V. Исповедь

—Ваше Величество, рад Вас видеть. - Меттерних чуть склонил голову в поклоне. Он явно хотел добавить ещё что-то, но сомневался в подобранных словах. Александр ответил после паузы, которая длилась ровно столько, чтобы стоящие вокруг почувствовали дискомфорт. —Здравствуйте, Клеменс, - улыбнулся император. Очередная пауза заставила Меттерниха чуть покраснеть. На них смотрели, и приличия требовали сказать что-то ещё. Однако ни один, ни другой явно не желали брать инициативу в разговоре. —Как Ваше самочувствие? Эрцгерцог сообщил, что вы были простужены. Погода в Вене в январе может быть обманчива своей мягкостью. —Благодарю Вас, я совершенно здоров. Погода в Вене чудесная, по-моему. Меттерних несколько секунд смотрел Александру прямо в глаза. Он не улыбался и в общем не старался скрыть недоумения. Отойти так быстро не позволял этикет, но разговор очевидно не получался. На лице министра был написан явный вопрос: какого же черта вы пришли и чего ждёте от меня? Внезапно звук разбившегося стекла заставил всех посмотреть в сторону. Нарышкин, ежесекундно извиняясь, топтался вокруг осколков от бокала, который только что взял, а точнее опрокинул с подноса. Тут же подоспел слуга, чтобы убрать стекло, а Меттерних, воспользовавшись случаем, принялся успокаивать князя, уверяя, что это "совершенная ерунда". Александр усмехнулся, наблюдая эту сцену, и спокойно направился к лорду Каслри, но перед этим как бы невзначай приобнял за талию Марию, задержав руку на ее бедре. Женщина бросила на него возмущённый взгляд, но промолчала. И в ту же секунду она ощутила, что кто-то смотрит на неё. Обернувшись, Нарышкина увидела Вильгельмину Саган. На ее маленьком, с остренькими чертами личике гневно горели огромные глаза. Поняв, что ее заметили, она отвернулась и стала что-то быстро говорить своей сестре Доротее. «Любовница министра иностранных дел Вены и любовница министра иностранных дел Франции. Очевидно, у них семейная страсть к политике...» - подумала Нарышкина и внезапно ей стало ужасно тоскливо и захотелось уйти. Дмитрий Львович, облитый шампанским, отправился в уборную, приводить себя в порядок, Александр с братом уже увлечённо говорили о чем-то с Каслри: в какие-то несколько секунд она осталась в полном одиночестве и с явным ощущением, что появлению ее здесь не рады. Она знала почему. Венское общество было совершенно очаровано императрицей Елизаветой. Жена Александра ещё до своего приезда заручилась симпатиями Света, потому что была, во-первых, немкой, во-вторых, имела репутацию благородной страдалицы, несчастной в браке с ветреным мужем, который для многих представителей политической элиты уже был как кость в горле. Все это ставило Нарышкину, как многолетнюю, пусть и бывшую любовницу русского императора в невыгодное положение перед обществом. Но к неприязни ей не привыкать. Венский свет мало чем отличался от петербургского с его лицемерными условностями. А Мария Нарышкина давно привыкла и научилась спокойно сосуществовать в нем, не омрачая себе жизни. —Вы позволите пригласить Вас на танец? Мария вздрогнула и, повернувшись, увидела улыбающегося своей самой слащавой улыбкой Меттерниха. —Простите, но я не танцую сегодня, болит голова. —Как жаль, но тогда может быть, я могу угостить вас мороженым? Нарышкина огляделась. Никого из ее «спутников» поблизости не было. Сторожить Александра она не собиралась, а заставить Саган заскрежетать «клювом» ещё больше, было приятно. Поэтому она с улыбкой кивнула и, взяв мужчину под руку, последовала за ним. —Ах, Alex, куда вы пропали! Вильгельмина дождалась момента и выцепила Александра, когда он закончил беседу с Каслри и лорд встал, освободив кресло, в которое девушка тут же опустилась, взволнованно обмахиваясь веером. —Вы были больны, это правда? Умоляю, скажите! После вашего ухода я места себе не находила..