разрешение

      — каждый имеет право любить, верно, минни?       — верно. почему ты спрашиваешь, чанбин? — ким не поднимает взгляда, пытаясь поймать гадкую строку в книге, что из-за вопроса товарища словно растворилась.       — я же тоже могу это делать? тоже могу это чувствовать? правда ведь?       — конечно можешь… у тебя что-то случилось? тебе кто-то нравится? — здесь он отрывается, обеспокоенно глядя на со.       — нравится, но я не думаю, что этот человек разрешит любить его.       — как можно «запрещать» любить? ты же человек. это твои чувства, они естественны.       молчание застывает, возможно, имитируя пыль в прогретом воздухе. парни сидят в комнате, душной комнате, заполненной книгами. сынмин отводит взгляд, погружаясь вновь в чтение, но чанбин не отступает, лишь заискивающе всматривается в человека напротив, сухими пальцами перебирая край лёгкой рубахи.       — правда?       ким резко приподнимает голову, успевая заметить мутный блеск жемчужной броши. непонимание в его глазах чуть смущает чанбина, словно подталкивает в плечо, торопя к выходу. тот не отводит взгляда, рассматривая карие глаза, что в солнечных лучах казались отблеском янтарной шкатулки.       — зачем мне врать тебе?       со молчит, поджимая губы, отворачивается к старому окну, жмурясь от июльского солнца, затем возвращает свое внимание к глазам сынмина.       он резко улыбается, как-то неестественно, однобоко и расплывчато. шумно поднимается со стула. и уходит. ничего не ответив. не похлопав сынмина по плечу перед уходом, не пошутив, не глянув в последний раз, хлопает хлипкими дверями библиотеки.       ким не говорит ни слова, чувствуя удар воздуха в лицо после этого. он не отводит взгляда, думая о чем-то отдалённом. эти мысли смешиваются с глухим вздохом парня, что кажется слишком громким и долгим. вздох порождает новые мысли — они тянучие, такие податливые, и, в итоге: смысл теряется.       во рту чувствуется сладость мёда, а руки сжимаются в эту податливость, словно вымешивая дрожжевое тесто. оно мягкое и нежное, приятное и вкусное, но почему-то сынмин сжимает кулаки всё сильнее, утопая в неоднозначности.

