По твоим правилам

— Пятеро, — говорит Жан. Сидящий с ним плечом к плечу Нил поднимает голову, отрываясь от старенького телевизора взглядом — там повторяют одну из недавних игр Троянцев. — Ммм? — тянет он, посматривая на Моро. — Тогда, в Гнезде. Рико никогда не касался сам такого дерьма, как мы — всё делали другие. Их было пятеро, и в первые четыре раза я сопротивлялся, устраивая шоу. На пятый перестал — и тогда Морияме стало скучно. Жан смотрит на руки Нила, потому что надо хоть куда-то смотреть. Джостен отыскивает на кровати пульт от телевизора и жмёт кнопку выключения. В комнате становится ощутимо темнее. — Жан… Нилу вовсе не обязательно вообще что-то говорить. Жан сейчас и не скажет уже, почему решает поделиться событиями такой давности — с момента, как Нил и Рене вытаскивают его из Гнезда, проходит больше двух лет. Весомую часть этого времени Нил находится рядом, но почти всегда лишь смотрит с экранов на записях матчей. Они видятся нечасто, но каждая из этих встреч как воздух необходима им обоим. Пересекаться в коридорах перед играми становится недостаточно довольно быстро, смотреть друг на друга с трибун — отвратительно мало. Они выбирают старенькие мотели на пересечениях трасс, следующих из разных штатов, как прячущиеся от камер и внимания любовники, но каждый раз максимум, который себе позволяют — жадные, отчаянные поцелуи прямо перед тем, как сдать администратору номер. Такие, как однажды в Гнезде во время рождественских каникул. Такие, которые никто из них так и не может за эти годы забыть. Лишь однажды Нил пересекает черту; сейчас уже Жан не вспомнит, какой это день и какой это год. Джостен тогда выдаёт ему странное «Да или нет?», и Моро не знает, откуда он эту фразу подхватывает, но она ему совершенно точно не нравится. Вслух он не отвечает; Нил стоит перед ним на коленях, и Жан сжимает рыжие вихры, который тот с тех пор и не перекрашивает больше, и тянет его голову к себе. Больше такие вопросы Нил не задаёт. Жана, впрочем, не трогает тоже — ни разу, пока он не начинает разговор про тех пятерых. Нил никогда не отличался разговорчивостью; сейчас тирадами не радует его тоже. В полумраке мотельной комнаты, где всё слегка подсвечивается разве что жёлтым фонарём с улицы, Джостен разворачивается к нему лицом, заставляя кровать натужно скрипнуть от движения, а потом в один миг оказывается у Жана на бёдрах. После Жан и не вспомнит уже, что именно он ему говорит, слова сотрутся действиями, почти сразу потонут в поцелуях — таких же жадных, как и всегда, словно это их последняя встреча, словно никто больше не позвонит спустя месяц с предложением пересечься снова. Целовать Нила — как выигрывать настоящий бой, где никто не хочет поддаваться друг другу. Он говорит, что это всё уже в прошлом; Жан знает это и сам, события его шестнадцати он оставляет в Гнезде ещё до того, как у него получается оттуда сбежать. Стараться приходится долго, и за забытье он платит цену поистине огромную — от знакомства с тяжёлыми таблетками до шрамов на запястьях, — но Жан справляется. Сейчас слова Нила у него вызывают разве что улыбку, которую он прячет на коже Джостена, пока касается губами его шеи и пока горячо выдыхает ему под ухо, но ничего против не говорит. Нил считает, что всё должно быть не так — и заявляет ему об этом с такой яростью, что Жан смеётся. Жан смеётся редко, но Джостен видит и слышит это чаще всех остальных. — И что ты предлагаешь? — спрашивает он. Момент, когда храбрый лисёныш превращается в хитрого лиса Жан отследить не может — это просто случается в одну из их встреч. Возможно, после того вечера с дурным вопросом, который Жан пытается стереть с губ Нила, вбиваясь членом в его рот. — Всё будет по твоим правилам, — сообщает Джостен, и свои слова тут же и нарушает — толкается бёдрами к паху Моро, и не останавливается, пока Жан не укладывает руки на его поясницу. После, впрочем, не останавливается тоже, так и продолжает двигаться, пальцами зарываясь в отросшие вихры Жана. Это — совсем не его правила, но ему нравится. Ему не может не нравиться; Нил не выходит у него из головы с их первого поцелуя, несмотря на то, что он — месиво из крови, укусов и призывов заткнуться, чтобы их не застукали прихвостни Рико. Он — отчаянная мера, на которую толкает себя Жан, и которая впоследствии переворачивает всю его жизнь. Когда оказывается, что Нил помнит его тоже — и что не планирует забывать, — Моро искренне удивляется. Джостен отстраняется, когда начинает кружиться голова. Вдыхает резко и шумно, распрямляется у Жана на бёдрах, но только для того, чтобы сдёрнуть свои джоггеры вниз вместе с бельём. Моро смотрит чуть нахмурившись, то и дело обводя языком припухшие, уставшие от поцелуев губы — эту битву с Джостеном он проигрывает, но не выйти победителем не так уж и обидно. Совсем не обидно находиться под Нилом, с этого ракурса определённо есть, на что посмотреть; Жан переводит ладони с поясницы Джостена на его живот, обводит большими пальцами выступающие бедренные косточки, делает себе мысленную пометку обязательно тронуть их языком, когда предоставится такая возможность. Нил за эти годы почти не