V. Исповедь

В тот странный день доктор Максимилиан Эттингер вернулся домой позже обычного. Плохая погода, заносы и метель затрудняли визиты к пациентам и, несмотря на молодость и энергичность, а также страстную любовь к своему ремеслу, Максим чувствовал себя как никогда измотанным и несчастным. С раннего утра до обеда он работал в госпитале, а после, едва успев немного поесть, отправился на ежедневный обход пациентов. Сегодня ему не везло. Два безнадежных случая родильной горячки, застарелая подагра, и туберкулёз в последней стадии. Ни одному из своих пациентов Эттингер не мог помочь, и в такие дни он чувствовал себя бесполезным, глупым и как будто бы даже виноватым перед их родными. Те ждали прихода врача, как после длительной засухи ждут спасительного дождя. А он мог только выписать бесполезные пилюли и мази, пожать руку и пообещать прийти в другой раз. В такие дни он не любил медицину. Очутившись, наконец, дома Максимилиан велел Марте - кухарке и по совместительству единственной своей служанке - подать ему чаю и закрылся в кабинете, где долго стоял, глядя в окно. В маленькой квартирке под самой крышей, которую он снимал с весны, большую часть пространства занимали книги, которые за отсутствием полок лежали везде - на рабочем столе, на кровати, на полу. Медицина, философия, антропология, биология, химия, механика, физика - доктор Эттингер посвящал чтению все свободное время. В кабинете, который служил ему также спальней, он уединялся после рабочего дня, как зверь вернувшийся зализывать раны в берлогу. Максимилиану было 36 лет, он считался молодым для врача, но уже весьма зрелым мужчиной для семейной жизни. Между тем жил он один, почти как как отшельник, деля все своё время между госпиталем, пациентами и книгами, на которые тратил львиную долю своего в сущности небольшого заработка. Максимилиан зажёг единственную не догоревшую с прошлого вечера свечу, снял сюртук и упал на диван, намереваясь продолжить читать, но почти мгновенно заснул. Он не слышал даже, как служанка тихонько вошла в комнату, принеся ему чай и так же ушла оттуда на цыпочках. Доктор Эттингер был разбужен Мартой, которая трясла его за плечо и громко шептала: «Доктор Максим! (Почему-то она упорно звала его так). Проснитесь скорее!» Максимилиан сел на диване так резко, что со спинки его свалилось несколько книг, больно ударив по затылку. Судя по всему была уже глубокая ночь, свеча на столе расплавилась и догорела, а на Марте была ночная рубашка и халат. Она держала подсвечник над самым лицом доктора, и когда на него упала капля раскалённого воска, он наконец окончательно проснулся. —Доктор Максим! К вам пришли...срочное дело! Сперва Максимилиан подумал, что это кому-то из соседей среди ночи понадобилась медицинская помощь. Такое уже бывало и раньше: едва жильцы узнавали о том, что рядом с ними поселился доктор, они превращали спокойную жизнь Эттингера в ад, вынуждая рано или поздно искать другое жильё. За «лекарем посылали» и ночью, и днём, и в выходной, требуя, чтобы он то принял роды, то вылечил насморк, то осмотрел синяк на коленке ребёнка. Максим повесил даже плотные шторы и не зажигал много свечей, в надежде, что жильцы будут думать, что его нет дома. Он хотел уже отругать Марту, напомнив, что велел больше не будить его среди ночи из-за всякой ерунды, но в этот момент в комнату вошли двое мужчин, одетых очень солидно. Максим сразу же встал, поняв, что к нему пришли не соседи. —Доктор Максимилиан Эттингер? —Да…- он кое-как пригладил всклокоченные волосы. —Прошу прошение за беспокойство в столь поздний час. Но в ваших услугах крайне нуждается одна особа. Дело важное и деликатное, я думаю, вы понимаете. Максим растерялся и оробел одновременно. Его пациентами в венской больнице были разные люди, но преимущественно простые, и если среди них попадались состоятельные господа, то нечасто. Он не был известен в медицинских кругах, не имел звания профессора медицины и не представлял, чтобы его услугами могла заинтересоваться богатая дама. Все это звучало в высшей степени странно. Один из вошедших между тем сел на единственный стул, снял шляпу и вытер лицо. Это был уже немолодой человек, худощавый, лысоватый, с седыми усами, крайне усталый на вид. Второй же оказался настоящий молодец и красавец: высокий, широкоплечий, с правильными, мужественными чертами лица. Выражение лица его было несколько вызывающим, и Эттингер сразу же почувствовал к нему неприязнь. —Я, право, растерян,господа..