***
Чимин очень ждал начала недели, казалось, что выходные никогда не закончатся. Все выходные Пак слонялся по квартире, вспоминая прекрасную вечеринку и все её вытекающие события. Чимин, окончательно приняв факт симпатии к Намджуну, постоянно улыбался и мило хихикал, каждый раз смущаясь от воспоминаний о взгляде карих глаз, застеленных поволокой желания, что становились темнее, стоило Чимину провести рукой по паху или же поцеловать. И сейчас парень несётся в лицей. Шарф, на скорую руку завязанный на тонкой шее, держится на последнем вздохе, грозясь слететь и смешаться с серостью ноябрьских луж. Сейчас это Чимина не волнует, точно так же как и то, что капельки грязи с пяток слетают на чёрные классические штаны лицейской формы. Какая к черту форма, когда у Пака улыбка на пол лица, что с каждой секундой распускается на пухлых губах всё шире, ещё чуть-чуть и щеки треснут, те самые, что закрывают собой глаза, превращая их в щёлочки? Но даже так не скрыть сияние звёзд, что млечным путём накрывают глаза, отражая то, насколько Чимин сейчас счастлив. Он быстро забегает в лицей, несётся к раздевалке и пишет Тэхёну о том, чтобы не ждал его на лестнице, что Пак больше впринципе курить не будет и что будет ждать Кима в фойе чуть позже. Чимин волнительно сжимает лямку рюкзака, кусая розовые губы, и ждёт нового друга, хотя нет, пожалуй, не друга, а возлюбленного, который всё-таки смог пробить оборону, обрубив все иголки и сняв все замки, пробился в сердце бедного парня. Ким взял своей настойчивостью, харизмой и мужеством, упорно стараясь отогреть глыбу льда, в которую превратилось сердце Пака после смерти Чонгука. Чимину сейчас кажется это настолько правильным, настолько на своём месте, что аж страшно становиться от осознания того, что после двух лет страданий он все-таки смог улыбнуться и посмотреть на мир не под чёрными красками. В голову Чимина закрадывается мысль, а вдруг только у него так? Но он быстро её отклоняет, не обращая на это внимание. А стоило бы…***
Намджун в класс зашёл с опозданием. Чимин, увидев его, просиял ярче прежнего. Ким же, извинившись за опоздание, быстро прошмыгнул в класс, но на Пака внимания даже не обратил, лишь коротко мазнул взглядом. Весь урок блондин прибывал в своих мыслях, не замечая ничего вокруг, всё глубже и глубже закапываясь в пелене своих дум. Звонок, раздавшийся как гром среди ясного небо, оповещая об окончании урока, обухом бьёт по светловй голове, вырывая Кима из тяжёлых раздумий. Он быстро поднимается с места, краем глаза замечая Чимина, который уже направлялся в его сторону. Благо сегодня они сидели не рядом, поэтому Намджун успевает быстро сбросить тетрадь и учебник в портфель и позорно сбежать из класса, не давая однокласснику и рта открыть. Последнее, что видит Намджун — это ничего не понимающий взгляд Пака, прикованный к нему. Ким делает больно не только Чимину, но и себе, думая, что так будет лучше, правда непонятно кому. Весь день Намджун избегает Чимина, который отчаянно ищет встречи с ним. На все предложения поговорить, Намджун отвечает отказом, сославшись на занятость. — Намджун, нам… — Чимин, не сейчас. Вот и весь их диалог, сопровождаемый напускным холодом во взгляде одного и болезненной поволокой у другого. Чимин ничего не понимает. Что могло произойти за выходные и почему Намджун, что в прошлую пятницу так нежно прижимал к своей груди, страстно целовал и бережно укрывал одеялом, вдруг резко стал так холоден? Мысли о том, что парень сделал что-то не так, атакуют всё сильнее. Чимин заталкивает наушники плотнее в уши, чтобы