***
Арсений появляется в его номере через несколько минут после заселения — белые тапочки на босую ногу, блядские джинсы и футболка. — Зачем ты это сделал? — спрашивает Антон с порога, шурша взглядом по чуть влажной челке и темным пятнам от воды на футболке. Арсений одним махом стягивает джинсы — белья под ними нет. Стягивает до колен и укладывает ладонь на напряженный член. Выдыхает с облегчением, глаза закатываются назад — Антон вполне уверен, что ему уже сперма в голову ударила от напряжения. — Ты поговорить не хочешь? — спрашивает Антон, поглядывая на то, как неспешно дрочит Арс. — Не хочу, — сучливо бурчит, облизнув губы, и падает спиной на нерасправленную кровать. Футболка чуть задирается, обнажая гладкий, впалый живот, а ладонь поглаживает член — вверх-вниз — Антон следит, перебрасывая взгляд на лицо. — Так нельзя, Арс… — Антон хочет поговорить — не такая уж редкость, но то, что Арсений так откровенно игнорирует нужду в разговоре, его выбешивает. Арсений молчит, легче же через секс всё сказать, поэтому ластится котом, раскатывается по постели, подтягивая ноги ближе к себе — раскрывается, на что Антон просто отворачивается, чтобы спрятаться в ванной. Каждый раз он идёт на поводу, ведётся хитрыми дорогами, сворачивая в похабные эмоциональные встряски, вроде той перед концертом. Шаст скидывает одежду торопливо, едва не рвёт кусками и шагает под холодную воду. И жарко всё равно — за хлипкой стенкой Арсений дрочит, и картинка происходящего очевидна до жути. Антон не может не знать, что хрупкие пальцы на ногах Арсения рефлекторно подгибаются, когда ему хорошо; что стоит раздвинуть ноги — ямки на ягодицах становятся пропастями, и Антону ладони щекочет почти-почти ощущением его кожи. У Антона встаёт от одних мыслей, и говорить в такие моменты невозможно. Шаст пережимает вставший член у основания на грани приятной боли, чтобы привести себя в чувство. Сейчас он выйдет и заставит говорить любым способом. Но на кровати Арсений разворачивает свой театр одного блядского актёра — гнётся в спине, выпячивая задницу вверх. От смазки блестят пальцы, исчезая в промежности, а вторая рука надрачивает член. Арсений сопит щекой в кровать, смятым лицом смотрит на Антона, и уголок губ довольно приподнимается, завидев вставший член. Он же знает, как на него действует, поэтому выгибает спину сильнее, пальцами себя раскрывая и молча просит. Антон подходит ближе, дышит чаще и боится себя предать в обещании поговорить, упирается коленями в кровать. Арсений под ним, и с высоты своего роста Антон ещё лучше видит, как пальцы исчезают в промежности, и реагирует как собака Павлова — слюна во рту набирается стремительно, подавая в мозг спасительные сигналы, скорее вылизать. Не зря у Арса задница белая-белая, обхаженная. Хочется пустить тонкую нитку слюны — чтобы упала на расселину, густо потянулась вниз и вместе с пальцами исчезла внутри. Но не делает — не сейчас. Вместо этого накрывает полностью, вжимая в кровать. Арсений охает, разморенный удовольствием оказывается слабее, и Антон почти без усилий хватает и удерживает руки по бокам от головы, стискивая запястья. Арсений дышит загнанно — Антон давит сверху, сливается с ним одним сплошным участком кожи, и вставший член дразнит ложбинку ягодиц. Арсений чуть подаёт тазом назад, чтобы головка прошлась по расселине, но Шаст предупреждающе рычит на ухо, кусает мягкий хрящ, давит тазом вниз, чтобы не рыпался. — Не пущу, — вопреки действиям голос мягкий, патокой и следами зубов оседает на кожице уха. — И что ты… — Арс хрипит под тяжестью, но Антон спокоен. Он своим телом владеет достаточно, чтобы удерживать так, что и при сильном желании Арсений смог бы вырваться. Но Арсений не вырывается, а смирно ждёт, что будет дальше — это Антону вместо зелёного света. — Что ты хочешь делать? — Шаст клянётся себе, что в речи Арсения не слышит ни капли паники, только умело замаскированное предвкушение. Кто бы знал. — Всё, — похоже на удар хлыста. — Но я не вставлю, пока мы не поговорим. Арсений хмыкает, и в интонации слышится дерзкое "попробуй". И пробует. Руки заняты удержанием, поэтому Антон касается кожи на шее губами, что чуть обветренные, небольшая щетина покалывает, но язык на контрасте — сплошная мягкость. Раскручивает по кругу — сперва шероховатость губ, потом задиристое раздражение щетины и влажная нежность языка в конце. Арсений тихо сопит под ним от контрастов, елозит, пытаясь подставить губам и зубам больше пространства, но Антон упрямо обхаживает тонкую кожу сразу под затылком, заставляя сгибаться пополам от щекочущего чувства — оно находит начало в шее, тянется от позвоночника к копчику, а там Антон дразнится, скользя