Цена свободы - семья

      Заун – случайная клякса.       Никогда не было в истории, чтобы что-то появлялось спонтанно, без цели.              История города - победы и поражения, честь и слава.       День города – память, слезы и радость.       А что Заун? Въевшееся чернильное пятно без роду и имени, так неудачно расположенное рядом с величественным и развивающимся Пилтовером.       Неправильно, ненормально.       В Пилтовере пытались оправдать историю Зауна: слали дотации, беспроцентные кредиты, гуманитарную помощь. Бесполезно. Заун оставался дикой и необузданной злокачественной опухолью, а чернильные края сильно въелись в карту и никакие чистящие средства в виде кризисов и направления миротворцев не стирали кляксу.       Сквозь огромные очереди за буханкой хлеба, разраставшееся преступностью и всеобщим упадком Заун умудрялся выживать по своим законам. Не как все.       Аморально. Неслыханно.       Силко понимал этот город, видел в нём себя – такой же слабый и такой же отвергнутый. Они оба выжили и стремились доказать своё значение этому миру – стремились обрести свободу.       Но цена независимости нации Зауна – Джинкс. Как говорится, без жертв не бывает побед. Не так ли? Раньше он бы кинул Пилтоверу на линчевание любую шестёрку, устроил пиррову охоту ханжам из Совета.       Но теперь он понимал Вандера: понимал почему тот поступил так как считал нужным, почему не отдал Вай и почему пожертвовал собой. Предав семью однажды, ты предашь своих подчинённых, свой народ и самого себя. Судьба иронична , не так ли? Наверняка этот сукин сын на небесах смеётся и может немного гордится , что его самоназванный братец обрёл хоть каплю человечности.       Но разве внутренние диллемы имеют значение, когда твоё тело прорезали треклятые пули, во рту ощущается вкус жидкого металла, а перед глазами не всполохи наступающего рая, а мутная картинка похожая на дрянную реальность. Не так он хотел умереть, не от руки своего чада.       Маленький дьяволёнок кидается к нему и смотрит своими большими алыми глазами, в которых читается вина. Опять. Снова. Вновь. Джинкс чувствует себя повинной из раза в раз, корит себя за все прегрешения, несёт на хрупких плечах вину за все смерти. И вот перед ней человек, чья погибель лишит её рассудка, сведёт с ума окончательно.       Он не может позволить себе умереть, причинить страдание девочке, стать очередным голосом в её голове и последним гвоздём в крышке её гроба.       Молитвы были услышаны и приспешники прервали «семейную идиллию», вломившись в комнату и без лишних слов унося ослабевшее тело их предводителя прочь. На Вай и Кейтлин никто не обращает внимание, позволяя уйти.       Перед тем, как потерять сознание, краем своего целого глаза Силко успел заметить как Джинкс стоит около стула, где ещё секунды назад распласталось его же тело, опирается на массивную спинку и смотрит на сестру, которая что-то кричала, доказывала и… на бледном личике не дрогнул ни один мускул, не пролилась слеза. Силко мог поклясться, что в этот момент внутренние демоны оставили Джинкс для принятия окончательного решения. Кто она? Паудер или Джинкс?       И она сделала свой выбор.                                                                                                 ---       Он долго ждал, когда сможет избавиться от мирских дел и прийти к берегу омываемый спокойными мерными водами. Ночная водная гладь благоговейно встречала желающих отдохнуть от городской суеты и уединиться самим с собой. Силко же видел в этой стихии свою погибель, личный кошмар с которым из раза в раз пытался совладать, но не в силах преодолеть страх и окунуться в чёрные воды. Каждый раз, когда он пытался зайти дальше, ноги сковывало неведомыми путами, словно море вокруг тяжелело, злобно предвещая ему одному неминуемый конец. Стоит только сделать ещё один шаг и цепкие пальцы стихии утащат его на самое дно окончательно, бесповоротно.       Но Силко здесь не был единственным кто пришёл сюда не из желания посмотреть на ночной горизонт усыпанный звездами. Он ни с кем не спутает свою Джинкс, поодаль стоящей к нему спиной по щиколотки в воде и взирающей куда-то вперед.       Севика рассказывала, что после операции Джинкс каждый день навещала находящегося в коме Силко. Умудрялась каждое утро приносить сорванные у пилтоверских домов свежие цветы, мастерила игрушки ( одна из которых была похожа на Силко). По своему служебному положению Севика взвалила часть обязанностей Силко на себя и была удивлена как синевласая бестия умерила свой пыл и беспрекословно выполняла все её приказы, не устраивая лишний шум и привычный хаос.       — Джинкс? — в его голосе было нескрываемое удивление, потому что она никогда не приходила сюда одна, тем более добровольно.       Девичьи плечи вздрогнули, тело моментально повернулась в сторону голоса . Все её действия выглядели осторожными, будто сейчас сбежит диким зверем. Но она не убежала, даже наоборот, подошла ближе и непривычно усмехнулась с видом изборождённого внутренними заботами человека. Севика предупреждала: «Твоя постоянно ходит смурной и очень-очень много думает.»       — Знаешь, — начала Джинкс неуверенно, осторожно подбирая слова. — Ты всегда слушал не только мой непрекращающийся трёп, но и чёртовых демонов в голове. Всегда старался помочь избавиться от них, помочь принять себя такую какую есть. И ты никогда не отворачивался от меня какое бы дерьмо я не совершила...даже когда я тебя чуть не убила - ты понял мой поступок и принял его.       С каждым предложением в её горле предательски саднило, на глазах наворачивались слёзы, но непоколебимость Джинкс поражала Силко. Она говорила без привычного штампа провинившегося ребёнка, а отчеканивала каждое слово и уверенно смотрела глаза в глаза.       Его ребёнок вырос слишком быстро, и причина тому - его возможная погибель. Пока он был в коме и восстанавливался, девочка много размышляла о своей возможной судьбе без Силко, его истинном значении в своей жизни.       Вместо слов, вместо всего что Силко хотел бы сказать, что мог бы сказать, он обнимает дьяволёнка, своего дьяволёнка так крепко, как позволяет ему нынешнее состояние изрешечённого насквозь человека и чувствует как худые руки сцепляются вокруг его талии и юное тельце жмётся в ответ, чувствует как намокает ворот его пиджака от слёз, чувствует как она жмётся лбом в его грудь в первую их встречу.       Он приподнимает за девичий подбородок, желая взглянуть в лицо, словно не видел сотни лет этого курносого носика, больших невинных глаз, вечно искусанных губ.       Все её злободневные думы сыплются под родными руками и она привычно трётся о теплые ладони. Расслабляется за долгое время, почти мурчит.