Путь. "Слишком хороший, чтобы существовать"

Стайлз шумный, шебутной и бесячий. У него чёртово СДВГ, что обозначает, что делать что-то одно, притом молча, он не способен чисто физически. Все привыкли, что Стайлз болтает слишком много. На самом деле так много, что у всех сложилось ошибочное мнение, что он говорит всё, что только взбредёт ему в голову. Никому даже в голову не приходит, что они могут чего-то о нём не знать. Он полюбил Лидию Мартин и все об этом сразу узнали. Он цапался с Джексоном и все в курсе. Он сын копа с шилом в заднице. А ещё он друг Скотта. Друг оборотня. И вокруг него теперь одни оборотни, со своими сверхчувствами, воспользоваться которыми им что-то мешает (что очень странно, ведь ударить его деталью его же машины Эрике ничего не мешало также, как и Дереку ничего не мешало прикладывать его головой об руль… ЕГО. ЧЁРТОВОЙ. МАШИНЫ.) Стайлз вытаскивает их задницы из сверхъестественного дерьма и поэтому его болтовню все предпочитают воспринимать как зло знакомое и неизбежное. И Стайлз болтает. Возмущается о произволе хвостатых. Шутит про блох и собачьи ошейники. Дразнит Дерека Хмуроволком, Питера — Зомбиволком, а Айзека — негативом, обёрнутым в шарф. Зовёт Лидию богиней, а свой джип — лучшей в мире машиной. Стабильно раз в пару недель вываливает на стаю все возможные (в основном нелепые) факты об оборотнях, до тех пор, пока Дерек не выйдет из себя и не прогонит его из лофта. Он говорит так много, что никто не замечает того, о чём он молчит. Он постоянно болтал, пока удерживал Хейла на протяжении двух часов на плаву в холодной воде бассейна. Но он смолчал, когда после окончания, на-тот-момент-альфа заявил, что спасал он себя, потому что без Хейла бы не справился с Канимой. Стилински постоянно подкалывает Скотта, пока учит его волчьей мудрости. Но молчит, когда все говорят Макколу, что никто не сомневался, что он станет истинным альфой. Стайлз радуется, когда у Скотта появляется Эллисон, даже если это обозначает, что его лучший друг не видит никого кроме своей любимой. И Стайлз утешает друга, когда «любовь всей его жизни» говорит, что не сможет встречаться с оборотнем. Что это почти также мерзко, как зоофилия. — Это расизм, чувак. Ну или ксенофобия. В любом случае, она была охотницей и ни к чему хорошему бы это не привело. Серьёзно, спроси у Дерека. Полагаю, нам стоит радоваться тому, что Элиссон слишком добрая и просто тебя бросила, а не грохнула, ну, или не сожгла твой дом. В её семье ты действительно — дичь. Возможно, для таких как она, зоофилия действительно была бы предпочтительнее… — Заткнись, Стайлз, ты вообще не помогаешь. — Я лучший в мире помощник! Самый-самый крутой. К тому же тут явно не стоит толпа из желающих собирать осколки твоего сердца, так что… — Стайлз… — Семнадцать лет уже Стайлз. Как тебе вообще удалось прорычать имя, где не одной «р» нет? Я это всё к тому, что я не слишком-то страдаю от того, что ты не будешь рядом с ней, пока она оплакивает свою психопатку-тётю, в конце концов это не здоро́во, грустить по кому-то, кто сжигал заживо целые семьи. Это как Гитлера оплакивать. — Кейт её тётя, она была той, кто приносил ей сладости в детстве. — А Гитлер был отличным художником, давай его воскресим? Парень постоянно бурчит на Айзека, что тот «негатив, обёрнутый в шарф», но молчит, когда Скотт перестаёт проводить с ним время… Потому что он хороший друг, ясно? А Скотт оборотень. И альфа. Ему нужна стая, другие оборотни, а не старый добрый Стилински. Конечно, это не означает, что Стайлз-человек ему больше не нужен. Но ему нужна стая, а стае нужно уделять время. Время, которое раньше он проводил с ним. Стайлз знает, что ситуация скорее всего не переросла в скандал лишь потому, что от него совсем не пахнет обидой. Потому что он не обижен, окей? Да, ему грустно, и да, Скотт проводил с ним