V. Исповедь

—Мне кажется, что вы загрустили. Я вам не нравлюсь? - пальцы Сюзанны робко касаются кончиками пальцев скул и подбородка. Александр отвёл взгляд от потолка, куда смотрел уже, кажется, около десяти минут и взглянул на лежавшую рядом с ним девушку. —Ты прелестна...разве я пришел бы к тебе снова, если бы ты мне не понравилась? Сюзанна улыбнулась, и он только теперь заметил очаровательные ямочки на ее щечках. Волнистые волосы, густой копной лежащие на обнаженной груди, придавали ей сходство с милой лесной нимфой. От кожи девушки пахло шоколадом. На ощупь эта кожа была такая нежная и гладкая, какая только и бывает в восемнадцать лет. Восемнадцать. Сюзанна сама ему сказала, сколько ей, предвосхитив вопросы и помня об обстоятельствах их последней встречи. Александр подумал, что если бы малютке посчастливилось родиться в семье знатной и богатой, она бы благодаря своим внешним данным стала бы завидною невестой. Он не солгал, сказав, что она ему понравилась. Ее тело было столь же прекрасно, как лицо. Он любовался им, как произведением искусства, которым обладал. Пусть и на короткий срок… —Мне кажется, что я нашел бриллиант...-он привлек ее за талию к себе и потянулся к чуть приоткрытым, пухлым губам, которые сладостно раскрылись в ответ на поцелуй. Он знал, что шлюхи редко целуют в губы своих клиентов. В Сюзанне ему нравилась та непосредственная пылкость, с которой она отдавалась ему. В этой девушке пока еще было очень мало притворства...должно быть она здесь работает недавно. —Я очень боялась, что больше не увижу вас. Это было бы ужасно. Знаете, меня саму потрясла эта история с бедной Мэри. Клянусь, что я не знала, сколько ей на самом деле лет! Знаете, обычно клиентов не интересует, что за жизнь у девушек была до этого..и какая будет..У вас доброе сердце. Внезапно ему захотелось ей рассказать. Вот этой вот продажной девушке, которая смотрит на него почти влюбленными глазами, хотя провела с ним всего несколько часов. Но это были очень хорошие несколько часов. Слишком хорошие, чтобы обходиться даром. —Когда мне было столько же, как ей.. моей наивностью и доверием воспользовался человек, к которому я был привязан.. - Александр вновь лёг на спину и уставился в потолок. Он кожей чувствовал, как она слушает его, затаив дыхание. - Он воспользовался мной для удовлетворения своих развращённых наклонностей. Тогда я не понимал этого. Я был слишком юн. Я его любил. Он сделал меня тем, кто я есть. Тем, кем я никогда не хотел быть...С тех пор я презираю тех, кто пользуется чужим доверием. Ужасней же всего, что, поддаваясь чужому яду, мы если и выживаем, то остаемся им отравлены... —Я понимаю вас. Со мной было похожее..-Сюзанна тяжело вздохнула. - В бордель меня продал мой дядя, который стал моим опекуном после смерти моего отца. Мне не было пятнадцати лет. —Тебе нравится то, чем ты занимаешься? —Я не знаю. Я получаю неплохие деньги. Нас хорошо содержат. Меня еще ни разу никто не обижал...- она заулыбалась и, усевшись на него верхом, откинула копну волос. - Разве же бы я имела шанс вас встретить в другом месте и любить? —Да, шалунья, ты умеешь отвечать.. - он искренне засмеялся и перевернул ее, накрыл собой, отметив, как скоро она раздвинула под ним ноги. Внезапно странный звук из-за стены заставил приподняться. Сперва Александр подумал, что ему послышалось. Он замер, лежа на Сюзанне, которая в недоумении приподняла голову. —Что-то не так? —Ты слышала? Там, за стеной.. Теперь он уже отчетливо услышал сначала странный вой, потом поскуливание,какое-то бурчание, а дальше снова голос...Александр проклинал свой слух - он не мог себе позволить сейчас, при девушке, припасть ухом к стене и слушать. В другой ситуации вакханалия в соседней комнате его бы мало взволновала, если бы мужской голос не показался ему таким знакомым. —Должно быть к Эмилии пришел ее Черный господин..-пробормотала Сюзанна. - Сегодня же вторник? Ну точно. Должно быть он. Но вы не обращайте, пожалуйста, внимание! —Они нас тоже слышат?