вы помните, как я сказала, что вы были очень бледны! Я ещё тогда почувствовала, что вы нездоровы! Александр тяжело вздохнул и, накрыв ладонью маленькую ручку на подлокотнике кресла, чуть наклонившись к ней, произнёс. —Нет-нет, я совершенно здоров. Было важное дело. Вильгельмина, простите, я не могу вас в него посвятить..одному моему другу понадобилась срочная помощь и я должен был ее оказать. —Когда мы увидимся? Мимо них прошло несколько знакомых и они поздоровались, не глядя друг на друга и отстранившись, так чтобы никому не оказалось, что их разговор носит личный характер. При этом своей руки с ладошки Саган Александр не убрал, продолжив украдкой поглаживать эту маленькую ручку. —Я напишу вам. —Я бы хотела пригласить вас на обед. Вас и Меттерниха. Чтобы вам примириться. Все дело в том, что он ужасно ревнует меня! Но я все, конечно, отрицаю.. Александр посмотрел на неё и улыбнулся, но взгляд его тут же продолжил напряжённо кого-то искать. Из зимней оранжереи, где расположились Нарышкина и , открывался замечательный обзор на главную гостиную. Места, где они сидели за маленьким плетёным столиком были удачно скрыты карликовыми деревьями и кустарниками в кадках, позволяя наблюдать за другими, оставаясь при том невидимыми. Последние пятнадцать минут Мария упорно делала вид, что не замечает ухаживаний министра, расточавшего ей комплименты и проявлявшего открытые знаки внимания. Только что они оба стали свидетелями забавной сцены воркующих в уголке Александра и Вильгельмины Саган. Сцена эта произвела на Меттерниха впечатление. Мороженое было очень ко времени съедено, и в тот момент когда Александр наклонился, чтобы шепнуть что-то Вильгельмине, Клеменс позволил себе коснуться руки княгини Нарышкиной и нежно сжать ее в своей руке. Она мягко, но решительно высвободила запястье. —Ваше сиятельство, мне кажется, вы сделали неверные выводы из моего присутствия здесь. Я ничем не могу быть вам полезна. Мои отношения с императором Александром не выходят за рамки общения людей объединённых старой дружбой. Меттерних на миг растерялся, смущенный таким прямым ответом, на который он никак не рассчитывал. Когда он смущался, то краснел, начинал нервно смеяться, речь его делалась сбивчивой. Нарышкина поняла, чем он так ей неприятен. При всем его несомненном уме, хороших манерах и желании казаться хладнокровным, с безупречным самообладанием джентельменом, в нем ощущалось одновременно высокомерие и какая-то женская истеричность, которая проявляла себя в минуты сильного напряжения. Лицо его можно было бы назвать даже красивым, благодаря тонким, аристократическим чертам. Он был не стар, прекрасно одевался, но то, как часто он вытирал свой высокий потеющий лоб батистовым, кружевным платком, обливался одеколоном, неестественно смеялся и следил постоянно за осанкой, вызывало в Нарышкиной решительное отвращение. Вот и сейчас, после ее слов он сменил тему, заговорил что-то о ее муже, о коллекции своих лошадей, а потом извинился, если чем-то ненароком обидел ее. —Вы не обидели меня. Мне неизвестно, что произошло между вами и Александром, но если вы ищите с ним примирения, то… —Примирения? - он перебил ее. - Вовсе нет! Я с ним не ссорился. Это Александр до глубины души удивил меня своей обидой и желанием дуэли, срок которой, кстати, до сих пор им не назначен… —Дуэли? - искренне изумилась Нарышкина. -Он вызвал вас…на дуэль? —Представьте себе! Повод был пустячный. Недопонимание… Я подумал даже, что это такая шутка! Потом,что это странный его каприз..- он повернулся к ней. - Вы знаете его довольно долго..