хоть как-то мысли не слышать, но всё тщетно, голова опухла от них. Единственным, кто хоть как-то отвлекал от самобичевания, был Тэхён. Лучший друг каждый день выслушивал бред о том, что Пак не достоин Намджуна. Все причины, которые, конечно же, были натяну за уши. — А может я слишком уродлив для него или же слишком глуп? Тэ, что делать-то? Я, кажется, сильно влип, целый день думаю о нём, прокручивая всё наши стычки и ту вечеринку, я правда… — Так, во-первых, не неси херню. — Резуко прерывает его Тэхен. — Что значит недостоин? Что значит не красив? Ты вообще себя слышишь? А ты точно Пак Чимин7 Что-то я никак в голову не возьму, давно ли ты стал нытиком? Что это за нюни? Быстро сопли подобрал, позвонил ему и сказал твёрдо, что вам надо поговорить. Понял? Тэхён понимает, что выражается весьма грубым образом, но по другому Чимина не соберёшь. Он слишком ранимый, несмотря на весь его напускной образ бэдбоя, и если сейчас Ким не дал бы ему звонкую пощёчину в виде резких слов, сидела бы его принцесса на постели все выходные и пускала слёзы в подушку, накручивая себя всё больше. Ким, если честно, вообще не понимает Намджуна, почему тот вместо, того чтобы просто поговорить — прячется и отталкивает, делая больно обоим? Зачем? Тэхён не этого хотел, позвонив тогда ночью и предупредив, о том, что раскроет его секрет. Да, история их знакомства весьма неприятная, но Чимин пережил бы, он бы понял, немного пообижался, конечно, но всё хорошенько обдумав, всё-равно принял бы, а Намджун зачем-то роет сам себе могилу, оттягивая момент и отталкивая Пака. По комнате раздаются громкие гудки из динамика телефона, что стоит на громкой связи. Чимин с каждым новым гудком, проживает микроинсульт, грозясь упасть в обморок, но вот трубку берут и хриплым голосом из динамика доносится удивлённое: — Чимин? И всё, чеку срывает, кто-нибудь держите Чимина. — Ты, кусок гея недоделанного, я что, похож на девку, чтобы ты со мной в игры играл? — Я не совсем понима… — Чимин не дает договорить, Намджун самолично подлил керосин в огонь, глупо надеясь, что не рванёт. Не получилось, не фартануло. — Ах, не понимаешь, значит? Так я тебе сейчас поясню, — голос Чимина становится всё громче и строже. Тэхён, сидящий на кровати рядом, аж вжался в изголовье, чтобы, не дай боже, не попасть под горячую руку. — Я, блять, что, похож на мальчика, которого можно целовать и лапать, а потом игнорировать, а тот будет смиренно ждать? Или может я похож на игрушку, которой можно поиграть, а потом поставить на полку пылиться, с мыслями о том, что игру можно отложить, а потом снова приняться за своё? — Чимин, это не… — Что, Намджун? Я не так всё понял? А как я, по-твоему, должен был понять? — запал Пака немного утихает, оставляя после себя обиду, вселенского масштаба. — Мне больно, Намджун. Представляешь? По-человечески больно и ещё обидно, а ты, получается, тот ещё мудак. — Глаза Пака опасно сверкают, грозясь разродиться хрустальными слезами и опасть на бледные щёки. — Детка, послушай… — Не смей меня так называть! — вскрикивает Пак и первые две слезинки всё-таки срываются из уголков печальных глаз. Пак позорный всхлип не удерживает в себе, мысленно давая себе подзатыльник. Чимин руку в кулак сжимает, впиваясь короткими ногтями в мягкие ладони, оставляя небольшие лунки на ней. — В общем, Намджун, у тебя есть двадцать минут, если в течении этого времени, ты не подъедешь к моему дому и мы не поговорим, то на этом наше с тобой общение и закончится. Мне надоело таскаться за тобой по школе и унижаясь просить поговорить, ты понял? — Да. — Кратко и четко. Пак сбрасывает вызов и даёт волю слезам на груди у Тэхёна. Чимин, кажется, влюбился, очень крепко и надолго, жаль, что в такого мудака.***