членом по расселине ягодиц. Ужасное чувство — ни туда, ни сюда, и Арсений от этого выть готов. Антон входит в кураж, опускается губами к плечу, кусая и зализывая сразу же, трётся щекой, царапает щетиной, а членом приятно скользит в межбёдра. И ему этого достаточно — ведь приятно до тянущих чувств в желудке. — Вставь, — скулит Арсений, сжимая бёдра сильнее. — Нет. Антон не знал, что умеет так — коротко и уверенно. Зацеловывает плечи, невзирая на протесты, и тазом давит вниз, удерживая член меж бедёр так, что головка касается мошонки. Арсений любит быстро, не размениваясь на нежности и прочее, будто боится, что отведенное на двоих время кончится внезапно, и Антону сейчас — когда вся ночь впереди — хочется сделать всё иначе. — Мы не спешим, — шепчет прямо под кожу. И под кожу загоняет все возможные чувства. От плеча тянется к желобу позвоночника, проводит носом, вдыхая солёно-свежий аромат пота и отдушки геля, слизывает широким мазком языка. Антон одними губами тянет за нитку, распутывая узелок, что крепко держал лопатки Арсения вместе — его немного отпускает, и лёгкий стон выходит из груди. — Ты же хочешь так — медленно, легко… Так почему скрываешь это? — спрашивает Антон, приподнимаясь, чтобы сместить его руки вдоль туловища, всё ещё удерживая запястья. Шаст смещается ниже, усаживаясь на колени, и сразу выстреливает — языком ныряет во впадинки на пояснице, отчего Арсений вскидывает таз, пытаясь уйти от горячего языка. — Не нужно, — просит, сопит, но невольно вскидывает бёдра выше — тело обманывает мозг. Антон не слышит, ведь в ушах вакуум из скулящих просьб, а язык и губы двигаются сами — по глади расселины, слизывая подсохшую сладость смазки, и Арсений боится своей реакции, когда Антон решится коснуться языком промежности. — Ты же хочешь? Антон вопрос отпечатывает выдохом на ягодицах, проходит губами по мягкой коже, трётся щекой — щетина не колет, а щекочет, заставляя Арса чуть вести тазом, чтобы царапнуло ещё раз. Он не отвечает словами — вместо этого говорит тело, Антон это чувствует, и грустно, что слова из Арса нужно вытрахивать. Арсений никогда не угадывает, в какой момент вместо "хорошо" становится "плохо" — например, когда он в пустой, согретой только наполовину постели трахает себя чем-то искусственным, слушая обычные голосовые Антона, и кончает, чтобы наконец заплакать — иначе тяжело. И чем сильнее “хорошо”, тем сильнее “плохо”. И когда Антон, наконец, проходит широким мазком языка по промежности, Арсений уже готов разрыдаться. Упирается лицом в постель, что холодит влагой от слёз, но издавать ничего, кроме тонкого скулежа, себе не позволяет. Антон вовлекается в это ужасно быстро, действуя по наитию, следит за тем, как довольно сокращаются мышцы ягодиц. По-хорошему бы освободить руки, чтобы развести полушария в стороны и удобнее вжаться лицом, но предугадать действия Арса сложно, а мнимый контроль одними руками, кажется, сдерживает его от самоуправства. Поэтому Антон тянет за запястья ближе, побуждая прогнуться сильнее — от этого задница сама раскрывается. Шаст жалеет, что из света в комнате только тусклая лампа на прикроватной тумбочке, но и её хватает, чтобы уловить пьяный блеск от слюны и смазки. На пробу дует на анус — тот чуть сокращается от странного ощущения, Антон понятия не имеет почему, но кожа там краснеет, набухает — а до этого тут были красивые и узловатые пальцы. Арсений где-то внизу выдыхает гулко в простынь. Шаст в детстве гордился тем, что умеет сворачивать язык в трубочку — пригодилось, осторожно просовывает скрученный язык внутрь и сильнее сжимает запястья, сдерживая порывы Арсения дёрнуться. Антон язык раскрывает внутри, и ощущение того, как давят стенки, срывает крышу даже ему — что уж говорить об Арсении. Тот трёт лицо о влажные простыни, скользкими пальцами пытается зацепиться за Антона, а колени едва не саднят от грубого, накрахмаленного постельного белья. В прогибе поясницы ноют позвонки, но не выпрямляются, чтобы ненароком не упустить скользящее удовольствие от языка в промежности. Арсений воет от того, как хорошо, и плачет, что потом будет плохо — куда его любить так сильно, зачем и за что, но Антон не устаёт, чередует проникновение с вяло-ленивым вылизыванием. Антон вдруг думает, что всё пошло наперекосяк ещё несколько месяцев назад — в какой-то момент спешка вытеснила размеренность и любая близость стала обязанностью. За летним загаром смылась робкая нежность, став животно-противным желанием быстрее получить разрядку. Антон списывал всё на стресс — съёмки, туры, работа, работа и отели Москвы — питерская квартира выветрила запахи, остудила постель, но ничего не забыла. А Антон забыл и легко повёлся