скажите, у него и впрямь так много странностей в характере? —Странностей?- она на мгновение задумалась. -Я не замечала…но вы сейчас удивили меня до глубины души. Дуэль! На него это непохоже… —И я так думал! Честно говоря…за то время, что мы знакомы, мне кажется порой…что я наблюдаю двух совершенно разных людей…- он вновь достал свой платок и стал крутить его в руках жгутом.- Мне непонятны некоторые его поступки, которые идут вразрез с его образом мышления. —Вот как… —Поверьте, я отношусь с искренним уважением к его персоне. Но никак не могу принять некоторые притязания..особенно касательно дел Польши..тем не менее, я готов их обсудить..но если он хочет непременно драться...- Меттерних рассмеялся.- Ну право, вопросы решаются не так! Кому как ни ему это известно..то есть, он последний из всех присутствующих на конгрессе, от кого я ожидал бы подобный вызов. —Простите, мне нужно идти, - Нарышкина встала. - Поверьте, есть, пожалуй, единственный человек,способный влиять на Александра. —Да? И кто же? - Меттерних улыбнулся. —Его здесь нет. И, как я думаю, не зря…- она направилась обратно в гостиную, оставив его в замешательстве. В это же время князь Нарышкин вёл увлекательный разговор с бароном Эдлингом, которого он, к собственной радости, встретил здесь. Двое мужчин расположились за столом в углу и оживленно беседовали, налегая при этом на бурбон. Дмитрий Львович расспрашивал барона о докторе Максимилиане Эттингере и заодно о той болезни, которой страдала его дочь. —Поверьте, он волшебник! Очень интересный человек, начитанный феноменально! Он определил, что у моей дочери нервная болезнь и происходит она от несчастной любви и долгого сиденья дома. Другие врачи ничем не могли помочь и у меня сердце разрывалось, глядя на бедняжку..она худела и день ото дня ей становилось все хуже..потом она и вовсе перестала вставать с постели.. —Как же он лечил ее? —Подробности мне неизвестны. Но он проводил много времени в целительных беседах с ней. Он смог завоевать ее доверие и она раскрыла ему душу. Это дало ей покой и выздоровление. Прочие врачи называли ее либо симулянткой, либо душевнобольной и предлагали варварские методы исправления поведения..- барон Эдлинг взволнованно приложил руку к груди.- Вы знаете, что в этих домах для умалишенных их привязывают к вращающимся стульям и кладут в ванны с ледяной водой! —Да, это ужасная жестокость! Неужели это помогает? —Нет! В том и дело! Мучают людей без всякого эффекта. Чем хуже метод Эттингера, который подолгу просто беседует с ними.. —Как священник? —Нет-нет..вы знаете, там разговор совсем другого сорта. Моя милая дочь мне говорила, что не рассказала бы ни за что некоторые детали своих мыслей…и на исповеди! Ей было стыдно! —Да, знаете, я тоже нахожу, что в христианской доктрине излишне много морализаторства. Некоторые священнослужители откровенно злы! —Да, и делает их такими пост и отказ от мирских благ. Они не могут понять тех, кто живет обычной жизнью! Как будто бы не понимают, что искренне раскаяться может лишь тот, кто согрешил! Они продолжали с упоением свою беседу, с медицины перейдя на теологию, философию, и как раз обсуждали воззрения Канта, когда к ним подошла княгиня Нарышкина. —Ах вот вы где..я вас искала.. - Мария строго посмотрела на мужа, который был уже изрядно нетрезв. - Дмитрий Львович! Я плохо себя чувствую. Мы едем домой.. —Дорогая, но Александр Павлович.. —Государь, я полагаю, не нуждается в сопровождении. Он прекрасно себя чувствует всеми частями своего тела. К тому же здесь члены его семьи. Она подняла вяло сопротивляющегося мужа, который был огорчён необходимостью прервать такой интересный разговор и, крепко взяв его под руку, направилась к выходу. —А знаешь, Маша, этот Эттингер, оказывается, очень просвещённый человек. Нужно будет пригласить его как-нибудь на ужин. Очень полезно, по-моему, иметь знакомого венского врача…- бормотал он чуть заплетающимся языком.