Не верь, Не бойся, Не проси

      — Ладно, здесь не так уж и плохо.       Витя вошёл в комнату, на ходу вытирая банным полотенцем шею, тело и мокрые потемневшие пряди волос, с которых стекала каплями вода.       — С лёгким паром, — наконец промолвила я, наблюдая, как под распаренной жаром кожей перекатывались крепкие мышцы торса, затем, мигом опомнившись, перевела внимание на рядом сидящую Машу.       Она сидела посередине кровати в окружении взбитого ватного одеяла и крутила в руках заранее выключенный телефон, с до сих пор повышенным интересом нажимая на пластиковые кнопки. Увидела, как Витя говорил по нему, и, заприметив занимательную штуковину в папиных руках, в свойственной манере потребовала её себе для дальнейшего изучения. Спустя несколько секунд нескончаемой истерики я отдала ей мой телефон, а то Витин телефонный аппарат с множеством важных номеров как-то не совсем подходит на роль детской игрушки.       — А почему наша козюлька до сих пор не спит? — спросил Витя и, перекинув полотенце на плечо, грузно повалился на другую сторону кровати.       — Нам устроили откровенный саботаж.       — Вредничает, значит? — усмехнулся он и нежно погладил Машу по медным кудряшкам. — Даже знаю, в кого она такая, — с явным намёком посмотрел на меня.       — Я тоже знаю. Вся в папашу.       — Папа, — будто соглашаясь с моим выводом, пролепетала Маша.       — Вот не надо мне тут. Сговорились против меня, — фыркнул Витя, и под детский смех, вызванный напускной суровостью, его взгляд быстро смягчился. — Она так быстро растёт. Казалось, только вчера забрали её с роддома.       Вдруг мне почудился тот самый ни с чем несравнимый запах младенца, который заставил сердце трепетать и на мгновение окунуться в тёплые воспоминания. До сих пор помню, как я, только отдохнувшая после продолжительных родов, держала на руках крохотное тельце и, с наслаждением вдыхая тёплый и сладкий аромат, понимала, что судьба подарила поистине бесценный подарок. Как-то инстинктивно заслоняла её руками от глаз медсестёр, будто верила, что они позабудут и не заберут мою кроху с собой.       И никогда не забуду, как я пребывала в томительном ожидании визита Вити, чтобы показать наше маленькое чудо и разделить с ним радость предстоящих перемен – у нас родилась дочь.       — Да, оглянуться не успеем, как поведём её в первый класс, — проговорила я, следя за Машей, которая планировала попробовать на вкус или на прочность антеннку телефона.       — Хорошо, что до этого ещё далеко.       Витя немного сместился влево, к моей подушке. Я, притворившись, что не замечаю это столь наглое вторжение в личное пространство, почувствовала прикосновение пальцев около изгиба локтя, и они медленно, фривольно поднялись к плечу, запуская мелкую рябь дрожи, затем опустили узкую бретель ночной сорочки. И там, на плече его губы запечатлели легкий поцелуй.       — Ань, давай начнём сначала? — слова горячим шёпотом прошлись по коже.       Я посмотрела в голубые глаза с намерением разгадать его истинные мысли. Наши взгляды встретились, однако я не нашла никакой отгадки. Либо из меня плохой искатель выходит, либо там ничего нет.       — Нельзя начать жизнь сначала. Ничего не изменить.       — Почему? Просто всё забудем и будем двигаться дальше, — Витя чуть отстранился, всматриваясь в мои глаза. — Надо попробовать, — взял меня за руку и погладил большим пальцем тыльную сторону ладони. — Хоть не ради нас, а ради Машки?       Я осторожно освободила ладонь из плена его пальцев.       — А разве это всё было не ради Маши? — спокойно произнесла я. — Наш брак держался на ребёнке.       И почему мы посчитали, что игрой в "счастливую" семью обеспечим нашей дочери светлое и счастливое будущее?       — Это не так, — страдальчески выдохнул Витя.       — Ага, ещё скажи, что сделал мне предложение из-за большой любви?       