***
Девчонки — Цзян Чэн все еще не мог даже мысленно называть их дочерьми — держались на мечах неплохо. И стреляли, видимо, тоже, если пробились в соревнования лучников. У обеих были золотые ядра, и по уровню духовных сил они вполне могли сравниться с лучшими молодыми господами и госпожами их поколения. Цзян Чэн был достаточно тщеславен, чтобы радоваться этому. Все остальное его пугало. Неровное, сумбурное чувство растерянности щедро приправил страх — он не знал, что делать. Будто судьба решила, что мало над ним смеялась, и теперь у него была семья, которая была чем угодно, но не тем, о чем он мечтал. Две чужие, почти взрослые девушки, которых он, кажется, уже успел напугать и оттолкнуть. Цзян Чэн уже сто раз проклял свое неосторожное «я не могу помнить всех», но девчонки, особенно Сяцзунь, смотрели на него настороженно и угрюмо. Он только надеялся, что в Пристани Лотоса все получится как-то исправить. Возвращались они по реке, и Цзян Чэн велел разместить девчонок в одной лодке — было похоже, что они сдружились. Во всяком случае, держались они все время вместе, объединенные общей судьбой и тем, какими чужими они были в новом мире. Цзян Чэн не собирался им мешать, делая более одинокими, чем они были. Мэйли не взяла ни одной служанки из дома клана Фо, а у Сяцзунь никогда и не было служанок. У нее были натруженные руки, Цзян Чэн успел это заметить. В Пристани надо будет позаботиться обо всем… В Пристань Лотоса Цзян Чэн готов был сорваться сразу после объявления победителей, но задержался — новым девам Цзян нужно было попрощаться и собраться. Сяцзунь прощалась, Мэйли собиралась, а к самому Цзян Чэну пришел сначала Лань Сычжуй в сопровождении своих… старших, потом Лань Сичэнь. От благодарности Вэй Усяня было почти дурно, что-то переворачивалось в животе, и у Вэй Усяня, кажется, тоже. Как будто в сладкое вино налили уксус. Невозможно пить. Невозможно слушать. Глупо — заверять в том, что это ему ничего не стоило. Он злился, но только потому, что было унизительно то, насколько ненавидящим его видят. Ему ничего не стоило переступить через ненависть к мертвым Вэням — потому что ее уже все равно что не было, уж точно не к Лань Сычжую. Этот если и раздражал, то только своей безукоризненной ланьской вежливостью и правильностью. Ненависть к тем, кто разрушил его жизнь — такую, какой она должна была быть, с семьей и, демоны побери, своим ядром, без безумной тяжести долга, — ушла в прошлое вместе с их смертями. Лань Сичэнь тоже благодарил, но это было другое — с ним Цзян Чэн чувствовал себя спокойным, с ним это был не более чем ритуал. Лань Сичэнь принес подарки девам Цзян, и этот жест стоил больше всех сплетен и злых слов. Еще Лань Сичэнь просил разрешения посетить в ближайшее время Пристань Лотоса, и причин отказать ему не было. После всего случившегося этого следовало ожидать — их ордены должны были искать если не союза, то некой нужной обоим общности. Когда знакомые стены и крыши показались вдали, на лодках радостно зашумели, кто-то даже запел. Большая часть лодок свернула в широкую протоку — прямо к главным речным воротам и торговым пирсам. Девчонки не усидели под шелковым навесом. Мэйли даже встала, рассматривая величественные здания. Цзян Чэн иногда смотрел на Пристань, представляя, что он чужак, словно бы желая увидеть ее не своими глазами. И каждый раз сердце в груди билось сильнее, не находя в ней ни единого изъяна. Пурпурные стяги, связанные заклинаниями, не колыхались на ветру, и можно было рассмотреть каждый узорчатый лотосовый лепесток. Но сегодня Цзян Чэн глядел не на Пристань, а на своих дочерей. Кажется, даже волновался, понравится ли она им. Это было важно. Мэйли скрестила руки на груди и чуть склонила голову, не отрывая взгляда от изогнутых крыш и изящных мостков и беседок — они подплывали к личной резиденции главы, куда имели доступ немногие. Уже не личной, подумал Цзян Чэн с внезапным изумлением, — семейной. И девой Цзян теперь будут звать не Яньли. Через столько лет в Пристани снова будет «дева Цзян», и даже не одна. Сяцзунь, младшая, вдруг подняла голову и посмотрела на него с бесстрашием, которого раньше не проявляла. Потом отвернулась, снова глядя на выплывавший из-за ив Летний дворец с тенистой, уютной