- Но как хорошо, что Александр Павлович здоров. Я так переживал о нем… —А обо мне вы хоть иногда переживаете? - с мягким упреком произнесла она, помогая ему сесть в карету. Внезапно их окликнули, и Нарышкина увидела Александра, в распахнутом пальто, держащего в руках шляпу, который догонял их. Он удержал дверцу кареты как раз в тот момент, когда Мария намеревалась туда садиться. —Вы уезжаете? Маша…- он взял ее за руку.- Почему мне не сказали? —Дмитрий Львович..уже не в форме...- в подтверждении этих слов из кареты донёсся храп.- Мы едем домой. Тем более что очевидно, что наше общество вам не нужно. —Маша...- он придал лицу знакомое ей виноватой выражение. —Ты велел нам ехать с тобой на ужин, куда нас с мужем не приглашали, и бросил там! - она вырвала свою руку, которую он попытался взять и забралась в карету. Через несколько секунд, к ее удивлению, туда же забрался Александр, сев на сиденье рядом с ней. —Ты права. Уедем. Там делать нечего…- он посмотрел на завалившегося на сидении напротив Нарышкина.- Доставим Дмитрия Львовича домой. —А как же Меттерних? Не нужно попрощаться? —Нет. Он будет рад моему уходу.Тем более, я не собирался там задерживаться больше часа. Мне бы хотелось ещё увидеть и пожелать спокойной ночи Соне..- и поймав ее недовольный взгляд, он добавил:- И я тотчас уйду! Всю дорогу они молчали. Нарышкина притворилась, что задремала и сдвинулась в противоположный угол кареты. Сидя с закрытыми глазами и слушая мерный стук колёс, она боролась с желанием взглянуть на Александра, который, как ей казалось, все это время смотрел на нее. «Вы не находите, что император странный человек? - крутились в голове слова Меттерниха.- Вы знаете его давно..» Можно знать человека много лет и не замечать очевидного. Ещё недавно она представить не могла, чтобы Александр вломился к ней в дом рано утром и устроил скандал, что мог бы ударить своего подчинённого, что мог бы кого-то вызывать на дуэль! Знает ли она его так хорошо, как всегда думала? Они доехали до дома, и Александр, невзирая на возражения, лично помог довести Дмитрия Львовича до комнат, где они передали совершенно разморённого дорогой Нарышкина его слуге. Эта мнимая любезность показалась ей унизительной, учитывая, что ее супруг налёг на спиртное из-за страха перед Александром, который неизвестно зачем заставил их сопровождать его, а сам провёл время флиртуя в уголке с любовницей хозяина дома. —Соня, наверное, уже спит. - Мария посмотрела на часы. Те показывали всего лишь девять вечера, но дети приучены были ложиться спать рано. Они поднялись на второй этаж и прошли в детскую. Пространство было разделено большим шкафом на две половины. В одной стояла кровать Сони, в другой - Эммануила. Старшая дочь Наталья спала отдельно, в другой комнате. Когда они вошли, сидевшая в кресле гувернантка, встала, поклонилась и быстро вышла. Александр тут же направился к кровати Сони, которая спала, свернувшись в калачик под одеялом. Рядом, в ногах, дремал Феликс. Мария подумала, что те ее дети, отцовство которых он не мог бы признать, для Александра всегда как будто б не существовали. И это ей тоже не нравилось в нем. Задержавшись возле кроватки, он наклонился и осторожно коснулся губами лба девочки. В другой момент эта сцена могла бы показаться трогательной, но Нарышкину эта внезапно вспыхнувшая отцовская любовь только смутила. Александр прекрасно жил без Сони и этих поцелуев на ночь. Ещё когда они были вместе и он оставался у неё в Петербурге, она не могла вспомнить, чтобы