И повисло напряжённое молчание, которое подтверждало правоту сказанных мной слов.       — Ты вот точно-точно хочешь развестись? Или есть сомнения? Только не ври.       Не ври…       Глубокий вдох поднял грудную клетку, которая будто попала в стальные тиски.       Я не готова ответить на заданный вопрос, потому что он, очевидно, загнал меня в тупик. Хотелось замедлить время, — нет, вообще его остановить, дабы, имея в кармане целую вечность, всё хорошенько обдумать, отогнав прочь эмоции, трезво взвесить ситуацию и принять взвешенное решение.       Мои главные враги сейчас – это эмоции и чувства, что затмевают тихий голос разума. Мне одновременно и больно, и хорошо находиться рядом с мужем. Невидимые силы тянут из стороны в сторону, словно в игре в перетягивание каната. И каждая из сторон не потерпит поражение. А я между ними, и, честно говоря, от постоянных укачиваний конкретно тошнит. Неплохо бы наконец-то определиться.       Однако я не была твердо уверена, что угрозы о разводе, исходящие от меня, являлись реальными. Всё-таки присутствуют большие сомнения. И я не знала, что ответить, но, к счастью, на помощь пришла моя дочь. Она своим неожиданным плачем избавила нас от неприятного разговора, а я, ловко минуя вопрос, поспешила избавить её от грязного подгузника.

***

      Шторы хоть и пытались спасти мой крепкий сон от назойливых лучей, но, увы, не смогли.       Я неохотно приоткрыла глаза и тут же насторожилась, обнаружив, что вторая половина кровати пустовала. Ни мужа, ни дочери не нашла рядом с собой, поэтому вскоре отправилась проверять на их наличие другую часть дома и двор.       Свет палящего солнца беспощадно ударил по глазам, отчего я не сразу заметила боковым зрением открывающую калитку.       — Вы куда ходили? — буквально с порога спросила я Пчёлкина, державшего Машу на руках.       — Да так, решили прошвырнуться немного, пока наша мама спит. Это, кстати, тебе, — и, аккуратно придерживая дочку, протянул небольшой букет диких цветов.       Я приняла букет из его рук и с лёгкой улыбкой залюбовалась кудреватой оранжевой лилией, саранка, что обычно растёт в глуби лесной чащи или вблизи леса. На секунду замерла, ощущая, как сердце наполнилось чем-то тёплым, от края до края. И я невольно предалась пустым романтическим грёзам, где всё недавнее прошлое отступило и воскресла надежда в лучшее.       — Спасибо. Неожиданно как-то, — разумеется, вернулась я из мира грёз так же быстро, как и прогрузилась туда. Всё это непросто.       — Разве я не могу неожиданно порадовать свою жену?       Витя как-то часто стал напоминать, кем я ему прихожусь по закону. Словно хотел внушить мысль, что, независимо от моих намерений по поводу развода, данный статус останется со мной навсегда. И один здравый рассудок хлестал кнутом, заставляя шарахаться от испуга, подгоняя к активным решающим действиям, которые приведут к тому, что Пчёлкин, не задумываясь, расторгнет наш брак.       — Не думаю, что в этом есть смысл, — опустила руку вместе с цветами.       — Не говори глупости. Всегда есть смысл.       Стало жутко стыдно и совестно. Витя старается искупить свою вину, заслужить прощение, а я молча стою и слушаю его. Не признаюсь, что тоже по-крупному облажалась. Неприятное чувство вонзалось клыками в шею, а я внутри ныла, не предпринимая попыток избавиться, отцепить то злое чудовище, идущее по пятам, стремящееся растерзать, от себя.       — Слушай, — начала я после обеда, когда мы с Витей уложили Машу для дневного сна и сидели на кухне, попивая чай, — а тебе в Москву не пора?       — Я же сказал, вернусь только с вами, — заявил он и запил горячим напитком кусок домашнего печенья, сделанного моими руками.       — А как же твой бизнес? — странно, ведь раньше он не мог вырваться с работы, чтобы провести больше времени с семьёй, а тут устроил себе длительный отпуск по семейным обстоятельствам. — Не рухнет без тебя?       — Если так переживаешь за мой бизнес, — его теплая, успокаивающая рука легла на не скрытую платьем коленку, — сделай одолжение – поехали обратно домой.       — Я давно дома, а тебе нужно вернуться. Там твой дом. Подумай о своей маме, она переживает, когда ты долго её не навещаешь.       — Мама будет сильнее переживать, если я приеду без вас с Машей, — настаивал Витя и подвинулся ближе настолько, что его запах запросто проник в ноздри, затем в подсознание, навевая так некстати приятные ассоциации. — Поехали домой. Я тебе слово даю, что постараюсь чаще быть дома. Через какое-то время сможем выбраться куда-нибудь за границу, — слова сопровождались полуулыбкой и ласковым поглаживанием коленки. — Оставим Машку родителям и рванём в другую страну. Устроим лучший медовый месяц, которого у нас не было.       — Без телефонных звонков с работы? — улыбаясь, спросила я, будто меня привлекло его предложение.       — Никакой работы, — без раздумий ответил Витя, в чьих глазах вспыхнул синий огонёк. — Только ты и я и то, что мы можем сделать вдвоём. Кто знает, может после такого отпуска у Машки появится брат или сестра.       Звучало так заманчиво и хорошо, что на минуту захотелось дать нашей семье шанс на новую жизнь. Однако озвученные Витей планы можно считать совершенно несбыточными. Реальность на данный момент крайне сурова к нам. Пока есть секреты и нет любви, она не даст быть счастливыми. А если и даст, то это будут лишь иллюзии на счастье. Обманчивым миражом, что вскоре растает в воздухе.       Я неопределённо пожала плечами и встала со стула. Витя хотел встать следом, дабы потребовать ответ на своё заманчивое предложение, но его пригвоздил к стулу внезапный приход моего восторженного отца, который был чрезмерно рад своему крупному улову в виде щуки. Похоже, сегодня на ужин придётся готовить нечто рыбное.       Ближе к вечеру я посетила небольшой местный магазин. За прилавком никого не было, лишь из склада доносился голос и заливистый смех женщин, видимо, слишком поглощённых беседой. Их не смутил ни звонок колокольчика, висящего над порогом, ни стук захлопнувшейся двери, ни первая просьба подойти. Как чесали языками, так и продолжали чесать ими.       — Может быть, ко мне уже кто-нибудь подойдёт? — стоило чуть повысить голос, и ко мне вышла продавщица, в которой я узнала Дашу Морозову. Хотя нет, Анохину.       — Ах, это ты, — сказала Даша с явным пренебрежением. — Чего тебе?       — Булку хлеба, муку…, — начала перечислять я, но увидела, как Анохина не торопилась подать то, зачем я пришла сюда. — Можно побыстрее?       — Привыкла, что тебе всё на блюдечке подают? Только тебе здесь не Москва.       — Спасибо, но у меня по географии пятёрка была, — не зная, куда девать руки, намотала суровую нить авоськи на палец и гордо подняла голову, посмотрев на недовольную Дашку. — К чему ты вообще ведёшь?       — Непонятно, чего припёрлась сюда. Захотелось показать, какой богатенькой стала?       С её языка чуть ли не капал змеиный яд, и я, не желая терпеть подобное поведение, намеревалась доказать, что перед ней далеко не напуганный белый кролик.       — А тебе прям завидно?       — Ха, чему завидовать? Подумаешь, перед бандитом ноги раздвинула, да ещё и удачно залетела от него.       Видимо, Анохин по прибытию домой рассказал своей благоверной, как его шуганул Пчёлкин. Хотя и без этого недавнего эпизода было понятно. Витина иномарка, стоящая прямо перед нашими воротами, совсем не вписывалась в общую картину деревенского мира. А немалые деньги, потраченные на неё, не вписываются в рамки схем честного бизнеса.       — Вот и завидно, что не тебе в мужья достался перспективный и красивый мужчина. Прямо как мой муж. Наверное, была бы я женой Димы Анохина, тоже стала бы завистливой стервой, — смотреть в её горящие от злости глаза – одно удовольствие, но я развернулась и зашагала прочь из магазина, пока Дашка Морозова не опомнилась и не решила рассказать обо мне ещё что-то новенькое.       