- взволнованно произнес Александр, слезая с Сюзанны, в миг забыв чем только что хотел заняться. - Если бы я знал, что стены здесь такие тонкие... —Нет-нет! Просто они всегда шумят, когда…делают там всякое..- она хихикнула. -У него своеобразные пристрастия. Он взял девушку за подбородок и ласково произнес: —Скажи мне, милая, это крайне важно. Посетитель в соседнем будуаре...- он назвал имя и фамилию. Сюзанна молчала. Она крутила в руках одеяло и не поднимала на него своих прекрасных глаз. Александр прекрасно понимал ее испуг. —А вам…зачем?- с подозрением спросила она. —Он мой хороший друг. И у меня есть основания полагать, что ему грозит опасность. —Здесь? —Просто кивни, если я прав. Сюзанна кивнула. Он протянул руки и привлёк девушку к себе, покрывая поцелуями и прошептал ей на ухо: —Мне будет нужна твоя помощь, мое солнце. Если ты сможешь выполнить одно мое совсем не обременительное поручение... Какой подарок лично ты бы хотела получить от меня на память? Он ожидал, что она, как и все шлюхи, попросит предметы роскоши: драгоценность, дорогой наряд, большую сумму денег ,в конце концов. И был удивлен. —Если вы ещё придёте, вы здесь не будете брать других девочек. Будете только у меня...-она произнесла эта с поистине детским решительным упрямством, и это было одновременно трогательно и смешно. Да, он все же нашел бриллиант… —Клянусь, пока я здесь, я только твой...-он поцеловал ее в кончик носа, в щеку, в шею, чувствуя, как его обвивают за плечи нежно руки и обнял ее в ответ, вновь увлекая на кровать. *** Было около одиннадцати часов вечера, когда служанка постучала в комнату к Марии Нарышкиной и передала ей маленькую, плотно сложённую записку. Прочитав ее, женщина усмехнулась и, набросив шаль, спустилась вниз. Адам Ожаровский стоял в прихожей, с выражением сомнения на лице, как будто бы не веря своей дерзости. Она приложила палец к губам и сделала жест рукой, веля подниматься за ней на второй этаж. Мужчина, тревожно оглядевшись, сначала несколько замялся, а потом в три прыжка взбежал по ступенькам вверх. Она поймала его за ледяную руку в коридоре и вновь приложила палец на этом раз к его губам. Странно.. Ей и хотелось и не хотелось бы, чтобы Александр знал, кто к ней приходил. Когда-то его совершенно не смущало присутствие ее мужа в доме во время их совсем не целомудренных свиданий. Почему бы теперь не дать ему возможность почувствовать себя на этом месте? И если бы не тот священный трепет, который питал Адам, оберегая эту связь от глаз императора, она бы уж позаботилась, что их было хорошо слышно. Около пяти утра Мария выглянула в коридор и убедившись, что там пусто, тихо вывела Ожаровского за собой. Ее комната располагалась через комнату от спальни, где спал Александр. И, проходя мимо, она, поддавшись какому-то внезапному порыву, приоткрыла тихонько незапертую дверь. Легкий сквозняк подул из-за порога. Нарышкина заглянула в комнату, и взгляду ее предстала пустая, разобранная кровать со смятым одеялом. Первые несколько секунд она в растерянности смотрела в комнату, как будто ожидала увидеть Александра где-то в темном углу. —Его нет..- она обернулась к Адаму, стоявшему впереди. - Александра нет! Ожаровский рванул к ней, зашёл сам в комнату, растерянно огляделся и убедившись, что та действительно пуста, в смертельном ужасе глянул на Марию. —Ушел...опять...Фёдор Николаевич с меня кожу заживо сдерет...Ведь он меня отправил караулить...! Не обращая на него внимания, она сбежала на первый этаж и бросилась будить всех слуг, допрашивая. Александра никто не видел. И только лакей, дремавший прямо на стуле у входных дверей, с совершенно спокойным видом ей сообщил, что Его Величество ушел около десяти часов вечера. —Ушел? Куда? Один? —Как есть один. А вот куда - так Они мне не докладывали, - с важным видом ответил тот. —И ты его, дурак, вот так вот выпустил? - крикнул Адам, хватая лакея за грудки. —А как не выпустить? Какое право имею я государя держать? - оправдывался тот в испуге.- Они имеют права делать, что хотят. И не давать отчета..