Посмотрев на меня-уголек, Саурон облегченно вздохнул и повернулся к Черному Плащу:
— Так что ты там про Законы Жанра говорил? Свалила она, ага!
Жуткая воображаемая картинка развеялась. Ибо воняло. А с фантастическим ароматом неудачного пикника на болоте* в нос и рот (когда только успела его разинуть?) мягко заливалась вязкая жижа. Желудок трепыхнулся, выражая свое неудовольствие этаким вторжением. Яростно отплевываясь, я открыла глаза.
На меня таращился обугленный варг, а поперек меня валялся обморочный Селендир. И все мы погружались в сизовато-зеленую грязюку.
Я тону. Тонууу! Круто. Ну, просто супер! Чудом избежала гибели от молнии, чтобы захлебнуться в вонючей грязи. Откуда она вообще взялась?!
Я отчаянно забарахталась и… отшибла ногу о корягу. Кое-как привстала. Осмотрелась. И поняла, что возмущаться нахальным вторжением должно незнакомое мне болото. Болотище… Нет, не так. Великая Топь! Ибо эта штука была безбрежна, словно море. В отличии от последнего она была сплошь покрыта разных размеров холмиками, похожими на тортики. Трехэтажные такие. Многие венчали фосфорически мерцающие кусты.
Не поняла. Я что, вместе с орками грибочков тяпнула?
— Юлия?
Оглянулась на звук.
Неподалеку на лапах-ходулях гуляли насекомые. Огромные, размером со шкаф. И страшные. Представьте себе гибрид богомола, комара и стрекозы. Сизый такой, в разводах зелененьких.
Я точно свихнулась! А может, все это — загробная жизнь, и нет ни рая, ни ада, ни вечной пьянки, только вонючее болото с чудищами.
— Юлия! — Какое же из них обратилось ко мне голосом Толстого?
— Я пришла с миром, о, гигантское насекомое…
Так, а это что? Подозрительно знакомые кусочки бумаги висели в воздухе. Мерцающем. Это же Толстой! Он цел, и не потерялся!
— А, это вы, Лев Николаевич. Это загробный мир? Если нет, то приветствую вас в моем глюке. Располагайтесь, будьте как дома.
— Этот мир отнюдь не загробный. Я дочитал заклинание, но, боюсь, все пошло не так. Залезайте на кочку и не забудьте вытащить Селендира.
— Ну его. — Полезла на «торт». Как скользко… — Пусть захлебнется, предатель поганый, это самый подходящий конец для такого гада!
— Каждая жизнь бесценна.
Легко сказать, гуманист вы мой. Не вас же избили и чуть не прикончили.
— Он мне по башке дал! И по лицу! — Поскользнулась, от рывка ветка сломалась, я и шлепнулась в грязь. — А если шрам останется? Я и так не красавица, а со шрамом вообще… ууу…
К нам весьма шустро ковыляли три чудища. Причем вблизи они оказались еще отвратительнее: усы зловеще покачивались, жвалы щелкали. Они злятся? Вдруг куст, по которому я карабкалась, священный? От ужаса я разжала руки и снова сползла, с головой в грязь окунулась. Вот и спряталась. Но так я захлебнусь!
Схватилась за край кочки. Ладони соскользнули. Я снова погрузилась… Панически шаря в вязкой тьме, нащупала палку, вцепилась в нее, подтянулась. Упс. Встретилась взглядом с аборигеном. В огромных глазищах читалось осуждение, которое могло быть и гневом, и отвращением; не сильна я в чтении эмоций насекомых, но это однозначно не было восторгом. Ну разве можно радоваться, когда кто-то нагло висит на вашей лапке?
Оно меня сожрет.
Вдруг что-то схватило меня за ноги и утянуло в глубину. Я бестолково дернулась, брыкнулась, отчаянно замолотила руками. Где моя коряга? Ох, нет, она осталась позади. Неизвестная тварь облапала талию и оттолкнулась от спины. А потом за руки поволокла меня наверх, к поверхности.
Меня Толстой спас? Протерев глаза (читай — размазав грязь по лицу), увидела, что это всего лишь Селендир. И топил меня он, и вытаскивал. На данный момент как-то странно, поперек груди, обнимал, удерживая на поверхности. А сам почему не тонул? Левитировать научился или мою корягу нашел?