на небрежные взмахи Арсения — мол, и так сойдёт. Шаст не может вспомнить, когда последний раз было по-настоящему хорошо, как тогда — три тёплых дня августа в Питере, что запомнились воздухом в белых балконных занавесках, мягкими касаниями и временем, что текло сквозь пальцы. Антон решается отпустить одну руку, и Арсений тянет её к себе, чтобы по привычке закусить ребро ладони. Язык едва немеет от постоянной работы, а промежность распухает ещё пуще — Антон отстраняется, чтобы рассмотреть — каждая деталь ускоряет сердцебиение. Ненавязчиво касается губами ягодиц — от щетины на щеках кожа покраснела, словно раздраженная. Арсений, затихший после раздрая риммингом, едва осознаёт происходящее, позволяя влажным рукам сместить его сначала на бок, а потом на спину. Антон видит его лицо — красное, опухшее, которое Арс вяло пытается спрятать в ворохе подушек, но Шаст оказывается быстрее, обхватывает ладонями и трёт большими пальцами мешки под глазами. Арсений фокусирует взгляд перед собой и чувствует, как комок недосказанностей давит в горле. — Тебе было хорошо? — спрашивает Антон, невесомо касаясь губами кончика смешного носа. Он давно не спрашивал этого, но Арс и ответить не может, лишь тихо кивает, кусая губу. Антон выдыхает, целомудренно целуя морщинистый лоб, и отстраняется, цепляясь за подушку. Арсений не совсем понимает, чего хочет Антон, но совершенно не возникает, послушно приподнимая таз, чтобы Шаст мог подложить её под изгиб поясницы — у самого спина затекает от лежания, и кажется, что Арсению тоже будет более комфортно. Антон оглядывается по периметру кровати, и тюбик со смазкой удачно прячется рядом в складках смятого постельного. Антон выдавливает больше обычного, растирая меж ладоней, чтобы согреть, и вскидывает голову, стоит Арсу подать голос — хриплый, звенящий. — Много, — он смотрит из-под слипшихся ресниц, хмурится. — У меня только этот с собой… — Нет, — короткое, твёрдо-мягкое. Антон не понимает, почему Арсений так строг к себе, жадничает смазку, которой при желании можно накупить тоннами и вымазать их обоих с ног до головы. Антон ведёт влажными ладонями от живота — тот дрожит под руками — скользит по тазовым косточкам, что острят концы, и пальцами огибает паховые складки. На каждое движение Арсений реагирует вдохом, и Антон понимает, где приятнее — возвращается к паховым складкам, мягко массируя. Кожа гладкая, едва-едва колет отросшими волосками, но от смазки скользит приятно, что Шаст и сам не замечает, как увлекается. Член Арса покоится на животе, чуть содрогается, когда Антон подушечками пальцев задевает подтянувшиеся яички или мошонку. Он ведёт чуть ниже, продавливая пальцами мягкую кожу, где мошонка переходит в промежность, трёт там, и Арсений отзывается прогибами в спине, тонкими стонами. Антон на скорую руку выдавливает ещё смазки и, пока не упустил нужный момент, возвращается к промежности. Арсений расслабленный, растекшийся от массажа — Антон не может назвать это дрочкой — и такой податливый, спокойно принимает два пальца и выдыхает, стоит Антону протолкнуть глубже. У Антона на задворках пустой головы сквозняком гуляет мысль сделать всё медленно — чтобы каждый сантиметр касания ощущался явно и безмятежно, чтобы Арсения, наконец, отпустило и заговорило в нём словами. Указательный и средний мерно погружаются, продавливая подушечками простату, а большой надавливает на точку над входом — Арсений не мечется по кровати, не кричит от удовольствия, просто стонет сквозь зубы, гнёт чувствами спину и копит слёзы в уголках глаз. Антон вторую руку опускает на член, оглаживая венки, очерчивает головку, мягко окольцовывая. Двигает поступью, пытаясь единым темпом входить пальцами и шевелить рукой на члене. Всё это похоже на транс — Антон теряет ощущение времени, только мерные вздохи и биение сердца отсчитывают свои отрезки вечности. Шаст одной рукой тянет Арсения ближе, обхватывая за талию, и собственный член касается бедра Арса — Антон странно смотрит на вставший орган, осознавая, что за всё это бесконечное время ни на секунду не задумался о собственном возбуждении. Мягко любить одними пальцами, поглаживать и чувствовать Арсения оказалось приятнее всего. Антон надавливает на простату сильнее — Арсений сжимается в предоргазме, приподнимается на вялых локтях, желая свести ноги, но Антон вторую руку держит на бедре, стискивая мягкую кожу пальцами, пресекает. И Арсений слушается, только пальцами правой шарит по груди, цепляя соски, и тянет вниз, чтобы обхватить член и довести себя. Арсений кончает со слезами и пальцами Антона внутри — комок недосказанности уже на кончике языка, и Антон крадёт его влажным, ленивым поцелуем, попросту