куда уходят и когда придут... —Оставь его..- Нарышкина махнула рукой. На смену испугу пришла вдруг злость. Если Alex желает опять ходить по Вене в нижнем белье и в каком другом виде- это его право. Бежать за ним опять, искать - вот уж этим ни она ни ее люди не будут заниматься. Ей даже хотелось сейчас отдать приказ, если император, вдруг, вернётся, его на порог дома не пускать. Пусть спит на улице или там, где он проводит ночи. И она устало наблюдала, как Ожаровский спешно натягивает шапку и шинель. Ей стало его жалко - каким-то непостижимым образом Александр ведь и его подставил, так уйдя. Так значит Уваров прислал его заместо себя караулить императора. А она-то думала, что пришел к ней... —Как ты думаешь, Мари...куда он мог пойти? - в волнении спросил тот.- Может, он вернулся в Хофбург? Может, мне пойти туда? —Иди ты куда хочешь. Она развернулась и поднялась наверх. Вновь проходя мимо открытой комнаты, зашла туда и убедилась, что вещи его на месте - вот даже скрипка лежит в кресле. Присев на кровать, она огляделась. Взгляд упал на сложённое на тумбочке письмо - его Александр читал, когда она заходила накануне. Нарышкина взяла бумагу и отправилась к себе. Мария зажгла свечу и пробежалась глазами по строчкам, написанным по-русски размашистым, трудно разбираемым почерком. Уж эту руку она бы узнала непременно.. Уже оставленное в прошлом воспоминание больно резануло где-то в груди. Нарышкина едва сдержалась, чтобы не смять или не разорвать в клочки письмо. —Мария Антоновна! - в комнату вбежала взволнованная служанка. - Государь вернулся! Она ещё раз посмотрела на письмо и быстро вскочив, бросилась обратно к Александру в комнату. Она едва успела положить его обратно на тумбочку, когда он сам вошел. Совершенно целый и невредимый, император спокойно снял чёрный фрак, расстегнул жилет и присев на кровать, стал разуваться, как будто бы не замечая ее присутствия в комнате. На секунду в голове мелькнула мысль, что неужели он опять ослеп, но Александр в этот момент поднял глаза и вопросительно посмотрел прямо на неё. Его невозмутимый вид и это письмо теперь настолько вывели из себя, что она, уже не сдерживаясь, повысив голос, высказала ему все, что думала. О том, что он уже который день держит на ушах весь дом, что он ушел, не подумав даже, какой переполох тут все поднимут, что его несчастный адъютант теперь бегает где-то по улицам, разыскивая его и сходя с ума от беспокойства. Что он, в конце концов, живет у неё дома, и это просто свинство по отношению к ней вот так себя вести. —Не верю, что ты переживала. -спокойно ответил он на эту гневную тираду.- Что касается остального, то я здесь, надеюсь, все же временный гость, не пленник. Тебе я не обязан отчитываться, куда хожу, и я тебя не спрашиваю, кто и когда к тебе приходит. Что же касается твоего гостеприимства, то ты забыла, что дом этот куплен на средства, что дал я. Я тот, кто продолжает содержать тебя и твоего мужа, который без моего участия давно бы весь погряз в долгах. Теперь, когда мне раз в жизни понадобилась твоя помощь, ты гонишь меня, чтобы я не мешал тебе приводить сюда твоих любовников…-он встал и подойдя к ней, произнес с чудовищным хладнокровием. - Последняя шлюха благодарней будет, чем ты. Она стояла, замерев и слушая эти жестокие слова и ей не верилось, что Александр произносит их так спокойно. Что он может с ней ТАК говорить. Что он вообще способен быть таким жестоким…Она была так потрясена, что не могла ни слова произнести в ответ и так стояла и молчала, просто глядя на него, не в силах даже пошевелиться и ждала…может быть, что он одумается и извинится? —Если у тебя все, то уходи. Я очень устал. Она молча развернулась и вышла из комнаты, закрыв дверь. *** Максим провёл ночь почти без сна. Обычно бессонницу скрашивало чтение, но на этот раз он не мог осмысленно прочитать ни одной страницы книги. В его мозг, как будто в муравейник, где во всем изо дня в день правила логичная и строгая структура, кто-то ткнул палкой и все разворошил. Вернувшись