долг врача велит мне помогать любому нуждающемуся, но если вы объясните… —Вас рекомендовал барон Эдлинг. Вы помогли его дочери. В больнице нам подтвердили, что вы обладаете знаниями в лечении недуга, которым страдала баронесса Эдлинг и, вероятней всего, страдает графиня.. —Графиня! - Максимилиан побледнел. -Господа, я предполагаю теперь... но должен сказать, что в Вене я не числюсь среди светил медицины. Я врач-акушер... И уверяю вас, что есть и другие специалисты, к которым могла бы обратиться высокопоставленная особа. —Повторяю, что дело деликатное. Графиня не хочет огласки. Вам хорошо заплатят, не сомневайтесь. Но необходимо ехать сейчас, - произнёс тот, что был старше. По лицу своих посетителей Максим вполне понял, что отказ тут не примут, поэтому молча взял свой сюртук, шляпу, трость и пальто, а также чемодан с инструментами, и вышел вслед за мужчинами. Метель стихла. Ровный, чистый, нетронутый снежный покров переливался в свете уличных фонарей. Было на удивление тихо и пусто. Эттингер старался не показывать страх, когда садился в карету, но мысли его были в ужасном хаосе. Стало быть эти господа были у него на работе..они собрали о нем информацию..они знают область его интересов. Но что если болезнь какой-то графини только предлог? Он думал и боялся этого последние три года. Иногда ему снились кошмары, в которых за ним приходили полицейские, выводили на улицу, заводили за дом и там, приставив к грязной стене, расстреливали из ружей. Без ареста и вынесения приговора, но он ведь и так знал, что ему хотели поставить в вину... Теперь же он ехал в карете с двумя незнакомцами, которые до сих пор не назвали ни имени его предполагаемой пациентки, ни симптомов недуга, ни места, куда они едут. Внезапно эта мысль придала ему сил. Он подумал, что позволил увезти себя, поддавшись собственному иррациональному страху, и стоит напомнить об уважении к нему как к человеку и гражданину. —Прошу прощения, господа, но я по-прежнему не знаю ни ваших имён, ни куда мы едем, ни как зовут мою пациентку…-произнёс он как можно более сухо.- Как врач, а не как похищенный или преступник я считаю себя вправе знать эту информацию. Тот, что был моложе в некотором раздражении повернулся к своему спутнику и что-то быстро произнёс на иностранном языке. Эттингер не был уверен, но ему показалось, что он услышал русскую речь. Сердце доктора на миг замерло в груди, а после часто забилось. Пожилой господин провёл рукой по усам, чуть откашлялся и произнёс: —Доктор Эттингер, наши имена вряд ли что-то Вам скажут. Мы друзья и приближенные той особы, к которой везут Вас. Впрочем..-он бросил взгляд на своего спутника. -Не вижу проблемы в том, чтобы представиться... Эрцгерцог Andreas Razumovsky к вашим услугам. «Русский! Но как чисто, как хорошо говорит по-немецки!»- поразился Эттингер. —Это правда, герр доктор, что вы акушер по специальности, но подрабатываете в доме для умалишённых? - резко, без обиняков обратился к нему второй, выдав воистину чудовищный акцент и коверкая каждое слово. —Я имею возможность наблюдать многих больных, проступающих в нашу больницу, - холодно ответил Максимилиан. —Ну-ну..Fedor..- эрцгерцог похлопал молодого по колену, как бы его успокаивая. - Мы вполне понимает, что наш визит к вам кажется странным. Но поверьте, что это лучший комплимент, который вы могли бы получить тут как врач. —Вы могли бы все же озвучить, что за жалобы у графини? Я буду рад ей помочь, если только смогу.. Разумовский тяжело вздохнул, но потом очевидно решил, что выдать эту информацию не хуже уже, чем назвать своё имя. —О, это разнообразные, тревожные и мучительные симптомы. Потеря памяти, судороги, обмороки, головные боли, и то что можно назвать слабыми нервами…и самое ужасное сегодня утром..с ней.. случился паралич! —Ног. Почти по пояс…- его сосед показал на свои ноги и как бы отрезал их жестом. —Графиню осматривал врач? Простите, сколько ей лет? Данные признаки могут свидетельствовать об ударе. Аневризм..апоплексия.. —Графине нет сорока лет. И, разумеется, ее осматривал врач. Поверьте, вас позвали не просто так. Личный врач графини, осмотрев ее тщательным образом…не нашёл никаких причин..для этих симптомов..к тому же..они преходящи. Сегодня утром она…не смогла встать с кровати..а к вечеру..поднялась, как ни в чем не бывало! —А примерно часов пять назад..-воскликнул молодой человек.- Она совершенно..ослепла! —Ослепла? —Да. Без всяких причин. А ещё позавчера утром она между прочим была совершенно здорова! —Врач заключил, что причина данного расстройства не в теле..и потому мы обратились к вам, как к человеку, который имел дело с похожими случаями. Тот, кого представили Фёдором что-то вновь заговорил на своём языке, активно жестикулируя. В ответ на его слова эрцгерцог только закатил глаза и отмахнулся. —Признаться, некоторые тут решили, что дело не обошлось без вмешательства так сказать..высших сил. —Или яда. Это может быть какой-то необыкновенный яд. Он поражает органы по очереди! —Fedor, будь это яд, вряд ли …графиня..до сих пор была бы жива..