***

      — красиво, — шепчет чанбин одним тёплым вечером.       они с сынмином сидят на песке, недалеко от берега, поглядывая на море, что за день, наверное, устало. оно мирно шипит, выплевывая пену. кое-как справляясь с непривычной температурой, которую отдавало солнце целый день.       море помнит каждого радостного ребёнка, который, плевав на указания вожатых, бежал купаться. задорно смеялся, подзывая друзей и подруг к себе, намечивая хороводы, ища попутно мяч и крича о своих желаниях.       сынмин любил следить за такими играми, любил сидеть рядом с чанбином в такие моменты, любил чувствовать его бедро своим, таким жарким и сильным. последний и не догадывался о намеренности этих действий, радуясь мимолетной близости.       забываясь, со постоянно поглядывал на детей и хихикал, не замечая худой руки, касающиеся его каштановых волос.       они все ещё сидели на берегу, рассматривая мутное небо, отпустившее закат. оно начинало новую игру, приглашая мерклые оттенки: вкрадываясь в друг друга, облака превращались в тусклые отметины на темно-голубом небе. море лишь забирало этот цвет себе, нагоняя чуть прохладный воздух.       — это так прекрасно, — на выдохе произносит сынмин. он чувствует жар рядом сидящего чанбина, его хлопчатая белая рубашка и простые, терракотовые шорты так хорошо передают лёгкость его характера, лёгкость общения и прикосновений, которые не вызывали тревоги или отвращения.       сынмин обещал себе не забывать летние приключения, громкие обеды в общей столовой, где задорная буфетчица всегда настаивала взять компот, ведь: «так вкуснее, да и полезнее, парни, что вам, в сухую есть?».       их дуэт всегда окружали дети, которые любили их шутки, любили поддержку и искреннюю радость за свои достижения.       «чанбин и сынмин — лучшие вожатые!» — как-то появилась надпись на доске объявлений, выделяясь детским почерком и излишне чёрной мазутой.       их отряд в тот день разделился на две части — одна, отвлекала парней вопросами и просьбами научить играть на гитаре, а другая, прикрывая друг друга, шкрябала найденным углем на небольшом деревянном стенде. тот был обклеен безликими объявлениями, которые никто не читал.       надпись казалась достоянием, важным дополнением.       — ребят, вы что задумали? — начал догадываться сынмин, когда понял, что дети специально ошибаются, выпрашивая чанбина показать ещё раз. парень лишь легко улыбался, наклоняясь, брал гитару и проводил по ней своими аккуратными пальцами, настраивая.       — ничего такого! — в странном соответствии отвечали подростки.       — понятно всё, — ухмыльнулся сынмин, — чанбин, вставай, они что-то задумали.       со, что уже увлекся процессом чуть потускнел, подняв невинный взгляд.       он столкнулся со взором кима, получая от этого львиную долю удовлетворения, забывая о гитаре, поднимался, оглядывая детей вокруг в подозрении.       — идём-идём, — чанбин хитро прищурился, следуя за товарищем.       прошло не больше десяти минут, и дети, воссоединившись в единый отряд, бегали по всему лагерю в поисках вожатых.       — это так приятно… — задумчиво тянет чанбин, глядя на свои ноги в незамысловатых босоножках.       — согласен, я думаю, мы это заслужили, — отзывается сынмин, — ты уж точно, бинни.       — эй, ты тоже! — чанбин отрывается от разглядывания ног, корпусом поворачиваясь к товарищу.       тот лишь усмехается.       детская болтовня и смех хором приближаются к скамейке, где сидели парни.       — о, идут, — замечает чанбин, — надо бы сказать спасибо, но боюсь всем за это влетит от директрисы.       — за то весело было.       сынмин вновь усмехается, поворачивая голову, поглядывает на чанбина, тот лишь слабо улыбается.       они смотрят в глаза друг друга, и, кажется, в мыслях обоих мелькают проклятья в сторону собственной нерешительности.       — тебе не холодно? — из воспоминаний его вырывает всё тот же чанбин, легко касаясь открытой коленки.       — нет, всё замечательно, — сынмин любил улыбаться прямо ему в лицо, любил вдыхать солёный запах его волос и бархатной кожи.       — хорошо, — парень отсаживается обратно, кладя руки на свои колени, замолкает.       — чанбин, зачем ты спрашивал у меня про любовь, тогда, в библиотеке? тебе нравится кто-то из вожатых? — резко интересуется ким, пытаясь невзначай поглядывать на товарища.       он молчит. не отрывая сосредоточенного взора от тусклого неба. одновременно испытывая страх и отвращение к своей слабости, к своим чувствам.       — просто, я… — голос его затихает в смятении, — я спрашивал о разрешении любить, и ты сказал разумные слова тогда. я много думал об этом, наверное, я готов? — он вопросительно поглядывает на сынмина. последний смотрит на него также в ответ, пытаясь что-то ответить. его хватает на немой жест понимания — лёгкие хлопки по крепкому плечу.       — ты мне нравишься.       тишину сбивает лишь страстное море, бушующие, словно намекая.       сынмин удивлённо глядит на чанбина, тот на него, так зашуганно и неуверенно. он сжат и испуган.       парни сидят неподвижно минуту, ким замечает, как брови чанбина чуть дёргаются, он всё так же отчаянно смотрит в его глаза.       — ты мне тоже, — тихо произносит сынмин, опуская голову. он видит на песке отпечатки от рук со. замечая и его пальцы, он чуть забывается, оглядывая приятную форму ногтей и пальцев, их влиятельную длину.       они вновь приходят к молчанию. ким не решается поднимать голову, пытаясь сфокусировать внимание на чём-то другом — отдалённом. думает о красивом кольце чанбина на указательном пальце левой руки, что, не находя света, чуть сливается с самим со, забывая о блеске.       — я не ожидал, — начинает чанбин нерешительно, чуть сжимая кулаки.       он глядит на макушку сынмина, немного улыбаясь.       — ты был не прав, когда говорил о бесполезности разрешения.       ким в непонимании приподнимает голову, встречаясь взглядом с чанбином.       — оно необходимо.       — другой человек не должен контролировать твои чувства, хён, — отзывается неожиданно для себя сынмин, ощущая чувство резкого пробуждения. он не отрывает взгляда от парня, завороженно осматривая его красивую чёлку, худое лицо, тёмные глаза, что более походили на идеальные лужицы на тёмном асфальте после летнего, такого же резкого и безжалостного дождя.       — можно ли мне тебя поцеловать, сынмин? — глаза чанбина искрят неуверенностью, но ярким желанием и просьбой. и ким понимает, что тот имел в виду под «разрешением». теперь все его слова и действия кажутся настолько очевидными, что в голове парня ненароком проскакивает колкий упрёк к своей глупости.       — можно, — он тихо шепчет, боясь спугнуть.       со не медлит, аккуратно приближаясь, он берёт подбородок сынмина, чуть подвигая к себе. его первый поцелуй смешивается со вкусом клубничного леденца, который тот ел перед отбоем.       они игнорируют время, совсем уж буйное море, излишне тёплый песок, что неприятно давил в ладошки.       сынмин, отдаваясь процессу, чувствует лёгкую невесомость, что тянула за собой глухое головокружение. он отдаётся мягким губам чанбина, отдаётся приятной руке, что придерживала его впалую щёку. отдаётся ощущению комфорта, ясного эффекта. он отдаёт чанбину свой первый поцелуй, попутно понимая, что парень тоже доверился. понимает, когда тот легко цепляет зубами его губу, когда в нерешительности пытается остановиться, выстроить темп, подумать, но вновь забывается, жмуря глаза, когда сынмин проходит пальцами по его затылку.       они отстраняются, глядя друг на друга, не сдерживая эмоций, так удивлённо и чувственно вновь начинают дышать.       чанбин отвлекается на совсем потемневшее небо, задумчиво хмыкает и встаёт. отдавая своё внимание сынмину, он тянет руку в знак помощи, проговаривая:       — разрешение всегда нужно, сынмин.