время лишь пока у него не нашлась компания получше, а что ушло на это лет десять, так это неважно. Он просто физически не может обижаться на Скотта. Тем более за то, что сам не такой крутой, недостаточно интересный, чтобы зависать с ним, когда есть более подходящая альтернатива. И да, это означает, что он злится на себя. И это здоровая злость, с той точки зрения, что она не перерастает в ярость и не выплёскивается ни на других, ни на себя. Это скорее что-то вроде соперничества с самим собой. Он может стать лучше. Сильнее. Умнее. Интереснее. Сосредоточеннее. Даже если знает, что это не то, что могло бы вернуть внимание когда-то лучшего друга. Все привыкли думать о нём, как о мальчике, что бежит рядом с волками. Но Стайлз всё ещё жив, потому что является реалистом. Он знает, что за волками не угнаться. И поэтому перестаёт бежать. Не задерживает состав, так сказать. Медленно. Постепенно перестаёт приходить на сходки стаи, в меру обращает внимание на «щенячий патруль» и прекращает бесплодные попытки зазвать Скотта для киномарафона на двоих. Нет, когда настанет очередной апокалипсис местная сверхъестественная флора и фауна сбежится к нему, чтобы узнать, как справится с чужаками и Стайлз им поможет. Потому что не может иначе. Он мог бы сказать, что Айзек забрал/увёл/отбил/украл его лучшего друга. Но право слово, Скотт 17-ти летний оборотень, его нельзя «увести силой», если он ушёл, то по собственному желанию. Стилински в принципе никогда не верил, что человека можно «увести», странная концепция, чтобы оправдать любимого напоследок, мол «это не он, он бы не стал, она его обманула/окрутила/приворожила». Бред же. Да и если говорить начистоту, то ненавидеть Айзека не получается. Он был у него дома и видел эти следы от ногтей на крышке холодильника в подвале. И все его эти «я всё детство учился общаться с людьми в холодильнике» фразы, что-то в нём, Стайлзе, подтачивали. В конце концов Лейхи был и его одноклассником, святой Бэтмен, они в одной команде по лакроссу были на протяжении последних лет четырёх, но он ему не помог. Не знал? Или не хотел узнать? Его отец шериф. Он действительно мог помочь, если бы его сын обратил внимание. Стайлз ведь дока в расследованиях, не так ли? Стайлз знает, как не обижаться на Скотта за то, что тот его бросил, но Стайлз не знает, как не ненавидеть себя за то, что не обратил внимание на Лейхи раньше. Или, к примеру, на любовь Эрики. Милой, эпилептички Эрики Рейес, вечно обижаемой одноклассниками, а не шлюховатой леди-оборотня, считающей, что раз у неё теперь есть сила, то она может делать всё, что захочет. Порой Стайлз думает, что Скотт выбрал Лейхи не раздумывая, потому что в жизни того было столько дерьма, что он заслужил своё «долго и счастливо», а у Стилински, кажется, было и так слишком много, о чём-то он не знал и поэтому не ценил должным образом, и всё же незнание не освобождает от ответственности. Нет ничего удивительного, что его похищают ведьмы. Вот вообще ничего. И что его до сих пор не нашли — не странно. Стайлз не общался со стаей уже месяц и без похищения, с чего бы им его искать? Разве что ведьмы как-то сверхъестественно грохнули кого-то в городе. Вряд ли полиция, не зная обо всей этой магии, смогла бы его найти. Ему приносят еду раз в сутки. Пресную кашу и воду. Не густо. Это не проблема, Стайлз не то, чтобы был привередой или ел безостановочно. Хотя картошка спиральками была бы очень кстати. В конце концов порой он и вовсе иногда забывал о еде, что сказывалось на его состоянии не лучшим образом — принимать его колёса на пустой желудок было плохой идеей. А вот это уже и проблема. Он заперт. В подземелье. У него нет его колёс и нет ничего к чему он мог бы приложить свою энергию. Невероятно утомительно. С ним даже не заговорил никто за эти дни и Стайлз чувствует, как начинает сходить