На лобовое стекло большими хлопьями падет первый снег в этом году, который в этом сезоне выпал особенно рано. Ким не обращает на это внимание, выворачивая руль чёрного BMW, и вдавливая педаль газа, нарушая все скоростные режимы, установленные в городе. Ему абсолютно плевать на режим, на то, что резина неуверенно проскальзывает во время торможения, не цепляясь за мокрый асфальт, что покрылся тонкой ледяной корочкой инея. На улице сегодня особенно холодно, ветер сильно бьёт по щекам, стоит только высунуться из тёплых помещений. Когда Чимин позвонил Намджуну, второй был в фирме отца. После вечеринки он всё больше там пропадал, чтобы не думать ни о чём. За работой как-то легче, меньше вспоминаются глаза с поволокой боли и обиды, улыбка, такая любимая и столь редкая, которая не так часто приходит в видениях, каждый раз угасая. За работой Ким вспоминает Пака довольно редко, всего пару сотен раз за вечер. Но это лучше, чем сидеть в холодной квартире и глушить чувства в одиночестве. Намджун любит, сильно любит уже два года, поэтому отстраняется, оттягивая момент, когда достанет свой пугающий скелет из шкафа. Раскрыть перед Паком все карты, означает возможность потерять его на совсем, но Ким в глубине души надеется на помилование. Ему хочется, чтобы Пак вынес просто ограничительные меры в виде обиды, а не смертельный приговор. Намджун два года себя винит. Уже целых два года его душит это чувство, особенно больно, когда в эпицентре появляется Чимин. Оно змеёй оплетает его тело и шею, болезненно сжимаясь, перекрывая не только кислород, но и способность существовать. Как Чимин мог подумать, что его чувства не взаимны? Как только язык повернулся назвать себя игрушкой? Для Намджуна он целый мир, огромный океан, в который всё время хочется окунуться поглубже и упасть на дно, утягиваемый огромной силой, там и остаться. Ким каждый раз воздуха лишается, стоит Паку появится на горизонте. У Намджуна есть тетрадь со стихами, написанными за эти два года, посвящённые красоте души и тела Чимина, но Пак об этом не знает. Для него Намджун редкостный мудила, который поигрался и бросил, но как быть с тем, что Ким отказался от секса и даже отвёз домой, не бросил, а позаботился о пьяном парне? У Чимина всё спуталось. Намджун сам его запутал своим молчанием, и Ким это знает. Поэтому и стоит сейчас, облокотившись на капот своей машины, набирая знакомый номер, ожидая нелёгкий разговор, от которого зависит дальнейшее существование Кима. Скорее всего придётся переводится из лицея, но об этом он подумает в будущем, после разговора. Сейчас же, в настоящем, железные двери подъезда распахиваются, являя миру Чимина. Волосы растрёпаны, спутываются на сильном ветру. Лицо бледное, в тон огромной белой куртке, в которую Пак кутается спасаясь от холода, проникающего везде. В красных от слёз глазах при виде Намджуна проглядывается нежность, мягкой поволокой застилающая глаза. Чимин прячет их за рыжей чёлкой, пытаясь не показывать облегчение, которое испытал, от того, что Ким всё-таки приехал, значит всё не просто так, значит всё-таки есть чувства, что теплятся в сердце. Был бы Пак чуточку внимательнее, обязательно заметил в родных тёмно-карих, отблеск светлой любви. Намджун так рад, что успел, что долетел, и пусть рискуя здоровьем и нарушая все правила дорожного движения, разгоняя машину до ста километров в час. Он не мог не успеть, Чимин для него всё, опоздания на