из Парижа, он себе дал слово не поддаваться больше какому бы то ни было вихрю чувств. Жить спокойно, умеренно, не допуская никаких страстей. И вот судьба подбросила ему в насмешку такую карту…Александр Романов! Его мучил один вопрос: имеет ли он моральное право даже пробовать его лечить? Каждый раз, когда честь и совесть нашептывали ему решение отказаться - от денег, которые были всегда необходимы, от сделки с совестью…он вспоминал лицо той, что так внезапно поразила его сердце. Той из-за которой он готов был возвращаться в тот господский дом вновь и вновь. Лежа без сна, Макмилиан в темноте глядел на стопки книг, расставленных по полу…книги - вот его вся жизнь. Но книги долговечней…он оставит их после себя. А что останется после него? Была конечно, ещё одна причина, в которой Максиму признаваться было трудней всего…Азарт исследователя. В его руки попал уникальный экземпляр. Когда-то он так мечтал о встрече с Бонапартом! И вот судьба дала ему новый, такой странный шанс..Приблизиться к его врагу. На следующий день за Максимилианом, как и обещали, была прислана карета. К счастью, сопровождающих к нему больше не приставили и он всю дорогу ощущал себя более менее свободным человеком. На этот раз его встретили не хозяева, а камердинер, который провёл Максимилиана в гостиную, где ему с довольно церемонным видом был предложен чай и кофе. Он просидел там почти до полудня, листая бездумно газеты и грызя солёные баранки, которые стояли на чайном столике. Они напомнили ему о крекерах, которыми он питался, пока жил в Париже…о тех голодных, но таких счастливых днях... Наконец в четверть первого в гостиной появилась сама княгиня Нарышкина. Едва она вошла, он обратил внимание на припухшие и покрасневшие глаза и кончик носа и, забыв про этикет, взволнованно и порывисто спросил: —Вы плакали! Что-то случилось? Она удивленно взглянула на него, никак не ожидая такого прямого вопроса, но через мгновение улыбнулась и заверила его, что все в порядке. —Император пока занят. Я надеюсь, что вы посетите моего мужа, он спрашивал о вас. Они поднялись в комнату к князю Нарышкину, и Максим, осмотрев его, нашёл состояние мужчины достаточно стабильным и сказал, что кризис миновал. Дмитрий Львович показался ему человеком добрым и душевным и он с огромным удовольствием посвятил несколько минут, беседуя с ним об оперных постановках Вены. Они сидели вдвоём у кровати больного и вели приятный, непринужденный разговор и потому когда вошедший слуга объявил, что император готов его принять, Максим испытал даже раздражение, словно и забыл, с какой целью был его визит. От его взгляда не укрылось, как дрогнуло лицо княгини, и в голове молниеносно пронеслась мысль, что причиной ее слез был Александр. —Как вы находите его состояние после моего вчерашнего ухода?- поинтересовался он. - Не было ли ухудшений? —Напротив. На лицо все признаки выздоровления. -Нарышкина вела его по коридору в комнату Александра, и вдруг остановившись, схватила за руку.- Доктор Эттингер, если вы ему поможете, я буду лично вам век благодарна! Должна признаться вам…что у меня нет больше сил..Вы понимаете…мой муж..и ещё ведь дети..это слишком тяжело. —Я понимаю, - твёрдо произнес он и сжал ее ладонь в своей, увидев во взгляде темно-серых глаз такую благодарность, что сердце его застучало чаще. Александр встретил его так, как будто принимал обычного делового посетителя - сидя за столом, в мундире, собранный и безупречно вежливый. Максим даже растерялся - не так он привык наблюдать своих больных. Он задал императору несколько стандартных вопросов о самочувствии и на все получил решительный ответ, что все прекрасно. Максимилиан не знал, как подступиться и его не покидало ощущение, что не Александр ищет его помощи, а сам он как будто ждёт чего-то от него. —Ваше Величество, во время первой нашей встречи вы упомянули о том пережитом вами…потрясении..о насилии, которому подверглись в детстве. Вы не могли бы мне подробнее об этом рассказать?