И, наконец, вопрос на миллион: где монстры? Я осмотрелась. Опачки… Три любопытных аборигена уже добежали до сородичей и что-то прострекотали, возбужденно размахивая усами. Неужели сейчас меня всем социумом бить будут? Пронесло: стая дружно унеслась прочь.
— Вот видите, Лев Николаевич? — Оттолкнув эльфа, потянулась к кочке. — От меня даже ужасные инопланетные насекомые-переростки убегают! А со шрамом…
— Бульк-бульк. Гхек.
— Не перебивай. — Быстро же вскарабкалась на «торт»! Адреналинчик, спасибо тебе. А может, я уже натренировалась и скоро буду ловкой, как Голлум. — Так вот, со шрамом…
— Где мы? — Селендир преглупо захлопал слипшимися (и оскорбительно длинными) ресницами. — Это — твоя родина?
Слишком он спокоен. Или у эльфов так шок проявляется?
— Нет. Продолжай тонуть. — Я как заправский попрошайка протянула руку к Толстому. — Лев Николаевич, отдайте бумажки. Отправлю вас домой, пока совсем не исчезли. Эй, это моя кочка! Уйди, предатель!
— Что ты несешь? Я спас тебя!
О, какую рожицу скорчил. Оскорбленная невинность с огромными зелеными глазами и умильно торчащими из пропитанных грязью волос кончиками ушек. Но карабкаться на «торт» он не перестал. Правда, получалось не очень, с раненой-то рукой.
— Ключами по голове?
— Какими ключами?
Он издевается?
— От камер!
— Не помню такого. — Эльф, в который раз свалившийся, яростно тряхнул шевелюрой, разбрызгивая грязь. — Сейчас не время шутить. Помоги мне!
— О, ща помогу. Так помогу… Как ты варгам и Некроманту! Буду орать! Сюда! Он здесь!
Громкий, похожий на хрюканье всхлип испортил последнее восклицание. За ним последовал еще один, и еще, а там и слезы — сопли подоспели. Я разревелась, как Царевна-Лягушка, получившая стрелой в пальчик.
— Прекрати. Как дитя малое, неужто не стыдно?
От упрека великого русского классика я пристыженно ссутулилась. Почувствовала себя расшалившимся ребенком. Звучно хлюпнув, схватила эльфа за руку и поволокла на кочку. Чуть не грохнулась сверху, но каким-то чудом помогла ему. Мною двигала не великая сила милосердия и всепрощения: бумажка с заклинанием была у Толстого, и я боялась, что он просто выбросит ее, ну, или выронит, увидев ужасную смерть Селендира. И прощай, дом. Осталась бы я куковать с насекомыми, которые, похоже, считают меня крайне отвратительной.
Взобравшись на «трот», уникальный грязевой эльф настороженно, исподлобья, уставился на ревущую меня.
— Она окончательно повредилась рассудком? — Поинтересовался он у Толстого.
— Увы, нет. — Великий русский классик любезно развернул передо мной схему круга, попутно рассказывая грустную историю грязного, как это болото, предательства, слушая которую хитропузый Селендир изображал амнезию.
Я же пыталась начертить дурацкий сверхсложный круг. Ни фига не получалось: кочка была покрыта тонким слоем вязкой грязи, которая через некоторое время смыкалась, сжирая линии. Перспектива навеки остаться на болоте вселяла в меня самый настоящий ужас. И повышенную агрессивность. Меня бесило все: вонь, головная боль — побочный эффект от рыданий; грязь, которая, высохнув, стягивала кожу; наступающие сумерки, местный аналог мошки — тучи мелких светящихся тварей, увивавшихся у куста; удивленные восклицания Селендира. В конце-концов я сорвалась:
— Хватит! Ты что, за идиотов нас держишь? Думаешь, я поверю, что тебя Саурон загипнотизировал?
— По-твоему я — предатель? — И не надоело оскорбленную невинность изображать?
Фыркнув, я отмахнулась от «светляков». Мелкие твари обиженно загудели, покружили над головой и вернулись обратно, уселись на руки, ноги, голову… Грелись так, что ли? Эльф, кстати, очаровал их не меньше: мерцающие синие пятнышки даже в волосах его копошились.
— Нет, ты — новогодняя елка. А еще двойной агент. Поэтому тебя не убили орки. И не просто так ты не дал мне съесть ту ворону-шпиона! И все время оказывался рядом тоже не случайно…
Он устало вздохнул:
— Твои обвинения нелепы. Кстати, ты эту линию криво начертила.