собственную казнь не прощаются. — Душа моя, — первым заговаривает Ким, отлепив язык от нёба. Во рту всё пересохло от волнения и страха. — Здравствуй. Намджун тянется обнять Чимина, но тот его прерывает, стреляя взглядом. — Намджун, объясни мне, что происходит, пожалуйста. — Голос Чимина, на удивление, мягкий, но с нотками стали в нём. Вдох-выдох. Перед смертью не надышишься. — Чимин, перед тем как я тебе кое-что расскажу, обещай мне две вещи, — в ответ неуверенно кивают, — первая: помни, я тебя очень люблю, ты для меня очень многое значишь, я бы всё отдал бы за тебя. — Намджун втягивает носом холодный воздух, что проникает в лёгкие, слегка охлаждая. — А вторая? — Чимин всеми силами делает вид, что дыхание не сбилось после признания, а сердце не трепещет, больно стуча по рёбрам. Внутри всё скручивается, но Пак виду не подаёт, держа на лице маску спокойствия, готовую расколоться и упасть на мокрый от снега асфальт, навсегда разбившись. — Вторая: ты должен выслушать меня до конца и не перебивать. — грудь сильно сжимается, прокалывая острыми рёбрами все внутренности Намджуна. Шкаф потихоньку начинает открываться, пока что только на пару сантиметров, скелета ещё не видно, но он ощущается на коже мурашками, что появляются от его дыхания в затылок Кима, что крепче сжимает руки в кулак, силясь не пасть смертью храбрых, прям к ногам Пака. — Я весь внимание, — язвит Чимин. Ну не без этого. Пусть язвит, так, возможно, даже легче будет. Ким набирает в грудь больше воздуха и на выдохе начинает свой рассказ. — Два года назад… — Дверцы шкафа неприятно скрипят, распахиваясь, пока что не показывая своё содержания. — Что два года назад? — Чимин не выдерживает. Намджун делает паузу слишком долгой, собираясь с мыслями, при этом мучая Пака молчанием, опять, снова. — Я впервые увидел тебя два года назад. Это было в больнице, в которой лежал Чонгук. Мой брат там тоже лежал, с тем же диагнозом, что и у Чонгука. — Скелет показывает из-за дверей свою костлявую руку, жёлтого оттенка, кости начали подгнивать в сыром шкафу, отдавая характерным запахом. — Первый раз я увидел тебя около автомата с кофе, ты был таким грустным, что я не смог пройти мимо, хотел поговорить, но ты, взяв в руки кофе, убежал обратно в палату, натянув на лицо улыбку. Ты часто приходил в больницу, навещая, как я уже потом узнал своего парня. — Чимин болезненно морщится при упоминании тех времён, но не перебивает, внимательно слушая, разглядывает чужой скелет, что появился уже на половину. Такой уродливый прогнивший и воняющий сыростью, старостью и гнилью. — Как я уже и сказал, мой брат лежал там же и я довольно часто его навещал, следовательно. и тебя я видел очень часто. Каждый раз. когда ты шёл наливать себе и Чонгуку кофе или же вы с Чонгуком, что-то весело обсуждали, прогуливаясь по коридору, я смотрел тебе в след и замирал. Уже тогда какой-то интерес к тебе у меня проснулся. Ты веселил врачей и Чонгука днём, а ночью обливался слезами, я всё это видел, можно сказать проходил эти этапы вместе с тобой, наблюдая со стороны. Чимину хочется, чтобы Намджун прекратил рассказывать про те времена. Для него это было одним сплошным кошмаром, где он наблюдал, как медленно увядает его возлюбленный в ожидании операции, которую так и не провели. Пак смотрит прямо в глаза Киму, а во взгляде молчаливая мольба. Чимин кричит о том, чтобы Намджун не подтверждал его догадку. — Двенадцатого октября, в день, назначенный Чонгуку, операция была проведена моему брату Сынхо… — Молчание. Мольба во взгляде обрубается на корню. Чимин волком смотрит и