вылизывая язык и рот. Арсений слабо вовлекается, всё ещё пытаясь переварить кашу в голове, и сказать то, что хотел давно — ему болит, что Антон, засыпая, услышал признание в чувствах и на следующий день будто забыл. — Как ты себя чувствуешь? — Антон говорит прямо в ухо, надеясь, что так суть вопроса быстрее дойдёт до разомлевшего Арса. — Плохо и хорошо, — выдыхает Арс, и Шаст укладывается рядом, чтобы Арсений мог придвинуться ближе, вжаться в потный бок, обхватив слабой рукой поперёк торса. — Хорошо, что хорошо, и плохо, что плохо, — невесело хмыкает Антон, переплетая пальцы, тянет к лицу, чтобы целовать ребро ладони, где краснеют отпечатки зубов. — Мне кажется, что мы куда-то спешили всё время. — Обычно у нас мало времени, — Арс говорит ровно, смотрит, как Антон смыкает губы на его пальцах. — Тупое оправдание, — устало фыркает Шаст, прислоняя ладони к груди. — Дело ведь не в сексе. Дело ведь не в сексе — Арсений кусает губы, смотрит на профиль Антона, что рассматривает трещинки на потолке. Отельный номер сотрясает рябь, и в очертаниях полутёмных стен кажется, что они в Питере — Арсений дышит чуть легче. — Дело не в сексе, — повторяет Арсений, смакуя на губах слова — горько-сладкие. — Я думал, что в нём, и довёл нас до этого. Признание тихое, связанное тонкими нитями откровения и страха. Антон подхватывает его, мотает вокруг пальца узелком, чтобы помнить каждый раз — Арсению нужно говорить. — Дело в нас, Арс, — Антон поворачивает голову, чтобы заглянуть в глаза. — Дело в том, что я тебя люблю. Так просто — жестами просить помощи и получить её. — И я, — неуверенным вдохом повторяет за ним. — Секс это классно — с тобой так вовсе, но… Я не хочу, чтобы нас связывал только он, — Антон неожиданно робеет. Его лицо пышет лёгким румянцем. Антон уставший, копит в мешках под глазами недоспанные часы и тесные сиденья концертных автобусов. В уголках глаз паутинка морщин, и Арсений тянет пальцы к ним — бабье лето наступает, возвращая нежностью питерский август в их жизнь. Антон прикрывает глаза, наслаждаясь касаниями, оставляет осторожный поцелуй на запястье, едва сдерживает довольный стон, когда Арс зарывается пальцами в волосы, легко массируя подушечками. — Я согласился на секс, только чтобы быть с тобой. Арсений слабо верит, что произнёс это вслух. Он собирался унести тайну за собой в могилку, чтобы Антон никогда в жизни не узнал — как тяжело было притворяться, что всё хорошо; убеждать Катю в том, что он переживёт это; не смотреть на Антона, чувствуя скулящее желание упасть к нему в объятия. Арсений не хотел оголяться так сильно, но стянул последнее, что имел, отдавая Антону. — Ты о чём, Арс? — Шаст чуть хмурится, приподнимаясь, чтобы сесть. — Ты… — ростки осознания душат Антона, но Арсений предательски молчит, оставляя ему одни домыслы. — Как долго ты меня любишь? — С первого “меняй” — и больше я не смог ничего изменить. Антон на миг сомневается, что вкладывает в любовь такой же смысл, как и Арсений, но сердце щемит не как-то книжно-метафорически, а по-настоящему — иголки, силки, капканы — что угодно, стискивает и крошит его. Антон боится вдохнуть глубже — сдавливает в груди так сильно, что дышит короткими порциями, и голова болит от недостатка воздуха. Арсений всё ещё лежит внизу и держит его за руку, сплетает пальцы и кусает губы, но улыбается — тайна теперь делится на два. — А если бы я не предложил тогда… — Антон едва выдавливает слова из себя. — Если бы мы не оказались в той ситуации? Ты бы молчал? Как долго ты бы молчал? — Шаст бросает один вопрос, а за ним цепной реакцией торопливых мыслей вылетают остальные. Арсений лежит, улыбается и молчит. Все года странного, волнующего чувства симпатии к нескладному мальчишке, годы самобичевания и поиска, редкие моменты тонко-ненавязчивой близости в совместных играх — Арсений готов пережить всё это ради одного момента, когда в захудалом отельном номере, он оголяется до такой степени, что тело кажется невесомым без груза тайн и неразделимых чувств. — Почему ты снова молчишь? — просит Антон, выгибая брови в сожалении — они столько времени потеряли. Один слепой, второй немой. — Я не знаю, что сказать, Антон, — легко пожимает плечами Арс. — Не думаю, что есть смысл копаться в том, что было, и… — он не успевает договорить, как массивная туша Антона стремительно падает к нему в объятия. Арсений тихо думает, что Антон особенно прекрасен, когда не играет и не корчит гримасы, пытаясь прикрыться — Антон прекрасен, когда находит себя. Уставший, вечно сонный или голодный, часто довольный и, когда заебавшийся летом тащился в Питер, чтобы просто отоспаться в его кровати, — такой Антон вызывает дикое желание любить. Антон