он хоть раз зашёл бы сам в детскую перед сном. Если она приводила к нему дочь, то он, конечно, всегда был рад, ласкал ее и с ней играл, но казалось, что у него у самого нет никакой потребности в общении с ребёнком. Принесут ему - хорошо. Не принесут - он сам просить об этом не станет. Они присели на край кровати и некоторое время смотрели на спящую девочку. Кот проснулся, поднял ухо, потянулся и, заметив двух знакомых ему людей, сделал то, что больше всего любил: перевернулся пузом кверху и беспардонно заурчал, требуя внимания. Они начали гладить его с двух сторон и Феликс, ошалевший от удовольствия, смешно застыл, вытянув вверх лапы. Александр неспешно гладил кота по пушистому животу, водя ладонью и погрузившись в густую шерсть от головы почти до хвоста и в этом движении было что-то такое, что могло бы показаться даже эротическим. По крайней мере Марию охватило странное ощущение, словно он ласкает животное, как мог ласкать человека, которому хотел сделать приятно. Подняв глаза от его руки, она увидела, что Александр смотрит на неё. —Спасибо, что поехала со мной..я, кажется, так и не извинился перед тобой за ту сцену утром. Из-за Сони. —Ничего. Феликс внезапно мягко спрыгнул с кровати и виляя пушистым хвостом, скрылся где-то под столом. —О чем ты говорила с Меттернихом? - наконец тихо спросил он. —Он пытался за мной ухаживать, решив, что я снова твоя спутница...- женщина чуть прилегла на бок и подпёрла голову рукой. От неё не укрылось, как взгляд Александра неспешно скользнул от лица к ее декольте. —Ты разуверила его? —Ты правда вызвал его на дуэль? -проигнорировала она его вопрос. —Он так сказал? Мы не поняли друг друга. Но он явно обеспокоен больше за свою любовницу, чем за раздел Польши... —И что же.. у него есть основания для беспокойства..? По-моему, Саган пытается усидеть на двух стульях, но ее тщедушного тела на то не хватает…-не удержалась она от сарказма. Александр придвинулся ближе, коснулся пальцем ее запястья и погладил указательным пальцем тонкий золотой браслет на руке. Внезапно она вспомнила, что этот браслет - его самый первый подарок. Он нравился ей благодаря своей простоте: она не любила вычурных украшений и почти не носила бриллиантов. Но, пожалуй, сегодня ей стоило подобрать себе что-то другое...уж не решил ли он, что это намёк? Она хотела отдёрнуть руку, но не отдёрнула. Не остановила, когда его ладонь скользнула выше по руке, а потом внезапно коснулась щеки таким ужасно знакомым жестом. Она боялась, что до этого дойдёт, и этого не хотела..но вот теперь, когда он касался ее, она ощущала скорее удовольствие еще от того, что он мог ведь остаться там, с Вильгельминой, но предпочёл уехать с ней..и значит она ему ещё небезразлична. И желанна. Нарышкина поднялась как раз в тот момент, когда он уже намеревался обнять ее и молча, ничего не говоря, быстро вышла из комнаты. Александр вышел за ней в коридор и, кажется, был в замешательстве. Пытаясь угадать ее намерение, подошёл ближе…Она остановилась возле стены, рядом с висящим светильником. Его мягкое пламя играло тенями у неё на лице, и Мария знала, что в таком освещении кажется практически юной…Она встала в это маленькое пятно света, но когда Александр приблизившись, вновь попытался заключить ее в объятья, ускользнула с лёгкой усмешкой и отошла в сторону, в темноту. Так, шаг за шагом, она отходила, не выпуская из виду его взгляда, в котором читался теперь весёлый азарт. Дойдя до своей спальни, она очень медленно открыла дверь и зашла внутрь. Оглянулась..Александр быстро вошел следом за ней и захлопнул ту с тихим стуком. Несколько мгновений он смотрел на неё, а потом, резко шагнув навстречу, порывисто обнял и поцеловал в губы. Понимая в глубине души, что все это сейчас на самом деле ничего не значит, Мария чувствовала меж тем какую-то необходимость этой игры. Которую он играла..