- наконец решился спросить Максим, нервно теребя пуговицу сюртука. Александр очень внимательно слушал его вопрос, а потом произнес с, кажется, совершенно искренним недоумением. —Насилии? Вы должно быть не верно меня поняли. Ничего такого не было. Впрочем, я был в скверном состоянии и мог говорить странные вещи. Так или иначе каждый из нас переживает неприятные минуты. Это был не тот ответ, который Эттингер мог ожидать. Он растерялся. Сейчас, глядя на сидевшего перед ним хорошо одетого, причесанного и спокойного мужчину, он не видел ни малейших признаков истерии или любого другого вида нарушений. С другой стороны, он знал, как обманчива бывает видимость. —Вы, я вижу, все же решили обратиться к скрипке?- он перевёл свой взгляд и разговор, увидев лежаний на кресле открытый футляр. Александр заулыбался. —Да, вы напомнили мне о волнительных моментах юности. Но я, признаться, так и не рискнул сыграть. Смотрю на неё со вчерашнего дня и все.. —Уверен, что стоит попробовать. Говорят, утратить этот навык невозможно. Знаете, занятия творчеством очень благотворны для здоровья. Рисование, лепка, вышивание..- ляпнул он, тут же подумав, что сморозил глупость. Вышивание? О Боги! Он серьезно это сказал? —К сожалению, мой распорядок дня не позволяет придаваться творчеству. Я едва нахожу время, чтобы читать.. Никогда ещё Максим не чувствовал себя так глупо с пациентом. Болезнь была его территорией, пациенты были в его власти. Но русский император совершенно не нуждался в его помощи и Максим ощущал, то что было ему совершенно несвойственно в общении с больными - желание угодить. И злился на себя за это. Вместо того, чтобы говорить о его проблемах, они обсуждали Баха и Вивальди, пока очередной слуга, заглянув к ним, не объявил, что обед подан. —Надеюсь, вы не откажетесь пообедать с нами?- любезно поинтересовался Александр. Они спустились в столовую, где приборы были накрыты на троих. Максим не был голоден, к тому же он привык питаться в одиночестве и очень простой пищей. Он чувствовал себя неловко за столом, где с одной стороны сидела женщина, по которой он вот уж третий день как сходил с ума, а с другой участник Венского конгресса и император России. Максим взглядом медика просто машинально отмечал, что Александр ел быстро, с хорошим аппетитом, тогда как княгиня Мария едва притронулась к еде и сидела молчаливая. —Marie, представь, доктор Эттингер полагает, что мне надо вернуться к игре на скрипке,- заметил Александр.- Что это благотворно скажется на моем здоровье. —У Вашего Величества талант, я часто говорила Вам об этом,- она посмотрела почему-то прямо на Максима. Александр бросил в ее сторону странный взгляд и откинулся на стуле. —Однажды во время урока музыки у меня никак не получалось взять мотив.…Я так остервенело водил смычком по струнам, что одна из них порвалась и в кровь порезала мне лицо. А я, когда понял, что случилось, что на лице моем может остаться ужасный шрам, в порыве отчаяния выкинул скрипку и смычок в окно, - закончил Александр. - На этом занятия музыкой закончились. Так что такие упражнения, как видите, не всегда благотворно действуют на нервы. К тому же я почти глухой на одно ухо. —Но это не значит, что у Вас нет слуха,- довольно резко заметила Нарышкина. Максим был удивлён ходом разговора и тоном этих двоих. Как будто оба они, будучи в конфликте, ждали от него, что он примет чью-то сторону. Вместо этого он сказал: —Наш великий Бетховен глух и продолжает сочинять музыку.. —Ну что вы, доктор, это чересчур…мне довелось за эти дни ослепнуть и прозреть и я скажу, что нужно быть гением, чтобы не сломаться под таким ударом, - вполне серьезно ответил Александр.- А впрочем…почему и нет? Почему бы не сыграть? Хотя бы забавы ради..Я принесу скрипку и сыграю для вас, доктор. К изумлению всех Александр резко встал из-за стола и сам отправился наверх. Его не было около пяти минут, и все это время Максим и княгиня Мария сидели молча, не глядя даже друг на друга. Когда император вернулся, держа в руках футляр, они перешли в гостиную. Максим и Нарышкина присели рядом на софу, а Александр встал у стены напротив. Было что-то нелепое в в том, как этот внушительный мужчина смотрелся с маленьким, изящным инструментом. Он будто бы перерос и скрипку, и самого себя, таким, каким он помнил, при этом пытаясь подражать себе из прошлого. —Итак, посмотрим…долго ли хранится навык..