меняется — так и остаётся жилистым и сухим, и, кажется, разве что подтягивается ещё чуть-чуть. На тело, выточенное ежедневными многочасовыми тренировками, Жан смотрел бы круглые сутки. Но Нил даже не старается не дёргаться, давая Моро себя рассмотреть; он в движении — тянется к тумбочке, и тонкая футболка задирается, обнажая рёбра. Жан укладывает на них ладонь и не убирает её, даже когда Нил распрямляется снова. Пальцы у того блестят от смазки, Жан замечает на тумбочке литровую бутылку, которая, кажется, входит в базовый комплект этого номера. Никто из них комментарии этой бутылке, впрочем, не отпускает. Жан ничего не говорит даже когда Нил тянется этими пальцами себе за спину. Молчит, даже когда Джостен упирается лбом ему в плечо, только обхватывает свободной рукой за шею, привычно зарываясь пальцами в волосы на затылке — он так делает крайне часто, просто не может от этого себя удержать. Нил смещается, Нил подаётся к нему, утыкается губами в шею, и Жан знает, чувствует — тот сдерживает стоны, каждый из них превращая в тяжёлый, жаркий выдох, который оседает сейчас на его коже. Он чувствует его целиком; каждый толчок, с которым Джостен себя растягивает, доходит и до него тоже. Моро спускает ладонь с бока снова на поясницу, оттуда ведёт ниже, намереваясь руку Нила перехватить, перепачкать свои пальцы в смазке и сделать всё самому, но Джостен награждает его колким укусом в шею, отбрасывая руку прочь. Другой, не занятой делом, он тянется к поясу штанов Жана. Пуговица не поддаётся ему долго, молния — ещё дольше. Жан прячет в волосах Джостена лёгкую улыбку, но помогать не рвётся. Это тоже не совсем его правила, но его устраивает; когда ладонь Нила забирается ему под бельё, обхватывая плотным кольцом, он не может сдержать стон, который услышат наверняка и соседи тоже. На соседей ему плевать. — Давай, Жан, — слова Нила опаляют ему ухо, влажные губы, которые тот беспрестанно облизывает, спускаются на шею, а оттуда поднимаются до скулы. Нил целует вытатуированную тройку на его щеке, которую Жан никак не сведёт, и придвигается ближе. Испачканная в смазке рука устраивается на мгновение на его шее, и Жан шумно выдыхает, зная, что этими пальцами Нил только что растягивал себя — для него. Нил поразительно много для него делает за эти годы. Жан сейчас, кажется, всё это и не упомнит полностью. Правила Жана начинаются, стоит Нилу чуть приподняться. Джостен не спешит помогать себе опускаться на член Моро, и Жан фыркает, с улыбкой целуя хитрого лиса куда-то в ухо. Подхватывая того под бёдра, он делает всё сам, до последнего стараясь не шуметь — даже стон прячет в губах Нила, проталкивает языком ему в рот этот и все последующие, с которыми начинает в Джостене двигаться. Нил так и не поддаётся, так и не перехватывает инициативу и насаживаться не начинает — только выгибается всякий раз, как Жан вскидывает бёдра сильнее, погружаясь целиком, только кусает свои и без того потрескавшиеся губы, стоит Жану притянуть его к себе и выйти на всю длину, дразня. Выдержки у Моро маловато. Нил добирается до тех его чертогов, которые он никому не показывает — Жан не вспомнит, когда его член видел чьи-то руки кроме его собственных, зато точно скажет, когда последний раз за эти годы он кого-то берёт сам — никогда. Нил, возможно сам того не осознавая, оказывается первым, но об этом ему знать не обязательно. Джостен тянется к своему члену, обхватывает его ладонью, облегчая Моро задачу — его руки всё ещё заняты бёдрами Нила, его ладони всё ещё смещаются на его задницу, на поясницу и обратно, и когда он кончает, выскользнув в последний момент, и сжимают кожу так плотно, что синяки на ней, которые точно выступят наутро, Нила удивят. Джостен ничего против не скажет — решает же, что главный тут Жан. Следить Жан не сильно любит, но обещает себе, что поцелует каждое пятно, если у них хватит на это времени. Нил пачкает свою руку, пачкает футболку Жана и край подушки, высовывающийся из-за его спины, сбивчиво выдыхает Моро в губы. Жан ловит каждый его выдох, каждую попытку что-то сказать, которая выходит не так, как нужно, запоминает каждый поцелуй; Нил расслабляется на его бёдрах, наваливаясь всем телом, и не в правилах Жана его от себя отстранять. Он забывает многое из Гнезда, что принято считать плохим, зато пытается как можно дольше сохранить в памяти всё хоть немного хорошее; Жан помнит свои движения и помнит свои слова, воспроизводя всё сейчас — тянет к себе руку Нила с испачканной в подсыхающей сперме ладонью, и прижимается губами к запястью, там, где несколько лет назад красовались тёмные кровоподтёки от наручников. Нил расплывается в улыбке, которую Жан прекрасно видит даже в темноте комнаты, и замирает. — Ты не спал тогда? — спрашивает он. Тогда — это в вечер очередного зверства Рико, после которого Жан сидит у кровати Нила до самого утра, вслушиваясь в его дыхание и всматриваясь в хмурое от наверняка кошмарного сна лицо. Той ночью Жан целует искалеченное запястье Нила, думая, что ничего больше ему никогда дозволено не будет. Нил не отвечает, обхватывая его другой рукой за плечи крепче, но Жан понимает всё и без слов.