нет, не против Александра, а скорее против всех этих женщин, мечтающих заполучить его в свою постель. Разорвав поцелуй, она повернулась спиной и дала расстегнуть себе платье, чувствуя, как аккуратно и быстро его пальцы расправились с каждой пуговичкой. Да, за все эти годы он навострился расправляться с женской одеждой..но она ещё помнила то благословенное время, когда он мило путался в этих крючках, стараясь скрыть нетерпение. Платье скользнуло к ногам, и женщина ощутила крепко обхватившую ее руку и теплую ладонь, сжавшую грудь. Александр поцеловал ее в шею и вытащил пару шпилек из причёски, распустив волосы. Мария чувствовала что-то непривычное в том, как он обнимал ее: очень властно и жёстко, почти сдавив рёбра, так что тяжело было дышать. Но ей это даже понравилось. Развернувшись, она прижалась к нему, обняла за шею и жадно поцеловала. Александр отстранил ее, улыбнулся и легонько подтолкнул на кровать. Чуть меньше, чем через полчаса, она лежала в разобранной постели, в тонкой рубашке, а Александр, полуодетый, сидел на кровати спиной к ней. —Тебе не обязательно уходить сейчас. Спи здесь...- она положила руку ему на плечо. Этот «благотворительный» жест вызвал в нем, кажется, волну злости, потому что он дёрнул плечом, но тут же взял себя в руки. —Ты ещё не поправился…не прошло даже суток! - Мария села рядом и поцеловала его в левую щеку, положив подбородок на плечо. Он «бился» над ней почти полчаса. Сжимал, трогал и целовал такое родное, великолепное, когда-то такое желанное тело..и не ничего не смог. Сначала она не понимала, что происходит. Думала, что он слишком торопится…нервничает из-за их отношений…А он, впадая в отчаянье из-за невозможности удовлетворить и себя, и ее, напрягался сильнее, пресекая все попытки помочь ему. Мария знала, что вряд ли сейчас сможет сказать что-то, что утешит его. За годы их отношений такое несколько раз с ним случалось, но если не выходило с первого раза, то всегда получалось потом - через полчаса, час или в конце концов наутро. Она никогда не отпускала его от себя, не дав возможность все наверстать. Наверное, она и сейчас могла бы больше стараться его завести. Но странное дело, она испытывала теперь даже облегчение. Не судьба, значит…и нет ошибки, о которой после могла бы она жалеть. Александр же, несмотря на очевидные злость и досаду, как ей показалось, как будто бы не был так уж удивлён. Она уложила мужчину обратно рядом с собой на подушку, представляя, какие мучения он испытывает. Нужно было сохранить его гордость, воздерживаясь от бессмысленных утешений. В конце концов ей уже удавалось его поднимать из самых упаднических состояний, и он всегда говорил, что ей подвластно то, что не подвластно ни одной другой женщине. Что она единственная, к кому он испытывал настоящую страсть. Очередная ложь с его стороны? Или иллюзия, в которую он искренне поверил? Она погасила свечу и легла, прижавшись сбоку, стараясь не думать о том, что могло быть ИСТИННОЙ причиной такого исхода. Это невыносимо и настолько противно…и это единственное, что она так и не смогла Александру простить. «Ты не находишь, что большинство людей - сущая дрянь? Да, и предвосхищая твой скепсис, скажу, что себя самого я подвожу под эту же категорию. Это не просьба о комплименте! Я нашёл своё место и цену. И потому я, можно сказать, даже счастлив. Чего никак нельзя сказать о тебе..Проблема вся в том, что ты пытаешься быть лучше других. Нет...