- с насмешкой произнес император, обращаясь к ним.- Не ждите слишком много. Должно быть на мой вой сбегутся все соседские коты. Максиму по большому счету было безразлично, как тот играет. Музыкальные таланты Александра волновали его в последнюю очередь. Поэтому когда тот заиграл, Эттингер даже не сразу осознал, что именно он слышит. Александр начал неуверенно, словно прощупывая мелодию, инструмент и собственную память. Несколько раз начиная, он опускал смычок, и делал новую попытку. Скрипка сперва скорей стонала, чем пела в его руках, как умирающий больной. Александр выбрал очень пронзительную и печальную мелодию, но не знакомую Максиму. Закрыв глаза и отвернувшись, он полностью сосредоточился, с каждым разом извлекая из инструмента все более совершенный звук. И минуты не прошло, как игра его стала изумительна. Когда он закончил, то так стоял, закрыв глаза и несколько минут в гостиной царила гробовая тишина, которую Максимилиан нарушил, сказав со всей искренностью: —Ваше Величество, у вас талант! Я не верю, что вы давно не брали скрипку в руки! Вы играете, как мастер! Его слова явно понравились императору. Он чуть порозовел и с взволнованным смущением стал уверять его, что не играл уже как десять лет. Княгиня тоже улыбалась и добавила, что Его Величество чрезвычайно скромен и скрывает от окружающих множество своих талантов. В конце концов Максим поднялся, поблагодарил и сказал, что видит пациента в добром здравии и не смеет задерживать своим присутствием. Александр же в ответ на это заявил, что лично отвезёт его домой и они продолжат общение по дороге. Из записей доктора Эттингера: Мы сели в карету вдвоём. Мне показалось, что настроение его переменилось. Он стал серьёзен, сосредоточен, но при этом задумчив и, как показалось мне, печален. Он попросил меня рассказать подробнее о моем методе лечения и то, на чем он основан. Я решил быть честным до конца и поведал ему историю моей практики в Париже, знакомство с доктором Пинелем и тех случаях, что я наблюдал. После он стал задавать мне ещё более неожиданные вопросы. —Вы картезианец? —Нет, на меня больше повлияли работы Лейбница и Гартли о бессознательных структурах. И я, конечно же, читал «Критику чистого разума» Канта, хотя она и показалась мне пространной. Я не считаю себя жестким приверженцем ни одной философской системы. Предпочитаю до всего доходить своим умом. Кажется, его удивили мои познания в философии и он сказал, что восхищается моим уровнем образования. Мне казалось, он ищет повод отойти от какой-то темы или наоборот, не знает, как к ней поступить. Потом он, вдруг, спросил меня о моем отношении к Наполеону и тут же заверил, что я могу не отвечать, если не хочу. Я ответил, как и раньше, правду. Но с небольшой поправкой на то, что мой политический пыл с годами поугас и взгляды стали не так категоричны. —И все же вы по-прежнему считаете его политику оправданной? —Ваше Величество, я разделял благородные идеи Французской революции. Но мы забываем, что революцию устраивают люди. Люди несовершенны в отличие от идей. Я разделяю взгляды Бонапарта, курс его политики, но это не значит, что одобряю каждые совершенные им действия. Возвращаясь к идее бессознательного, не можем мы исключить, что нашими поступками управляет нечто в чем мы не всегда отдаём себе отчёта? И все же судить человека нужно по его намерениям. —Вы считаете, что человек все же больше слаб или больше силён? —Как врач, я скажу, что слаб. Но как гражданин и человек я верю в его силу. В свободу выбора. Я боялся, что он спросит меня теперь верю ли я в Бога, но он не спросил. Мои слова взволновали его, он хороший собеседник, слушает с большим вниманием и с ним легко и приятно говорить. Но я