Мелькнувшая догадка о том, что её слова всего лишь пересказ сплетен, гуляющих по деревне, прочно засела в голове. Вполне вероятно, ведь наш простой народ не любит особо отличившихся. Все на виду, как под прицелом, а местные сплетники быстро разносят новости.       — Ничего не купила? — поинтересовался убирающий сарай отец, когда я подошла к калитке.       Я отрицательно помотала головой и посмотрела вдаль, куда утомлённое за день солнце пряталось от людей и природы.       — Пап, я прогуляюсь до озера.       Папа позже спросил о чём-то, но я, повесив пустую авоську на заборчик, уже направилась к тому месту, которое встретило меня долгожданной тишиной, предвещающей целый час покоя, и лёгким дуновением ветра. Тихо, очень тихо, ни звука вокруг. Известные аккомпаниаторы, кузнечики и стрекозы, давно спали. Свежий запах озера настойчиво приглашал искупаться в его прохладных водах, поэтому я села на край влажного дощатого пирса и свесила ноги вниз, окуная их до щиколоток.       Раньше я боялась остаться наедине со своими мыслями. Они так коварны и не знают жалости, но больше нет смысла бегать и прятаться от них. Больно. Очень уж больно держать всё в себе.       Слеза скатилась по щеке. Я ужасный человек. Я изменила любимому человеку и теперь ненавижу себя за проявленную слабость. Наверное, измена Вити несоизмерима с моей – он всё-таки изменил нелюбимой женщине, то есть мне. Это едва можно назвать изменой. С него и спроса меньше.       Какими бы не были трудности в отношениях, ни в коем случае нельзя так поступать. Я могла бы передумать и отказать Соловьёву, однако посмела поддаться подлому соблазну.       Собственно говоря, что сделано, то сделано. Мне остаётся принять факт, что так нехорошо сложились обстоятельства, и то, что произойдёт в дальнейшем.       Я не в состоянии избавиться от чувства вины, пока моя измена держится в тайне. Невыносимо хотелось наконец освободить себя от тяжёлых оков совести, тянувших вниз, даже если придётся заплатить высокую цену. Даже если придётся столкнуться лицом к лицу с гневом мужа.       В ночной темноте я шла по дороге, ведущей домой, и у меня никак не получалось унять нервную дрожь, как следствие разговора с самой собой.       — Я уже хотел идти искать тебя, — нарушил тишину Витя, сидя на лежавших около забора досках и выпуская изо рта сигаретный дым.       Мельком взглянув на горящее окно кухни, заметила сквозь тонкие занавески, как ходит туда-сюда отец, затем услышала скрип досок. Витя, выкинув подальше окурок, подошёл ко мне, вынуждая напрячься всем телом.       — Ты вся ледяная, — прикоснувшись к моим плечам, отметил он и заботливо растёр теплыми широкими ладонями холодную кожу. — Пошли в дом.       — Стой, Вить, я должна кое-что сказать, — я сделала несколько шагов от него, чтобы не чувствовать прикосновений его рук. — Тебе придётся уехать в Москву. Без нас.       — Заканчивай. Я приехал за вами, а, значит, с вами и уеду.       Я, будто умалишённая в бреду, безостановочно мотала головой, сглатывая ком в горле.       — Ничего не выйдет. Мы не сможем снова сойтись.       — Сможем, простой дай искупить вину. И всё у нас наладится, станет всё, как прежде.       — Не станет, и дело не в твоей измене.       Надеюсь, Бог видит, настолько тяжело мне даются эти слова.       — Ань, харе уже морочить голову. Скажи прямо, в чём дело?       — Дело в моей…       — Что «в моей»?       Такое чувство, точно я облила всё вокруг бензином и чиркала колёсиком зажигалки в надежде ощутить жар огня, который поглотит всё, оставив после себя бесполезную горстку пепла, какую заберёт с собой ветерок. Нежданные слёзы снова хлынули градом, вызывая у озадаченного Пчёлкина много вопросов.       — В моей измене.