твоей звезды сияние

почём твоей звезде сиять себя сжигая в небе ясном? сегодня смейся, завтра плачь грядущим дням чего не знать?

      Мурманск начинается с железных дорог, заканчивается бескрайним Баренцевым морем. Поезд тащится всё дальше, шумно дышит. Люди бесцветные: не слышат повисшей тишины, не чувствуют как вагон прошит насквозь отчаянием. А Сёрежа его излучает ненарочно, совсем чуть-чуть назло. Смотрит исподлобья на мужика напротив, тот преднамеренно счастлив до умопомрачения — уже проговорил раз сто, что к сыну спешит — тот служит там, в заполярье, женился недавно. Серёже тошно.       Ложка сахар мешает, бьется о гранёный стакан. Сережа всматривается в однообразный мелькающий за окном пейзаж: неприветливые хвойные чащи, голые поля с редко мелькающими поселениями. Проскальзывают покосившиеся деревни, обдает чересчур ярким светом фонарей. Снег валит, тяжелыми сугробами оседает на пихтах, мелких елках. Тянущее глупое желание — зарыться в нём, проспать до зимы. Кажется, словно выпрыгнешь из вагона в это зимнее утро и останешься навсегда в промозглой лапландии.       Олег писал в письмах, что влюбился в эту суровую, не гостеприимную природу. Научился жить с самим собой посреди густого сумрака в этой напряженной красоте. Чувствовал что-то, какую-то необъяснимую красоту, которую долго скрывали.       В этом и очаровательность — в отчужденности, сперва пугающей. А потом что-то перемыкает и жить без этого не можешь.       И северное сияние — Серёж, ты такого у нас не видел!       А Серёжа правда пытается понять — почему.       Следит за уходящим вдаль, все дальше от прогнившего мира, красным солнцем. И думает: как он мог тут, в этой глуши, прожить целый год? Где солнце скрывается на долгие шесть месяцев, наступает непроглядная тьма и одно это чертово северное сияние?       Прав ли он — Олег готов прозябнуть от холода до самых костей, до хруста в районе ключицы. Слышать постоянное «Встать. Смирно», «Равняйся» и улыбаться во все тридцать два, отчеканивать «Так точно!». Отсалютовать.       Отмеривать плац строевым шагом, смеяться над глупыми шутками, получать подачки в виде выпечки и конфет от сердобольных жён офицеров. Смотреть на это чёрное-чёрное небо по вечерам, на дремуче-тёмные леса. И быть счастливым.       Писать поэмы о том, как всё здорово. Выворачивать метафоры о тайге — обзавидуйся Пушкин. Сыпать историями о сослуживцах, о нелегкой судьбе призывника. Через строчку мазать слова о том, как соскучился, Серёж.       Но не остаться с ним. Не послушать его. Не попробовать сдать эту чертову сессию. Бросить бросить бросить одного в Питере, где всё напоминает об Олеге: каждая кофейня на углу, вычурный парк дворцового ансамбля, вывеска в метро, шаверма двадцать на четыре.       Чертовы разлетающиеся на ветру фотокарточки, в памяти выбитые поцелуи на дворцовой. Сплетенные пальцы, замороженные зимней вьюгой. Всё отпечатывается на подкорке, а Олегу всё равно. У него променад с поездом дальнего следования.       Мерно постукивают колёса поезда, извещает проводница — скоро прибудет скоростной поезд в столицу российского заполярья. Серёжа уже наготове — давится непрошенными слезами.       Закричит, броситься в сантиментальные объятия только завидев Волкова красивого, беспорно, в военной форме или глупо уставится на него, не в силах и слова вымолвить?       Тихий перрон, шпиль советского ампира инеем покрыт. Под ногами лёд хрустит, пальцы немеют. Встречает вокзал пассажирские поезда со всех городов. Суетятся люди вокруг. Отовсюду смех раздается, счастливыми искрами всё подсвечивается — залита платформа радостью слишком личной, не для посторонних глаз.       Олег улыбается. Ещё лучше, чем во всех представлениях и фантазиях. Действительно странно счастливый.       Счастлив ли он северному сиянию или всё же — Серёже?       Вопрос всё крутится на языке, когда обнимает он до боли в ребрах, уткнувшись носом в золотистые пряди. Прямо на глазах у всех. И не отпускает.       И пусть, пожалуйста, никогда не отпускает.       Шепчет Олег что-то невнятное, глупо так. Стоит, наверное, отпряпнуть, криво улыбнуться ради приличия, как-то промолвить: «Привет. Ты как?». Спрятать наскоро дорожки слёз на щеках, отзеркалить нежный взгляд. Но тот притих, шумно дышит куда-то в шею. А потом начинает смеяться, размыкает молчаливое объятие и первым нарушает непрошенную тишину:       — Привет. Ну ты как, не сильно скучал?       Скучал. Сильно. Обними меня снова.       И никогда, никогда не отпускай.       Мурманск начинается с железных дорог, заканчивается бескрайним Баренцевым морем. Мурманск дышит полуночными обещаниями. Отпечатаны на платформах следы и горьких, и радостных слов. Любовь начинается с железных дорог, заканчивается тёплыми объятиями. Любовь начинается. конец