Не верь, Не бойся, Не проси

      — Ну, привет, — первое, что сказал Пчёлкин, и я растерялась ещё больше, от минутного замешательства слова застряли поперёк горла. — Впустишь меня?       Я сделала глубокий вдох, чуть расслабив напряжённые плечи.       — Зачем приехал?       — Поговорить надо.       — Нам не о чём больше разговаривать.       Пчёлкин на мгновение опустил взгляд, коротко глянул через плечо, будто проверял, есть ли наблюдающие за нами. Затем резко положил ладонь поверх моей, сжимающей дверную ручку, и я испуганно и быстро отдёрнула руку и отступила на несколько назад, а Пчёлкин нагло перешагнул порог квартиры и закрыл за собой дверь.       Я нервно сжала губы, изо всех сил пытаясь унять проходящее рябью по телу волнение, и обняла себя руками.       — Всё-таки есть о чём, — уверенно проговорил он. — Не хочешь чем-нибудь интересным поделиться?       Позвонки выстроились в ровную цепь и вдоль неё пробежался неприятный холодок. Мне пришлось собрать всю свою волю в кулак, чтобы удержать маску спокойствия.       Неужели он узнал о моей беременности?       — Нет, — помотала головой я.       — Скажи, почему обо всём я узнаю от твоей подруги, а не от тебя?       — О чём ты?       — Только не надо строить из себя дуру, ладно? — строго сказал Пчёлкин и отвёл взгляд. — Я знаю, что ты беременна.       Я с надеждой ожидала услышать всё, что угодно — только не это. Моё сердце учащённо забилось, а рот заполнила горькая вязкая слюна. Меня слегка замутило.       — Может быть, потому что я не хотела, чтобы ты знал. Я уже сама всё решила.       — Давненько такой самостоятельной стала, м?       Наверняка, бесится от того, что в известность его не поставили. Ведь всё должно крутиться вокруг него.       — Можешь расслабиться, — спокойно сказала я и прислонилась к холодной стенке. — Этого ребёнка всё равно не будет.       И затянулось молчание. Пчёлкин замялся, что не ускользнуло от моих глаз, в уголках которых медленно собиралась влага. Но плакать нельзя. Я обещала, что при нём больше никогда плакать не буду. Надеюсь, хотя бы сейчас сдержать собственное обещание, иначе точно не прощу себе эту постыдную слабость. Только болезненное желание выплакаться безжалостно сжимало горло.       — Вон оно как. Не ожидал от тебя, — сдержанно произнёс Пчёлкин, но так, словно хотел вызвать чувство вины. — Думал, твоя подружка преувеличивает, когда настучала, что ты решила сделать аборт.       — Зачем ты вообще приехал? Отговаривать меня? — голос дрожал, и я боялась сделать лишний вздох.       — Как ты это представляешь? — горько усмехнулся он. — Не придумывай, я не собираюсь отговаривать тебя.       Не знаю, почему, но эта фраза затянулась тугой петлёй на шее. Я была права. Не нужен ему этот ребёнок.       — Тогда зачем? — вымолвила я.       — Не мог же я остаться в стороне. Вместе заварили кашу, вместе и будем расхлёбывать. Но, как вижу, в этом уже нет необходимости.       — Мало верится в твоё благородство.       — Вот какого ты обо мне мнения. Спешу тебя расстроить − я не настолько мудак, чтобы отказаться ребёнка, — произнёс Пчёлкин. — Он, как-никак, мой.       — Откуда такая уверенность?       И Пчёлкин в ответ одарил меня суровым взглядом. Я невольно смутилась и отвела в сторону глаза, чувствуя, как горячая кровь хлынула мощным потоком к лицу, обжигая щёки. Руки мои сами нашли подол растянутой домашней футболки и принялись беспокойно теребить ткань. Тонкие пальцы, наткнувшись на торчащую нитку, поочерёдно наматывали её на себя, так и в безрассудстве норовили выдернуть из шва.       — У тебя всё? — внезапно спросила я, даже несмотря на него. — Или давай ещё что-нибудь обсудим?       — Точно не передумаешь?       — Я уже всё решила.       — Ладно, так тому и быть. Моё дело – предложить, как говорится, — проговорил Пчёлкин и, напоследок осмотрев прихожую, хотел развернуться и уйти, но: — Если вдруг передумаешь, то будь добра сообщить.       Пчёлкин стоял, ожидая, что я скажу что-то на его просьбу, однако, к его же разочарованию, я молчала не в силах даже посмотреть на него. Пускай он поскорее уйдёт и прекратит отравлять своим присутствием атмосферу, играть на натянутых, подобно гитарной струне, нервах.       В поле бокового зрения попало резкое движение, и в следующее мгновение входная дверь с грохотом захлопнулась. Дверная цепочка лишь качнулась под гневным давлением.       Слеза одиноко скатилась по щеке, оставив за собой мокрый след. Неприятно сжался желудок. Наверное, на нервной почве. Ощущения такие, словно по мне только что прошлись дорожным катком. Но выплакаться было не суждено, у моего организма – или ребёнка, — появились другие планы. Резкий приступ тошноты заставил скрыться за дверью ванной комнаты.