террасой, скрытой длинными ветвями. Наверное, ей тут понравится, подумал Цзян Чэн. Что он будет делать, если им не понравится?.. На деревянном причале толпились люди — куда больше, чем обычно. Пришли встречать молодых хозяек. Цзян Чэн усмехнулся про себя, представив, какая суматоха должна была случиться, когда вчера вечером прибыли новости и приказы. Даже сейчас возбуждение было густым и навязчивым, пусть приветствовавшие его слуги и хранили должное спокойствие. Ступая по доскам причала, он всем телом чувствовал любопытные взгляды; девчонкам, конечно, приходилось еще хуже. Цзян Чэн остановился у резных ворот — лотосы и волны, то, без чего нет Пристани, — и обернулся, поджидая дочерей. Мэйли шла, высоко задрав подбородок, но улыбаясь, Сяцзунь просто улыбалась, куда приветливее. Пока их характеры читались легко, если только не будет в их водах незаметных камней и течений… — Пристань Лотоса теперь ваш дом, — сказал Цзян Чэн так, чтобы слышали все. — Вы полностью свободны в ее пределах. Вам покажут ваши комнаты. — На мгновение он задумался, потом добавил: — Если что-то не понравится или понадобится, госпожа Ван позаботится об этом. Немолодая, пусть и красивая для своих лет, Ван Цэйминь поклонилась — изящно, сразу ему и девчонкам. Сяцзунь поклонилась в ответ, будто она не была молодой госпожой. Ей придется учить больше, чем Мэйли. Ту уже воспитывали как знатную деву. — А за пределами? — спросила вдруг Мэйли, и в голосе ее была если не дерзость, то совершенно нескрываемая непокорность. За пределами были озера, густые леса, несколько городков и деревень, и много, много неприятностей, в которые они могли влипнуть. Особенно Мэйли. Но впервые за много лет Цзян Чэн не смог даже повысить голос. — Позже, пока… осваивайтесь. — Он вздохнул. Наверное, надо было пообещать самому показать Пристань и окрестности, но он не был готов. Ему тоже надо было освоиться. Цзян Чэн никогда не был трусом, но, оставляя девчонок на попечение Ван Цэйминь и ее девушек, чувствовал себя так, будто оставляет поле боя противнику, а сам позорно бежит. Хотя глупость, конечно, он всего лишь ушел в свой кабинет.***
Утро в Пристани Лотоса начиналось с солнца. Окна в комнате Мэйли выходили на озеро, и даже через прозрачные шелковые занавеси водная гладь ослепляла. Комната была полна света, и Мэйли это нравилось. Встав с кровати, по теплым, гладким доскам пола она подходила к окну и смотрела, как на бледном фоне далекого берега в Пристань возвращались рыбацкие лодки. Рыбалка была делом предрассветным, днем, в жару, озера и река затихали. Мэйли очень быстро привыкла к ритму жизни в Пристани Лотоса, и к самой Пристани. — Молодая госпожа? Вторая молодая госпожа уже ждет. Сяцзунь привыкала хуже. Мэйли несколько раз видела за завтраком ее покрасневшие глаза, будто она плакала всю ночь. Наверное, надо было ее утешить, но Мэйли не знала как. Легче было делать вид, что ничего не случилось. Прямо как их новоявленный отец. Вместо того чтобы чувствовать виноватой себя, Мэйли предпочитала злиться на главу Цзян, который, кажется, успел забыть об их существовании. Сегодня Сяцзунь выглядела выспавшейся и даже веселой, фиолетовые одежды Цзян делали ее очень хорошенькой. Она была красивее Мэйли, с чертами более мягкими и округлыми, что немного уязвляло — и в этом снова приходилось винить главу Цзян. Мэйли специально за ним наблюдала, разглядывая его глаза, скулы и особенно нос. Точно такие же она видела в зеркале. — Доброе утро, цзе. — Сяцзунь сразу признала ее старшинство, и теперь Мэйли была первой госпожой, а она — второй. — Как твоя рука? Успевшая усесться за низкий стол Мэйли пожала плечами. Вчерашняя тренировка шла как по маслу, пока ей не вздумалось повторить финт мечом, которым первый ученик только что победил сразу двух «нападавших». «Слишком слабые запястья» — сказал тот, разглядывая покрасневшую кожу. А потом добавил, что у нее почти получилось. — Уже ничего нет, — Мэйли покрутила кистью, показывая, что все хорошо. — Теперь начну тренировать руки. Утренние тренировки начинались на рассвете, пока было прохладно, но сегодня старшие ушли на ночную охоту — погонять нечисть, как сказал, рисуясь, третий шисюн — потому Мэйли не торопилась. Их с Сяцзунь на охоту не пустят без личного