Лезвие

      Он до сих пор хранил нож.       Казалось, и простенькая деревянная рукоять, и само лезвие насквозь пропитаны той мутной водой и пролитой кровью. Словно его собственный глаз... И с такой же острой ненавистью клинок ждал дня, когда в нём отразится алая кровь Вандера.       Он до последнего затягивался, как от тлеющей сигары, зябкой надеждой, но нож хранил.       Ведь Вандер бы никогда не согласился. Их разделяли бесконечно чёрные воды, сама грань между жизнью и смертью. Вандер, старый добрый Вандер, не желающий лишних жертв, метался по ту сторону со своими страхами и выискивал его в потревоженном безумии разлитой бездны. Если бы он тогда довёл задуманное до конца, убил бы не только друга, но и свой собственный страх. Пожалуй, для Зауна так было бы лучше. Он зашёл бы дальше той стычки на мосту, прорвался бы в Пилтовер, не оглядываясь на трупы, и Линии столь же бесстрашно устремились бы следом. Но Вандер больше заботился о настоящем, чем о будущем. Всегда был идеалистом...       Но таскал с собой нож.       ...Силко откинулся на студеный камень постамента, и прохлада занявшейся ночи прокралась сквозь рубашку. Немой страж нависал сверху, покуривая свою трубку и молчаливо улыбаясь. Несокрушимый и собранный из металлолома. Такой он и был.       Мужчина рассеянно пригладил седеющие волосы и глянул ещё выше, на щель далёкого неба. На звёзды ночь не расщедрилась.       Палец скользнул по кромке лезвия. Затупилось. Будто осознав, что работа его выполнена, оно позволило ржавчине расцвести уродливыми язвами.       Его взор тоже притупился, пусть и остался столь же холоден, а тело подгрызала особая, человеческая ржа. Но он уже не спал с ножом под подушкой. И смысла таскать его, запрятанный в ботинок, больше не было.       Спасибо Вандеру, он оставил ему лучший свой клинок.       Джинкс. Голым птенцом она предстала перед ним в разбитой скорлупе своего детства, изуродованная отчаянием подобно самому Силко. Отзвуки её плача дождём той ночи барабанили по разуму, а чужая печаль въелась в ноздри сильнее гари Мерцания.       "Я не хотела!"       "Я не хотел!"       Монстром тебя делают не решения...       "Вайолет, нет! Вайолет!.."       "Ты не понимаешь! Не понимаешь!"       ...Монстром тебя делает способность предвидеть последствия...       "Не бросай меня! ВАЙОЛЕТ!"       "И что ты сделаешь?! Бросишь всё?! ВАНДЕР!"       ...и продолжать идти вперёд.       Она рванула к нему, нырнула в окружающую его чернь, словно увидев в углях его глаза свет далёкого солнца. Она захлебывалась собственным горем, и смешанные с сажей слёзы жгли огнём.       Этот маленький синий огонёк, обезоруживший, объявший его в наивной мольбе, грозил пожрать, но странно согревал.       Да, он выронил нож.       Да, холодная сталь исчезла из его взора.       То, что осталось от Вандера, смотрело, — Силко знал, смотрело, пусть и не видел изуродованного лица. Они верили в преданность. Вандер эту веру предал. Но не Силко.       Руки замкнулись немой клятвой. Подбородок мягко опустился на нечесанную макушку. Шёпот утешения вторил дроби дождя, накинувшегося на разбушевавшееся пламя.       Устроенный девчушкой пожар не потухнет. В её глазах — не потухнет. Силко позаботится.       ...Мужчина несколько растерянно посмотрел на истерзанные временем ладони, постучал огрубевшей подушечкой пальца по острию, вздохнул, уронив голову, и неспешно поднялся. Тишина ночи вздрогнула далёким пьяным криком и упала вновь.       Он положил нож на постамент подношением небесам и запоздалой благодарностью, безмолвным извинением и попыткой откупиться. Иногда Силко ловил тот взгляд, что тщилась изобразить эта статуя, ловил в лужах, состоящих из воды от силы на четверть, в сточных канавах, морщинами избороздивших Заун, и, когда возвращалась бессонница, в бутылке дорогого тлена. Все в Нижнем городе порою видят мертвецов. Но не всем они мерещатся.       Впрочем, плевать. Мужчина развернулся и побрел прочь.       Он взрастил ту, кем мог гордиться.       Его птенец оперился и расправил крылья.       Его огонёк обернулся адским пламенем и сжёг свои страхи.       Его закалённый клинок воссиял, занесенный над Пилтовером.       А эта ржавая безделица пусть достанется какому-нибудь бродяге...       "...а если бы у тебя была дочь, Сил? Ты бы также ей пожертвовал, словно чёртовым кинжалом, а не человеком?!"       Силко сбавил шаг. Остановился. Заскрежетали зубы. Прошлое заклокотало в горле, вскипело в сосудах и вырвалось нервным смешком.       Пожалуй, Вандер и вправду раскрыл ему глаза. Левый не закроется и после смерти, но Силко ясно видел, кого мог потерять.       И не находил сил сдвинуться с места.