***

      — Оля, не отходи далеко, — сказала я, устало откинувшись на спинку скамьи в жарком летнем парке.       Сестрёнка, с которой мы решили прогуляться, даже ухом не повела и убежала подальше от меня. Я укоризненно покачала головой, наблюдая за этим непослушным подростком, и тяжело выдохнула.       Под покрывшими аллею солнечными лучами я прикрыла глаза. Тяжкий груз вины, появившийся на фоне завтрашнего аборта, навалился на плечи, и не оставляет пространства для свободного вдоха. Всё давило. Казалось, что холодные тиски совести вот-вот начнут сжиматься и раздавят меня в своих объятиях.       Глухой звук падения, затем слышится жалобное хныканье.       Я открыла глаза и увидела, как на асфальте сидит маленький ребёнок. Девочка в милом розовом платьице с белыми рюшами, чьи волосы пшеничного цвета заплетены в две косички, держалась за коленку. Светленькие брови нахмурены на кукольном белом личике. Из больших детских глазёнок лились горькие слёзы.       Внезапно по моему телу будто электрический ток прошёл. Сердце сжалось. Я дернулась, ощутив, что должна успокоить хрупкую и совершенно беззащитную малышку. Заботиться о ней и защитить от внешних угроз, существующих в этом мире.       Мой порыв исчез, когда к девочке вдруг подбежала молодая девушка. Она быстро подняла ребёнка на руки, и та продолжила плакать, но не так сильно. Прижималась к руке матери щёчкой, постепенно успокаиваясь. Девушка в свою очередь целовала дочку в светленькую макушку и, обнимая, гладила по спине, говоря, по всей видимости, что-то утешающее.       Я как-то пристыженно опустила глаза. Через секунду поняла, что неосознанно накрыла ладонью свой пока плоский живот. Хотя какой «пока»? У меня назначен аборт завтра. И я спустила ладонь на колено, словно ничего подобного не произошло.       Никаких детей. Не сейчас.       — Аня? — услышала знакомый женский голос, и я, подняв голову, увидела рядом стоящую Тамару Филатову. — Привет. Думала, что обозналась.       Она добро улыбнулась и присела на лавочку, ставя на неё, подле себя чёрную кожаную сумочку.       — Привет, — поприветствовала я её, надевая на лицо улыбку.       Нет, видеть Филатову я была рада, с ней очень легко общаться и находиться рядом, между нами никогда не бывало чувства скованности, но сама идея видеться с теми, кто хоть как-то приближён к окружению Пчёлкина, казалась плохой. Ведь с ним я стремилась оборвать все связи.       — Мы с тобой давненько не виделись. Рассказывай, как у тебя дела?       — У меня всё нормально, — отрешённо ответила я.       «Всё нормально». И когда такая жизнь стала нормой?       — А ты чего здесь? — спросила я.       Тома заметно напряглась, и её лицо поникло.       — Да здесь неподалёку прохожу обследования. Ну это я так, для спокойствия, — проговорила она и вновь улыбнулась, только без ранней яркости. — А ты?       — А я…       — Аняяя! — и тут к нам подлетела Оля. — Вон там киоск с мороженым! Можно я куплю?       Мне не очень-то удобно обсуждать наши финансовые проблемы при чужих людях.       — Оля, давай в следующий раз. Я деньги с собой не брала.       — На, держи! — Тома вытащила из чёрной сумочки деньги и протянула моей сестре.       — Ого! Спасибо! — пришла в восторг Оля, с благодарностью глядя на Филатову. — Здесь много. Вам может тоже купить?       — Не-не, спасибо. Я не люблю сладкое, — сказала Тома, и её красные губы изогнулись в красивой улыбке. — Купи себе что-нибудь подороже, — заговорщически наклонила вперёд.       Олькины глаза сильнее от нахлынувших радостных чувств, и она, счастливая, побежала к киоску.       — Том, ну зачем? Не нужно было.       — Ой, перестань! Я не обеднею, зато ребёнок порадуется, — усмехнулась Тома. — Это же твоя племянница?       — Нет, это моя младшая сестра.       — Никогда бы не подумала. Она такая шустрая.       — Это да, — кивнула я, смотря, как Оля поворотливо минует очередь у киоска, а затем с довольной улыбкой смотрит на развёрнутый пломбир в шоколадной глазури.