подумал: а не сказал ли лишнего? Я был откровенен с ним, тогда как он остался для меня закрыт. Каким-то образом так получилось, что он уже знал больше обо мне, чем я о нем. Карета остановилась возле венской больницы. Александр с чувством пожал руку Максимилиана. —Благодарю вас. Мне было с вами очень интересно. Спасибо за нашу беседу, за ваши честные ответы и за желание помочь. С этими словами он достал явно приготовленные заранее деньги. Эта сумма была большой. Слишком большой за вызов на дом даже к такой особе. Эттингер в недоумении смотрел на деньги. —Я вас благодарю, но в ваших услугах больше не нуждаюсь. На мгновение Максиму показалось, что перед глазами потемнело. Он был настолько потрясён теперь этими словами и его захлестнула такая жгучая, острая обида, что он невольно отшатнулся и молча стал выбираться из кареты. —Постойте! Я вас обидел..- Александр удержал его за руку.- Простите! Я не хотел...Я отказываюсь от лечения не потому что сомневаюсь в вас и в вашем методе.. —Это из-за моих политических убеждений? —Нет...- Александр покачал головой.- Я дал вам слово говорить правду. Но как быть... если этих правды... две? Я не смогу быть с вами откровенен так, как я хотел бы. Я не принадлежу теперь даже сам себе..и вас не могу подвергнуть риску. Максим в недоумении смотрел в лицо, на котором было самое искреннее как ему показалось сожаление. Он впрочем покачал головой, указав на деньги. —В таком случае мне тем более не за что платить. А что до правды..- он не удержался, уже ступив на землю и обернувшись вновь к нему.- То правда есть лишь одна. Нужно просто ее увидеть. *** Хофбург. Александр сидел в своём кабинете за столом и в глубокой задумчивости смотрел в окно. Темнело рано, и был тот момент, когда вечер только подбирался, постепенно окрашивая все на улице в мрачные цвета и погружая город в прозрачно синюю и сиреневую дымку. Услышав тихий стук, он повернул голову. В комнате, у дверей, осторожно стуча по створке, стояла Елизавета. —Пожалуйста, не стойте. Проходите. В походке женщины, в том, как она смотрела, чувствовалась робость. Императрица присела на стул напротив и, сложив ладони, коснулась, но только кончиками пальцев, стола. —Элиза, что случилось? - взгляд его смягчился. Он пробовал даже улыбнуться ей. —Я об этом хотела спросить Вас. Вы знаете, что все обеспокоены вашим самочувствием…Но к вам бояться заходить. И даже говорить с вами…И вы опять отказались от помощи врача! - она говорила очень тихо, но глядя прямо на него. —А вы не побоялись…и вас отправили ко мне... - в его интонациях прозвучало нечто похожее на нежность даже, и Елизавета, это уловив, отчего-то ещё сильней встревожилась. —Могу я чем-то вам помочь? Прошу вас, вы можете быть совершенно откровенны. Вас что-то тревожит..Я это чувствую.. Он встал и, обойдя стол, внезапно приобнял ее за плечи, заставив вздрогнуть. Даже такое дружеское прикосновение было редкость от него, и Елизавету испугало. Она сидела, не шелохнувшись и ожидала каких-то слов. —Пожалуйста, не беспокойтесь обо мне…- Александр коснулся воздушной прядки пепельных волос, и будто бы хотел, как когда-то раньше, играя, намотать завиток на палец, но передумал и, наклонившись, спокойно произнес: Спасибо за ваше участие и ваше беспокойство. Но я бы теперь хотел побыть один. Она встала. Тревожное лицо…его кажется давно уже не касался и румянец..Зато отчётливо видны тени под глазами и острая линия ключиц придаёт внешнему облику болезненную хрупкость. Она обеспокоена. Его болезнь единственное, что может заставить его жену объединиться с его родными. Александр неожиданно для самого себя взял ее руку, тонкую, прохладную, с открытым до локтя рукавом и поцеловал. Теперь к тревоге во взгляде Елизаветы присоединилось изумление. —Вы так бледны, Элиза. Я бы хотел, чтобы вы чаще выходили на прогулки. Можете мне завтра компанию составить, если захотите. —Конечно, я буду рада. —Завтра…а теперь…я очень устал. Она кивнула и вышла, оставив после себя легкий, чуть горьковатый шлейф духов. Александр