Фу, как жарко и душно. Хорошо, что осталось потерпеть совсем немного: я нарисовала почти половину.
— Придираешься ты так же, как Некромант, вот. Чхи! — Дурацкие радиоактивные мухи! Зачем в нос-то лезть? — О, и на светлячков смотреть мы пошли, чтоб ты смог отдать меня Черному Плащу. И как ты умудрился столько времени Т… Та… как его там… Владыке, короче, и всем-всем-всем мозги пудрить! И ради чего? Что тебе Некромант пообещал? Новые стильные шмотки черного цвета? Полуразрушенную крепость?
Селендир — точнее, та его часть, что торчала из-под грязи — покраснел и зло выпалил:
— Все Лихолесье! — Охнув, он поднес руку ко рту, словно хотел запихнуть слова обратно.
— Фи, как скромно. Зачем тебе этот гнилой лесок?
— Раньше он был прекрасен, но потом к власти пришел Трандуил, и… Тебе не понять.
— Да поняла я все: Трандурил — тот блондинистый чувак с обалденными кольцами и дурацкой короной. Продолжай.
Но Селендир поджал губы и отвернулся.
— Ну ладно. Дай-ка угадаю: ты думаешь что он — бездарный правитель и считаешь, что справишься лучше. Надо было тебе революцию поднять или государственный переворот замутить. Предательство — это слишком.
По тому, как он вздрогнул, я поняла: угадала.
— И вы все еще хотите пощадить этого негодяя, Лев Николаевич? — Я воткнула в грязь последнюю ветку светящегося куста — мой свечезаменитель. — Встаньте в центр, я вас отпущу. И побыстрее: грязь опять смыкается.
— Да. Ибо говорится: «кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую». — Пффф… — Сперва помоги Селендиру вернуться на родину.
Что-то мне подсказывает: если брошу предателя, великий русский классик будет во снах ко мне являться и стыдить. Или вообще на поиски этого ушастого двойного агента пошлет, фу.
— Ну ладно. Вставай в центр, руки по швам, не шевелись. И молись, чтобы я не случайно оговорилась.
Закончив, поправила затянувшиеся грязью линии и сопроводила Толстого на тот свет. Что ж, настала моя очередь. Снова поправила узор, прочитала заклинание и…
… ругаясь, выбралась из мусорного бака. Который стоял в подозрительно знакомом дворе. В моем дворе! Ура!
А как я домой попаду? Ключи-то в квартире. В запертой безлюдной квартире; вряд ли мне кот отопрет… А жив ли он? И сколько вообще меня не было?
***
Противно было вспоминать, как я, трясясь как цуцик (зима еще не кончилась), угрозами (в моей смерти от воспаления легких виноваты будете вы) и мольбами (ну пожалуйста, пожалуйста) заставила соседку открыть дверь и пустить меня к телефону. А там и бабушку и с ключами вызвала. Уже из душа я объяснила, где шаталась:
— Я поехала на тусовку…
— Ты же говорила, что не будешь ходить на вечеринки, пока не научишься танцевать.
— И все же поехала. Итак, я заснула в автобусе, очухалась — конечная. А она в каком-то поселке, нет, в чистом поле, только магазин рядом торчит. А уже ночь! И автобусов нет! Пришлось идти пешком. А потом я заблудилась и попала в болото. Вдруг из кустов выскочили вар… волки с самыми пожирательскими намерениями! Пришлось на елке отсиживаться, пока им не надоело снизу хороводы водить и завывать. Вот так: «ууууааааауу!». А в городе я от гопников в мусорном баке пряталась. Они приняли меня за Грязевого Человека из канализации и хотели сдать на опыты…
— Юля…
— Да-да, в лесу на каждом шагу болота с волками!
— Юля!
— Ох, ну ладно. Я сбежала из дома, жила с бомжами и вернулась с позором.
— То есть у меня скоро будет правнук?!
— Че?! Нет!
***
Селендир очнулся в каморке стражи. Это подсказал ему расположенный в голове биологический аналог GPS навигатора **и двери. Они не говорили, но крайне красноречиво присутствовали в количестве двух штук: одна вела на лестницу, другая — в темницу. Еще на полу валялись два орка, но это так, мелочи. Для эльфа все твари были на одну уродливую морду.