при нём никогда не плакал — по-настоящему, искренне, а не от нужды отыграть роль, и не плачет сейчас, просто глаза на мокром месте. Трётся лицом о грудь, стремится обхватить руками талию, так что Арс услужливо приподнимается, чтобы Антону было удобнее обнять его вокруг. Антон лежит на груди, сопит невидимыми слезами, и Арсений просто поглаживает чуть кудрявые волосы. — Всё хорошо, Антон, — хмыкает Арсений и находит на потолке те трещинки, которые завлекли Антона. — Всё будет хорошо. — Мы же постараемся? — спрашивает Антон, поднимая голову и упираясь подбородком в грудь Арса. Арсений только кивает — иначе никак. Антон шумно выдыхает. В его объятиях Арс мягкий как никогда, мышцы под кожей не натянуты напряжением, и Антон боится представлять, как больно ему было, но вместо этого просто целует рёбра и между рёбрами, невесомо касается губами, загоняя под кожу тысячу крохотных “прости”. Арсений выдыхает громче от простых ласк, шарит руками вдоль предплечий и плеч Антона, щекоча кожу у шеи. Так хорошо вдыхать запах тела, чувствовать на губах солёный мускус, Антон тянется выше, чтобы рядом поцелуев дойти к губам, целовать улыбку и тонкое счастье. — У нас остался ещё один слон в комнате, — хмыкает Арс, и Антон непонимающе отстраняется от губ. — Слон? — Огромный, который упирается мне в бедро, — и едва дёргает ногой, потираясь о вставший член. Антон во второй раз осознаёт, что странно забыл о собственном возбуждении, отдав сегодняшний вечер полностью в угоду Арсению. — Не стоит, — мягко отказывает Антон, собираясь подняться, но Арсений хватает за запястья и тянет к себе. — Стоит, — смеётся от глупого каламбура, обхватывает за шею и переворачивает на спину. — Арс-Арс, — торопливо лопочет Антон, но Арсений вовсю кусает шею и плечо. — Арс, — зовёт, сжимая предплечья. — Что? — Арсений отзывается, поднимая голову, чтобы потереться носом о нос. Антон немного смущается, стискивая кожу в пальцах, и щемяще жмурится от щекочущего чувства — нос об нос трётся так наивно-мило. — Говори, как есть, — спокойно просит Арсений, падая рядом на бок, и Антон смещается за ним, укладываясь на бок — тянет руку к нему, чтобы гладить талию и бедро. — У нас же всё должно быть хорошо, ведь так? — Антон кивает и целует откушенный нос. Несколько минут Шаст собирается с мыслями, и они проводят это время за мерными поглаживаниями и ленивыми поцелуями. Арсений млеет от больших ладоней на боках и бёдрах, бьет током через подушечки пальцев, касаясь груди Антона и цепляется за ключицы. — Я устал немного, — сознаётся Антон, будто это что-то странное в их стремительном темпе жизни. — Поэтому я бы немного, — он растягивает слово в месте несчастной “о” и подаётся ближе, трётся членом в сомкнутые межбёдра, — потискал тебя, и ляжем спать — если ты хочешь, — Антон не выглядит как тот Антон, что вдавливал его в кровать и раскладывал, трахая пальцами — этот Антон едва смущается, неловко поглаживая поясницу кончиками пальцев. — Хорошо, — хмыкает Арс в губы, вовлекая в короткий поцелуй. — Мне как-то… — хочет уточнить, как Антону будет удобнее, но его мягко перебивают, просяще сжимая талию. — Просто повернись спиной. Арсений послушно поворачивается на другой бок, позволяя Антону прислониться сзади. Шаст мягко целует подставленную шею, влажной ладонью гладит низ живота и грудь, и Арс невольно охает от касаний вперемешку с ощущением члена между ягодиц. Он подаётся назад, приподнимая ногу, и член оказывается между бедёр, вызывая реакцию — Антон чуть царапает ногтями живот. — Так хорошо? — спрашивает Арс, выворачивая шею, зацелованную Антоном. — Найдёшь смазку? — голос Антона вовсю укрыт хрипотцой. Арсений, к счастью, находит сплющенный тюбик в зоне досягаемости рук и раскручивает, выдавливая остаток. — Всю истратил, — причитает Арс, закидывая ногу вверх, и Антон рефлекторно ухватывается за бедро. — Транжира, — раскатывает урчащую “р” на языке, находя член Антона вслепую. — Жадина, — отвечает очень по-взрослому Антон и мычит от поглаживаний — Арсений распределяет смазку и опускает ногу, сжимая бёдра сильнее. Антон лениво толкается вперёд, чувствуя, как приятно скользит смазанный член между гладкими бёдрами, достаёт до мошонки, отчего Арсений задыхается вместе с ним. — Как-то нечестно… — Арсений сжимает пальцы Антона на своей груди, жмурит глаза от дразнящей стимуляции на грани явного возбуждения. — Что же? — Антон смыкает губы на хрящике уха, ускоряясь и покачивая тазом. — Ты каждый раз столько делаешь для меня… — веточка сомнения тянется к сердцу, стремится схватить в силки и сдавить, чтобы следами оставить гнусное "не достоин". — Так же, как и ты, — хмыкает Антон, навалившись сильнее, но