде чем поднять руки. С растущим ужасом Питер наблюдал, как руки его отца начали дрожать от напряжения, и на мгновение он не был уверен, чего именно пытается добиться этот человек. Затем он услышал это: глубокий стон X-Mansion, содрогающийся под огромным давлением, и визг искривленного металла, вырывающегося из его основания. Вся конструкция начала трястись и рушиться сама по себе, когда металл внутри вырвался и поплыл над рушащимся зданием. — Господи… — выдохнул Петр, невольно отступая назад. Он видел ярость Эрика в Египте, видел, как он разорвал на части целый город, но это казалось далеким и безличным, отчужденный отец, переживающий горе события, в котором Питер не участвовал. Теперь, зная, что он был центром горя Эрика, он чувствовал себя совершенно больным. — Давай, Ванда! — взревел Эрик, вены на его шее вздулись от усилия. — Я знаю, ты нас слышишь! Выходи и сразись со мной! Деформированные металлические прутья, листы и рамы были подняты из-под обломков X-Mansion и запущены в купол, врезаясь в стены с такой силой, что казалось, будто весь мир сотрясается. Звук был ужасным, какофония шума, которая пронзила его голову, но купол все равно едва двигался. — Папа, остановись! Останавись! — закричал Питер, зажав уши руками, когда металл зазвенел и разбился, едва слыша собственный голос. — Она тебя не слышит! Лицо Эрика стало еще мрачнее. — Тогда я заставлю ее услышать меня. Питер с ужасом понял, что Эрик разорвал даже весь подвал, где в комнате Церебро было много металла, которым он мог манипулировать и бросать в купол. Обломки на вершине особняка сдвинулись и соскользнули, когда земля, казалось, раскололась. Часть металла вылетела еще до того, как ударилась о стены, остальная часть оставила гигантскую рябь в небе. Казалось, что все это рухнет вокруг них. Питер ускорился, мир вокруг него замедлился, пока полностью не остановился в движении. Он мог видеть тысячи металлических листов, стержней, проводов, рам и прочего, парящих в воздухе, залитых красным свечением. Наверху рябь на куполе была почти полностью неподвижна, а за ними лежал невозмутимый мир, который Питер больше никогда не испытал. Его ноги устали, подкосились, поэтому он тяжело сел на землю. Мир снова ускорился, и грохот возобновился, но Питер едва его слышал. Он просто наблюдал, как части особняка разлетались на части или исчезали. В конце концов, по прошествии вечности, грохот стих, визг металла медленно стих, а Питер не отрывал взгляда от земли. Он больше чувствовал, чем видел, как Эрик рухнул рядом с ним. Он не сопротивлялся, когда голова Эрика легла ему на плечо, и мужчина вздохнул в полном изнеможении, словно нес на своих плечах тяжесть мира. — Прости, Питер. - голос Эрика был скрипучим и хриплым, наполненным бесконечной скорбью. — Мне жаль. Питер сглотнул, позволив Эрику прислониться к нему. — Все в порядке, папа. Все нормально.Я тебя люблю.
Ему не нужно было это говорить, как и Эрику. Это повисло в воздухе между ними, пока, наконец, Эрик судорожно не вздохнул и не выпрямился, его покрасневшие глаза уставились на купол над ними. — Можем ли мы послушать ту песню, которой ты поделился со мной? Питеру не нужно было спрашивать, какой именно. Он вытащил свой плейер шокирующе твердыми пальцами и надел один из наушников, прежде чем передать другой Эрику, который покорно взял его и повесил на ухо. Звук голоса Джима Кроче захлестнул их, и Питер впервые за долгое время позволил себе расслабиться. Он чувствовал, как плечо Эрика касается его собственного, чувствовал траву под руками и теплый ветерок вокруг себя. Прежде чем он сказал Эрику правду, прежде чем Эрик узнал, кем на самом деле был Питер, Питер представлял себе, как сидит под звездами со своим отцом, пока они слушают его любимые песни. Несмотря на горько-сладкий момент, Питер позволил себе насладиться осознанием того, что его мечта сбылась. Когда несколько минут спустя он начал засыпать под музыку, он почувствовал легкое подергивание в ухе, наушник слегка потянулся. Питеру не нужно было открывать глаза, чтобы понять, что Эрик исчез.