Брезгливо морщась, он отряхнулся от светящихся мошек и задумался было, идти ли к Некроманту. Но тут увидел ослепительную вспышку со стороны пыточной. А потом его острый слух уловил злобное бухтение темного-темного властелина:
— Этот эльф оказался даже бесполезнее, чем я преполагал. — А это еще умудриться надо. — И чары не понабились: кто ж знал, что эта дрянь исчезнет…
Мимо Селендира пронесся варг. Очень испуганный и потому очень невнимательный. Будешь тут внимательным, когда у тебя хвост тлеет!
— Зато не надо об него руки пачкать: сам сгинул с ведьмой проклятой. — Скромно прошипел назгул. А потом, видимо, не получив по кумполу за говорливость, уже увереннее добавил: — Не удивлюсь, если он и с ней сговорился. Или с магом тем. Или с обоими.
Эльф сжал кулаки. Вот же мерзкая нежить! Так и рвался его, такого хорошенького, зарубить или изуродовать. Взять хоть ту драку после похищения. Или недавний случай на обратном пути, когда он, Селендир, раненый, связанный и избитый, сидел под деревом и, разве что пар из ушей не пуская, вопрошал, почему с ним так нехорошо обошлись. А это, с позволения сказать, создание ответило банальной фразочкой в духе «чем меньше народа знает о тайне, тем дольше она остается тайной». И, заботливо оставив в метре от него кусок сушеного мяса, свалило на другой конец полянки. Из-за той излишней скрытности пришлось торчать у двери пыточной…
— Но все же рано сгинул: мог бы еще пригодиться. Теперь замену искать придется.
Селендир на носочках покрался к лестнице. Надо навестить склад и кухную, похитить теплый плащ, оружие, флягу и еду. С таким багажом он не пропадет.
— Неужто вы жалеете? Иль еще и обещание исполнить собирались?
Двойной агент со всех ног бросился прочь.
Можно податься в Лориен. Но нет: ходят слухи, что его Владыки мысли читают. В Ривендел? Слишком далеко. Вернуться домой, пресмыкаться перед Трандуилом? Немыслимо.
— Нет. — Пауза. — Ты слишком много себе позволяешь, раб. Прочь с глаз моих! И не болтай больше!
Позаимствовав необходимое, Селендир, озираясь, крался к воротам: иного выхода из крепости не было, разве что по стене лезть. Но как такое с раненой рукой сделать? Никак. Но он этим не заморачивался, радовался, что жив и не сожран, и не схвачен в плен. Причиной сему ошеломительному успеху было не его мастерство, а безумие орков: те, если и нападали, были не способны сражаться в полную силу.
С трудом приоткрыв створку ворот, эльф замер. Ибо не мог понять, что за странное темное облако кольцом охватывало крепость. Он вспомнил: Некромант говорил о ворожбе, которая не пригодилась… Разумно ли рисковать?
Прислушавшись к затихающим воплям орков, он решил рискнуть. Рванулся вперед…
Эльфа обуял ужас столь сильный, что он даже закричать не смог. Колени подогнулись, и ушастый кулем скатился со склона.
Рассудок вернулся к нему у подножия холма. Отряхнувшись, Селендир нырнул под спасительный полог леса. Он понятия не имел, куда идти***. Но одно знал точно: никогда больше не свяжется с темными силами. И со смертными девчонками.
***
Тем временем Лев Николаевич Толстой делился с современниками и прочими желающими впечатлениями о том, как он провел время. Слушатели внимали: кто скептически, кто любопытно (развлечений-то у них не много), а некоторые даже переглядывались и перемигивались, явно замыслив недоброе.
Юля на всю оставшуюся жизнь обзавелась кошмарами и ненавистью к фентези. И к спиритизму. И к природе, к большим собакам, к длинноволосым зеленоглазым русым парням…
Для Сил Тьмы последствия не были столь ужасны. Саурон и назгул быстро забыли об этом досадном недоразумении. Как и орки с гоблинами. А вот средь варгов-щенков еще долго ходила байка о Нечте Визгливом-Лохматом, которое вырывает язык, отгрызает уши и откручивает хвост. А еще шерсть выщипывает!
И только Цыпа, который оказался не пауком, а паучихой, был счастлив. То есть счастлива. Она рассекала по прошлому и, пожирая всех, кто забрел на ее точку, исполняла мечту (жрать много-много и вырасти огромно-преогромной) и просто радовалась жизни.
_____________________________________________________________________
* То бишь дивной смеси ароматов тины, гнили, жженого волоса и подгорелого мяса.
** У эльфов есть такие, но они это скрывают.
*** Но в конце-концов почапал в Лориен, который был ближе.