Арсений снова накапливает тяжесть в теле, напрягая мышцы. Арсений чувствует, как горит между ног, и Антон сильнее сжимает пальцы, предвкушая разрядку. Он шумно дышит в загривок, не уставая целовать все участки светлой кожи в красных пятнах стеснения, и кончает, спуская с губ тихое рычание. — Серьёзно, Арс, — тяжело дышит, сгребая Арсения в тесные объятия, закрывая спиной от самого себя. — Не думай так много о сексе в таком плане. Мы же не обязаны друг другу, — Антон эфемерно трёт синяк от граблей, на которые наступал с завидной частотой, и поэтому говорит Арсению словами. — Мы не на соревнованиях — не письками меряемся и не количеством оргазмов, — Арсений хмыкает. И за ниточку себя отпускает. — Я хочу, чтобы тебе было так же хорошо, — он неловко пожимает плечами, невольно радуясь, что Антон не видит его лица. — Не представляешь, как мне хорошо, — легко смеётся Шаст, пытаясь рукой нащупать край одеяла, чтобы немного прикрыть голые ягодицы. Тонкие нити меланхолии тянутся по босым ногам, касаются сквозняком кожи, и Арсений крепче сжимает пальцы. — Я, может, тоже не понимаю, за что ты меня любишь… — внезапно-тихо выдыхает Антон, рассматривая стайку родинок-ласточек на плече Арсения, что летят куда-то к шее. — Косматый, угловатый, недалёкий сопляк, который только и может, что гримасничать… — Завались, — мычит Арсений протестующе, и Антон послушно затихает. Арсений вдруг задумывается, что не только в его голове свора тараканов грызет сомнениями, но, окунувшись в собственные переживания, он невольно забыл о том, что Антон такой же человек — из плоти, крови и густого слоя переживаний и страхов. — Ты красивый, — легко выдыхает Арс, улыбаясь легко, одними уголками, — но это не только внешняя красота. Ты красив внутренне — добрый, искренний, понимающий. И мне спокойно рядом с тобой, а больше я ничего не хочу. Арсений умолкает, и Антон боится прервать эту тишину, сдерживая частое дыхание, чтобы не спугнуть столь откровенный момент. Ничего и никогда не казалось Антону столько интимно-доверительным, столь откровенным и желанным, как слова любимого человека — что он нужен и важен. — Спасибо. Оно простое, лёгкое и искреннее. Этого мало, чтобы выразить все эмоции, но Антон чувствует, как усталость накатывает с новой силой, и он обещает себе, что скажет всё завтра — только так. Будильник на 4:50 утра автоматически в телефоне, и Антон крепче сжимает тёпло-мягкого Арсения, проваливаясь в сон..
28 ноября 2021 г. в 11:40
Антон вжимает Арсения в стену.
До концерта несколько минут, но Антона уже слабо заботит то, что они в концертной одежде, бережно выглаженной Оксаной, связаны проводами петлички, что крепится к поясу штанов — Арсений лицом к стене выглядит правильно, упирается ладонями, расставив пальцы, что чуть дрожат.
— Довёл, — выдыхает Антон, делая шаг ближе, пахом трётся о задницу, что за целый день откровенно провоцировала.
Арсений не отвечает, лишь выдыхает шумно, стоит Антону качнуть тазом — даже навстречу подаётся, выгибая поясницу.
Закулисье дома культуры в очередном городе бесконечного тура — таких уже сотни, но крохотные ниши и комнатки с занавешенными плотными шторами окнами и извечным запахом чего-то старого стали для них маленьким убежищем. Местом, куда можно сбежать перед концертом и долго-долго целоваться, трогать друг друга, прижиматься как можно ближе, дышать одним воздухом, и думать только о том, как доставить друг другу ещё больше удовольствия.
Времени каждый раз мало — их тактично не ищут, и на том спасибо, но опаздывать на своё выступление это верх непрофессионализма, поэтому Антон старается управляться быстро.
— И доведу, — хмыкает Арс, толкаясь назад, чтобы сменить позиции — теперь вжат в стену уже Антон.
Арсений вылизывает и покусывает чужие губы, трётся телом, и Антон сдаётся сразу, стонет, прикрыв глаза. Шасту всегда жалко кусать — у Арса кожа нежная — на губах, на шее, на плечах и под ухом — Арсений получает странное удовольствие от этих укусов, только бы не на видном месте, поэтому Антон ухищряется оставлять засосы в неожиданных местах, а себе сознаётся, что кожа на внутренней части бедра самая подходящая — нежная, а потому укусы красным наливаются сразу, стоит легко сомкнуть резцы, услышать вдох и всосать сильнее.
Арсений отпускает распухшие губы Антона, что будут целый концерт приятно саднить, напоминая о непотребствах за кулисами, а сам опускается на колени, хватаясь за пуговицу на штанах.
— Петличка, — напоминает Антон, укладывая ладонь на взъерошенную макушку — Арсений смотрит снизу вверх чуть хмурясь, будто его отчитывают за глупую ошибку, и аккуратно приспускает штаны вместе с бельем, чтобы не задеть настроенный звук.