разрешения главы, а глава… Ох, как он бесил Мэйли! — Надо поговорить с ним, — сказала она Сяцзунь, и та, конечно, поняла. — У главы много дел. — Сяцзунь тоже не могла называть его «отцом», и она его боялась. Не так, как боятся врага, а просто… Мэйли видела ее трепет, хотя она и держала лицо. Вот уж кто бы предпочел отложить встречу на подольше. Мэйли так не умела, ей надо было решать все и сразу. Бабка Фо называла это наглостью и заставляла стоять на коленях в храме предков, как теперь выяснилось, чужих. Новых — настоящих — она еще не видела. И храм только издалека: он был небольшим, из очень темного, почти черного дерева и окружен водой, словно остров. Ван Цэйминь вздыхала, что глава не проявляет сыновней почтительности, раз не спешит показывать их предкам. — А у меня много вопросов, — пробормотала Мэйли, пока служанка подливала ей чай. Она бы и сама могла, тем более, столько лишних ушей раздражали. Можно было бы их отослать, но вдруг глава Цзян еще хуже бабки Фо и стоять ей придется не просто на полу, а на горохе?.. — Я думаю, когда он будет готов, он нас позовет, — утешающе сказала Сяцзунь и, конечно, накликала. Слуга, передавший приказ явиться в кабинет главы, словно только и ждал, чтобы они закончили завтрак. Официально кабинетом главы ордена считалась большая комната позади Зала Мечей, но она больше напоминала библиотеку пополам с оружейной, а глава Цзян предпочитал работать в небольшом павильоне, из которого открывался вид на главные причалы Пристани и город за ее стенами. Именно туда их и повел слуга. Мэйли почему-то разволновалась до тошноты, она даже пожалела, что позавтракала. Сяцзунь выглядела немного бледной, но улыбалась и смотрела сосредоточенно, будто проговаривая в голове то ли сутры, то ли просьбы для их общего отца. Глава Цзян сидел за столом, глядя на озеро, — бамбуковые шторы были подняты, но в кабинете все равно было почти сумрачно. Теневая сторона, зато на закате тут, наверное, прекрасно. Мэйли склонилась в положенном приветствии, сложив руки, как подобало. Рядом так же тихо склонилась Сяцзунь. — Доброе утро, — сказал глава Цзян и кивнул, показывая, что они могут сесть. В окно ворвался ветер, тревожа волосы, и Мэйли убрала упавшую на лицо прядь. И сама себя выругала — таким неловким и напуганным получился жест. — Я хотел с вами поговорить. В голосе главы Цзян не было радости, и Мэйли мысленно показала ему язык. Она тоже не слишком-то радовалась тому, что он был ее отцом! — Все случилось довольно… неожиданно, — как будто с усилием продолжил глава Цзян. — Мне нужно было подумать. Это что, извинения? За то, что он о них совсем забыл? Они в Пристани уже семь дней! — Глава пришел к какому-то решению? Как у Сяцзунь получился такой взрослый прохладный тон? Мэйли даже вздрогнула. — Решение было принято, когда Цзыдянь отозвался на ваш призыв, — спокойно ответил глава Цзян. — Я думал о другом, это касалось больше меня, чем вас. Но я не должен был оставлять вас без внимания. Ох, подумала Мэйли. Мы довольно хорошо жили без вашего внимания. — Вам нравится Пристань Лотоса? — вдруг спросил глава Цзян, и Мэйли наконец посмотрела на него прямо. Бабка Фо всегда твердила, что нужно смотреть в пол, только она забывала. И сейчас забыла. Сяцзунь молчала, на этот раз уступая право говорить первой госпоже. Но это был легкий вопрос. — Я не видела места красивее, — честно сказала Мэйли, и впервые глава Цзян улыбнулся. Вообще, в этом кабинете за заваленным свитками столом он больше не казался гневным небожителем. Был одет проще и казался еще моложе, странно было думать о нем как об отце. — И приняли нас хорошо. — Да, — подтвердила Сяцзунь, и Мэйли едва сдержала улыбку. Особенно Сяцзунь нравилось, что каждый день служанки готовили для нее горячую ванну с маслами и цветочными лепестками. В первый раз после нее она специально пришла в комнату Мэйли, чтобы поделиться восторгом, и с того вечера они стали ближе. Признать сестру было легче, чем отца. Саму же Мэйли поразила не ванна — она же не из какого-то деревенского клана, пусть бабка Фо и считала лепестки ерундой. Но за все семь дней Мэйли никто не одернул, не отчитал и не дал розгой по юбкам за дерзость. На тренировках не считается — там доставалось всем. — Хорошо. Теперь это