с ума. Его организм слабеет от скудного питания, при этом мозг набирает обороты, думая всё больше и больше, превращая стройный ряд мыслей сначала в кучу-мала, а после в вихрь из обрывков. Он не даёт ему сомкнуть глаз, не даёт возможностей выбраться и мыслить рационально. Стайлз чувствует лёгкую ломку — ему нельзя пропускать приём препаратов — однако даже она, наслаиваясь на все остальные обстоятельства, делается невыносимой и рвёт его изнутри, как это мог бы делать тысячелетний демон. Стайлз всегда был тощим, но сейчас его живот стал совсем впалым, будто органов в нём совсем нет. Сначала он пытался считать дни, определив, что еду ему приносят раз в сутки, но со временем туманная голова стала неспособна и на такой подвиг. Он был истощен в той степени, что сам не помнит, когда потерял сознание. Ещё не открыв глаза Стайлз знал несколько вещей с абсолютной точностью: 1. Он в больнице. Ну, тут не надо быть гением. Он провёл слишком много времени в больницах — пока ждал маминого выздоровления, которое так и не случилось. Пока получал рецепты на свои колёса. И пока ждал Скотта. Ну, у Скотта астма. Была. И природная неуклюжесть. Была. И мама там работает. Ну хоть что-то по-прежнему. Так что все эти запахи, писк приборов, фоновый шум и даже то, каковы больничные простыни на ощупь… Всё это прописано где-то у него на подкорке, что, наверное, говорит о том, что у него не лучшая жизнь. 2. Отец его убьёт. Не буквально, конечно, но он, очевидно, опять вляпался в какое-то дерьмо, иначе с чего бы ему быть в больнице? 3. Он в комнате не один. Благодаря ниндзя-волкам Стайлз чувствует, когда на него смотрят на каком-то подсознательном уровне. Что-то вроде шестого чувства. Это не отец, потому что он должен быть на работе. Он всегда на работе. Может мозг Стайлза ещё не до конца отошёл от того, что с ним случилось, да и препараты какие-то, вероятно обезболивающие, но он твёрдо знал, что отец не может сидеть с ним в больнице, он на работе. Очевидно. На самом деле думать обратное, всё равно что думать о том, не мама ли это, а она мертва. Давно. Но это и не персонал — с чего бы им молча, не издавая ни звука, пялиться на пациента? Скорее всего это что-то сверхъестественно-безопасное, потому что сверхъестественно-опасное не стало бы ждать, пока он проснётся, чтобы причинить вред. Всё это вихрем проносится в голове за какие-то жалкие двадцать секунд, заставляя Стилински открыть глаза с жалобным стоном. И тут же их закрыть — долбанный свет! Но кое-что он всё же успел увидеть. — Где шарф потерял, Кудряшка Сью? — Чтоб тебя, Стайлз! Это действительно первое, что ты собираешься сказать мне наконец-то очнувшись? — Я уже это сказал, не тормози. И вообще-то, это первое что я сказал тебе примерно за полтора месяца, если конечно не пролежал в коме десять лет. Лейхи ничего не сказал, но лицо его помрачнело. Стайлз занервничал: — Что, правда, кома? — Мы ведь действительно не говорили с тобой месяц, верно? — Ты выглядишь так, как будто это ты ни черта не помнишь, как здесь оказался, может рядом приляжешь? Или в твоём случае нужен ветеринар? Не знаешь, где мой мобильник? Не важно, можешь дать свой, номер Дитона я помню наизусть, он должен знать, что делать с больными щеночками. Лейхи не выглядел так, как будто хочет откусить ему голову и это по-настоящему насторожило Стилински. Наоборот, тот выглядел так, как будто готов выть от чувства вины. Как будто снова в том холодильнике. И Стайлз не понимает. — Ты правда не догоняешь, Стайлз? Тебя похитили. Ведьмы. Тебя похитили хреновы ведьмы, а мы даже внимания не обратили, понимаешь? Мы стая, и не заметили, что тебя нет, не почувствовали, что другому члену стаи плохо, мы ничего не почувствовали. Ты пробыл там неделю, и пробыл бы дольше, если бы на третий день поисков твой отец не завалился в лофт Дерека и не потребовал