не так! Ты стараешься казаться лучше, чем есть..» Александр смотрел в злобно искривлённое циничной усмешкой лицо сидящего рядом с ним Чарторыйского. Пошел снег. С неба полетели красивые, крупные белые хлопья. Они падали странно, не оседая на Адаме, на его волосах и плечах, как будто он сидел не под открытым небом, а под невидимым навесом или зонтом. «Что тебе нужно? Зачем ты приходишь?» «Смотри, какая красивая луна! - тот показал рукой, одетой в белую перчатку, на небо. Над их головой висел серебряный огромный выпуклый диск. Луна, казалось, стояла прямо над ними. Это от неё так светло.. Александр прикрыл глаза, которые резало от яркого свечения. Ему было холодно. Он не мог понять, как может Адам сидеть в одном фраке и легких ботинках. Ах да.. на него же не падает снег. «Ты помнишь, как нас в первый раз разлучили? Твой отец отправил меня в Италию.. почему всех, кого подозревают в связи с чьей-то женой, отправляют в Италию? Кстати, как князь Разумовский? Неплохо устроился, правда? Лучше, чем я...- Адам развернулся к нему и лицо его стало жестким. - А ведь он провинился когда-то сильнее. Он спал с теткой Елизаветы... С великой княгиней...За спиной у твоего отца, которого называл другом. А я? Разве ты сам не хотел, чтобы я это сделал? Ладно, признайся, ты тогда мастерски разыграл эту партию с Лиз. Знал, что мы оба будем мучится чувством вины. Да-да..и ты очень хотел казаться хорошим. Благородный поступок: положить свою жену под друга, а потом сделать вид, что ты их простил. «Перестань...- Александр хотел встать со скамьи, на которой они сидели, и уйти..Туда.. в снег..в ночь..но у него не было сил. Ни малейшей способности пошевелиться. «Но я ведь не к тому это вспомнил..Саша..помнишь вечер накануне моего отъезда? Ты пришел ко мне попрощаться. Была тоже зима..и метель.. ты пришел, презрев всякое благоразумие...» Александр заметил одну маленькую снежинку, которая, кружась, падала особенно долго. Он заворожённо следил за этим странным обрядом..как падает снег. Ведь это небесный обряд. Снег и дождь... «Каждый раз, когда нам предстоит трудный разговор, идёт дождь. А помнишь, что было после Аустерлица? Знаю, ты не любишь о том вспоминать. Ты помнишь только те моменты, где ты был прав или был на высоте. Это был явно не тот день. А тебе никогда не приходило в голову...что в ту ночь чувствовал я? И как должен был поступить?» Снежинка растаяла в воздухе. Александр с трудом, но вновь повернул голову. Адам вздохнул. У него совершенно поседели виски, но это так шло ему...Возраст его только украсил. «Я уверен, ты знаешь, что я сделал правильно. Я любил тебя. Но я не мог. Ты бы мне этого потом не простил. Я ведь.. не Аракчеев...- Чарторыйский расхохотался. - Со мной так нельзя. Но ты победитель. Ты должен побеждать. Отца, меня, Лиз, Наполеона..Меттерниха...Ты должен оставаться на высоте. Хм..но да, не сегодня. Не вышло..- он заговорчески ему подмигнул. - Странно, не правда ли..на НЕЁ у тебя ведь вставало всегда...вот незадача! А теперь что...только на шлюх? Заплати - и каждый раз одерживай с любой из них победу..Кстати, та, что звали Сюзанной очень была хороша...Ты ведь хотел бы ещё к ней сходить?» Александр перестал понимать. Он осознал, вдруг, что Адам говорит с ним по-русски. А это было решительно невозможно. Чарторыйский не знает русского языка. За все те годы в России он так его и не выучил.. и это была одна из причин.. «У тебя остался один враг, против которого ты бессилен». - Адам встал со скамьи и надел шляпу-цилиндр. «Кто? Не уходи..мне холодно..» - он ухватил его за руку, и с той соскользнула перчатка. И он поднёс эту холодную, пахнущую цитрусовым одеколоном перчатку к губам. «Вот. - Адам достал из кармана маленький портрет и вложил ему в руку. -Взгляни». И он взглянул. Не на портрет. На маленькое, покрытое старыми трещинами зеркало.