не понимает почему и вообще… — Сынхо? Ким Сынхо? Это тот, с которым Чонгук играл в шахматы? Его больничный друг? Твою мать, Намджун. Какого хуя так произошло? — у Чимина голос дрожит, а во взгляде злость и обида сплетаются воедино. — Наша мама — главврач в центральной больнице. Она не могла смотреть на медленную смерть сына, когда ему нужна была срочная операция. Я понимаю твоё возмущение и обиду, но… — Нихера ты не понимаешь, Намджун. Твоя мама провела операцию своему сыну, воспользовалась служебным положением. Блять, да Чонгук мог бы быть сейчас жив. Ты это хоть понимаешь? Что вы наделали? — Чимин бьёт стоящего напротив Намджуна в грудь, содрогаясь в подступающей истерике. Боль, что на месяц покинула тело Пака, возвращается в удвоенном размере, нервно смеясь от наивности парня, думающего, что та больше не вернётся. — Чимин, дослушай меня, пожалуйста. Чонгук не был бы сейчас жив, он умер бы тогда на операционном столе, а не во сне, как это случилось. Опухоль Чонгука была точно такая же, как и у Сынхо, даже размеры одинаковые. При таких размерах случай считается безнадёжным и операции не проводятся, что и подтвердилось. Сынхо умер на операционном столе, под руками моей матери. Он просто потерял слишком много крови, что было бы и с Чонгуком, и тут уже не знаю, что лучше: в муках на столе или же во сне. Чимин сглатывает ком в горле, пытаясь осознать. Скелет, что вылез из шкафа, провёл своими острыми костлявыми пальцами, по заживающим ранам на сердце, заражая кровь и делая больнее в разы чем было. Пак роняет слёзы на свою белую куртку пытаясь хоть как-то оценивать ситуацию, но это не получается от слова совсем. Эмоции берут верх в борьбе с разумом. Он разворачивается на пятках, готовый сбежать в пустоту одинокой квартиры, но в спину прилетает: — Это ещё не всё… — ножом вонзаясь по самую рукоять, проникая внутрь. — Ч-что… что ещё? — голос дрожит, глаза ничего не видят, на них пелена слёз, а голова отказывается принимать дальше хоть какую-то информацию, зарываясь в ворох событий двухлетней давности. — Я не разговаривал с тобой после той вечеринки, не только поэтому. Есть ещё кое-что. — Намджу тяжело выдыхает, доставая второй скелет из шкафа, не такой уродливый как первый, но тоже гнилой и смердящий. Чимину хочется засмеяться. Почему из всех на этой планете несчастным должен быть именно он? Почему он не может просто спокойно жить себе счастливо, не копаясь в чужом грязном белье и не хороня свою любовь? Пак бы рассмеялся, если бы только мог, но, кажется, он ничего больше не может, только стоять каменным изваянием и слушать чужие секреты, что гнусным голосом шепчут тайны, покрытые уже приличной тонной пыли и паутины, выдыхая запах гнили. У них голос похожий на Намджуна, но не такой, другой, тот голос должен успокаивать и под покровом ночи шептать слова любви на ухо, сладко ублажая, а не приносить боль и разруху, что убивает всё внутри, оставляя лишь руины. — После того как умер Чонгук, я сам того не осознавая начал следить за тобой. Везде. куда бы ты не пошёл, я был рядом. Сначала это была просто забота, я мог проводить тебя до дома, когда ты пьяный возвращался поздно ночью. Затем я начал следить за тобой и днём, я практически помешался на тебе. Позже поняв, что слежу за тобой круглосуточно, я старался этого не делать, но вновь и вновь приходил к твоему дому и отслеживал все твои передвижения, мой врач сказал мне, что это лёгкое помешательство в связи с потерей брата, за которым я постоянно присматривал, выполняя роль старшего в семье, потому что родителей часто не было дома. Но