тебя найти. А сейчас выясняется, что, не смотря, на то, что мы ходим в одну школу, мы и не говорили-то месяц. Что же мы за стая-то такая? Больной поморщился, вспомнив ведьм. Да и в принципе пребывание в том подземелье что-то в нём изменило. Сделало гротескным. Будто контрасты выкрутило на максимум. И все его страхи (замкнутого пространства и одиночества), все его зависимости от общения и препаратов, вся его никчёмная человеческая слабость, будто гиперболизировались до масштабов планеты на один миг, а после схлопнулись в чёрную дыру в его душе и у него спёрло дыхание. Стайлз и рад бы сейчас пострадать, но почему-то видя перед собой запутавшегося, винящего себя непонятно в чём кудрявого волчонка, ему хочется того утешить. Возможно потому, что тот не заслужил этих страданий, отстрадав своё на три жизни вперёд? — Хей, успокойся уже, Принцесса-Несмеяна, вы хорошая, нет, самая лучшая стая. Но вы не могли почувствовать мою боль или моё отсутствие в целом, ну, потому что я не в стае. Это нормально, Айзек. — Какого чёрта ты сейчас говоришь? Ты лучший друг Маккола и столько всего делаешь, и кажется, знаешь об оборотнях больше, чем любой из нас, за исключением, может быть, Питера, как ты можешь быть не в стае? — Я был лучшим другом Скотта, ты мне сейчас больше слов сказал, чем Скотт за полгода. Я рядом со стаей, я помогаю стае, но я не в стае, Айзек. Стае выгодно, чтобы кто-то вроде меня и Питера был рядом со стаей, решал её проблемы и делал всю умственную часть работы, но принять нас, такими какие мы есть, стая не способна. Мы с ним помогаем стае, каждый из своих соображений, но мы не в стае. На самом деле никто не хочет, чтобы мы там были. — Стайлз вываливал слова, как обычно, не особенно задумываясь о том, что говорит, потому что только вспомнив про ведьм он ощутил, как ему на самом деле не хватало общения всё это время. И всё же, видя потерянный вид Айзека, его не верящий, разбитый взгляд, он всё-таки находит в себе силы умолчать о том, что ведьмы похитили его, чтобы выманить стаю. И как первые сутки он кричал им, что за ним никто не придёт. — Это Питер нашёл тебя. Он вернулся из Лос-Анджелеса только на шестой день твоей пропажи и был очень зол, что ему не позвонили и не сообщили о твоей пропаже. Он за сутки сделал то, что нам не удалось за трое. Он переживал о тебе. — Питер умный. И мы с ним почти родственные души. Мы не особо общаемся, но находим компанию друг друга… Умиротворяющей. Не думаю, что кто-то ещё способен терпеть Жутковолка, так что, полагаю, ему было что терять. Айзек не выглядел так, как будто чувство вины куда-то ушло. Но теперь к нему примешалась заинтересованность, что в целом делало его немного бодрее. — Дерек сказал, что это Питер организовал похищение и поэтому нашёл тебя тогда, как мы не смогли. А Питер чуть не вырвал ему горло. Полагаю его остановило только то, что мы в больнице. Но по итогу они отсюда разошлись все — твой отец на работу, Дерек в лофт, Питер — чёрт знает куда, остальные в школу. — У Питера квартира в центре. Почему ты остался? — Ты не должен был оставаться один. Старший Хейл сказал, что по видимости ты и так провёл в одиночестве семь суток. У тебя диагносцировали переохлаждение, физическое и нервное истощение, обострение симптомов СДВГ и возможную эмоциональную нестабильность из-за того, что ты пропустил неделю приёма таблеток и ушибы… Я знаю какого это — быть запертым, замёрзшим и бесконтрольно биться во все стены, безнадёжно надеясь выбраться. Но я никогда не проводил в подвале больше суток, никогда не был зависим от лекарств и в моменты, когда истерика отступала я знал, что скоро отец меня выпустит. Айзек подошёл к кровати, встал на колени и прижался лбом к виску Стилински, того так разрывало от чувств, что он не мог определиться с тем, какой бред нужно нести, чтобы им обоим