ваш дом. — Глава Цзян замолчал, словно подбирая слова, и тут Мэйли впервые подумала, что ему тоже может быть неловко. Они же ему чужие. — В обучении, я знаю, у вас все в порядке. Я рад, что вы так быстро сошлись с соучениками. В Пристани не принято воспитывать… детей клана отдельно от простых учеников. Цзян Сяцзунь, ты хочешь играть на пипе? Откуда он?.. Хотя что может утаиться от господина в его владениях. Ван Цэйминь наверняка докладывает ему о каждом их шаге. — Я бы хотела, — осторожно сказала Сяцзунь, стиснув в пальцах край пояса. — Я немного играла дома… В доме Бай. Оговорки он будто не заметил. — Хорошо. Найдем тебе учителя. Цзян Мэйли, ты к музыке… склонностей не имеешь? — Вот уж нет, — выпалила Мэйли, с ужасом представив, как ее заставляют пиликать на тонкой, дрожащей пипе. — То есть, просто нет. Глава Цзян только поднял бровь, а потом вдруг усмехнулся: — Понимаю. Но если тебе что-то… — Я хочу на ночную охоту, — перебила его Мэйли, холодея от собственной дерзости. Не зря бабка Фо на нее ругалась! Но раз уж глава взялся покупать их благосклонность, то отчего молчать? — Сегодня ушли старшие ученики. — Я не разрешил вас брать, — кивнул глава Цзян и, перехватив взгляд Мэйли, еле заметно закатил глаза. — Вы пойдете со мной, по крайней мере, в первый раз. Теперь вы… Он замолчал и вдруг довольно резким движением смахнул в сторону несколько свитков. Под ними лежали две лаковые коробки, обе того пурпурного цвета, которым на стягах вышивали лотосы. — Я возьму вас на охоту позже. По крайней мере, утешилась Мэйли, он не собирается делать из них вышивающих дни напролет скучных бездельниц. Наверное, этого она боялась больше всего — так и остаться без меча и славы могучей заклинательницы. — А сейчас… наденьте это. Он отдал коробки прямо из рук в руки. Мэйли снова увидела Цзыдянь очень близко, и будто почувствовала его завораживающую тяжесть на своем пальце. В коробках были колокольчики — серебряные, с тонкой резьбой защитных заклинаний. У Мэйли шелковая кисточка была темно-розовой, у Сяцзунь — более светлой. — Скоро у нас будут гости, — сказал глава Цзян, наблюдая, как они катают в ладонях позвякивающие колокольчики. В них чувствовалась ци, пусть и слабая: она была теплой и приятно покалывала, и совсем не хотелось выпускать колокольчик из рук. — Глава Цзинь. Ваш двоюродный брат. Глава Цзян так ни разу и не назвал их дочерьми прямо, подумала Мэйли, он признавал их как-то… косвенно. Криво. Нет, она не ожидала объятий и сладких слез узнавания, как в столичных романах, но пока все было буднично до невозможности. Сяцзунь на это сказала бы, что это она невозможна — то боится, что их запрут в комнатах и не будут никому показывать, как позор самого Саньду Шэншоу, то досадует, что Саньду Шэншоу не торопится звать ее любимой дочкой. — Надеюсь, вы подружитесь, — вздохнув, сказал великий Саньду Шэншоу, откидываясь на спинку кресла. — Иначе я даже не знаю, кому ломать ноги. Угроза никого не испугала — в Пристани это давно стало расхожей шуткой. Про главу им уже много рассказали, и про главу Цзинь тоже — его называли Цзинь Лином и, говоря о нем, улыбались. Но Мэйли все равно опасалась нового знакомства. — Скоро? — осторожно переспросила она, и глава Цзян кивнул. — У главы всегда много забот, но он очень… настойчиво хочет навестить меня и своих… сестер. Паузы в его речи были едва заметные, но они выдавали его с головой. А Сяцзунь вздрогнула, когда он сказал «сестры». И была молчаливее обычного, хотя и так не отличалась говорливостью. Мэйли иногда это раздражало. О Сяцзунь тоже тяжело было все время думать как о сестре. Как странно, что три никогда не знавших друг друга человека вдруг оказались так близки. Вернее, вынуждены были стать близки. Почти нелепо, думала Мэйли, когда они с Сяцзунь отдыхали в тени развесистой акации — подушки и циновки слуги бросили прямо на траву, получилось уютно и хорошо. После тренировок всегда было хорошо. Остаток длинного, вместившего в себя так много утра они потратили на то, чтобы заставить колокольчики молчать: то, что казалось пустяком, особенно со слов умевших это с самого детства, на деле требовало усилий. Они обе уложились до полудня, и все же Мэйли было хорошо от мысли, что она успела чуть раньше Сяцзунь.