Дело тренировок.
— Умница, — Антон, помедлив, проговаривает и тут же стонет, вжимаясь в стену спиной и втягивая живот.
Арсений обхватывает ладонью член, надрачивая в темпе — времени мало, а совсем недалеко их ждёт целый зал зрителей. Отводит член в сторону и лижет широким мазком языка прямо там, где живот переходит в пах, от одного бока к другому, что только тихий скулёж выбивает из Антона.
Антон не может отвести взгляд — Арсений тоже смотрит в глаза. И это так чертовски пошло — тот самый язвительный, сучливый Арсений, берущий в рот за несколько минут до выхода на сцену. Тот самый, который морщит нос от воды из чистого озера, но отсасывает в пыльной подсобке захудалого ДК.
Член у лица убивает его пафос — слов нет, поэтому Антон молчит, дышит тяжело и держит ладонь на макушке. Арсений гладит свободной ладонью его живот, щипая за небольшие складки, тянет пальцы вверх, проходясь щекоткой по груди, и сам стонет сладко, вибрациями отдаваясь по члену. Арсений упирается коленями в пол — голыми, поскольку штаны снова с блядскими дырками, в которые Антон любит просовывать пальцы. Арс прогибается так, будто сзади ему засаживают по самые яйца, и Антон хочет видеть, как натягиваются тесные джинсы на заднице, очерчивая край ягодиц. Арс отстраняется, проводит языком под уздечкой, ведет вниз к основанию, а затем вновь берет в рот, расслабляя горло и медленным темпом убивает. Арсений с каким-то особым рвением сосет, иногда отстраняясь и вдыхая воздух, а затем снова припадает припухшими покрасневшими губами к пульсирующему члену, вновь начиная брать почти на полную длину. Антон смотрит, как собственный член скользит в чужом рту, который через пару минут будет говорить свои глупости, выводя Антона в следователе или разъебывая в первом свидании.
— Чёрт, — тихо ругается Арсений, упираясь мокрым лбом в живот Антона и пытаясь отдышаться.
— Помочь? — заботливо спрашивает Антон, сильнее зарываясь пальцами в волосы.
Арсений только кивает, перестраиваясь так, чтобы опираться спиной о стену. Антон прижимает раскрытые ладони — большие и горячие — к его лицу, стоит перед ним, рассматривая свысока, и подаётся бёдрами вперёд, касаясь головкой мокрых приоткрытых губ.
— Давай, — скуляще просит Антон и проталкивает член ему в рот.
Арсений слушается, мягкими губами обволакивает головку, чтобы языком пройтись по уздечке, но Антон терпеть не может и пользуется данной ему властью — чуть стискивает голову в руках, легко толкаясь вперёд.
И Арсений в руках мякнет, расслабляясь, только лениво мажет языком по венкам, а остальное делает Антон, качая тазом и еле сдерживая тихое рычание. Арсений руками хватается за бёдра, позволяя направлять его голову, чувствует, как слюна перетекает и вязкими каплями бежит из уголков губ, пачкая шею. Но он не отстраняется — Антон ладонями закрывает его уши, отчего в голове сплошной шум бегущей крови и хлюпающих звуков. Касается пальцами шеи, щекочет Арсения, будто вся его кожа — одна сплошная эрогенная зона.
Антон смотрит на него из-под ресниц — эти постоянно заигрывающие голубые глаза, хитрая улыбка, откровенные жесты, так, чтобы никто не видел, и редкие стоны, максимум скулящие просьбы олимпийца — быстрее, выше, сильнее. О, как ненасытно он насаживается на его член, агрессивно дрочит, как глотает сперму и то, как с ним постоянно влажно, мокро, горячо, пошло — черт, этого не было никогда.
До Арсения будто не было ничего.
Арсений одновременно сумасшедший и дерзкий, до боли в костях хочется заломить руки за спину и нагнуть ниже, но вместе с тем его хочется целовать, вылизывать каждый сантиметр, будто без этого жизнь невозможна.
Антон замирает, упираясь лбом в стену, крылья носа распирает воздух, что до мозга не доходит, но он не шевелится — Арсений невообразимо прячет зубы, удерживая член почти полностью во рту, урчит заправским котом, раскатывая вибрации по всему члену. Антон смотрит сверху вниз, большими пальцами гладит виски, смахивает слёзы в уголках глаз, что едва-едва закатываются назад.
Антон отстраняется, хватаясь за член, чтобы довести себя до конца, делает шаг назад, чтобы освободить Арсу немного пространства для передышки — падает ягодицами на пятки, упираясь коленями в пол, дышит через раз, всё ещё слыша гул в ушах. Антон не может кончить в кулак, салфетки остались в гримёрке, а к туалету далеко, и Арс услужливо принимает в себя, вылизывая дочиста.
— Довёл, — хмыкает Антон, опускаясь перед ним на корточки, чтобы притянуть к себе, обхватывая лицо большими ладонями.