стало легче, а потому молчал. Айзек продолжил свою сбивчивую, но очень эмоциональную речь уже шёпотом с, порой пробивающимися, хрипами: — Я никогда, никогда не смогу в полной мере понять, что ты чувствовал, Стайлз, никогда. Если бы я мог забрать эту боль, я бы сделал это не задумываясь, но я не могу. Никто не может. Но я знаю, что ты не должен был оставаться один. Ни сейчас, ни в том подземелье, ни весь тот месяц, что был до этого. Никогда. Я не могу изменить прошлое, видит бог, я бы изменил многое. Но я могу менять будущее. И сейчас я здесь. Стилински просто надеялся, что не выглядит так жалко, как сейчас себя чувствует — у него катетер в руке, из капельнице течёт что-то питательное, скорее всего, слёзы текут по щекам и внутри всё напряжено до дрожи. Но он поднимает одну из немного дрожащих рук и опускает на кудрявую макушку. — Иди к стае, Айзек. — говорит и как будто все грехи отпускает. И самого Айзека отпускает. Но так правильно. Разве можно отпустить того, кто и так тебе не принадлежит? Этот волчонок очень хороший, но ему следует играть с другими волчатами, а не сидеть на коленях возле больничной койки. У волков нет хозяев. — Ты моя стая. — глаза волка опухли от слёз и голос дрожит не меньше, чем руки Стайлза, в нём слышится что-то нервное, истеричное и окончательное, в нём слышится решение, но Стайлз не знает какое. До того момента, как чужие дрожащие губы не накрывают его собственные. Это ни капли не эстетично. Стайлз истощён, в больнице и с катетером в руке, Айзек почти двое суток ждал его пробуждения без отрыва на сон и душ, они оба все в слезах, соплях и слюне. Это скорее отвратительно, но их, кажется, всё устроило. Разорвав поцелуй, они прижались лбами друг к другу, что было совсем неудобно в связи с тем, что один из них всё ещё лежал на больничной койке. Но ничто не длится вечно. — Раз мы теперь стая, то ты должен спасти меня из этого заточения. — Стайлз, казалось, обрёл второе дыхание. Будто снова чётко видел перед собой цель и знал смысл жизни. Хлопнув в ладоши, он уверенно смотрел на уже своего волка. — Раз мы теперь стая, то я должен о тебе заботиться, тебе нужно восстанавливаться, Стайлз. — Пошли к Питеру? Покажу тебе его супер-тайное-убежище, представляешь, когда-то он сказал мне, что живёт в сети подземных пещер и я почти ему поверил. Картошка спиральками явно поможет мне больше, чем эти унылые больничные стены. — А номер Хейла ты тоже помнишь наизусть? Иначе как мы ему сообщим о твоём заказе? Уверен, что перестань твой организм получать питательные вещества хоть на час и ты рассыпешься пеплом. — Я не вампир. А Питер умный, он и сам догадался, я уверен. Пошли? Ну, пошли, Айзек! — Ладно! Ладно, я помогу тебе совершить этот дерзкий побег, даже если это будет обозначать, что твой отец убьёт меня за это. Но сначала ты ответишь мне на один вопрос… — Да, я тебя люблю. Нет, я всё ещё не в их стае. И нет, ты не можешь никому называть адрес Зомбиволка, это как платформа 9 и ¾, только для избранных. — Я хотел спросить, кто такая принцесса-Несмеяна. Но я тоже тебя люблю, так на всякий случай. Мы не в их стае. И я никогда бы не стал так сильно рисковать своей шкурой. — Принцесса-Несмеяна — героиня славянского фольклора, ей вызывали разных шутов, но она продолжала плакать. Тогда её отец назначил очень щедрую награду тому, кто сможет её рассмешить. Не смотри на меня так, у меня польские корни, и вообще, меня зовут Мечислав... Не пытайся повторить это дома, трюк выполнен профессионалами. Стайлз никогда не скажет, что ему чертовски понравилось то, как Айзек смотрел на него, когда стоял на коленях у его кровати. Как будто молился ему. Как будто он божество. Как будто он слишком хорош, чтобы существовать на самом деле. Что является полной глупостью, ведь по мнению Мечислава, именно Айзек слишком хорош для этого мира.