он умер, а ты тут ты, живой, и ещё до его смерти был мне интересен. Когда я понял, что влюблён в тебя окончательно, то перевёлся в лицей, связей и ума мне хватило для этого, а когда мы поцеловались, я понял что люблю тебя, сильнее чем кого-либо на этом свете. Прости меня, за то. что игнорировал, я не знал как это тебе рассказать. Хотел просто отдалиться и не рассказывать, но когда ты мне позвонил, я понял, что ты имеешь право знать, да и к тому же всё тайное становится явным — это закон жизни. Я сильно виноват перед тобой и прошу прощения. — Намджун замолкает на пару секунд, погружая их в звенящую тишину, перебиваемую лишь буйным ветром и сигналами машин, что отдаленно доносятся до спального района. — Если я скажу, что хочу сделать тебя своим, согласишься? Чимин чувствует себя как под водой, уши заложило, воздуха не хватает ещё и голова болит, будто обухом ударили по ней. Он стоит ни живой ни мёртвый, с двумя скелетами у ног и совершенно не знает, что с ними делать. Слёзы прозрачными кристаллами льются по щекам вниз, замерзая. На голову падает мягкий снег, волосы медленно намокают, но Чимин не чувствует этого, он стоит и смотрит сквозь Намджуна, который в свою очередь ждёт какого-то ответа, но чего можно ждать от человека, на которого за один вечер вывалился снежный ком из секретов, накопленных за два года. — Просто уйди. — Всё, что может сказать Чимин. Голову болезненно сдавливает факты, что парень узнал за эти минут пятнадцать. Чимин не знает сколько стоял там, не помнит как дошёл до квартиры, вообще ничего не помнит, кажется, у него включился автопилот и Пак делал всё на автомате. Проходя в квартиру, он зарывается в одеяло, плачет много, ещё больше думает, в этих думах растворяется, медленно засыпая, хотелось бы чтобы навсегда. Перед глазами почему-то образ Намджуна, что вытеснил собой грусть и печаль из жизни младшего, но кажется всё, что вытеснил, вернул обратно с лихвой. Намджун, смотря в спину уходящего парня, набирает Тэхёну, чтобы тот приехал и успокоил «маленькое чудо», чтобы не оставлял одного без присмотра, а сам удаляется в бар, самый ближний, что находится через дорогу. Кажется, он сегодня упьётся алкоголем, стирая из памяти карие глаза, что потерянным котёнком смотрели прямо в душу.***
— Он, получается, причастен к смерти Чонгука, Тэхён, а я с ним целовался, я влюбился в него. Как он мог меня так обмануть? Почему не рассказал об этом сразу? Квартира Чимина погружена во мрак, перебиваемый лишь маленькой ароматической свечой, что зажёг Ким, чтобы Чимину хоть немного полегчало. Это милый ритуал не раз спасал. Ким примчался фурией сказу, как только ему позвонил Намджун. Его самого он уже не застал, зато последствия их разговора вполне. Чимин рыдал навзрыд, крепко сжимая футболку в области сердца. Тэхён нашёл его в ворохе одеял и подушек. Свет не стал включать, боясь сделать что-то не так. — Чимин-а, малыш, послушай меня сейчас внимательно, только выслушай до конца, хорошо? Тэхён крепко прижимает к своей груди подрагивающее от недавних слёз тело и заглядывает в опухшие глаза, пытаясь что-то увидеть в них. Чимин лишь вяло кивает, сил не осталось, их не хватает даже на то, чтобы напрячься после этой фразы, явно не несущей за собой хоть что-то хорошее. — Я всегда на твоей стороне и желаю тебе только счастье, именно поэтому я должен сказать тебе, что… — Тэхён, глубоко вздыхая, чувствуя как маленькое тело всё же нашло силы немного напрячься, — пойми меня сейчас правильно, это моё мнение и мой совет, хочешь — слушай, хочешь — нет… — Ого, Ким Тэхён, да вы юный