Ей-богу, мы ведь уже не в Средневековье.. Эттингер не знал, что ответить. Он снова начал испытывать страх. Ему отчаянно хотелось назвать тысячу причин, по которым он должен сейчас отказаться. Баронесса Эдлинг! Но он и сам толком не знал, что было с ней, и как сработал тот механизм. Тот опыт, который он имел, разговаривая с женщинами в родильном отделении, в психиатрической больнице…нет, он никак не мог все это связать. Если бы теперь его везли к простой девушке, а не к знатной особе, все было бы проще и он бы так не боялся. Но ведь его метод, его выводы не имею пока никаких научных обоснований. «Я осмотрю ее и возможно найду другую причину…о, так и будет!!» Они ехали по времени не так долго, не более получаса. Максимилиан наблюдал из окна улицы, по которым проезжала карета. Он отметил, что дорога лежала недалеко от самого центра города и ему стало спокойнее. Проезжая мимо ратуши на главной площади, он посмотрел на часы и с трудом, но все же смог разглядеть время. Было около двух часов ночи. Наконец карета притормозила возле небольшого, но красивого, белого камня, особняка в стиле барокко. Оказавшись внутри, доктор Эттингер невольно устыдился своего потертого и изрядно измятого костюма, а также своего чемоданчика, который давно следовало обновить: кожа на нем истрепалась. Принимая пациентов в больнице, он не обращал внимание на их статус, но в таком богатом доме был впервые. В доме было темно и тихо, но по шороху и зажженным свечам было ясно, что здесь не спали. Его спутники поднялись на второй, а следом и на третий этаж, провели Максимилиана по анфиладе из комнат. В одной из них их встретил лакей. Он что-то сказал по-русски и открыл перед Эттингером дверь, впуская его в комнату. Сопровождающие не вошли с ним. Эрцгерцог похлопал Эттингера по плечу и произнёс: —Идите. Вам там все объяснят. Максим оказался в помещении, очевидно служившей домашней гостиной. Возле камина, укрытая пледом, с белоснежной кошкой на коленях сидела женщина. Едва он вошёл и встал у дверей, она поднялась ему навстречу. Пламя подсвечников осветило ее лицо и фигуру, и Максим вздрогнул. Никогда прежде он не видел столь совершенной красоты. Несмотря на то что женщина явно не была юной особой, ее лицо поражало одновременно гармоничностью, правильностью черт и тем, что придаёт таким лицам особую, женственную чувственность и привлекательность. Тёмные волосы были уложены в простой узел на затылке, выпуская несколько прядей. Гладкий лоб, чуточку вздёрнутый нос, большие, миндалевидные глаза, пухлые губы и четкие скулы. Максим был так ошарашен ее красотой, что не сразу обратил внимание, что женщина подошла к нему самостоятельно и не выглядела больной. —Вы Максимилиан Эттингер? —Да..я..- слова застряли у него в горле. - Графиня…? —Проходите, пожалуйста. Она провела его к камину и усадила в кресло напротив. На женщине было простого кроя бледно-желтое домашнее платье, которое на иной бы смотрелось безлико, но ей невероятно шло. —Да, это я посылала за вами. Вы можете звать меня Княгиня Maria..- она улыбнулась и протянула ему полную, белую руку. Он почти машинально пожал ее, не сводя взгляда с ее лица. —Прошу простить меня…но вы выглядите совершенно здоровой..- не выдержал он. Женщина откинулась в кресле и повернулась к огню. Максимилиан и так уже понял, что все ещё более непросто, чем он мог себе вообразить. Ему даже начинало казаться, что он видит сон. И эта женщина…Богиня…Венера! Максим считал себя равнодушным к женской красоте и отказался от мыслей обзавестись семьей, готовый посвятить всю жизнь только работе. По своему ремеслу он видел сотни женщин, и знал их физиологию, как врач. Но для него по-прежнему оставались абсолютной загадкой тайны их сердца. И в свою очередь ни одна из них прежде не сражала его сердца. —Прошу простить за эту ложь, доктор. Но ситуация столь деликатная, странная..я никак не могу назвать вам имя вашего пациента, так как это особа слишком высокого ранга,- ее немецкий показался ему безупречным, хоть она и говорила с акцентом. —Я счастлив, графиня, что вы здоровы. И все же уже очень поздно. Я надеялся увидеть свою пациентку. Как ее самочувствие? —Вам объяснили особенность ситуации? Вас позвали, потому что вы помогли дочери нашего друга…баронесса Эдлинг назвала вас волшебником. Мы не хотели звать другого врача. У вашего пациента есть великолепный личный медик, который его уже осмотрел. —Простите, - Максим прервал ее.- Вы сказали «его?» Вы хотите сказать… —Да, доктор. Ваш пациент -мужчина. Вся странность этой ночной вылазки достигла своего апогея. И без того измученный массой вопросов, Эттингер вскочил на ноги. —Но это невозможно! —Что именно? —Болезнь…которую мне описали..те люди..эрцгерцог..симптомы..простите, княгиня..это невероятно! Я хочу сказать…если речь идёт о том недуге, что подразумевали ваши друзья..когда я к вам ехал..это немыслимо! Ведь этой болезнью не болеют мужчины! По крайней мере, я ни разу не слышал об этом и не встречал. Женщина встала. На лице ее возникло сильное волнение. —Что ж. В таком случае у вас будет возможность понаблюдать этот случай прямо сейчас.