не стал садиться снова в кресло и вышел почти следом за женой, чтобы отправиться к себе в покои. Пока он шёл по коридору, пересекая своё крыло, то обратил внимание, как тихо было и как пусто. Как будто бы слуги все и вся охрана даже попрятались…Его встретили в Хофбурге не с радостью, а с затаившимся испугом. Как сбежавшего зверя, который вдруг решил вернуться в клетку. Память снова сыграла злую шутку. Александр пришел в себя один, на улице с последним воспоминанием о том, как проводил Эттингера в госпиталь. Было около двух часов и ещё светло. Где его карета? Где он сам? По темнеющему горизонту он сделал вывод, что наступила вторая половина дня. К счастью при нем остались деньги и то, с чем он не расставался никогда - два маленьких карманных револьвера. Александр взял первый подвернувшийся экипаж и поехал в Хофбург. Тогда он его заметил. Человека в чёрном цилиндре и пальто. Тот прыгнул в подъехавшую карету и поехал следом. Александр видел в окошко между занавесок, как неизвестный экипаж следует за ним по пятам. Не доехав до Хофбурга пару кварталов, он вышел и почти бегом направился в неприметный переулок. Остановился, зашёл за дом. Он вытащил револьвер и обнаружил, что тот не заряжен, хотя он точно помнил, что заряжал. В голову было пришло дождаться момента и внезапно выйти прямо навстречу неизвестному…но он был один, без охраны и страх победил. Александр дождался пока в переулке появится другой прохожий и пошёл неподалёку от него. Он то и дело оглядывался, проверяя, идёт ли за ним его преследователь. Но неизвестный исчез… Но даже оказавшись за стенами дворца, идя по длинным коридорам, ему казалось, что он за спиной слышит звук шагов. А караульные? Как странно они смотрят.. А что если они причастны? Когда он был в кабинете часы показывали четыре часа дня. Где два часа? Нет, он не сумасшедший. Скорее кто-то его намерен свести с ума. В спальне он разделся и без сил упал на кровать, чувствуя одновременно ужасную усталость и лихорадочное возбуждение. Некоторое время Александр лежал, с апатией наблюдая, как чернеет небо за окном. Казалось, что внутри него все так же почернело. Утром было так хорошо и вчера вечером…ах да, он тогда ведь принял лауданум. Александр привстал, пытаясь вспомнить, где оставил пузырёк и на секунду испугался, что забыл тот у Нарышкиных. Необходимый эликсир оказался в боковом кармане мундира - и снова он не помнил, как положил его туда. Но какая разница? И нужно несколько капель или ложек на стакан воды? Александр налил две ложки, но пролилось чуть больше. Размешав состав с водой и выпив, он почувствовал, что его непреодолимо клонит в сон и, едва добравшись до кровати, упал и крепко заснул. Проснулся он, как ему показалось, уже глубокой ночью. Стучали в дверь. Он резко сел. Сердце колотилось с такой силой, что было тяжело дышать. Это сон…ему все снится… Александр привстал с кровати и подошёл к двери. Он знал этот кошмар..сейчас из углов комнаты послышатся шаги и выйдут люди..чтобы его убить. И он проснётся. Снова стук. Нет. Это точно снаружи. Так раньше не стучали… Мужчина подошёл к двери и приложив к ней ухо, закрыл глаза. Тихий скрип…дверная ручка повернулась. Александр инстинктивно бросился к своей кровати, сунул руку под подушку и достал лежавший там револьвер. Снова стук и на этот раз он отчётливо произнес: «Войдите»! Дверь приоткрылась. Он поднял руку с револьвером и навёл на вошедшего. Свет выглянувшей луны на мгновение осветил лицо, и Александр в ужасе закричал. Вошедший…был он сам. Палец машинально спустил курок. Раздался громкий выстрел, а за ним слабый вскрик и звук упавшего на пол тела. Александр зажмурился в надежде, что он сейчас проснётся…потом опять открыл. В коридоре уже был слышен топот ног и крики. Бросив револьвер, он бросился к лежащему человеку, который не был привидением, наклонился и приподнял его над полом. Свет фонарей прибежавших слуг и его охраны теперь уже отчётливо осветили лицо, заставив Александра прийти в ужас. На полу, раненый, лежал Адам Ожаровский.