поэт. — слабо усмехается Чимин, перебивая руга, но всё же вслушиваясь в его слова. — Поэт на пол ставки, — поддерживает Пака Тэхен. — Так вот, я продолжу. Во-первых, Намджун никак не может быть повинен в смерти Чонгука. — Пак набрал было воздуха для возражения, но быстро сдулся под напором слов Тэхена. — Не перебивай, малыш. Ким же не подмешивал ему яд в еду и, уж тем более, не он занимался больничными делами, если кого и винить, так это его мать. Это же она отменила операцию, мгновенно за это поплатившись, кстати. Сын умерший от твоих рук — это ужасно. Мы и представить себе не можем, что пережила эта женщина и пережила ли она вообще эту трагедию, — смерть своего ребёнка. Так что в первой ситуации, вины Намджуна нет от слова совсем, единственная его «вина» — это их родство, но мы же не выбираем родственников, правда, Чим? — Пак коротко кивает. Ему и правда очень жаль женщину и он согласен со словами обоих Кимов, ещё не понятно, жил бы Чонгук или его бы постигла та же участь, что и Сынхо. — Со вторым секретом, же дела обстоят несколько иначе. — Ким прочищает горло, готовый если что получить по лицу за свои умозаключения. — Я ни в коем случае не оправдываю Намджуна. Он мне никто, просто парень, в которого был влюблён мой друг, — слово «был» отдаётся болезненным уколом в сердце Пака, — но, ты сейчас зациклен на том, что он тебя два года сталкерил, но опять же, встань на его место. Вот он лишается самого дорогого человека в один миг, а рядом нет никого, кто бы поддержал, кто бы отвлёк. Ты себя вспомни тогда. У тебя был я. Я старался отвлекать, заботиться, греть своей братской любовью, а у него такого не было. Глаза Чимина начинают слезится снова, ему становится так жаль Намджуна, брошенного на произвол судьбы. Один, с огромной раной в сердце. Богатое воображение услужливо рисует картинки, где Ким один среди многомиллионной толпы плачет и скитается в поисках утешения. Пак губы поджимает и быстро выбрасывает это из головы, чтобы сердце, так сильно ноющее из-за Намджуна, не раскололось в дребезги. — Он нашёл то самое утешение в тебе. Следуя за тобой по пятам, он отвлекался от своей боли, ты для него стал лучом света во мраке ужасной потери, Чимин, — продолжает Тэхен. — Ты спас его. Поправь меня, если я не прав, но он же ничего не предпринимал в отношении тебя, просто провожал до дома, заботясь о твоём благополучии, даже к психологу сходил, когда понял, что это не нормально, да и познакомились вы уже только в лицее, верно? — Да, — жалостливо и очень тихо отвечает Чимин. — Ответь мне сейчас честно, он тебе всё ещё нравится? — Да, кажется, очень сильно. — Знаешь, малыш, один умный человек сказал мне однажды, что каждый человек имеет право не только на ошибку, но и на её исправление. — с лицом великого философа цитирует Ким. — Какой-то писатель? — Нет, всего-лишь, мой парень. — Тэээ… — слабо, но со смехом протягивает Чимин и тянется к другу за тёплыми объятиями.***
Алкоголь, подобно реке, разливается по шотам и стаканам нескончаемым потоком. Намджун упивается им, уносясь подальше из этой реальности в другую. В ту, где они с Чимином живут вместе, весело смеются и переговариваются во время приготовления еды, мало ссорятся и быстро мирятся, страстно целуются и горячо проводят ночи. В той вселенной Чимин простил его за все его скелеты, приласкал и оставил рядом с собой. Та вселенная как рай, на земле не возможна, только посмертно или в фантазиях. Ким сейчас теряется в них, всё глубже падая туда, откуда сложно выйти, без помощи не обойтись, но помощи ждать неоткуда. Он всё так же никому