Снова целуются — торопливо, влажно и со вкусом — Антон диву даётся, что Арс не брезгует. Отпускает губы и мажет по шее следом.
Арсений кусает себя за ребро ладони, чтобы сдержать стон.
Это привычно — след от острых зубов уже отпечатан на коже сотнями таких тихих, закулисных прелюдий. Сосать скучно — вылизывать в кайф, поэтому Антон лижет широкими мазками. Пока шею, особенно за ухом, отчего Арс дрожит в руках, елозит, но в один миг подрывается.
— Нам пора, — шепчет Арс, пытаясь подняться на ноги вместе с растерянным Антоном.
— Как? Но ты… — Антон цепляется руками за предплечья, тянется, и Арс обнимает в ответ, поглаживая спину.
— Ты молодец, — выдыхает на ухо Арс, проходясь мягким касанием по ягодицам. — Мы сейчас пойдём на сцену, выступим и потом… — он нашептывает, кусая ухо и поглаживая поясницу, что покрыта холодным потом.
— А ты? Дождёшься конца? — волнуется Антон, вжимая Арса в себя.
— Да, — он сглатывает, потираясь подбородком о плечо, но в штанах тесно до звёзд перед глазами.
А впереди полтора часа концерта, где нужно думать, но голова больше похожа на расплавленный металл — остынет и затвердеет, укладывая его на боковую.
— Ты уверен, Арс? — вопрошает Антон, и сердце заходится от согласных кивков — Арсений готов на любую откровенную хрень, когда заведён.
Антону не сложно сейчас опуститься на колени и отсосать, чтобы со спокойной душой выйти и выступить, но Арсений просит его такого — вот-вот на грани — пустить на сцену. Антон боится, что встанет во второй раз.
— Идём, — Арс толкает к выходу из пыльной подсобки, но Антон упирается руками.
— Блять, я не могу — там целый зал, — Антон не верит — Арсений редко в таком состоянии, редко такой уязвимый, редко так просит, что Антон задыхается от растерянного смущения.
— Никто не узнает, — мягко убеждает Арс, обхватывает чужими ладонями своё лицо, отчего Антон немеет. — Просто смотри на меня, слышишь? — просит он и получает слабый кивок.
Антон немного успокаивается.
Они как-то доходят до сцены, Стас вот-вот начнёт объявлять, и Арсений быстро прорабатывает дыхательную гимнастику, чтобы хоть как-то успокоить бушующее сердце. Штаны жмут, и все надежды только на длинный край футболки, что прикрывает пах.
Арсений слышит своё имя и вылетает на сцену на невидимых крыльях, последним касанием ощущая ладонь Антона на плече.
Собрать крупицы рассудка тяжело, но Арсений честно пытается внятно отвечать на вопросы Стаса, рассказывает как прятал открытку, но успокоиться полностью не получается — кажется, что весь зал уже знает. И это чувство публичности кутает в плотный кокон смущения, смешанного со страхом.
В первом свидании играют Антон и Дима — Арсений не может устоять, выскакивая наперекор с отыгрышем девушки, что клеится к Антону. Звон колокольчика только раззадоривает, зал смеётся, и Арс вьётся вокруг сильнее, будто его цель — удушить своим телом. Рука Антона ненавязчиво проходится по бедру — в рамках разумного, и Арсений кусает щеку изнутри, на что Антон едва машет головой. Дима спасает, отводя Антона в сторону, и Арс немного успокаивается. На вечеринке Дима с Серёжей решают вывести его по полной, отыгрывая странные роли с максимально тупыми подсказками, на что заведённый Арс отвечает криком и визгом — зал смеётся, а Антон возле кулис едва дышит. Злой, разворошённый, на надрыве дикий — такого Арсения хочется успокоить, вжать в себя, чтобы забрать всю злость, пройтись пальцами по волнам позвоночника. Пусть затихнет в руках, размякнет, потом Антон отругает себя же, что позволил такому случиться, хотя себе врать не будет, что именно такой Арсений отдаёт ему в солнечном сплетении острыми радиоактивными вспышками.
На сценах из зала Арса ведёт в похабщину, на грани смеха и смущения, но пока они с Серёжей отыгрывают каскадёров, Антон изводит себя сам. Арсений будто специально выгибается, тянется, отчего Шаст сильнее скручивается в кресле, прикрывая лицо ладонью.
Сжечь бы эти джинсы или просто стянуть, обнажая полностью.
На рэп-баттле Арс достаёт из узких штанин весь запас панчей на темы около "отсос", "член" и "секс" — так сказать, озвучивает планы на вечер.
За кулисами они молчат, придерживаясь странного нейтралитета, только бросаются взглядами из одного угла гримёрки в другой, подбивая всех быстрее собраться и уйти в отель. В автобусе Арс отсаживается на свой излюбленный задний ряд, и Антону остаётся только ломать шею, чтобы засматриваться на Арсения, залипающего в телефон.
Короткая вибрация заставляет Антона отвлечься на телефон.
у меня стоит.
Антон блокирует телефон и усаживается прямо, чтобы не дразнить себя.
До номера осталось несколько километров, терпения — немного меньше.