не нужен, всё так же один в этом мире. Чувство, будто он в нём лишний, заполняет опьянённый алкоголем мозг, всё больше темнотой своей заполняет все уголки черепной коробки, не оставляя ничего светлого после себя. Единственный свет, который ещё хоть как-то удерживает Намджуна от глупостей — светлый образ осеннего парня, что ненавидит это время года. Ким его не понимает. Чимин весь соткан из жёлтых листьев и уютных свитеров, из запаха кофе и чего-то сладкого. Он весь и есть воплощение осени, что снаружи колючая и холодная, а копнёшь чуть глубже, начнёшь приглядываться в желтизну листьев, так и пропадёшь в любви и нежности к этому мягкому времени года. Осень - для всех, но не все для неё. Намджун, выходит, тоже не для неё. Он осушает стакан с виски и выходит из бара, ноги как-то сами ведут к ставшему родным дому. Там живёт его личная осень. И пусть сегодня она его отвергла, задувая морозным ветром, но ведь завтра будет новый день и, может быть, если повезёт, он встретит Кима солнцем, что сияет мягкой улыбкой на розовых губах.***
Чимин, так и не уснув, ещё раз, поднимается с кровати и идёт на кухню в поисках зелёного чая, обычно он успокаивает парня, несмотря на высокий уровень кофеина в нём. Чайник громко кипит, оповещая о готовности, и Чимин, налив в чашку горячей воды и кинув туда пакетик с заваркой, идёт к балкону, нет ничего лучше ночного спокойствия и чашки чая в руках, но расслабиться ему не дают, внизу, прямо под его окнами, статуей замерший Намджун вглядывается в балконные окна, пьяно пытается найти то самое. — Чимиииииин! — кричит, что есть мочи Намджун, пьяно пошатываясь на ветру. Кажется, что тот вот-вот упадёт. - Паааак Чимиииииин! — Ёщё громче орёт Ким, срывая напрочь горло. Пак быстро реагирует, накидывая на себя первую попавшуюся кофту, вылетает из квартиры, пока этот герой-любовник весь дом не перебудил. Вот только этого ему сейчас и не хватало. Чимин выбегает из подъезда как раз в тот момент, когда Намджун, собравшись с силам, порывается вновь закричать. — Да тихо ты, тут я, тут, - шикает на него парень, сразу же подлетая к парню, беря его за руку. Чимин порывается увести его со двора, но Намджун стоит, даже не думая сдвинуться с места. — Детка… я люблю тебя! - Шепчет Ким и обнимает хрупкое, в его руках, тело. - Ты прости меня. Я не хотел вот этого всего, точнее, я хотел этого, но не того. Да блять... - Ким путается в словах, пытаясь что-то объяснить на ломанном пьяном языке, но, очевидно, у него получается не очень. — Да, понял я, понял. Джун-а, пошли в дом, пожалуйста, я тебя чаем напою, а затем спать ляжем. Тебе сон не помешает, а завтра новый день. Как тебе идея? - Сладким, лилейным голосом проговаривает Пак. Намджун же не отвечает, просто молча идёт за парнем, опираясь на его плечи. Квартира опять встречает мраком, но уже не печальным, как часами ранее. Чимин разувается и помогает разбуться и раздеться Намджуну. Тот проходит вглубь квартиры и сразу же валится на кровать, отказываясь от чая и вообще: — Чимин-а, душа моя, иди ко мне. Без тебя плохо. Без тебя кошмары мучают. Намджун словно ребёнок, просящий полежать с ним, испугавшись монстров, выходящих под покровом ночи, но все монстры исчезают, стоит только прижать к себе родное тело и вдохнуть лёгкий аромат сладостей. Кажется, осень всё-таки для Намджуна. Она заботливо обнимает, прижимая плотнее к своей груди, закрывая от всех ветров и морозов, что могли испугать в самом начале. У Пака и Кима всё ещё неустойчиво и шатко, но одно Намджун знает точно: Чимин дал им шанс и он, уж поверьте, его не упустит.